На волне рукотворного моря.

Первозданный хаос. Именно так я назвал явление, которое мы наблюдали в августе, при быстром подъеме уровня водохранилища, в месте впадения в него Вахша. Граница между прозрачнейшей водой водохранилища и мутнейшей серовато-желтой водой реки совершенно четкая. Вот светлая, прозрачная вода, а менее чем через один сантиметр, это мутная вода Вахша и кажется, что мутная вода чуть ли не вертикально, стремительно уходит под толщу светлых вод, а они, как бы, наплывают медленно на воды реки.

Отплыв немного от границы в сторону водохранилища и опустив голову к воде, можно очень долго наблюдать увлекательную картину. Первая мысль у наблюдателей: «Это, что-то космическое!» Читавшие С. Лемма, сразу вспоминают «Солярис». Кто начинал толковать о формировании Вселенной или Земли.

Описать наблюдаемую картину не так уж и просто. Внизу вдруг возникают желтые гигантские водовороты с мощными протуберанцами, мгновенно формируются, и медленно исчезают, кажущиеся бездонными, черные провалы, проносятся струи вещества, гладкие и клочковатые, большие, как реки, вспухают и опадают громадные бугры желтого цвета. Всем почему-то кажется, что наблюдаемое явление имеет необъятные размеры, хотя это обычная толчея струй вахшских вод. Посмотрев какое-то время на эту подводную неразбериху, народ поднимал головы и долго очумело хлопал глазами, озирая спокойное озеро, красные горы, зеленые рощицы на берегах, «умытые» белые, словно сахарные, гипсовые склоны в полосе колебания уровня вод, которые уходят в воды и дополняют фантастический пейзаж причудливыми кавернозными этажами подводного царства.

Любил я свозить хороших друзей поглазеть на этот первозданный хаос.

А вот еще такое кратенькое, но интересное наблюдение. На Сарезе, практически при любом ветре и волне, «Казанка» легко выходила на глиссирование, а дальше держи одной рукой покрепче румпель, другой держись за борт, и помчался с волны на волну, как на плохой телеге по ухабистой дороге. А на Нурекском водохранилище, обкатав уже мотор «Вихрь-30» решил я на той же самой «Казанке» прокатиться по волнам с ветерком. Лодка легко выскочила на глиссирование, понеслась, и вдруг врезается носом в волну, брызги во все стороны, опять набираю скорость и опять торможение. Лодку буквально швыряет на рваной волне. Начинаю считать волны: одна, вторая… восьмая – пролетаю, в девятую врезаюсь. Оказывается, действительно есть девятый вал! Отчего? Почему? Артефакт что ли? Знаю, что картина Айвазовского называется «Девятый вал», но почему он больше остальных?

И вообще Нурекское водохранилище по габаритам почти полный аналог Сарезского озера, а вот по волнам здесь не поглиссируешь.

Горшки бронзового и каменного века. Любопытная тема. Еще в первое посещение водохранилища, увидели мы на катере, у моториста Володи несколько изделий из глины, типа кувшинов, ваз и даже амфору с двумя ручками, похожую на древнегреческие амфоры, какими они обычно представлены в различных книгах. Сосуды с тонкими стенками, изготовлены на гончарном круге, явно подвергались обжигу, держат воду. Цвет светлый, серовато-желтый, сделаны сосуды, вероятно из лессовидного суглинка с добавкой глины. На некоторых сохранились следы росписи синей краской или следы орнамента. Археологи определили возраст изделий как бронзовый век и регулярно у Володи их изымают.

Показал Володя место, где из обрыва в лессовидных суглинках, иногда при обвалах вываливаются горшки, два других места мы обнаружили сами и, при случае, старались их посетить. Интересно, что ни с поверхности, ни в обрыве, никаких следов жизнедеятельности человека нет, а на глубине с полуметра до трех от поверхности, вдруг видим обнажившийся в результате свежего обвала бок кувшина, а внизу на берегу, под обрывом лежат черепки, иногда целая ваза или кувшин, иногда плоское блюдо до сорока сантиметров в диаметре. Блюда, почему-то все красного цвета. Создается впечатление, что народ бронзового века, иногда, вдруг бросал свои горшки и куда-то убегал, а горшки медленно засыпала лессовая пуль бурь, именуемых в Таджикистане афганцами. Вполне вероятная вещь, если вспомнить, что после хорошего «афганца» стряхиваешь со спальника приличный слой пыли.

Место где, предположительно могли обжигаться горшки, обнаружилось случайно на одном из островов, образовавшихся при колебаниях уровня воды. Здесь, на размытой волнами участке, лежало много глинистых черепков, в суглинке наблюдались вкрапления древесного угля, и нашел я пластинку прямоугольной формы восемь на три сантиметра, толщиной в полсантиметра из лазурита!, причем, темно-синего, с зернами пирита, то есть лазурита высшего сорта. Поверхность пластинки со следами точения, возможно, пытались порошок синий получать, чтобы вазы разрисовывать. А ближайшие месторождения лазурита на Памире, Ляджвардаринское и «за речкой», в Афганистане, километров за пятьсот, за высокими горами и бурными реками. Любили, оказывается люди бронзового века украшать свои гончарные изделия росписями.

Два горшка каменного, а не бронзового века вывалились однажды на берег из обрывчика высотой всего-то около метра. Горшки объемом с литр, из глины почти черной с большим содержанием песка. Работа ручная, грубая, видны даже вмятины от пальцев. О том, что эти горшки каменного века, неопровержимо свидетельствовал каменный наконечник стрелы, поднятый мною рядом. Хорошие горшки, люди каменного века, явно не умели делать, зато в изготовлении «оружия» преуспели. Наконечник вполне можно считать произведением искусства. Сделанный из кремня черного цвета, в виде миниатюрного обоюдоострого меча длинной семь сантиметров, шириной два с половиной сантиметра, и с тонким хвостовиком, но самое интересное, что по четырем граням отмечаются четыре ряда лунок-выемок. Создается впечатление, что наконечник не из крепчайшего кремня, а из воска и мастер, сделав заготовку, сидел и аккуратно ковырял лунки ногтем мизинца, вероятно для уменьшения веса наконечника. Долго выпрашивал этот наконечник Онас Юсупов начальник археологов, копавшихся по берегам водохранилища, для украшения коллекции их находок. Выпросил, привезя однажды, горячительные напитки в нужное время, то есть утром после одного из дней рождения.

В районе уже затопленного кишлака Туткаул, весной, при падении уровня показались на берегу штук пять черепов и прочих костей человеческого скелета и долго привлекали внимание проплывающих мимо, пока не растащили их любители экзотики.

Вообще-то, кладбища из зоны затопления убрали, работала бригада мужиков с Украины, специализировавшихся на этой своеобразной работе еще при строительстве водохранилища на Днепре и прозванных гробокопателями. Выкопанные скелеты складывали они в мешки и увозили на новое место.

