Житейская проза.

Идея построить на водохранилище базу, с прицелом – превратить ее потом в небольшую зону отдыха Экспедиции, появилась сразу, с первого года работ и была поддержана всеми.

Первый вопрос – площадь базы. Решили, что хватит двух гектаров, да больше земли и не дадут районные власти. Второй вопрос – местоположение базы, при выборе которого следовало учесть несколько обстоятельств. Территория базы не должна затрагиваться переработкой берегов, иначе позора не оберешься, начнут говорить, что у специалистов по переработке база переработалась.

В то же время, базу, желательно расположить как можно ближе к воде. Подъезд к базе должен быть не слишком длинным, но и не совсем коротким и, желательно, с препятствием, иначе от гостей на «Жигулях» отбоя не будет. До ближайшей ЛЭП, чтобы было не слишком далеко, а от ближайшего кишлака подальше, да, чтобы рядом не было участков, пригодных под застройку, а то появится много соседей и всю рыбу распугают и переловят. Всем этим требованиям удовлетворял участок на берегу залива, в котором уже стоял наш понтон. Приехал Крат, выбор участка одобрил.

По центру участка протягивается ложбина с плоским днищем, шириной метров сто, с одного конца ложбины, ниже на пятьдесят метров плавает наш понтон, при НПУ вода будет стоять у самой ложбины. С другого конца пологая седловина и спуск в следующий сай. Слева холм с плоской вершиной и отметкой девятьсот сорок метров, то есть на тридцать метров выше НПУ, где можно установить емкость для воды или сделать хауз. Бассейн. Справа пологий склон, который можно террасировать и площадка, где вполне разместятся и дом, и сопутствующие объекты типа кухня, столовая, бойлерная, баня, огород и, конечно, сад. Вода из хауза пойдет сюда самотеком.

Дороги от поселка Себистон восемнадцать километров, из них двенадцать – гравированная, шесть – полевая и в самом начале проходит через глубокий сай в суглинках (ощутительное препятствие для легковых автомобилей). По дороге два кишлачка, в одном командует наш друг Коля (Кувват) садоводческой бригадой, в другом тоже уже наш друг Ходжа командует скотоводческой бригадой.

До ближайшей опоры ЛЭП в кишлаке Ходжи – шесть километров.

И немаловажное обстоятельство, что с участка открывается вид вверх и вниз по водохранилищу, и на все окружающие вершины гор, продувает ветерок, нет ни комаров, ни москитов. Весной, окружающие склоны будут украшены тюльпанами, потом полями красных маков, голубой и белой мальвы. Летом все, конечно, высохнет и приобретет желтый цвет, но два зеленых пятна сохранятся. Посадил бригадир Коля рядом с нашим будущим участком две бахчи богарных арбузов и дынь, будем мы осенью с арбузами, дынями и дикобразами, которые эти ягоды просто обожают.

Составил проект на будущий год, включил в него строительство базы, а какие объекты можно строить, если строительство временное. Сараи, навесы, склад, гараж на одну машину, заправка из одной емкости, основание под палатки в выбросных лагерях. Дом кирпичный строить нельзя, это капитальное строительство. На плане базы площадью два гектара наши объекты выглядели бледновато, в виде нескольких маленьких квадратиков. Взял проект, план, заявку на отвод земли и отправился в Дангаринский райисполком.

Райцентр Дангара представлял в то время довольно унылое зрелище. Деревьев мало, воды для полива не хватает, дворы домов заросли травой типа верблюжьей колючки и, разумеется, много пыли. До окончания строительства Дангаринского туннеля и появления «большой воды» было еще далеко.

Председатель райисполкома направил меня к землеустроителю. Землеустроитель, пожилой, по моим тогдашним меркам таджик, напомнивший мне чем-то отца, может быть манерой причесывать волосы, аккуратно доставая расческу из нагрудного кармана, сразу уловил слабое место проекта:

– Так для твоего строительства достаточно пяти соток земли, а зачем просишь два гектара?

