И РАЗМЫШЛЕНИЯ.

Несколько лет спустя после событий, описанных выше, проводился ряд экспериментов с мирными взрывами в Кулябе, в осуществлении которых пришлось и мне принимать участие.

А начиналось все буднично и прозаично. Сидел я спокойно зимой 1965-66 годов в камералке на базе Экспедиции. Обрабатывал результаты селевой съемки Варзобского ущелья по прошедшему сезону, увлекся дешифрированием АФС, поняв насколько это облегчает полевые работы. Но позвали меня к главному инженеру ЮГГЭ – Николаю Сергеевичу Огнёву и нагрузили дополнительной работой – исследования для строительства подземных нефтегазохранилищ в толщах лессовидных суглинков. Работа под методическим руководством института «ВНИИПРОМГАЗ». Институт оказался закрытым учреждением, поскольку на его совести уже были подземные ядерные взрывы и для нефтехранилищ и на нефтяных месторождениях для увеличения притока нефти. Съездил в Москву, в этот институт, руководитель темы решительный молодой человек, решивший, что если в глинах при подземных взрывах получаются вполне устойчивые и нефильтрующие полости, то получатся и в лессах. Хотя глина и лессовидные суглинки это две большие разницы, решили мы «взять быка за рога», то есть пробурить три скважины в суглинках глубиной по пятьдесят метров, обсадить трубами на десять дюймов и взорвать в первой двести килограмм взрывчатки, во второй – четыреста, а в третьей – две тоны да еще налить в скважину перед взрывом три тонны нефти, для увеличения температуры взрыва.

Требуется для этой работы подобрать в Таджикистане толщу лессовидных суглинков мощностью не менее ста метров. Бурение, разумеется, с полным отбором керна диаметром не менее ста пятьдесят миллиметров. Мощные толщи суглинков имеются в районе Куляба, по бортам долины реки Ях-Су, у подножия солянокупольного поднятия Ходжа-Сартис. Запомнилось это место потому, что у подножия склона поднятия и в пойме реки имеются родники – кайнары, что означает – «кипящие». Вода в родниках кипит как хороший нарзан, в только что открытой бутылке. Местный колхоз запрудил ручей от двух-трех родников, в результате образовалось озеро.

При подъеме уровня воды в озере, склоны сложенные лессовидными суглинками начали обрушаться и в результате, заехав как-то на этот водоем, мы увидели озеро с совершенно голубой водой, шириной метров пятьдесят и длинной метров сто, врезающийся в склон, с отвесными берегами высотой тридцать метров. А в центре голубой водной глади три белых пятна диаметром до пяти метров. Белых потому, что в этих местах на дне находятся подтопленные водами озера, кайнары. В итоге каждый гидрогеолог, попавший на это место, отбирает пробу газа, в надежде на открытие. Но газ оказывается обыкновенным атмосферным воздухом. А вот вопрос, где, как и почему обыкновенная пресная вода гидрокарбонатно- кальциевого химсостава газируется атмосферным воздухом, остается, по моему, до сих пор открытым. Суглинки необходимой мощности обнаружились в результате походов в фонды и консультаций с партией по стройматериалам, напротив озера, по левому борту долины реки Яхсу, за аэропортом Куляба, в адырной зоне хребта Хозрати-Шо. До аэропорта метров пятьсот.

Составили проект, можно ехать бурить. К этому времени, с приходом в Экспедицию главного инженера Огнёва и появлением опытнейшего бурового мастера Носача, организация буровых работ стала совершенно иной. Если года за три ранее на нашей буровой в Оби-Гарме, глубиной двести метров, проходимой станком КАМ-300, кормились начальник партии, старший мастер, три буровых мастера, три помбура, три техника-гидрогеолога и повариха, и еще дизелист, и простояли мы ровно месяц по окончании бурения, ожидая компрессор для откачки, то теперь буровая выезжала с базы Экспедиции полностью снаряженной, инструмент, трубы, солярка, глина и компрессор, если они будут нужны. И состав – старший мастер, два бурильщика, два помбура (вахтовый метод). Повариха за счет бригады. Начальник, то есть я, вроде как на общественных началах, поскольку числюсь начальником другого отряда. Техник один и на нем вся документация и монолиты. А монолиты нужно оборачивать марлей и парафинировать, а марли вдруг во всем Таджикистане не оказалось. Во времена планового хозяйства очень полезным было для некоторых личностей создать на чем-нибудь маленький дефицит. Пришлось срочно выписывать в ОРСовском магазине бязь для нательного белья.

За один день добрались до точки, на следующий день уже пошло бурение, а я помчался во «Взрывпром», составили быстро договор, загрузили они машину тремя тоннами аммонита ЖВ-6, средства взрывания с бригадиром и взрывником прибыли на участок. Две скважины были уже готовы, третья – на подходе. Старший мастер Вася Воловик и один из помбуров красовались бритыми до синевы головами, они оказывается, в честь окончания работ прогулялись в Куляб, отметить это дело. Там Васе взбрело в голову зайти в райисполком сообщить, что они произведут такой! взрыв, что надо стекла газетой заклеивать, как во время войны. В результате из вытрезвителя их вечером выпустили, после уплаты штрафа и обещанием не сообщать на работу, но с условием лишения шевелюры. И приобрел Вася, из-за синего цвета бритой головы надолго кличку Вася-баклажан.