В первые, два года работы наблюдалось у нас в лагере, каждый месяц по пять-десять штук разнообразных гончарных изделий, но долго они не залеживались, все, посещавшие нас коллеги, что-нибудь да увозили. Увидев на берегу или в обрыве кувшин, испытываешь вполне понятное волнение – а вдруг в нем что-нибудь есть, скажем, монеты времен Александра Македонского, но, увы, кроме глины ничего в кувшинах не обнаруживалось. Две монеты, но не времен Македонского, а с вязью арабских букв, принес однажды местный житель. Монеты размером немного больше Советского пятака и сильно потертые. Жителя интересовал вопрос: «Эти деньги золотые?» К нашей оценке, что это монеты медные и выпускались во времена бухарских эмиров, он отнесся очень недоверчиво и на встречный вопрос: «где нашел?», ответил туманно.

Золотую бусинку, размером с вишню, блестящую, полую, с двумя дырочками обнаружил на берегу, на входе в залив к насосной станции Ахрор Буданаев. С чувством здоровой зависти Крат Виктор, мечтавший найти какую-нибудь древность и старавшийся при посещении лагеря выгадать несколько часов, чтобы побродить по берегу, нашел золотое кольцо, но вполне современное обручальное и с пробой, чему он не обрадовался, а скорее огорчился. Одна из моих последних находок тоже не имела археологической ценности, поскольку возраст ее составлял от трех до пяти лет, и представляла находка интерес гастрономического уровня. Проходя на катере, вдоль берега уютного заливчика, обнаруживаю на ровной площадке, у воды целую россыпь пустых бутылок. Бутылки нам нужны, так как предстояло режимное опробование родников. Пристал к берегу, собрал следы пребывания на водоеме какой-то невоспитанной компании и, вдруг вижу в воде бутылку, запечатанную с содержимым коричневого цвета. Поскольку уровень водохранилища в это время понижался, достать бутылку труда не составило. Этикетка, конечно с нее в воде отвалилась, но надпись на жестяной крышке – «Арарат», воодушевила. Вечером на понтоне поужинали с Тецлавом как «белые люди» – форель жареная, форель отварная под коньячок.

При наполнении водохранилища, потревоженные змеи, перебирались от воды повыше, в результате в береговой полосе отмечалась повышенная концентрация этих пресмыкающихся.

В первый год работы возвращались я и моторист Александр Кращенко, к которому сходу пристало звание «адмирал» с плотины ночью, решили навестить коллег-гидрогеологов, которые на неделю остановились в заливе с насосной станцией. Причалили к старой дороге, уходящей под воду. Идем по дороге, покрытой толстым слоем пыли и слабо освещенной далекими фонарями насосной станции, вдруг, перед нами – метрах в полутора, с резким шипением вскидывается кобра. Мы шарахнулись в разные стороны. Кобра поднялась чуть ли не на метр, стоит раскачивается, кажется совершенно черной. Адмирал заявляет:

– Сейчас я ее поймаю!

– Ты, что с ума сошел? Ночью, да еще без штанов, в одних плавках!

– Нет, ты ее держи, а мне нужны две палочки.

С этими словами Александр прыгает под откос дороги, где росли какие-то хилые кустики, а я остался наедине со змеей.

Интересно, как ее держать? Не за хвост же.

Кобра между тем успокаивается, опускается и хочет уползти. Подскакиваю к ней поближе и топаю ногой. Опять поднялась. Теперь понятно, как ее держать. Исполняю перед коброй что-то вроде танца с притопами. А вот появляется Адмирал с двумя палочками.

– Ну и палочки, размером с карандаш, разве такой палочкой голову змеи к земле прижмешь?

Поимка кобры заняла считанные секунды. Адмирал подскочил к ней, плавно поднес палочку прямо к носу левой рукой и плавно отвел руку к себе и вниз. Кобра, как загипнотизированная, наклонилась за палочкой. Адмирал правой рукой (вторую палочку он сразу выбросил) резко схватил капюшон кобры у самой головы и поднял руку вверх. Готово! Хвост кобры висит, чуть ли не до земли. Но тут, вдруг, Александр встревожено заявил:

– Кажется, она успела меня уколоть.

Что делать? Бежать на насосную, вызывать из Дангары скорую помощь?

Впрочем, в ста метрах, в лагере наших коллег виден ГАЗ-69, надеюсь, он на ходу.

Бежим в лагерь, в лагере народ отдыхает, сидят за длинным столом под тентом, пьют чай, играют в нарды, кто читает, кто пишет. Врываются два мужика, размахивают змеей, орут: «Мешок, давай скорей мешок!» Наконец до них доходит, что нужен пробный брезентовый мешок, посадить в него кобру, и быстрее, потому что адмирал, возможно, получил порцию яда. Мешок нашли, опустили в него хвостом змею, а что дальше?

Адмирал говорит, что она может цапнуть в момент, когда он будет отнимать руку от головы, тем более что кобра не собиралась сдаваться, все время опирается хвостом и туловищем о дно мешка и старается держать туловище напряженным. Я взял карандаш, приложил его к затылку кобры и на счет три геолог державший мешок, опустил его сантиметров на десять, я надавил карандашом вниз и в сторону от руки, адмирал отдернул руку. Кобра благополучно свалилась на дно мешка, который быстро завязали.

Начали осматривать уколотую руку Александра. Никаких следов укуса не обнаружили. Но на всякий случай решили посидеть с полчаса, попить чаю, посмотреть состояние потенциально укушенного. Шофер Вася по кличке Кара-Курт, сел напротив Адмирала, как специалист по укушенным.

Кличку свою он получил, поскольку возил геофизика укушенного кара-куртом, в больницу Дангары. Работал он тогда в районе Бальджуана, в сорока километрах от Дангары, то есть неподалеку от того места, где мы сейчас находимся. В партии под началом известного вам геолога Горбатка, существовал порядок, перед тем, как ложиться спать, осматривать и вытряхивать спальные мешки на предмет обнаружения всяческой нечисти. Существовал также порядок справлять день рождения один раз в месяц, так сказать оптом для всех именинников. Как раз в день такого праздника геофизик и нарушил первый порядок, полез в спальный мешок, не вытряхнув его, и получил в ногу укус кара-курта. Вася, хотя сажали его за руль под руки, по понятной причине, домчал пострадавшего до больницы в два раза быстрее обычного. А потеря сознания, судороги и корчи начались у укушенного, буквально, через десять минут. Врачи все же его спасли, говорили хорошо, что был здорово пьян в момент укуса.