Пришлось объяснять тонкости временного строительства и наши планы построить нормальный кирпичный дом с паровым отоплением, водопровод, плавучую насосную, бассейн, ЛЭП, посадить сад, и невозможность включить сразу все строительство в один проект – все равно не утвердят. Выслушав доводы, землеустроитель философски изрек:

– Построить дом, посадить и вырастить сад – святое дело у всех народов и племен. Пойдем к раису.

– Действительно все сделаете? – спросил только председатель.

– На берегу голубого теплого моря и не захочешь построить, так заставят.

– Действительно. Два гектара мы вам даем. Трудитесь.

Сгонял меня землемер еще к председателю колхоза, которому принадлежала испрашиваемая земля, что было совершенно правильно, надо же познакомиться с хозяином, на земле которого собираемся жить. Раис, представительный дед, бабай по-местному, лет шестидесяти, повидимому уже знал о цели моего визита и, предложив пиалушку чая, выдал затем образец протокола общего собрания колхозников – полторы тысячи человек. Согласно образцу написал протокол решения общего собрания о выделении Экспедиции двух гектар богарных земель, подпись, печать, теплое прощание, приглашение приехать на уху и жареную рыбу к нам на водохранилище.

Отвез протокол землеустроителю, где-то, через полгода все материалы по отводу передали в Совмин, а еще через полгода получили Акт об отводе земли в вечное пользование, солидно оформленный в виде синей папки с большим гербом. Положил я эту папку в сейф не очень большой, но весом четыреста килограмм, там она, вероятно, до сих пор и лежит…

Во время войны начала девяностых годов, лихие воины из кулябского Народного фронта – пацаны лет шестнадцати-семнадцати, приехали в поисках вахаббитов на базу, где были только двое рабочих. Замок в двери камералки расстреляли из автоматов, затем долго палили по замочной скважине сейфа, в котором кроме Акта ничего не было. Сейф, конечно, не открылся, а вот открыть его потом ключом, вряд ли возможно.

В камералке стояла старенькая рация «Полоса», поэтому воины, называвшие себя почему-то «юрчиками», решили, что наши рабочие поддерживают связь с вахаббитами, которых почему-то называли «вовчиками», по этой рации.

Пинками и прикладами загнали работяг в машину и увезли в штаб Народного фронта, в Себистон, где вполне серьезно собрались поставить их к стенке. Серьезно потому, что у стенки уже лежало несколько жителей кишлака, обвиненных в вахаббизме за посещение ими небезызвестного митинга исламистов, продолжительностью три месяца на площади перед зданием ЦК в Душанбе. Трупы забрать родственникам не разрешали до тех пор, пока от них не пойдет запах. Вот такие веселенькие времена были в Таджикистане в результате перестройки и последовавшего затем разгула демократии.

Наши рабочие Махмадулло и Ой-Ахмад уцелели, на их защиту поднялся весь кишлак, к тому же в Себистоне нашелся геолог со строительства туннеля, объяснивший деятелям Народного фронта, что рация принадлежит Экспедиции, и ее невозможно использовать для неслужебных переговоров. Но эти события были потом.

Получив участок, освоение его начали, разумеется, с посадки деревьев. Для этого наполнили садок рыбой, организовали в Экспедиции компанию любителей потрудиться на свежем воздухе, а затем выпить под уху, накопали штук пятьдесят кубовых ям, заполнили ямы перепревшим навозом, которого у нашего соседа бригадира Ходжи было выше крыши коровника. Другой бригадир Коля поделился саженцами, начальник партии, про которого ходила поговорка: «Не так страшен черт, как его Малюта», завернул на базу водовозку на один день, и посадили с обильным поливом яблони, груши, персики, черешню, вишню, виноградник и две чинары. Весной все саженцы пустили зеленые листочки и дружно пошли в рост, но надо бы найти человека, что бы присматривал за садом. Как по заказу, подъехал однажды утром на белом коне таджик из Себистона:

– Салом, начальник. Я слышал вы сад, огород сажаете. Я усто, бери на работу.

Колоритная личность, выше среднего роста, но очень осанистый и плотный, как его конь таскает. В коричневых вельветовых галифе и зеленых «бригадирских» сапогах, руки рабочие, ладонь шириной с лопату. На лицо красив, горбоносый как кавказец и голубейшие глаза. Как млели и трепетали от одного взгляда дамы, изредка нас навещавшие. Такого человека упускать нельзя.