Взрывали обычным способом. В первую скважину опустили пачками десять килограмм аммонита, взорвали, потом засыпали из мешков двадцать килограмм, забутовали сверху суглинком, опять взорвали. Во вторую опустили двадцать килограмм, засыпали потом четыреста килограмм, опять взорвали. В третью опустили сначала десять килограмм, потом пятьдесят килограмм, потом начали сыпать из мешков две тонны. Аммонит слежался, пришлось каждый мешок колотить палками. Потом залили из бензовоза две тонны нефти. А уж забутовка! Пришлось обещать помбурам двойную оплату, как за проходку и засыпку шурфа. Забросали половину ствола, и встал вопрос, а, сколько надо забутовки? В проекте этот вопрос как-то упустили. А не получится ли вместо емкости воронка? Решили остановиться на двух третях ствола.

Боевик – обычная пачка аммонита с электродетонатором, провод, для страховки детонирующий шнур. Отогнали УРБ-3АМ метров за пятьсот, сами все отошли за бугор метров за сто пятьдесят, и взрывник крутанул свою машинку. На ногах никто неподвижно не устоял. Все пошли в разные стороны. Над скважиной образовался классический гриб атомного взрыва высотой метров сто, а может и больше. И вверху порхал, описывая зигзаги, какой-то черный предмет. Оказалось это муфта с обсадной трубы. Буровики пытались ее открутить и не смогли, а при взрыве она сама открутилась, правда, выломав треугольный кусок трубы. Резьба на трубе и на муфте стала идеально блестящей.

А через мгновение после взрыва все почувствовали глухой удар. Что за удар? Поразмышляв, решили, что обвалился у нашей полости потолок, и получилась вместо шара груша, то есть дуля по-украински или комбинация из трех пальцев. Что и подтвердилось, когда начали бурить контрольные скважины в двух, четырех метрах от взрывной. Но груша получилась объемная, на целый состав нефти. Научное руководство все же настояло залить десять тонн солярки в полость, но вся солярка «ушла» в суглинок.

Начали мы тогда, как говорится с начала. В суглинках, уже рядом с Экспедицией бурили мелкие скважины, три-пять метров, взрывали всевозможные виды и количества взрывчатки с разной забойкой с заливкой разных ГСМ и без заливки, а после взрыва проходили шурф, и можно уже было посмотреть и пощупать, что получилось.

Но этими изысканиями занимался уже Леня Дриго, лишившийся в это время допуска и непригодный соответственно, для съемочных работ. Исключительно не везло ему с секретами, да и мне, получается тоже. Сначала потерял Леня печать, ему выговор, мне замечание. Потом решил Леня сделать красивую карту на ватмане (хорошо он рисовал). Написал название карты, поставил, как положено, в спецчасти учетный номер, сел в лагере, в палатке рисовать карту, зачем-то отлучился, пришел, а в палатке корова уголок карты, где стоял учетный номер, дожевывает. Лене выговор, мне на вид. А потом Леня ухитрился потерять два топопланшета двадцатипятитысячного масштаба и заодно опять печать, уже дубликат. Довершил все это пьяной выходкой, нажрался хорошенько и, вооружившись ракетницей начал палить по варзобцам с воплем: «Вы гады вонючие планшеты у меня сп-и!» Местные вызвали милицию. Все могло окончиться довольно-таки плачевно. Мне пришлось вступить в переговоры, упомянутая фамилия Шарабханян, подействовала магическим образом. Участковый из уважения к начальнику Экспедиции, ограничился только вытрезвителем и пятнадцатью сутками.

По совокупности содеянного, его лишили допуска, а мне строгий выговор. Но все же однажды Леня сделал хорошую вещь. Стоял лагерь на терраске метров семь над речкой, по терраске у подножия склона проложен арык. Произвел Леня необходимые расчеты, сварили ему железное колесо с лопатками, где-то с метр диаметром, на одном валу с генератором на полтора кВт, установили сооружение на раму из брусьев на берегу речки. Прокопали канавку от арыка, на склоне к речке труба на сто восемь. Берешь лопату, пускаешь воду, колесо крутится, в лагере во всех палатках свет. Возбуждение генератора от обычной батарейки. И никакой движок не тарахтит под ухом!

Прозвали мы это сооружение «гидродриго» или «дригогэс». Вообще, у нас в Экспедиции был мастер изобретатель различных прозвищ – главный механик Равиль Шарафутдинов. Когда Экспедицией руководил Александр Георгиевич Шарабханян, себе Равиль присвоил фамилию Шарафханян, а начальника партии Алексея Шапара с его легкой руки именовали Шапарханяном. Но это еще не все. Начальник планового отдела Григорий Аронович Улицкий, снабженцы Свинщицкий, Секлицкий и примкнувший к ним гидрогеолог Аминов Альберт Изиелович (бухарская ветвь общеизвестной нации, на словах его отчество произносилось как Узилыч) числились в Экспедиции донскими казаками…

Рожденная Равилем легенда о «донских казаках», вносила особое оживление среди работников Экспедиции, особенно за столами, по праздникам. Эти добрые шутки ни в коей мере не провоцировали какой-либо дискриминации, а наоборот способствовали хорошему настроению, в том числе и среди самих «казаков».

А по поводу своего отравления, наш старый геолог Дмитриевич развел целую философию, дескать, нельзя угадать, что тебя ожидает и геологов подстерегает много опасностей, но существуют приметы, по которым можно кое-что предположить. В подтверждение этого тезиса он рассказал такую историю.