Ну, а наш Адмирал сидел веселый и здоровый, признаков судорог не отмечалось, и отправились мы с коброй в мешке к себе в лагерь. По дороге поднял я те две палочки, они оказались с колючками. Адмирал через несколько дней поймал еще и гюрзу. Нахально вытащил ее за хвост из под камня, куда она пыталась спрятаться, подержал на вытянутой руке, пока она не устала изгибаться и опустил в брезентовый мешок, который держал я тоже на вытянутых руках, но слегка дрожащих от страха.

Следующая история со змеей произошла, когда мы жили уже на понтоне. Ранее отмечалось, что туалет находился на берегу и на приличном расстоянии. Пошел перед сном в это заведение Шаимов Сабир, наша собачка – почти лайка по имени Джерри, побежала впереди. Затем раздался громкий лай и крик Сабира:

– Джерри змея укусила!

Помчались все на выручку и видим, что ходит собачка наша кругами, морда опущена. Схватили ее на руки, отнесли на понтон, начали осматривать. На груди, на белой манишке две красные точки рядом – след от укуса. Ампулы с антигюрзой и антикоброй у нас были, шприц, как обычно, куда-то исчез. Сделал я по месту укуса обычным лезвием глубокий крестообразный разрез и залил в него сыворотку антигюрзы.

Джерри при этой операции даже не вздрогнула, но дыхание присутствовало. Положили ее в уголок, накрыли телогрейками, оставалось только надеяться на крепкий собачий организм. Утром, проснувшись, с радостью увидели, что собака бродит по понтону, под нижней челюстью у нее здоровенная опухоль – второй укус, который разглядеть под черной шерстью было невозможно, а на груди разрез затянулся.

А гюрза все еще лежала на тропинке к туалету. Великолепный экземпляр, шкура блестит, наверное, недавно меняла, толщиной с руку, голова шириной с ладонь, только морда похожая на жабью и выражение злое. Зато по спине яркие оранжевые пятна и ромбы. Уползти она не могла, оказывается Джерри ухитрилась перекусить ей позвоночник.

Получается, что избежал Сабир большой опасности, благодаря собаке. Тропинка в этом месте широкая и ровная, ночь была темная, когда приспичит, стремишься к цели, не особенно глядя под ноги, так что мог Сабир и наступить на змею, да и та могла решить, что на нее нападают. Последствия были бы печальны. Вернувшись на понтон, Сабир начал варить для Джерри мясной и рыбный бульоны, я вынес постановление:

– Ночью в туалет только с фонариком ходить! – и определили место, где этот фонарь потом должен постоянно находиться.

Пришлось и пару шприцев купить срочно. Думали, что теперь собака будет змей избегать, но оказалось не так. Буквально через три дня, вечером, только все собрались, раздался в десяти метрах от понтона, на берегу бешеный лай. Смотрим, что такое?

Из густого куста травы торчат и раскачиваются, раздув капюшоны сразу две кобры, правда, не очень крупные. Джерри, хрипя от злости, прыгала перед ними, но, уже наученная горьким опытом, соблюдала безопасную дистанцию. Пришлось ее взять на поводок и позволить кобрам удалиться. Адмирала на понтоне не было, а среди присутствующих не нашлось желающих испытать судьбу ради заработка в двадцать пять рублей за живую кобру.

У меня тоже произошла очень интересная встреча с гюрзой. Отправился я под вечер на буровую, которая стояла в конце одного из заливов, посмотреть керн, заполнить документацию. В начале этого залива, в верхней части склона двигалась на ночевку отара овец (в это время осуществлялся перегон овец) и один из баранов отстал от отары, задержавшись в густых кустах. Подумал, что на обратном пути нужно причалить, подняться и посмотреть эти кусты – почти законная добыча, если баран будет там еще находиться.

Так я и сделал, возвращаясь с буровой уже ночью. Поднимаюсь по затопленному ранее ровному склону, присыпанному песком, торчат на склоне отмершие будылья травы и кустики, светит половинная луна. Поднялся не спеша метров на тридцать и тут услышал странный звук, как будто зудела рассерженная пчела. Звук этот я помню отлично, поскольку доводилось участвовать в откачке меда. Остановился, верчу головой, не пойму, откуда звук. Сделал еще пару шагов, звук усилился и стал угрожающим. Наконец, до меня дошло, что пчелы ночью не летают и нужно смотреть вниз, на землю. А на земле, буквально в метре от моих голых ног и выше на склоне лежит толстая короткая гюрза, уже готовая к прыжку, то есть изогнувшая тело змейкой и все пятна на ней светятся зеленым фосфорным цветом, каким светятся цифры и стрелки некоторых часов.

Отскочил в сторону метра на три мгновенно, по приказу ногам мозга, а не сознания. Почему-то стало страшно, до поднятия дыбом, остатков волос на голове. Не могу заставить себя подойти и посмотреть еще раз на эту гюрзу. Забыл и про барана, пошел вниз к лодке, тычу по кустам вперед половинкой весла, которую прихватил с собой, когда шел наверх. Подойдя к лодке, поскреб веслом по дну, может, какая змеюка заползла в лодку, пока я отлучался. Вот позор то, и чего испугался?

На понтоне рассказал про встречу с гюрзой Адмиралу, он загорелся тут же ехать ее поймать, но я отказался. Утром все же на это место сплавали, нашли по следам на песке точку, где я стоял, где лежала гюрза. Достала бы она меня, да еще сверху вниз, за доли секунды. Уползла змея вверх, где лежали развалы камней и глыб, и где искать ее было бесполезно

Сколько потом я не спрашивал зоологов, биологов и одного герпетолога, каким органом гюрза может издавать звук сердитой пчелы, и почему она светилась, никто не знал.

Коль уж, заговорил я про Адмирала, хотелось бы подробнее остановиться на его неоднозначной фигуре.

Флот в хозяйстве был небольшой, но со временем, кроме «Амура», появилась у нас для прогулок большого начальства «Волга» на подводных крыльях, хотя, ради откровенности надо сказать, что проехалось начальство на этом судне всего-то два раза. Чтобы «Волга» поднималась на крылья, ходить на ней нужно каждый день, или держать ее на суше, а без движения крылья быстро обрастают мелкими зелеными водорослями и, чтобы очистить их требуются десятки часов. Прочие лодки ходили с подвесными моторами – «Вихри», «Москва», «Нептун» и даже привезли однажды «Привет – 22», что в переводе на местный язык зазвучало: «салом алейкум бисту ду». Отличительная особенность всех этих моторов – капризные и быстро ломаются.

На сей счет, имелись золотые руки Адмирала. Человек среднего роста, среднего возраста, неброской внешности, со спортивным телосложением и очень сильный физически. Характера жесткого, скорее даже жестокого. Узнал я его довольно хорошо, поскольку холостяковали некоторое время вместе в его квартире, в Экспедиции по сходной, но прямо противоположной причине. От него ушла жена, выясняя отношения, он ее ударил, а я от жены ушел, так как она полюбила другого. Очень, прямо сказать, интеллигентно с моей стороны. Двухкомнатную квартиру в поселке Адмирал отделал так, что залюбуешься. Единственный, кто поставил газовую колонку и ванну, умел хорошо плотничать и в моторах разбирался на уровне мастера.