– Давай паспорт, пиши заявление.

– Сам напиши, я распишусь.

Юнус действительно оказался усто по садово-огородным делам. На следующее утро привез и посадил около будущего дома черенки винограда, саженцы черешни и вишни. И вот интересно, из посаженных черенков лоза уже на третий год дала виноград с очень крупными сладкими ягодами желтоватого цвета, а от посаженных нами черенков винограда ждали лет пять. Черешни за четыре года вымахали на четыре метра, вишни в конце августа стояли темно-красного цвета, листьев не видно.

А как он сажал лук! В Таджикистане лук-репку выращивают за год из семян, так называемой «чернушки». Юнус набирал в рот семян и, медленно обходя грядку по периметру «оплевывал» ее. Результат был поразительный. Осенью луковицы весом сто-сто пятьдесят грамм сидели на грядке вплотную одна к другой – сплошной слой луковиц.

Приезжавших гостей специально водили показывать эти достижения. Причем, грядки не пропалывались и не прореживались. Отлично росли и все прочие овощи, особенно помидоры.

Жаль, что проработал у нас усто недолго. Рядом с его домом открыли так называемый винопункт Кулябского винзавода, где в десятке цистерн по десять кубометров хранилось или передерживалось виноградное вино. Устроился он туда работать, до нашей базы все же ездить было далековато – десять километров по холмам. Жаль, конечно, но, учитывая наступающие времена борьбы со спиртным, свой человек на винопункте – это великое дело.

Эстафету садово-огородных дел принял Анатолий Емельянович Тецлав, по национальности немец. Семья его была с началом войны депортирована в Казахстан, отец и мать сразу умерли, а он и сестра в возрасте десяти-двенадцати лет каким-то чудом выжили, нищенствуя меж дворов вместе с чеченскими детьми. Как и большинство немцев был Емельянович универсальным специалистом в своем деле – буровиком, но страдал присущим русским людям недостатком – запоями. С целью излечиться от этого недостатка, поступил и заочно окончил Университет, стал еще и гидрогеологом, и напросился в наш отряд поработать по новой специальности.

Увлекающимся человеком был Емельянович, вычитал в каком-то журнале, что один квадратный метр земли в культурном хозяйстве должен давать прибыль два рубля, умножил количество квадратных метров в одном гектаре на два и заявил:

– Вы, ребята не очень меня грузите работой по специальности и помогайте в свободное время, а я через два года буду выдавать вам ежемесячно вторую зарплату.

– Дерзай Емельянович!

Начало дерзаний было удачным. Привез он сотню бройлерных цыплят, и почти все они выжили, в результате к осени по участку бродили белые куры весом два, а потом и три килограмма. На зависть местным жителям, у которых курицы более одного килограмма не вырастали. Посадил Емельянович помидоры сорта бычье сердце, отличный получил урожай, помидорины по кило весом. А куда его девать? Ехать и торговать никто не желает. Пришлось, есть самим, одаривать всех приезжающих и причаливающих, отправлять при оказии домой и в партию. Далее начались сплошные неудачи. Решил Емельянович заняться кроликами. Огородил на склоне, напротив дома участок, выкопал закопушки – будущие норы, вход в нору сделал через деревянный ящик с задвижкой. Экспедиционные кролиководы выдали по одному взрослому кролику «на развод», всего восемь штук, породы серый великан. Через два месяца по участку прыгало множество крольчат, кормились травкой и корешками, крупные голубовато-серые самки и спал охранник – здоровенный пес гиеновой масти – среднеазиатская овчарка, сбежавшая с кишлака и прикормленная Тецлавом. Идиллическая картина, крольчата скачут по собаке, а он а и ухом не ведет. Емельянович хвастается, какой у него хороший сторож, как вдруг Ой-Ахмад заявляет, что когда у дома никого не было, а он сидел на веранде, этот хороший сторож слопал сразу двух крольчат. Емельянович не поверил, но эксперимент решили провести. Вечером попрятались на веранде, все тихо. Через несколько минут пес поднял голову, внимательно осмотрел дом и бросился за взрослым кроликом. Не поймав его, ограничился крольчонком, но все взрослые, почему-то спрятались в одну нору. Емельянович от увиденной картины, буквально взвыл.