Занимался я в семидесятые годы обследованием пещер и горных «бесхозных» выработок на территории Таджикистана. Работа была от Второго Гидрогеологического Управления, для нужд ГО и почему то засекречена. Проект секретный, отчеты секретные, у меня на пузе пистолет ТТ новый, 1943 года выпуска (видно лейтенантов на все пистолеты в войну уже не хватало), в полевой сумке две бумаги от начальника и главного инженера Управления с весьма интригующим текстом:

«Всем советским органам власти, всем руководителям горных предприятий. Прошу оказать содействие начальнику отряда В. Д. Фоменко в решении поставленных перед ним задач». Коротко, загадочно, солидно, особенно для помнящих сталинские времена. И спрашивать, что за задачи не рекомендуется.

К тому же в УАЗике лежит бухта фала капронового и бухта репшнура – валюта, як метр равен як сум. В общем, проработали мы пару лет без особых приключений, помня совет начальника по ТБ: «Не соваться туда, куда собака свой нос не сунет» и, объезжая однажды окрестности Адрасманского ГОКа, отметили довольно свежий отвал. Решили посмотреть, что за штольня и на переезде к ней по ухабистой дороге, вдруг – вот она примета или предупреждение свыше – у нас разбивается бензиновая лампа, или как она называлась ранее – лампа Вульфа. Кто не знает – поясняю, что за лампа. На круглом стальном резервуарчике с бензином стоит на прокладке цилиндрическое стекло, очень толстое, диаметром пять-семь сантиметров, высотой пятнадцать сантиметров. Сверху на стеклянный цилиндр надет конус из двойной металлической сетки – рассеиватель тепла. Внутри стекла круглый фитиль. В атмосфере с метаном над желтым язычком пламени образуется голубой ореол и даже на стекле нацарапаны риски с цифрами, показывающими процент метана в атмосфере, по высоте ореола. Причем длинная риска показывает взрывоопасную концентрацию, в этом случае рекомендуется уносить ноги, не шаркая ими, и не цепляя триконями железки, а так же не переключать фонари. Еще одно ценное свойство этой лампы, что при малой концентрации кислорода в воздухе, огонек начинает медленно угасать.

Подъехали мы к штольне уже без лампы, было довольно поздно. Штольня свеженькая, № 4 Курукской ПСП, на отвале еще стоят вагонетки, но вход закрыт уже стальной решеткой. Но, что нам решетки или даже бетонные стенки, в решетке отверстие расширяется с помощью длинной железяки, в стенке дыра делается путем метания в стенку булыжника потяжелее, поскольку при сооружении стенки половину цемента, естественно, растащили. На отвале уже стояли чьи-то ульи, на одной вагонетке висел рой пчел.

Решили мы переночевать, я сел приводить в порядок накопившиеся материалы. А экипаж в составе Валерия Абзаловича, нашего водителя со странным отчеством, объяснимым его редкой национальностью для южных краев – карел, техников Карягина Толика и Валеры Шарабханяна отправились вниз, в кишлак на поедание барана. На каковое мероприятие нас приглашали местные жители, которые, увидев нашу возню у штольни, решили, что опять начнутся горные работы, и следует заранее забить себе рабочие места. Вернулся экипаж довольный угощением, привезли и мне кусочек мяса.

Утром подъехали два мужика – пасечники, Валера, как начинающий пчеловод завел с ними разговоры, а я с Толиком сделали с помощью рельса дыру в верхней части решетки и пошли мы по штольне. Была она закреплена на полный оклад, крепь покрыта белым мхом и гнилая. Прошли метров сто пятьдесят, и почувствовал я себя как-то неуютно, посмотрел на Толика, физиономия у него какая-то напряженная, как будто к чему-то прислушивается. Достали мы газоанализатор, начали просасывать трубочки – показатели наличия всяких газов – метана, NO_2, СО, SO₂, в общем, все кроме, СО₂, на который трубочки вообще не существует. Никаких газов трубочки не показали и здесь-то, наконец, до меня дошло: крепь то гнилая, гниение это медленное горение. Достаю коробок спичек, чиркаю, головка спички тлеет, но не горит, чиркаю сразу три спички, кроме шипения никакого огня. Все понятно, залезли в так называемый «мертвый» воздух, в котором мало или совсем нет кислорода.

Разворачиваемся, идем большими шагами на выход. Почему-то решаю, что бежать нельзя, а надо идти равномерно большими шагами. Почему, не знаю. Наконец виден дневной свет, перед глазами какие-то желтые круги – но добрались до решетки, сели, дышим. Перед глазами идиллическая картина, наши с пасечниками постелили кошму, бросили спальники, развалясь, гоняют чаи с сотовым медом.

Да, если бы мы не вышли, то спохватились бы они нескоро, а пошли бы выручать, то составили бы нам компанию на том свете. Надо с получки сделать «худои», что в вольном переводе означает праздник с возлиянием в честь спасшего нас Аллаха.

Отдышавшись, вылезли мы через решетку, погрузились и поехали, и здесь-то ожидал меня и Толика еще один сюрприз. Как запрыгала машина по валунам, так оказалось, что легкие у нас в грудной клетке болтаются как тряпки и даже шлепают по стенкам грудной клетки. Вот тут-то стало страшновато, и помчались мы в Ленинабад, поближе к центрам медицины. Но через некоторое время легкие вроде пришли в норму.

Для меня этот случай прошел без последствий, а Толик через пару недель хлопнулся в обморок, а потом астма обострилась, которая, оказывается, была у него и раньше, но в легкой форме. И перешел он в завхозы инженерно-геологической партии, чему, кстати, был рад.

Ну, а в Ленинабаде долго мы искали новую бензиновую лампу, нашли еле-еле у горноспасателей, где вытребовали этот прибор с предъявлением наших бумаг и ультиматума: давайте лампу или человека с изолировочным аппаратом, на все время наших работ. Предпочли отдать лампу, которая нам сильно пригодилась в районе сурьмяного оруденения, где большинство штолен оказались загазованными.