Интересная деталь его биографии, что до Экспедиции служил он, старшиной оперативного батальона милиции – были такие подразделения, переименованные со временем в ОМОНы. О службе своей молчал, как рыба, обмолвился только однажды, что брал голыми руками таких бандитов, что мне и не снилось, почему уволили, или уволился, помалкивал, бойцовскую выучку почти не демонстрировал. Со службы замылил хороший карабин, однажды, рассматривая карабин, обратил я внимание на номер:

– Слушай, что за номер? Цифры, а в конце буква П?

– Это не буква, это цифра 11, а букву я сделал. Если попадусь, местные Пинкертоны» долго гадать будут, что это значит.

Кстати, потом так и получилось. Имел Адмирал так же законное, зарегистрированное ружье МЦ – 12, пятизарядный автомат и слыл заядлым браконьером. Поначалу браконьерство выглядело почти невинным. Садились вдвоем в «Казанку», с более тихим мотором «Москва», закрывали мотор колпаком, сверху накидывали телогрейку и рулили вдоль берега на малом газу, почти бесшумно, посвечивая иногда на берег обычным китайским фонариком. Проехав, таким образом, вплотную к берегу несколько километров, дикобраза находили…

Крупные иголки дикобраза народ растаскивал на сувениры, мелкие выбрасывали в помойную яму, маскировали их небрежно и в результате, Руслан Шопин легко уличил нас в браконьерстве, вроде бы я отмечал об этом. Наказывать не стал, он в то время был одержим идеей, что браконьеров должны ловить браконьеры, хорошо знающие места охоты и перевоспитавшиеся. На предложение Руслана получить удостоверение внештатных охотинспекторов, адмирал с радостью согласился, я, сославшись на занятость, отказался, но пришлось дать обещание помогать Адмиралу в предстоящей борьбе с нарушителями правил и сроков охоты.

И начал Адмирал пиратствовать на море. По субботам-воскресеньям выезжал из залива на «большую дорогу», тормозил лодки шныряющие в верховья и обратно, в результате собрал за август шестнадцать ружей с составлением протоколов, чем прославился на всю охотинспекцию. Месяца через три подошли ко мне на плотине два мужика и посоветовали унять Адмирала, иначе как бы наш понтон и катер не пострадали. Аналогичное предупреждение поступило от местных охотников из Себистона. Пришлось предъявить Адмиралу ультиматум: или он прекращает свою деятельность по поимке браконьеров, или переходит на службу в охотинспекцию, которая к тому времени в соседнем заливе поставила пост. Адмирал предпочел службу и переселился на пост.

Проработал Адмирал егерем в охотинспекции не очень долго, а начало было хорошее. Охотинспекция привезла на берег залива, где плавала насосная станция, два вагончика. Александр получил в свое распоряжение новенький катер «Амур», да еще с форсированным двигателем. В помощь ему дали еще двух егерей, но повел себя адмирал, мягко говоря, неправильно, возомнил, что ему все можно. Начал он разъезжать на катере по ночам вдоль берегов, посвечивать фарой по склонам и постреливать, кто попадется. Появлялся иногда ночью у нашего понтона, бросал на палубу одного-двух дикобразов: «Подкормитесь ребята!» и, врубив полный газ, исчезал.

Поступали, конечно, в охотинспекцию заявления, что Адмирал сам браконьерствует, но одновременно от Адмирала исправно поступали изъятые ружья и протоколы. Естественно начальство на заявления внимания не обращало – пишут обиженные, мол. К тому же Адмирал показал себя большим дипломатом, не забывал презентовать высокому начальству форельку килограмм на десять, когда такая еще ловилась в водохранилище, потом кусочек кабана, размером с заднюю ногу.

Иногда Адмирала с его коллегами забирали на отлов браконьеров в другие места, где он, зная браконьерские дороги и уловки, тоже отличался. Интересный случай произошел с ним на заправке в Комсомолобаде. Заправил мотоцикл, откатил его в сторонку, копается в моторе. Был одет в форму, на коляске надпись «госохотинспекция». Подъехал колхозный грузовик, заправляется, в кузове сидят несколько местных жителей. Вдруг от грузовика донесся звук типа «кок-кок», который издает кеклик в минуту опасности и означает этот звук: «сидите тихо». Оказывается, в кузове грузовика сидела в клетках сотня кекликов и один из охотников, увидев егеря и опасаясь, что кеклик запоет, подал этот сигнал. Но не знал этот охотник, какой тонкий слух у Адмирала, и услышав этот «ко-кек» метров за тридцать, он сразу оценил ситуацию, подскочил к машине, заглянул в кузов и задержал этих браконьеров. Этот успех охотинспекции даже отметила местная печать.

Успешная деятельность Адмирала по защите животного мира, а заодно, по изъятию некоторого количества особей для собственного пропитания, прервался по самой распространенной до настоящего времени, причине, хотя надо признать, что пил он редко, но много за один раз. Возвращались однажды мы с Колей Закировым на «Казанке» на базу. На повороте в залив встречаем Адмирала на новеньком «Амуре», спрятался за островок и стережет браконьеров. Состыковались, сидим болтаем. Адмирал, как и мы, одет только в плавки, но в отличие от нас, пьян до изумления! До поросячьего визга! До!.. Богат русский язык на характеристику высокой степени опьянения, но держался он твердо и, даже, говорил членораздельно. В это время выворачивает из-за поворота в Нурек «Волга» на крыльях. И идет вдоль противоположного берега, к насосной. Адмирал заявляет:

– Щас я проверю, кто там плывет!

– Зачем тебе это надо? – пытаюсь остановить его. – Во-первых, ты чересчур напился, во-вторых, на «Волгах» плавают большие начальники. Тебе нужно приключение на собственную задницу?

Александр задумался, но Коля произнес необдуманную фразу:

– Да, и не догонишь ты «Волгу» на «Амуре!

– Что!? Я не догоню!? – Адмирал, стоя в катере, слегка нагнулся, ткнул ручку газа вперед до отказа, катер буквально, прыгнул вперед.

И как волк из «Ну, погоди!», в одном из эпизодов мультфильма, Адмирал вскинув руки вверх, сумел ухватиться за руль и умчался.