– Чего переживаешь, большие кролики все целые.

– Какой нах… там целые! Они в одной короткой норе друг друга задавили, или от стресса откинулись.

Действительно, все большие кролики оказались мертвыми. Емельянович тут же вынес сторожу приговор и немедленно привел его в исполнение. Интерес к кроликам он потерял и неделю с горя квасил. Эксперимент с разведением свиней оказался более удачным. Съездил Тецлав весной на колхозную свиноферму, которые еще сохранялись в колхозах, где-нибудь подальше от кишлаков, еще с хрущевских времен, и привез шесть поросят. Поселил их за территорией, в небольшой загородке, набитой сеном. Кормили поросят отходами с кухни, кое-чем с огорода, да еще бригадир Ходжа иногда жертвовал мешок-другой зерна или дробленки. В августе забрали на месяц весь народ на «прорыв» по съемочным работам, остался я один с рабочим, кормить свинство стало нечем, кроме рыбы, выпустили их на волю. Бродила дружная компания по окрестным холмам, жевала травку, копала корешки и луковицы подснежников, которых оказалось очень много на глубине двух-трех сантиметров, изредка прорывались на огород и, как ни странно, росла исправно.

В итоге, тридцатого декабря пригласили на печенку кое-каких уважаемых людей, перестреляли свиней, которые набрали вес до девяносто килограмм, опалили и разделали туши. Емельяновичу, как главному свиноводу, была выделена целая свинья, и поехали по домам встречать Новый Год, с экологически чистым мясом.

Эксперимент с выращиванием свиней закончился вполне удачно, но живем в мусульманской Республике, нехорошо когда «нечистые» животные по округе бегают, порешили опыт больше не повторять. Однако на девятое мая, навестившие базу гости, поехали в верховья водохранилища за белыми горными грибами и вернулись с грибами и двумя полосатыми поросенками размером с рукавицу. Очень симпатичные поросенки. На мое возмущение гости оправдывались:

– Да в гнезде у свиньи было одиннадцать поросят, все равно половина погибнет.

– Ну, а, что с этими делать?

Вопрос разрешил Махмадулло. Он заявил:

– Свинья, конечно нечистое животное, но эти поросята, все равно, что ребенки, а детей обижать нельзя. Я буду приносить утром по бутылке молока.

Мудрый человек Махмадулло. По вопросам религии он заявлял, что Бог один, только называется у разных народов по разному, а всяческие секты придумали люди, не желающие работать. По-моему, очень правильное мнение.

Поросят от коровьего молока прошиб, разумеется, понос. Что делать? Сдохнут ведь! Решил применить самое действенное средство от этой напасти, заварил гранатовых корок, залил по две столовых ложки в каждого поросенка. В итоге один все-таки умер, как мы потом поняли, от запора, а второй выжил и начал расти не по дням, а по часам. И стал он всеобщим любимцем, получил имя Кеша, подружился с Пиратом, представлявшего помесь династий дворняг и овчарок. Не без интереса наблюдали, как ранним утром несется Пират обследовать свои владения, следом, вплотную за ним Кеша. И можно быть уверенным, что от Пирата не отстанет. Инстинкт заложен от рождения – отстал от впереди бегущего, значит погиб.

А сколько оттенков в хрюканье поросенка. Сидишь ночью на крылечке, перекуриваешь перед сном, из-за угла появляется Кеша, видит темную фигуру, останавливается, очень тихо и настороженно хрюкает, как заправский кабан наткнувшийся на охотника, подходит поближе – хрюканье становится вопросительным, наконец, узнает, кто это сидит, подбегает с хрюканьем нежным и ласковым, прислоняется к ногам, почеши меня, пожалуйста.