Очередная поездка в Ленинабадскую область случилась в начале марта. Погода стояла мерзкая, то дождь, то мокрый снег и сильнейшие ветры. Ночевать в машине, даже оборудованной, с газовой плитой, кучей матрасов и одеял, не очень хотелось. Обратились с просьбой о временном приюте к друзьям-коллегам из Северной гидрогеологической Экспедиции, выделили нам домик в поселке Чойрух-Дайрон, где Экспедиция имела, что-то вроде базы из двух домиков. Во втором доме обитал местный житель – наблюдатель за водопритоками в штольни рудника. Дом оказался с печкой и даже с дровами, приятно возвращаться в тепло, промокнув и промерзнув в штольнях.

Работали опять в горных отводах Адрасманского ГОКа. Свинец, цинк. Обследовали пару геологоразведочных выработок, нанесенных на карту, нашли и обследовали две заброшенные, неизвестно чьи выработки. Информацию о выработках ГОКа должен был представлять сам комбинат. Спускаемся по ущелью от комбината, видим слева, у выхода в долину Сыр-Дарьи, большой отвал, на нашей карте-схеме его нет. Подъехали посмотреть. Отвал действительно большой из щебня и обломков гранитов и ни одной ржавой железяки не валяется. Что за чистюли здесь работали и чего искали? На устье обнаружилась малозаметная надпись ГХК, очевидно это штольня шестого Горнохимического комбината, а он занимается ураном.

Вытащили СРП – показывает обычный фон для гранитоидов. Выработка девятьсот метров, прямая как стрела, через двадцать пять метров, налево и направо, отходят рассечки по пятьдесят метров и надписи на стенках: №.., е =, грамотные люди писали, орты, действительно перпендикулярны штольне. На стенке забоя тоже надпись – 900м. И здесь нас ожидала приятная неожиданность – к стенке прислонен кусок ржавой жести. В куске жести, конечно, ничего приятного нет, но под него залез здоровенный дикобраз, а это килограмм восемь мяса – очень приятная неожиданность, когда посидишь на одной тушенке с месяц-другой. Лишил я дикобраза жизни, истратив один патрон из ТТ, пошли на выход, заглядывая в орты, в одной из которых обнаружили еще дикобраза. С патронами к пистолету был временный дефицит. Валера отправился к машине за «Белкой» у которой, как известно, один ствол под малокалиберный патрон, недостатка в которых в те времена не было.

Водитель же наш, оказывается, в это время, в сильной тревоге и растерянности метался перед штольней. Оказывается, при выстреле из штольни раздался мощный гул и Абзалович решил, что мы попали под обвал. Что делать? Идти в штольню или ехать за помощью?

А мне и в голову не пришло, что возможны такие последствия выстрела. Но, что испытал наш дорогой водитель Абзалович, когда из штольни показалась фигура Валеры с бледной, правда, от природы, физиономией и, главное, с окровавленными руками, которые он умудрился вымазать, пока тащил дикобраза. Абзалович плавно сел на землю! Пришлось его успокаивать. Все хорошо, что хорошо кончается.

Вечером сидели за достарханом, то есть на полу застеленным кошмами и матрацами, привалившись к спальникам, поглощали тушеное мясо с картошкой, запивая все это портвейном №12, белым. Разговор сначала зашел о работе с вопросом, что за штольня, и зачем ее проходили, если радиометры показывают фон. Я припомнил, что на озере Сассык-Куль, на Восточном Памире радиометр тоже молчал, а в воде промышленная концентрация урана была установлена и даже утверждены запасы урана, которые мы пытались спихнуть этому же самому ГХК, который проходил штольню.

А может быть эта выработка на стройматериалы? При таком расположении и количестве ортов, запасы гранитов в полосе девятьсот на сто метров можно считать сверхдоказанными по категории А, при минимальном количестве работ на поверхности. И зачем понадобилась штольня сечением шесть квадратных метров? А может богатенькая контора, просто не израсходовала отпущенные на год средства. Все же знают, что, сколько не освоишь выделенных тебе на этот год денег, на столько же тебе урежут ассигнования на следующий год. Экономика плановая, планировали от достигнутого. Но это все рассуждения. Главное, что в штольне полковники из ГО могут складывать все, что им требуется, да и сами могут спрятаться.

А мясо дикобраза очень вкусное, похожее на молодую свинину. В Душанбе я знал охотников, которые охотились только на этих ёжиков из-за мяса и сидели упрямо целыми ночами у нор, дожидаясь когда дикобраз вылезет чего-нибудь перекусить.

Хотелось бы добавить несколько теплых слов о водителе. За машиной Валера следил, как ревнивый муж следит за женой, норовящей гульнуть на стороне. Характер имел подходящий для жизни в небольшом коллективе, во всех ситуациях подмечал юмористическую сторону. В армии Валера возил командира дивизии, расквартированной где-то под Иркутском, что уже характеризует его водительский класс и человеческие качества, комдив имел, конечно, богатый выбор шоферов.

Из армейской службы Валера любил рассказывать один случай. Доставив командира домой после службы, заехал он расслабиться в кафе. Сидит у стойки бара, пытается обольстить сидящую рядом девицу, в зале в это время завязалась небольшая драка между солдатами и местной шпаной, и Валера неожиданно получает болезненный удар шилом в мягкое место. Рассвирепев от боли, а парень он крепкий, размазал нападавшего по стенке и, не дожидаясь появления патруля, уехал в часть, где на всякий случай заглянул в медпункт. Дежурный врач сильно развеселился по поводу такого ранения, полученного шофером командира дивизии.