Два километра до цели, катер прошел за две минуты, но как я и предупреждал, в «Волге» плыло руководство – председатель Кулябского Облисполкома. Начальство, пересев с «Волги» на крыльях, в «Волгу» на колесах, не поленилось заехать в Дангару, в милицию и распорядилось отправить за Адмиралом «луноход» с нарядом милиции. Александр вытрезвителя ухитрился избежать, но председатель оказался мужиком злопамятным, на следующий день позвонил председатель Госкомитета лесного хозяйства Захватову, бывшему, многолетнему секретарю райкома. Спросил, типа, а что это, у вас, пьяные егеря, в голом виде раскатывают? Захватов взял под козырек и вылетел Адмирал в двадцать четыре часа с работы. А ведь хвастался как-то, что шеф его сынком называет.

Жалко, конечно, ибо обладал Александр некоторыми удивительными свойствами организма. Однажды ночевал по какому-то случаю в адмиральской квартире в период его холостяцкой жизни. Сижу на кухне, читаю, является хозяин в очень нетрезвом состоянии, сел напротив, что-то бубнит неразборчиво. Спрашиваю:

– Где же ты, Сашка так накушался?

– Не страшно, могу и трезвым стать!..

– Как это?!

– А вот, смотри!

Адмирал слегка наклонился, напружинился, выпрямился и передо мною сидит совершенно трезвый человек – ясные глаза, твердая, осмысленная речь. У меня от удивления челюсть отвисла. Продержался он в трезвом состоянии несколько минут, а потом, как сломался. С трудом придвинул к себе, стоящую на столе миску со свиными шкварками и остатками картошки и, не пожелав разогреть, счавкал это блюдо холодным и отправился спать. Признаться, подумал, а не разыграл ли меня Сашка, притворившись пьяным. Минут через пять пошел и заглянул в его комнату. Дрых он, как дрыхнут обычно, пьяные мужики, то есть, на брюхе и не стащив даже штанину с одной ноги.

Нюх у Адмирала был как у охотничьей собаки. По осени, мы иногда охотились на кабанов загоном с одной хорошей компанией охотников из трех человек и трех лаек, одна из которых была совсем старушка, да еще хромая. Спрашиваю:

– Зачем вы таскаете с собой бабушку, да еще хромую?

– Это у нас барометр, если в саю лежат свиньи, сразу показывает, а молодые лайки соображают пока мало.

– Я не хуже вашей собаки могу определить, есть или нет кабаны в загоне! – заявляет Адмирал.

– Сочиняешь!

– А давайте проверим!

Метод проверки прост. Поднимаемся по основному саю, на устье бокового сая, где можно сделать загон, первым выходит Адмирал, принюхивается, возвращается и сообщает, есть или нет в загоне кабаны. Затем на устье идет с хозяином лаечка-старушка, если кабаны есть, она сразу оживляется и, забыв свою старость, рвется в загон.

Мнения обоих «нюхачей» совпали на сто процентов. За день успевали сделать, обычно, два загона, и везде кабанов загонщик поднимал, но убивали, конечно, не всегда. Справедливости ради, следует сказать, что в «пустых», по мнению обоих «специалистов», саях, загоны не делались, а может, там тоже лежали свиньи?

Известность получила и широко в Экспедиции обсуждалась стычка Адмирала с компанией местной шпаны, которые, обычно, существуют в каждом поселке. Сидела поздним вечером эта компания «неблагополучных» подростков от четырнадцати до восемнадцати, человек восемь, на обочине дороги, покуривала «травку». Кто-то зацепил проходившего мимо Александра, слово за слово и получилась драка, в результате которой четверо обратились за помощью в больницу, у предводителя оторвано ухо, остальные разбежались.

Утром интересная сцена разыгралась в кабинете начальника Экспедиции, где, зачем-то вызванные, сидели начальник партии Шапар и я. Открывается дверь, в кабинет врывается тетя Шура-уборщица, упитанная дама с громко поставленным голосом. Подлетает к столу с криком:

– Да, что же это творится товарищ начальник? – развернув бережно грязную тряпицу, кладет под нос Джалилову оторванное ухо.

Дальнейшее: Джалилов, побледнев и пытаясь оттолкнуться руками и ногами от стола, панически кричит:

– Уберите! Уберите!

– Это наш жених остался без уха, дочка не соглашается замуж идти за одноухого, к свадьбе приготовились, а теперь все пропадет! – голосит тетя Шура.

Мы с Шапаром пытаемся объяснить, что ей надо идти к участковому.

– Так я от него пришла, он сказал, что нашему жениху надо второе оторвать для симметрии!.. – отвечает тетя Шура.

Кое-как вытолкали тетю Шуру из кабинета, а начальник успокаивал нервы валидолом.

Адмирал же, потом ухитрился поработать пчеловодом в Ромитском заповеднике, пока не попал на глаза Захватову, где завалил оленя, потом работал в пчеловодческом кооперативе около Тавильдары, а как случились в 1990 году первые беспорядки в Таджикистане с избиением русскоязычных, продал все имущество кооператива местным жителям и исчез в неизвестном направлении. По иску владельца кооператива на сорок тысяч рублей, искал его, по моему, даже КГБ, но вскоре начались такие события, что стало не до Адмирала…

Последний раз появился он в Экспедиции, когда в Республике уже шел долгоиграющий митинг, продал по дешевке квартиру и уехал, не сказав, куда. Не пропал он конечно, в мутный ельцинский период перестройки, процветает где-нибудь…

Сказал наш топограф Юрий Георгиевич Кратиров, посидев за столом, с хорошей выпивкой, в компании Адмирала и пообщавшись с ним от души: «Страшный человек!..»

Не могу не рассказать, как повстречался на водохранилище я с писателем Димаровым, и о том, какое влияние эта встреча оказала на мою дальнейшую жизнь. В плане здоровья.

Однажды приехал на базу Огнёв с целью демонстрации творения рук человеческих своим гостям: однокашнику по институту Грише Шнейдерману, обладателю очень большой коллекции агатов. Ходил он на работу с портфелем набитым агатами – обменный фонд и появился в Таджикистане, прослышав, что на Памире есть месторождения агатов; писателю Димарову Анатолию Андреевичу, который тоже относился к племени любителей камня, но, по-моему, к не очень фанатичной разновидности племени. Его, как писателя, интересовали люди – фанатики камня, обладатели приличных коллекций. К компании присоединился Крат. Как начинающий коллекционер кристаллов, Виктор уже приносил в контору похвастаться две коробки из-под шахмат, в которых вместо шахматных фигур лежали в любовно устроенных гнездах, на подстилках из черного бархата полихромные турмалины, бериллы, скаполиты.

Прокатил я их по синему рукотворному морю, посидели на бережку, поговорили. Писатель обратил внимание на мою физиономию, на щеках которой кожа выглядела как после ожога.

– Что это у тебя с лицом?

– Волчанка. Монус эритематодес по научному называется.

– Так я знаю, как тебя вылечить.

– Так я уже вылечился, просто на коже останется пигментация.

– И пигментация исчезнет, и будет у тебя кожа как у молодой девушки.