А к ноябрю выросли у Кеши вполне представительные, достаточно острые клыки, характер стал портиться, пришлось ограничить его свободу, запереть в сарайчик. Хотели Кешу отвезти в верховья водохранилища и отпустить на волю, но попытка усадить его в лодку закончилась драными штанами и порезами на ногах. Даже, если бы удалось отвезти Кешку в родные угодья, он непременно сам и прибежал бы к охотникам.

Приехали на базу два плотника из Экспедиции доделывать веранду, их надо кормить, скрепя сердце, пришлось отдать им Кешу на съеденье.

Попытка развести индюков закончилась крахом. Птица вкусная, но глупая. Индюшки почему-то не хотели нестись в гнездах, в сарае, клали яйца под кустами травы, да еще норовили там же заночевать, а это означало, почти неминуемо попасть на зуб лисе. С трудом усадили трех индюшек на яйца, высидели они сорок цыплят и все индюшата выжили, потому что кормили их с самого рождения зеленым луком, контролировали погоду – прятали во время дождя. Выросли индюшата быстро до размеров курицы, мамаши – одна белая и две бронзовые индейки, объединившись, начали водить все стадо втроем.

Беда случилась неожиданно. Приехал я из Экспедиции под вечер, на базе стоит московская геофизическая машина, знакомый геофизик – москвич с водителем решил отдохнуть у нас пару дней. Ой-Ахмад уже заседлал ишака, собрался домой.

– А где индюки? – спрашиваю.

– Вот за этим бугром пасутся, там зеленой травы много.

– Пригони их, потом домой поедешь.

Побежал Ой-Ахмад за этот бугор, очень быстро вернулся, говорит:

– Они уже почти пришли, еще немножко кушают.

Сел быстро на ишака и умчался. Захожу на кухню сложить привезенные продукты и вижу в окно на противоположном склоне белую индюшку. От неожиданности не сразу даже сообразил, что это одна из наседок, перелетевшая через залив, а это означает, что на индюшат напала лиса. Бегу за бугор, до которого метров пятьдесят и вижу: стоят две растерянные наседки, и нет ни одного цыпленка. Пришли гости-геофизики, обыскали весь склон, на котором росла густая трава, нигде индюшат нет. Но не могла же лиса сожрать сразу сорок цыплят величиной с курицу. Вывод один и очень неутешительный. Индюшата полетели с перепугу вслед за белой индюшкой через залив, до противоположного склона долететь сил не хватило, приземлились в воду, где и утопли. Утром обшарил еще раз все склоны и все же нашел в трещине оседания у самой воды двух индюшат, но уже мертвых.

Больше всех расстроился по этому поводу Малюта, он даже не поверил, что такое утопление возможно и высказал предположение, что рабочие просто продали индюшат. Хорошо, что на базе оказались свидетели происшествия – геофизики.

А все так настроились, что Новогодний стол у нас будут украшать собственные индейки.

Последняя инициатива Емельяновича – это гуси, раздобыл он где-то четырех гусей. Умнейшая птица, не то, что индюки. Утром, от сарая летят в залив у понтона, там целый день кормятся и отдыхают, а вечером сами по дороге идут в сарай и никакая лиса к ним не подберется, один гусак всегда на страже. А если лиса появляется, поднимают крик, кто-нибудь хватает ружье и жизнь лисы обычно заканчивается.

Но недолго жили у нас гуси. На какой-то праздник все поехали домой, а Емельянович остался дежурить, объяснив это тем, что опасается дома запьянствовать. Но когда через пару дней вернулись, Емельянович хорошо выпивши, крепко спал, а гусей не было. То ли он их пропил, то ли их украли – следствие не установило.

Вернулся он вскоре на буровую, и зарплата в два раза больше и дело привычное. К тому же, как он умел материться для поддержания дисциплины в бригаде! Минуты по три, да так складно, почти в рифму. Попросил однажды:

– Емельянович, повтори медленно свое выступление, я запишу, выучу, стану крупным специалистом по наведению порядка.

– Медленно, Дмитриевич не получится, для этого дела вдохновенный порыв души нужен!