В результате, на очередном построении Батя, как звали командира, давая разнос и накачку подчиненным, громогласно выразился примерно так:

– Чего только у нас в части не случалось. И драки пьяные в увольнении вы устраивали, и триппер приносили, но чтобы мой личный шофер шилом в задницу получил! Такого еще не было. Позорное ранение для солдата!..

Пришлось Валере объяснять, что ранение получил, не убегая от врагов, а потеряв бдительность.

Карел по национальности, приехал в Таджикистан из любопытства с Набережных Челнов со стройки завода КАМАЗ, где работал на автокране в бригаде монтажников, и пробыл у нас, к сожалению, недолго. Прислали Валере ребята из бригады телеграмму, что получили новенький японский автокран, не берут шофера, ждут возвращения Валеры. Конечно он уехал, зарплата в бригаде раза в четыре больше чем на экспедиционном УАЗике.

А по поводу примет – был еще случай. В шестидесятые годы погиб в угольной штольне на месторождении Мионаду, весь наш отряд рудничной гидрогеологии – начальник Алирза Султанов, техник Бобровский и техник Лариса – фамилию не помню.

Перед поездкой отряда на месторождение собралась теплая компания в камералке, в том числе и Алик Султанов, и писала в конце рабочего дня, в пятницу «пулю». Увлеклись до двух часов ночи, а затем легли спать, кинув спальники на пол, кроме Алика, который улегся на столе, несмотря на наши замечания, что спать на столе к покойнику, то есть – очень плохая примета. Да и вообще можно со стола свалиться.

В субботу утром, несмотря на наши уговоры продолжить преферанс и послать эту Мионаду в место с соответствующей рифмой, Алик с отрядом уехал. В воскресенье повел их старший геолог Угольной партии Южно-Таджикской Геологоразведочной Экспедиции по фамилии Буцан в штольню на уголь, из которой за день до их приезда вытащили вентиляцию, где и произошел взрыв метана такой силы, что крепь из штольни вылетела.

Вот и не верь после этого приметам.

В рамках программы обследования пещер, старых выработок, а также карста, проводили работы в районе соляных куполов Ходжа-Мумин и Ходжа-Сартис. Засняли несколько пещер в солях длиной по триста метров, одну пещеру, по которой протекал ручей соленый и уходил в узкий лаз, оставили для знакомых фанатов спелеологии, чтобы потом дообследовать ее вместе с этими ребятами. Сами собрались в Дашти-Джум, где имелась, по некоторым сведениям, интересная пещера. Отмываться от соли и грязи ездили, на так называемый Беш-Арык, коллектор дренажных вод с полей Московского района, впадающий в Кызыл-Су. Вода в коллекторе чистая, можно вечером порыбачить сазанов. Вспомнил Толик Карягин, что где-то рядом с Беш-Араком у него проживает теща, которая замужем за местным учителем, и штук пять малолетних племянников и племянниц.

Купили всяких конфет-пряников для маленьких родственников, бутылку для хозяина и поехали в гости. Отыскать русскую муаллиму в кишлаке труда не составило, а самое главное, что у тестя родной брат оказался директором Дашти-Джумского лесхоза. Он изъявил горячее желание посетить Дашти-Джум вместе с нами, навестить брата и пособирать зиру – что-то вроде семян дикого укропа, которые ценятся, как приправа к плову и прочим блюдам. На этом и договорились. По первому разу ехать через Николаевский перевал страшновато. Спуск к Пянджу по склону крутизной сорок пять градусов, склон не такой уж и высокий, где-то метров семьсот, но на всех серпантинах, а их штук двадцать, машина, даже УАЗик, не говоря уж о ГАЗ-66, в поворот не вписывается. Приходится тормозить, сдавать назад, а потом до следующего поворота. Ощущения, как говорится, незабываемое, когда сидишь в кабине, а в метре от колеса с твоей стороны обрывчик метров двести. В итоге, когда спустились вниз, оказалось, что у меня болит подошва правой ноги – непроизвольно давил педаль несуществующего тормоза.

Записались на заставе, под странным названием Херманжоу, что прибыли такие-то на работу. Застава тогда располагалась прямо на берегу Пянджа, на невысокой террасе. Река быстрая, но течение спокойное, можно на моторке плавать, напротив, через реку – метров двести на обширном скальном выступе, метров на сто пятьдесят выше заставы афганский кишлак – кибитки рядами, одна над другой, похоже на кавказский аул. В окнах кибиток ни одного стекла. Отлично можно обстреливать заставу из кишлака. Правда, с началом нашей авантюры в Афганистане перенесли заставу вверх, но и там пришлось пограничникам принять тяжелый бой уже во времена ельцинского беспредела и гражданской войны в Таджикистане.

Директор лесхоза принял как родных, организовал целое совещание по поводу местонахождения пещеры и выделил проводника. Но пещера оказалась не очень большим гротом. Везде бы так помогали, а начинаешь выспрашивать у местных жителей насчет пещер, объясняешь для чего это нужно, а у них тут же возникает мысль, что в этой пещере что-то спрятано, наверное, золото, ну и соответствующая реакция.

Вернувшись к вечеру в лесхоз, оказалось, что приглашены мы на свадьбу, куда отправились все на нашей машине. Свадьба проходила в небольшом кишлачке рядом с заставой. Вполне приличный дом и ухоженный сад на берегу. В саду на траве, на коврах с подушками восседают седобородые аксакалы, неподалеку на тахте расположилось начальство – директор лесхоза, школы, пожилые учителя, на третьей тахте молодая кампания, то есть я с Толиком и шофером, начальник ГМС «Иол», лейтенант с заставы, пара молодых лесничих и несколько молодых учителей.