И рассказал писатель историю о том, что три года назад появились у него головные боли – результат тяжелой фронтовой контузии. Боли невыносимые, операцию делал ведущий нейрохирург, академик, ничего не получилось, и академик сказал: «Медицина бессильна в данном случае, ищи бабку».

Вылечить его смог Лубсан, целитель-иглоукалыватель. Теперь, раз в год, приезжает он в Москву на два-три дня к врачевателю на поддерживающий курс иглоукалывания и никаких болей больше не испытывает, а насчет моего лечения с Лубсаном договорится. Затем обратился с просьбой к Огневу и Крату, как к моим начальникам, чтобы те организовали мне производственную командировку в Москву для такого случая. Со стороны Виктора и Николая Сергеевича возражений не последовало.

Я до этого мучился со своей проблемой лет пятнадцать. Лечился в клинике Душанбинского мединститута, где на мне, как на кролике испытывали метод лечения таблетками – до десятка в день. Но как только дозу сбавляли, результат был на лице, вернее отсутствие результата. Лечился также в клинике имени Сечинова первого мединститута в Москве, оказавшись там совершенно случайно. Будучи в командировке во ВСЕГИНГЕО, возвращались мы как-то с Толиком Лехатиновым утречком из гостей, из общежития этого самого мединститута, где обитали знакомые аспирантки, и видим вывеску «Клиника кожных болезней». Толик парень решительный:

– Ну-ка, зайдем, покажем твою болячку.

– Да не примут.

– Примут, куда денутся!

Зашли, медсестра на входе взглянула на меня и говорит:

– О! «Красная волчанка» пришла! Ложиться будете?

– Сразу что ли?

– Да, проходите, переодевайтесь.

– Так надо сходить, хоть зубную щетку купить.

– Возвращайтесь до двенадцати.

Купили и щетку, и мыло и газет с журналами, посидели в кафе с видом на Новодевичий монастырь, распили коньяк. К двенадцати вернулись, извинились за подпитость.

– Ничего, к нам многие так приходят…

Переодели меня в пижаму, и пролежал я в этой клинике двадцать четыре дня. С утра до обеда работал учебным пособием для будущих светил, точнее светильниц медицины. Во время последнего ужина, перед утренней был извлечен из-за стола, переодет в новенькую голубую пижаму, посажен в голубую «Волгу» и препровожден в какую-то большую больницу, где меня показали как достижение Сеченовской клиники на заседании Московского кожно-венерологического общества с дореволюционным стажем, то есть очень древнего. При выписке строго порекомендовали забыть про горы, перейти на конторскую работу, но какой там. Меня ждала работа на Памире, на Сарезском озере, которое притягивало «голубым бриллиантом в оправе серых гор». Очень увесистый бриллиант в тринадцать кубокилометров, висящее на высоте 3229м над долинами Таджикистана и Туркмении. Однако, через полгода болезнь обострилась снова, да так активно, что впереди отчетливо замаячила бабушка с косой. Однако, жену такой финал не устраивал, и она принялась лечить меня прополисом и медвежьим жиром. Начал я втирать мазь на основе этих компонентов. Сидел на берегу водохранилища, чуть ли не весь август, с намазанной физиономией не высовываясь на солнце, занимался бумажной работой, а ребята готовили понтон к всплытию, делали маршруты. Однажды заехал водитель Боря Мажура и отгрузил ящик пива в мокрых опилках. Холодненькое. Народ сел пить пиво с вяленой рыбой, я долго крепился, но не вытерпел и одну бутылку употребил. Через полчаса пошел спать в палатку, чувствую, однако, что на лице что-то не то. Зажег свечку, глянул в зеркало. Вот тебе и пиво! На щеках сплошной белый волдырь, как от ожога кипятком. Лег спать, не кричать же «караул!» Утром оказалось, что волдырь лопнул, лицо в лохмотьях, а под ними розовая гладкая кожа. Сильный зуд! Через месяц-другой кожа стала коричневой, забыл я про шляпу, правда, носил некоторое время пробковый шлем, подаренный Владиком Минаевым. Очень легкая и удобная вещь, а уж вид впечатляющий: на голове плантаторский шлем, под ним борода окладистая, мужицкая, на животе кобура от ТТ (сам ТТ обычно лежал в сейфе, а в кобуре могла находиться лепешка…), штаны геологические обрезанные выше колен.

В общем, к приезду Димарова я считал себя вполне здоровым и отнесся к его предложению поначалу прохладно, но потом подумал, что всегда возможен рецидив и согласился. Надо отдать должное, что Огнев с Кратом обещанное исполнили, да и Анатолий Андреевич оказался человеком обязательным. В марте вызывают вдруг меня в Управление к главному инженеру, где я и получил путевку на ВДНХ на семинар по буровой технике и телефон гостиницы, где остановился Димаров.

Нашел я писателя в одноместном номере гостиницы-высотки «Украина». Спрашиваю:

– Анатолий Андреевич, в этих гостиницах мест не бывает, а для членов Союза советских писателей выходит есть?

– Кой черт есть! Я сюда приезжаю как обычно? Иду к зам. директора, два коньяка на стол, привет от матушки городов русских! Он меня помнит.

– О, опять ты! Ну, для письменника с Киева место в «Украине» всегда найдем.

Иглоукалыватель жил около метро «Проспект Мира», где только-только получил квартиру. Нарисовал Анатолий Андреевич план мне ее расположения, и на следующий вечер я туда прибыл. Лубсан был высокого роста, хотя и бурят, в свои шестьдесят, выглядел на сорок, вид цветущий, на лице ни единой морщинки. Жена тоже бурятка, типичная старушка в затрапезном халатике, но как оказалось позже, доктор философских наук. Лубсан, кроме того, что изучал в молодости искусство иглоукалывания у лам в монастырях Монголии, окончил Харьковский мединститут, являлся кандидатом медицинских наук и работал в Кремлевской клинике, где главврачом «подрабатывал» Министр здравоохранения, академик Петровский.

В кабинете Лубсана, на столе стояла деревянная отполированная фигура-муляж человека: голова, туловище, руки, ноги, высота около метра. На фигуре великое множество дырочек, соединенных разноцветными линиями. Это точки воздействия иглой.

– Удержать все в памяти затруднительно, перед каждым сеансом консультируюсь у этого болванчика, – пояснил Лубсан.

Анатолий Андреевич первым улегся на кушетку. Лубсан внимательно осмотрел дырочки на голове болванчика, а потом воткнул штук пять иголок в голову клиента. Лежать необходимо не менее пятнадцати минут. Затем Лубсан раздел меня, осмотрел, спрашивает:

– Ну что, лечиться будем?

Я начал было мямлить, что вроде бы, практически здоров, но целитель рассердился:

– Вы только посмотрите на него. У меня здесь люди на коленях стоят, молят вылечить, и я не всегда могу, а волчанку могу, а он что-то мычит. Ложись, будут у тебя щеки как у молодой девицы.