С началом в Таджикистане гражданской войны, уехал Емельянович в Германию с женой, дочкой и внучкой. Прислал потом письмо. Государство обеспечило их жильем, пособием, обучением немецкому языку с последующим трудоустройством, пенсию назначили немецкую, которой хватает Емельяновичу и на баварское пиво.

Ну, а я, как и большинство геологов досиделся в Таджикистане до перестрелки и гражданской войны, пришлось уезжать срочно, хорошо, что родственники в Перми на первое время приютили. И остался я в пенсионном возрасте без квартиры и работы, имея жену-инвалида и двух дочек-школьниц. Болтаемся по частным квартирам двенадцать лет и как-то выживаем. Моей семье, когда как беженцы мы приехали в Пермь, государство оказало помощь по приезду, пособие в размере, аж по триста рублей! на человека, итого тысяча двести рублей – стоимость одного килограмма колбасы вареной. Жилье, прописку, работу ищите сами, пенсию назначили социальную, то есть, самую низкую, пока не пришлют документы из Таджикистана, если вообще пришлют.

Родное государство статуса «беженцев» нас предусмотрительно лишило, перевело в «вынужденные переселенцы», хотя мы бежали от войны. Организованная «Миграционная служба» взяла на себя только одну «многотрудную» обязанность – распределение ссуд на приобретение жилья, а получение ссуды обставили такими рогатками! и условиями, что если даже и получишь ее, кроме курятника ничего на эту ссуду не купишь, разумеется, если не «позолотишь» ручку дающему.

Сначала ждали ссуду на жилье в Миграционной службе, теперь ждем субсидию, но служба эта теперь в составе МВД, так что, если правители и выделят деньги на субсидию для вынужденных переселенцев, то куда они будут израсходованы, не выяснит никто.

Но не будем больше о грустном, не одного меня постигла такая печальная участь…

Вернусь все-таки к тому, как проходило строительство базы. Сделали ограду из сетки, растянув по бетонным столбам, выкопали и забетонировали бассейн, соорудили еще один понтон и поставили на него насос буровой 11–ГР, протянули водопровод по склону крутизной сорок пять градусов, вдоль которого понтон поднимался-опускался вместе с колебанием уровня водохранилища, подключаясь к патрубкам на трубе водопровода. Протянули шестикиловатную ЛЭП на шесть километров и электросеть по базе, построили кирпичный дом на четыре комнаты, одна комната – камералка и три жилых, потом пристроили две веранды. Из цемблоков соорудили кухню и столовую, баню, бойлерную и паровое отопление в доме, длинный сарай тоже из цемблоков с помещениями для овец, индюков, кур. Вместе со строительством свалилось на меня множество новых обязанностей. Работал спокойно старшим гидрогеологом, отряда из пяти-шести человек, начальника отряда сроду не было, сам справлялся, а теперь добывай кирпич, цемент, бетон, песок, гравий, доски, столбы и так далее. Само собой и проект нужно составить и отчет защитить минимум на хорошо, и в срок, и полевые работы должны крутиться. Таланта доставалы у меня не обнаружилось и вообще, хороший снабженец должен иметь собственный склад и друзей, так называемых «ашно», на соседских складах.

Завхозом в партии работал Ахрор (Алик) Буданаев, имел образование техника-геолога, и заканчивал Университет по специальности «Экономика геологоразведочных работ». Пошел на склад, говорю:

– Алик, посадят тебя в плановый отдел, и будешь ты там, в дамском окружении протирать штаны. Давай к нам начальником отряда. Не успеваю я, да и желания особого нет работать за двоих на одну зарплату.

Для Алика из завхозов в начальники отряда предложение лестное, пошли к Малюте.

– Сам себе начальника выбираешь! – повозмущался поначалу начальник партии. Но, поразмыслив, согласился. Обязанности снабженца с меня свалились, а стройка пошла быстрее.

В заключение нурекской темы, коснусь переработки берегов водохранилища, собственно, ради чего все и начиналось.