В отличие от других районов Республики, в Дашти-Джуме, перед трапезой угощают не чаем, а гранатами, и какими гранатами! Корка белая, тонкая, величина с небольшой арбуз, семечки крупные, сладкие. Мало кто пробовал такие гранаты, не переносят они тряски при перевозке. Попили затем чаю с урюком, орехами, изюмом, вот уже блюда с пловом начали разносить. Наш водитель занервничал, он, оказывается, разнюхал, что нашей тахте обещали выпивку, а ее до сих пор нет. Но в это время ощущаю какое-то шевеление у левого бока, где под курткой находится кобура. Что ли кто-то добирается до моего ТТ? Сую руку к кобуре и вместо злоумышленника точно хватаю за горлышко одну из бутылок водки, которые подсовывают из-под занавески. Разливаем потихоньку водку по чайникам, сидим, кушаем, пьем белый чай. Редко удается поесть так хорошо приготовленный плов, да с салатом из помидоров и множеством всякой зелени. Потом шурпа, потом мясо отварное, опять чай. А невесты и жениха мы так и не видели. Да и не надо было…

Ночевали в лесхозе, где у лесничих имелось общежитие с кроватями и даже с белейшими простынями. Вот это директор!

Утром проехали по долине реки – богатейшие места, субтропики, долина закрыта, можно считать со всех сторон, на склонах кусты гранатов со спелыми плодами, орешники, яблони, груши, чуть ли не на каждом дереве лоза с гроздьями винограда. А в верхней части гор, и здесь и западнее на хребте Иол, обитают винторогие козлы-мархуры – редчайшее животное. Рога у него прямые, длиной до метра, закрученные как штопор.

Речка же, буквально набита рыбой-маринкой. Остановились, закинули удочку на кузнечика и за двадцать минут поймали в одной яме десяток маринок по полкило каждая. Вот и уха на вечер. Но без кабана уезжать из такой заповедной территории, просто грешно. Место для охоты уже подобрали, директор дал указание, что ежели кто привяжется, ружья не отдавать, все документы на охоту находятся у него. Поднялись на машине на небольшое плато, где когда-то был кишлак, и сохранились деревья груш, яблок, алычи, везде висят гроздья винограда. Сварили уху, поели и пошли на засидку.

Я уселся под грушевым деревом, на котором висели большие желтые, сладкие груши, на земле плодов не было – верный признак, что кабаны сюда ходят. Натряс груш, чтобы кабан кушал, пока я буду прицеливаться, уселся на землю под деревом, в надежде, что свиньи придут слева или справа из густых кустов шиповника. Но надежда не оправдалась, пока я сидел в задумчивости, свинья пришла сзади, возмущенно фукнула буквально в ухо и кинулась бежать. Успел я ее только осветить фонариком, подвешенным под стволами, и увидеть, что свинья-то белая с черными пятнами. Выстрелить не успел. Кончилась засидка неудачей. Утром решили с Толиком попробовать охоту загоном. Поднялись немного наверх, увидели короткий сай с плоским днищем, прорезанным глубоким эрозионным врезом-оврагом. Склон южной экспозиции градусов двадцать пять с редкими деревьями, северной с нашей стороны – пятьдесят градусов, зарос густейшим кустарником. И ведут вниз, в этот кустарник набитые кабанами тропы, на одной из которых кабаньи какашки еще дымятся.

У Толика оружие не очень подходящее на кабанов – «Белка», и полагалось бы мне с двустволкой и патронами, снаряженными круглыми пулями, заходящими сверху в ствол, чуть более чем на одну треть, пройти вверх по саю и перехватить в кустах по дну вреза, кабанов потревоженных на лежке. Но Толик особого энтузиазма лезть вниз, так сказать в «логово врага», не проявил и отправился в засаду. Я же, выставив вперед ноги и стволы «пошел» вниз на пятой точке, притормаживая, цепляясь за кусты. Вот уже до дна оврага метров десять, впереди из кустов поднимается клуб пыли. Прибавляю скорость и спрыгиваю на кабанью лежку. Вот это лежка! В длину метров пять и шириной – не меньше двух. Потревоженные хозяева отошли в кусты на склоне, в сторону сидящего в засаде Толика, но только метров на пятнадцать, стоят и возмущенно «шикают». Обзор противоположного склона почти закрыт нависающими над лежкой кустами. Есть как бы два-три окна. Выглядываю в эти окна, может, найдется глупая свинья, и будет уходить по открытому склону?

О, есть, да не одна, а две! По тропе не спеша, удаляется свинья, бурая мохнатая, а за ней громадная свинья, причем почти белая и покрыта не шерстью, а щетиной. До них метров пятьдесят. На повороте тропы белая свинья поворачивается почти боком, стреляю и четко вижу, что она садится на задние ноги. Выглядываю в соседнюю прогалину. Еще две глупые свиньи бегут по тропе вдоль склона, до них метров семьдесят. Стреляю во вторую, лихорадочно перезаряжаю ружье и вижу, как через несколько метров после выстрела свинья падает и кувыркается вниз на дно оврага.

А что белая свинья? На тропе ее уже нет, наверное, тоже скатилась вниз. Иду посмотреть, вот поворот тропинки, что-то не видно, чтобы катилась вниз. Пришел Толик, свиньи каким-то образом его засаду обошли, а может, и не обошли. Не будучи заядлым охотником и с его «Белкой», пожалуй, не стоит испытывать судьбу.