Навтыкали мне в руки-ноги по несколько иголок, отлежал положенное и пошли на кухню пить чай. Налил Хозяин грамм по пятьдесят спирту медицинского, выдал рекомендацию:

– Захочется выпить, выпей аналогичную дозу спирта или сто грамм хорошей водки, и не больше, пятьдесят грамм можно считать лекарством, принял больше – отравление. Коньяк, вино, пиво категорически избегать.

Пояснил метод лечения:

– Никакого шаманства! Волчанка связана с какими-то неполадками в крови. Иголками я раздражаю нервные клетки, связанные с внутренними кроветворными органами, что заставляет их лучше работать и болезнь отступает.

Походили мы на уколы дней пять, и здесь случилась московская слякоть, снег пополам с водой на тротуарах, и явился я на очередной прием чихающим и кашляющим. Лубсан расстроился больше, чем я. Сбить простуду не удалось, а дожидаться выздоровления я не мог, пришлось улетать. Спросил у Анатолия Андреевича потихоньку, надо ли заплатить за труды?

– Он денег не берет, положи в стол, сколько сочтешь нужным, но чтоб он не видел.

На прощание Лубсан сказал, что, ежели буду в Москве, милости просим. Пожаловался:

– Не дают лечить! В клинике провожу снятие послеоперационных болей иголками. Знают ведь, что я беру больных, от которых отказалась официальная медицина, не всех конечно, а тех, кого могу вылечить, и все равно не дают, не верят! Взять, к примеру, нашего писателя. Академики от него отказались, к бабке отослали, а его вылечил. И сейчас, видел черную «Волгу», что меня вечером привезла? Возят утром и вечером, лечу шестилетнего ребенка, все тело у него в коросте, профессора его приговорили, а я вылечу – уверен на сто процентов. А сколько еще мог бы вылечить, но нельзя, запрещена частная практика.

На этой грустной ноте мы и расстались. А утром в гостинице, побрившись, наконец, увидел, что и пяти сеансов оказалось достаточно для улучшения состояния моей физиономии.

Для проведения режимных наблюдений нужно, наверное, иметь особый склад характера. Очень занудная эта работа ежемесячно объезжать наблюдательные участки, створы скважин, замерять, снимать, записывать, в надежде слабой, что через несколько лет удастся вякнуть что-нибудь интересное по теме. А если до этого жизнь прошла на съемках по всей территории Республики? В общем, очень удачно, что Крат увлекся коллекционированием красивых и не очень, кристаллов, свел на почве этого увлечения знакомство с геологами из «Памиркварцсамоцветов», разнюхал, что они собираются защищать запасы сырья одновременно по нескольким месторождениям, и предложил наши услуги по составлению гидрогеологической и горно-геологических глав к отчетам.

Первым в спичке значилось месторождение лазурита в Ляджвар-Даре. Составил я быстренько небольшой проект и договор на проведение работ и можно ехать. Малюта неожиданно распорядился выделить свою машину с водителем и большущий кусок мяса от свеже сгубленной коровы, полученной на партию по госцене, по так называемым фондам. Мясо – это хорошо, но ведь и остающиеся семейства кормить надо, хорошо бы добыть кабанчика или пару поросяток. Пошел на «Амуре» вечерком в соседний залив, где сидели на дежурстве в вагончике егеря Толик и Лёша. Мужики ужинали супчиками из пакетов, которые только появились в продаже. Вид имели грустный.

– Дожили егеря! жидким супчиком питаются!

– А что делать? В катере бензина ноль, даже до вас добраться не можем, попросить горючки, даже сетку не поставить!

– Бензин я вам привезу и «Амур» заправлю полностью на прощанье, уезжаю на полмесяца на Памир и надо бы мясца добыть на пропитание, может, съездим за кабанчиком?

С ребятами были неплохие отношения. Толик парень на вид – хоть куда, известный сердцеед, частенько отирался на нашей базе, пытаясь обольстить студенток-практиканток, при наличии последних. Лёша мужичок хозяйственный, раньше работал на табачной фабрике в городе, когда надоело, подался, как он говорил, на природу, т. е. в егеря. Когда разразился известный табачный кризис, привез нам большую коробку «макарон», неразрезанных бракованных сигарет «Прима». Очень удобно, отрезаешь ножницами, сигаретину какой хочешь длины и смолишь в свое удовольствие. К сожалению, вскоре, Лёша, побывав по своим егерским делам на конебазе в Больджуане, решил податься в ковбои, устроился на работу пасти коров, объезжать лошадей, получив наказ: держать для нас в запасе пару хорошо объезженных иноходцев.

Оголодав на супах из пакетов, предложение приняли с удовольствием. Обговорили место охоты – джангал в верховьях водохранилища на склоне, выше, всего триста метров от воды, где днюет секач, и отправились туда рано утром, прихватив с собой в качестве загонщика нашего техника Васю Марьенко.

Все получилось на удивление идеально. Высадили Васю с катера под джангалом, сами заняли позиции по сторонам и выше зарослей, Вася поднялся потихоньку к предполагаемому месту «клиента», покашлял, постучал ножом по молотку, потревоженный секач решил тихо удалится и попал под выстрел Толика. Вечером нажарили с Васей вместительную кастрюлю мяса, поджарили приличного сазанчика чтобы несколько разнообразить продовольственный рацион, обеспечили родных мясом, и отправились в путь.

Имея опыт бессонных ночевок на перегоне от Кала-и-Хумба до Хорога, выехали с расчетом переночевать на перевале Сагирдашт. Под вечер тормознули на небольшой чистенькой речушке под перевалом. По некоторым сведениям в этой речке водилась форель. Водитель Толик Щекин тоже заядлый рыбак, взяли удочки, прогулялись по речке, выловили десятка полтора добрых форелек. Заночевали, не доехав до перевала с десяток километров, сместились с дороги немного вниз на площадку с буйным разноцветьем, между двумя родниками и сказочным видом на юг.

Несколько слов о водителях, возивших начальство нашего подразделения. У постоянно «прописанных» в Гидроминеральной партии шоферов машины были постоянно на ходу. Виктор Трапезников и Толик Щекин ездили как боги, казалось, что машина и человек составляют одно целое. Виктора в разгар перестройки увезла домой в Смоленскую область жена, работавшая фельдшером в сельской больнице и вовремя оценившая по настроению таджикских коллег, грядущие перемены. Толик родился и вырос в Таджикистане, его родительский дом стоял среди хлопковых полей в Вахшской долине и Толик работал поначалу на большом экскаваторе, чистил магистральные, дренажные арыки, заработал геморрой и пересел из-за рычагов экскаватора за баранку автомашины. Геморрой считался, да и сейчас, наверное, считается «смешной» болезнью и Толик на вопросы шутников:

– А что такое геморрой?