Наполнение водохранилища растянулось лет на шесть. Для хлопковых полей вода требуется и зимой и летом, поэтому удавалось поднять уровень ежегодно метров на восемь-девять. Только в начале восьмидесятых заработало водохранилище в проектном режиме, то есть в августе вода на отметке НПУ – 910м, к марту водохранилище срабатывается до отметки 860м, колебания уровня ежегодно 50м. Впечатляющая цифра по сравнению с колебаниями уровня волжских водохранилищ в пять-восемь метров.

Работы проводились по двум направлениям: разработка прогноза переработки берегов и оценка возможности фильтрации вод в берега, в обход плотины.

Для разработки прогноза разбили наблюдательные створы с реперами из обычных водопроводных труб в пройденных шурфах. Первые репера тут же местные жители из ближайшего кишлака утащили, пришлось на конец труб приваривать крестовину, копать шурф как можно глубже, крестовину заваливать глыбами, а сам шурф – суглинком с трамбовкой. Но до чего же трудолюбивы местные молодые люди. На первом новом репере они согнули двухдюймовую трубу, крутили ее, отполировав ладонями до блеска и выдолбив ногами круглую площадку глубиной сантиметров двадцать. Осознав тщетность своих попыток, остальные репера оставили в покое.

Как и следовало ожидать, берега, сложенные лессовидными суглинками при соприкосновении с водой сразу же начали рушиться. В августе, в период летнего паводка, на Вахше с автодорогой через перевал Санглак можно было наблюдать в безветренную погоду водохранилище затянутое пологом лессовой пыли в районе Туткаульской котловины, образовавшееся из-за обвалов.

Заинтригованный зрелищем, проезжавший перевал Масрур Ахмедов (гидрогеолог нашей партии), завернул к нам на понтон, чтобы поближе рассмотреть, что там творится. Направились к месту обвалов вдвоем на «Казанке». Ширина водохранилища в том месте составляла около двух километров. Подъем уровня достигал полметра в сутки. Суглинки на склонах, смачиваемые снизу водой, оказались совершенно неустойчивы, берега представляли собой обрывы высотой в пятнадцать-двадцать метров и с этих обрывов, с периодичностью в несколько минут, рушились, часто, прямо в воду массы грунта объемом от нескольких сотен, до десятка тысяч кубических метров с характерным гулом и плеском. «Казанка» болталась в толчее волн самых разных направлений движения и высоты. Масрур, который, как оказалось, в первый раз сел в лодку и не умел плавать, слегка побледнел.

– Не бойся Леша, эта лодка на таких волнах не переворачивается!

Масрура, с его согласия, почему-то все звали Лешей. Замечательный человек, чистокровный таджик из Ленинабада, в совершенстве знал русский язык и писал отчеты гораздо грамотнее многих, как сейчас говорят, русскоязычных геологов, и мог понятно излагать свои мысли. По поводу знания литературного таджикского языка можно и не говорить. Когда в Республике начинались митинги Демократической и Исламской партий возрождения Таджикистана, Леша, посетив эти митинги, появился в Экспедиции возбужденный и заявил:

– Очень правильно выступали ораторы, что угнетали таджикский язык восемьсот лет арабы, насаждая свой язык, а потом, сто лет русские вводили русский, но теперь будет возрождаться таджикский язык.

Поспорил я с ним по поводу некоторых неувязочек. Как можно считать арабский язык языком угнетения, если это язык Пророка и Коран написан на нем? Как можно считать, что русский язык угнетает таджикский, если в республике два книжных издательства и магазины забиты книгами и учебниками на таджикском языке. По-моему он задумался, но задумывались не все. Почему-то во всех республиках выступления националистов начинались с криков об угнетении языка.

Теперь все независимые стали, а в Таджикистане настала очередь возрождаться русскому языку, но с помощью так называемых «гастарбайтеров». Впрочем, я отвлекся.

Более пологие склоны водохранилища, сложенные также лессовидными суглинками, начали разрушаться оползнями при сработке уровня. На участках размерами тридцать-пятьдесят метров, вдоль уреза воды и десять-двадцать – в берег, суглинки, иногда на наших глазах, проседали и потоком жидкой грязи устремлялись в воду. Если поблизости стояла рыбацкая сеть, искать ее было бесполезно.