В поисках белой свиньи долго лазили по зарослям ежевики, крапивы, шиповника и прочих колючих кустарников, среди каменных глыб, устилающих дно вреза, но увы, не нашли ни свиньи, ни следов крови. Пришлось признать свой промах и удовлетвориться второй свиньей. Рюкзаки оказались килограмм под сорок и выбирались из этого оврага, цепляясь за кусты зубами. Толик сказал:

– Хорошо, что ты промазал по большой белой свинье.

Машина стояла в полукилометре. Водитель, расстелив на травке брезент и собрав кучу винограда, надавил полную сорокалитровую флягу виноградного сока. Будем скоро пробовать молодое вино, жаль только, что к тому времени мясо уже съедим.

А загадка белых и пятнистых свиней объясняется просто. Во времена Хрущёва предписали каждому колхозу иметь свиноферму, в том числе и в Таджикистане, не взирая на мусульманскую религию и обычаи. Была такая ферма и в Дашти-Джуме, а как наступила эпоха Брежнева, открылись ворота у фермы и получили свиньи свободу. Без труда они адаптировались в дикой среде, производя при этом совместное потомство.

Великое дело совершил Никита Сергеевич в 1956 году, когда разрешил народу думать, но зачем надо было заставлять мусульман разводить свиней? Широко использовали этот факт в последствии ваххабиты в своей пропаганде.

Опасная вещь – пистолет! Так сказать, философские рассуждения.

Нельзя отрицать, что ТТ на животе под курткой – вещь все же полезная. Внушает тебе чувство уверенности, которое может, оказаться ложным, вызывает у окружающих чувство почтения к владельцу оружия. Таскал я этот ТТ лет пятнадцать, патронами снабжался, сведя знакомство со старшиной из военной части и стрелять научился неплохо. Был у меня один выстрел уникальный по сурку, который вспоминаю по сей день. Ехали ранним утром по Восточному Памиру от строящейся заставы «Озерная», расположенной в верхней части Зор-Куля. Ехали мы в Мургаб с Огнёвым и водителем Гирштейном Юрием Ивановичем. На заставе определяли место заложения скважины на воду.

Отъехав от заставы несколько километров, увидели сурка в пятидесяти метрах от дороги, который грелся на утреннем солнышке. Пока Юрий Иванович копался в вещах, доставая и собирая ружье, я открыл дверцу ГАЗ-69, вытащил ТТ и, невзирая на крики спутников, что только испугаю добычу, держа пистолет двумя руками, прислонив ствол к стойке двери, прицелился, и выстрелил, не выходя из машины. Сурок кувыркнулся. Готов! Пошли, принесли добычу. Расстояние измерили шагами – пятьдесят метров.

– Если бы не видел собственными глазами, никогда бы не поверил, что можно попасть в голову сурка на пятьдесят метров из пистолета. – Сказал Юрий Иванович.

Вечером, подстрелив по дороге еще одного сурка, уже из ружья, сидели мы на базе Памирской ГРЭ в Мургабе, где, как обычно, нас приняли как родных, попарили в бане и покормили жареным мясом из наших сурков. Написали мне спутники расписку, где засвидетельствовали факт снайперского выстрела. Расписку я долго хранил, но потом все же потерял.

Ложась спать в чистой комнате, в чистые постели, вспоминали предыдущую ночевку на строящейся заставе, как дурной сон, поскольку спать пришлось в громадной палатке на пятьдесят человек с двухярусными койками, и раскаленной бочкой – печкой посредине. Нас как гостей, уложили рядом с печкой, с одной стороны подогревало, с другой подмораживало. Ах, какие! ароматы витали в воздухе от пятидесяти пар сохнувших солдатских портянок и прочих выделений от крепко спящих стройбатовцев, имевших, предварительно, на ужине гороховое пюре с тушенкой.

Поговорили о том, как повезло Яше Рябухе, что встретились ему на пути. Вообще, предусмотреть неприятности, которые могут ожидать шофера, очень затруднительно. Разве мог Яша предположить, что заблудится на Восточном Памире, когда ему предстояло, свернув с Памирского тракта, проехав по прямому саю всего-то километров восемьдесят до Озерной, куда он вез глину для буровой. Но за десяток километров до заставы дорога петляет между моренных холмов, заполняющих Зор-Кульскую котловину, каждый водитель объезжал эти холмы, а то и ехал через них своим путем и в результате появилось множество дорожек и все они присыпаны снежком, все-таки октябрь стоял на дворе. В Экспедиции Яше объяснили, что до заставы ведет самая накатанная дорожка, а попробуй разбери, какая самая накатанная, если все дороги под снегом и по снегу еще никто не проезжал. Хорошо, что решили мы выехать именно в этот день. Подъезжаем к холмам, впереди поперек дороги голубой ЗИЛ, груженый мешками с глиной и реагентом, рядом Яша Рябуха.

– Привет Яша, что стоишь, обломался что ли?

– Какой, н…й, обломался, я два часа по этим холмам крутился, нет нигде вашей заставы, хорошо, что по своему следу обратно, сюда выехал, бензин почти на нуле. Я собрался колесо снимать, да костер из него делать!

– А в какую сторону с этого места поехал?

– Вон в ту.

– Повезло, что бензина мало было, а то бы приехал прямо в Китай, на радость хуйвенбинам и запомни на будущее, сай по которому мы приехали идет на юг, правее его мысленное продолжение через холмы, видишь отрог хребта – это Афганистан, а левее отрог хребта – это Китай, выдерживай общее направление между этими отрогами, объезжая холмы, попадешь на заставу. Поехали за нами, бензин если кончится, нальем.