Отвечал примерно так:

– У тебя зуб болел?

– Болел, а что?

– Представь себе все тридцать два зуба у тебя в заднице и все болят, вот что такое геморрой.

Отличался Толик слабым желудком и любил рассказывать историю о том, как после обеда в Хорогской столовой прихватил его жесточайший понос, именуемый ныне деликатно диареей. Работал он тогда на ЗИЛе. До дома еще пятьсот километров, а приходится через каждые два-три километра выскакивать и присаживаться за камни, на обочине дороги. Ехать таким образом конечно невозможно и вынужден был Толик толкнуть рацуху «под себя».

Устроил на ведро доску и кусок матраса с отверстием и поехал на ведре без остановок, справляя нужду на ходу. Впрочем, один раз его остановил гаишник. Очень удивился, что шофер не выскакивает из машины и не подбегает на «полусогнутых» предъявлять права и путевку. Подошел к кабине сам и удивился еще больше:

– Сколько лет на дороге стою, в первый раз вижу, чтобы на ведре ездили!

– Живот прихватило, может дизентерия!

– Езжай быстрее до больницы! – Произнес усатый инспектор, известный многим водителям по кличке «усы» и как человек невредный.

Короче. До места, точнее до нижней базы самоцветчиков, расположенной в устье Ляджвар-Дары, добрались на третий день, к обеду. Предварительно, ради собственного интереса, задержались в Рошт-Кале, что значительно удивило в кишлачном магазине, это ром Баккарди, стоявший стройными рядами на полках. Ситуация невольно заставила обратиться к воспоминаниям произведений Хеменгуэя, в которых неоднократно имеются упоминания об этом заморском напитке. Что ж – интерес был вполне удовлетворен.

База представляла собой: пара вагончиков, несколько сараев и сторож. Сторож, как обычно, мало что знал, однако рассказал, что ехать еще сорок километров по опасной дороге и очень высоко целый день и, что начальник базы появится утром, а есть ли начальство на месторождении, он не знает. После некоторого колебания, сторож выдал «секретную» информацию, что в роще за широко разлившейся Ляджвар-Дарой отдыхает большой начальник, т. е. Зур Ёров, начальник Экспедиции, но когда вернется сюда, неизвестно.

– А Зур хороший плов делает, – мечтательно произнес Толик Щёкин – я случайно попадал несколько раз на его плов с Кратом.

– Неудобно, как то, люди отдыхают, а здесь мы припремся – сказал я.

– Что неудобного? Спросим, что нам делать, да и все!

– Через речку переедем? Она метров на пятьдесят разлилась.

– Они переехали, значит, и мы переедем.

– Ну, тогда вперед!

Пловом нас накормили до отвала, рекомендовали оставить машину внизу, а самим ехать на ихнем ГАЗ-66. На участке командует мастер, который получил указание устроить нас с проживанием и свою палатку тащить туда не надо.

Переночевали. Толик остался с начальником на базе, который обрадовался появившемуся транспорту, а я с Васей и рабочими участка поехали вверх. Дорога и в самом деле не для слабых духом. Узкая полка вровень с колесами, практически вертикальный обрыв, посмотришь вниз – голова кружится, плюс валуны сплошные да камни. Две речки по пути, на УАЗике вряд ли перебрались в это время. Ехали чуть быстрее пешехода целый день.

Разместились в бараке с проходчиками. Первым делом, приступили с Васей к гидротехническим работам. Отыскали в местном хозяйстве лист ржавой толстой жести, сварщик вырезал в нем треугольное отверстие с углом девяносто градусов и на ручье, из которого брали воду, соорудили водослив. Полный день ушел на укрепление водослива, ликвидацию утечек с помощью дерна, имевшийся по берегам ручья, даже на этой высоте в четыре с половиной тысячи метров. В итоге получилось приличное сооружение, оставшееся в целости к следующему нашему приезду через год.

Само месторождение – это стенка, обрыв высотой более ста метров и протяженностью более километра, сложенный белыми мраморами. В стенке без особого порядка разбросаны голубые пятна – овалы лазурита разнообразной величины. У подножия множество глыб с вкраплениями лазурита. По центру стенки, метрах в пятидесяти от подножия, вход в штольню, подъем ко входу по осыпи из выброшенной породы. Слева в стенке еще отверстие, из которого выбрасывается порода, справа еще один вход в штольни. Отработка месторождения велась на одном горизонте.

Рано утром, отправляясь по штольням, встретились у лазуритовых глыб с Захарчуком – главным геологом партии. Он подъехал на участок следом за нами. Николай Афанасьевич каждое утро трудолюбиво выколачивал из глыб образцы с лазуритом, мы присоединились к нему и, прослушав попутно небольшую лекцию по геологии месторождения, потопали в выработку выколачивать свои монолиты. Штольни, разумеется, были сверх устойчивы, так что монолиты старались брать там, где побольше лазурита. На этот счет имелось у меня «секретное» задание от Крата, по доставке образцов высокосортного лазурита, с пометкой: без них лучше не возвращаться.

Ночевали с проходчиками, приятные и вежливые мужики, памирцы из близлежащих кишлаков. Вечера коротали за нардами, шахматами, иногда картами. В рюкзаке лежало несколько мотков фала капронового, незаменимая вещь в хозяйстве, так что, в результате натурального товарообмена наши рюкзаки наполнились увесистыми образцами лазурита высшего качества – темно-синего, так называемого звездного, т. е. с вкраплениями пирита. Весь лазурит, однако, пораздавал Ахрору, Крату, Малюте, и кусочка не осталось…

Принял я временно, по рекомендации Николая Афанасьевича горного мастера наблюдателем, чтобы он замерял через день расходы воды на водосливе, а осенью отобрал пробы на гидрохимию и привез результаты к нам в Экспедицию. Мастер, забыл, к сожалению, его имя, оказался очень добросовестным человеком и исполнил все в точности. Спустя несколько лет, он же выполнял аналогичную работу на Кух-и-Лале и тоже без нареканий. Но дальнейшая его судьба сложилась трагически. Вступил в Демократическую партию, которая позже заключила союз с исламистами, посещал многомесячный митинг на площади у ЦК и в 1992 году. После занятия Душанбе Кулябским Народным Фронтом, пришли бойцы на камнерезную базу Экспедиции, вывели мастера во двор и расстреляли без всякого суда и следствия.

Спустившись на нижнюю базу, нашли нашего водителя живым и здоровым, пожаловался только, что на портвейн уже глядеть не может, а водки в здешних магазинах нет. Путь домой проходил в рассуждениях и спорах с Васей о геолого-геоморфологическом строении проезжаемой местности, причем Вася успешно доказывал справедливость высказывания: упрямый как хохол и убеждать, или переубедить его по любому вопросу было невозможно.

Дата добавления: 2015-08-09