Случались и подводные оползни, образующие «микроцунами», с одним из которых связан интересный случай. Заехал на понтон вечерком Дьяков Юрий Андреевич – большой любитель рыбалки, с целью: посидеть на утренней зорьке с удочкой. Удочка дело ненадежное, толи будет клев, толи нет. Решил я поставить пару сетей для надежности. Темной ночью, при полном штиле, в полукилометре от понтона, на полной скорости, лодка, вдруг, проскочила через три встречные волны. Пригнулся к воде, осмотрел акваторию, ни встречных, ни попутных катеров нет. Странные волны, откуда они взялись? Вернувшись через полчаса на понтон, застали весь народ в состоянии большого возбуждения и суеты. Сидели они тихо мирно за столом, как вдруг, понтон подняло на два метра, бросило волной на берег (хорошо что берег был в заливчике крутой), швеллером торчавшим с угла понтона, выпахало на берегу, в рыхлом песчанике, изрядную яму. С отходящей волной понтон накренился градусов на тридцать, посуда с закусками, кружки, хорошо, что железные, и бутылки, хорошо, что уже пустые, полетели на пол и, частично, за борт. Крепления тросов на берегу вырвало, понтон отнесло на середину бухточки, где он и болтался на волнах, пока все не успокоилось. Как ни странно, но уцелел весь пришвартованный к понтону флот.

После обсуждения этого явления решили, что встреченные три небольшие волны образовались в результате подводного оползня.

Утром Юрий Андреевич отвел душу, вытащив на удочку пару сазанов по два килограмма, в сетки тоже хорошо попалось. К священнодействию по приготовлению ухи, главный геолог ни кого не подпускал. У него свой рецепт: на дно казана уложил тонко порезанную картошку, два лавровых листика, две разрезанных луковицы, горсточку пшена, куски рыбы, залил холодной водой, довел до кипения и варил пятнадцать минут на малом огне. Мешочек с пшеном Юрий Андреевич всегда возил в портфеле, знал, что сей деликатес в лагере геологов найти трудновато. Мой совет: добавить в кипящую уху помидорчик, был принят благосклонно, и получилась почти настоящая донская уха.

В начале восьмидесятых в полосе колебаний уровня между отметками 860-910 метров, на большей части берегов уже были обнажены коренные красноцветные песчаники и серые известняки. Довольно прочные. Осыпные и оползневые склоны подрабатывались незначительно в результате абразии. Вертикальные уступы в лессовидных суглинках постепенно осыпались и выполаживались. Уровень воды в скважинах совершенно не реагировал на пятидесятиметровые колебания уровня водохранилища. Фильтрация в обход плеч плотины или под плотиной исключалась по результатам изысканий Гидропроекта, а там спецы классом повыше, чем мы.

Но сделали неожиданное открытие и мы, когда затеяли взять пробу воды из придонного слоя в двадцати километрах от плотины. Глубина в этом месте должна составлять двести метров. Выпросили в Гидропроекте лебедку с тросом нужной длинны, установили ее на катер, выехали на середину водохранилища, сориентировались и опустили батометр. Он останавливается на глубине тридцати метров. Ничего не можем понять – здесь, судя по карте, глубина двести метров! Вытащили батометр полный тончайшего жирного ила. Вот те на!.. Мощность ила сто семьдесят метров в двадцати километрах от плотины! Получается, что водохранилище кончится не за сто лет, как рассчитано, а раньше, если конечно, вскоре, не построят Рогунскую ГЭС.

Грустно стало. Не будет никто осваивать берега водоема, и наши прогнозы приобретают, в значительной степени, чисто теоретический интерес. Придется сокращать объем наблюдений и перебираться на будущее Рогунское водохранилище. Но все же дом построен, вода и электричество на участке есть, сад вырос, и чинара-красавица высотой пять метров и на ее ветвях ночуют разноцветные карликовые петушки и курочки, не признающие курятника. Жаль, что фазанов не удалось развести. Охотинспектора привезли однажды пять фазаньих яиц, но наседку перепугала до панического состояния заползшая в курятник кобра, пока искали по кишлакам другую наседку, яйца пропали.

Дата добавления: 2015-08-09