Прибыли на буровую, там уже все готово для работы, только глины нет. Как все-таки вовремя мы Яшу перехватили, вместо холодной ночевки у костра из резины ожидало его жаркое из разнообразных уток, поскольку в смене стоял заядлый охотник Миша Прохров, а через Зор-Куль шла пролетная птица.

Жизнь геолога прекрасна своими контрастами. Подстрелил из ТТ я однажды волка ночью с машины, медведя килограмм на сто, попав третьим выстрелом ему в шею и кабана.

Случай с кабаном требует особого рассказа, после этого случая пистолет я сдал. Возвращались домой после длинного сезона полевых работ на Памире. Машина ГАЗ-53 с тентом, народ сидит в кузове, шофер упросил ехать ночью, очень ему надо было побыстрее домой. Я сижу в кабине, стараюсь не заснуть, чтобы спровоцировать на сон водителя, но перед рассветом все же глаза закрылись. Просыпаюсь от его крика. Машина идет на подъем, слева обрыв к Вахшу, справа обрыв вреза дороги, а перед машиной в десяти метрах не спеша, скачет кабан. Первая мысль:

– Эх, ружья в кузове! – вторая – А у меня же на поясе ТТ.

Отворил я дверку, стал на подножку автомашины и открыл пальбу, стараясь попасть в позвоночник. Раненый кабан сбавляет скорость, но, получив толчок в зад бампером машины, опять скачет впереди, затем сворачивает вправо, в открывшуюся промоину обрыва. Стреляю уже на вскидку под лопатку, и удачно. Кабан падает, а затвор пистолета остается в заднем положении. Обойма пуста, патронов нет.

Часа через три были в поселке Экспедиции, разобрались с мясом, я в то время проживал в общежитии, отнес свою долю на кухню, забил холодильник, общежитский народ – человек шесть, принялся крутить фарш, колотить отбивные, готовить фаршированные перцы и помидоры, все старались блеснуть кулинарными талантами. Вечером, естественно было застолье и, когда началась стадия песнопений, отправился я в свою комнату спать.

Пистолет положил под подушку, так как приехали в субботу, спецчасть закрыта и сдать его было некуда. Утреннее пробуждение было не очень приятным. Растолкала меня Дина Викторовна – воспитательница экспедиционного детсада и спросила:

– Ну и где твой ТТ?

Сунул руку под подушку – нету.

Увидев мою побледневшую физиономию, Дина сжалилась:

– Не пугайся, он у меня спрятан. Но знаешь, что сотворил этот пьяный дурак Рудольф?

В дверях как раз показался виновато улыбающийся «этот дурак»

– Он твоим пистолетом пугал нового жильца – электрика Ивана, а Иван то не знал, что пистолет не заряжен!

Собственно и Рудольф – буровик нашей Экспедиции, которого с некоторых пор звали Рудольфино, не знал, что ТТ не заряжен. Поставил Ивана к стенке и старательно совал ему дуло в морду, пока пистолет не отняли у него.

Выслушал Рудольфино, все, что о нем думаю, дал клятвенное обещание, что выстирает штаны Ивана, если они окажутся испорченными, сбегал за бутылкой, и пошли мы будить Ивана. Иван оказался человеком все понимающим и до ушей начальства этот случай не дошел. Ну, а я призадумался. Опасная вещь пистолет, в первую очередь для владельца. Довольно известен был случай, когда один очень опытный и умный геолог «прокакал» свое оружие. Имя светить не буду, поскольку геолог очень известный и уважаемый.

Ехала его группа по своим делам, остановились в одном из райцентров купить что-нибудь на рынке и перекусить. Пошел геолог по нужному делу в нужник на одно очко, снял ремень с кобурой и пистолетом, повесил на гвоздик, снял штаны, сделал свое дело, натянул штаны, застегнул, вышел, сел в машину и поехали они дальше. Через несколько километров геолог почувствовал, что привычной тяжести на боку не ощущается, рванулись они обратно, но, увы, скворечник был пуст. Пришлось ехать в районный ОВД и началось. Записки объяснительные, пояснительные, разъяснительные в милицию, уполномоченному КГБ при ОВД (была раньше такая должность).

В итоге удержали с геолога смешную семь рублей десять копеек – остаточную стоимость пистолета, разумеется, получил он самый строгий выговор в приказе, но самое страшное, что пришлось ему до самой смерти жить в ожидании, что кто-то из его пистолета кого-то убьет, попадется, а он получит срок за преступную халатность.

Вспомнил я также случай, как проезжая город Исфару, зашли мы в нижний магазин и на базар, и вдруг обнаружил я, что меня «пасут» двое парней криминального облика. Каким-то образом узрели они кобуру у меня под курткой. Пришлось срочно выбраться из толпы и отступить к машине.

Так что сдал я свой ТТ в спецчасть, оформил разрешение на ружье ТОЗ-34, двустволку вертикалку двенадцатого калибра, которую как раз закупила Экспедиция. Отличное ружье, легкое, стволы хромированные, сделано качественно. И основное, что на разрешении написано «без права охоты». Можно с ним ездить и ходить по горам в любое время года. Оружие служебное. А поохотиться – смотри по обстоятельствам.

Однажды, острее, чем когда-либо снизошло на меня настроение лирическое. Когда пришли мы на Яшилькуль с Сареза, с теми самыми ишаками. Вместе с тем осталась досада до сей поры, что не уделил должного внимания местным окрестностям.

После палаток на Сарезе, житье в рыбацких домиках на Яшилькуле показалось более комфортным. Стекла в окнах все целые, полы вымыты, кошмы сухие, а в кладовке на гвоздях, по стенкам висят вяленые части туши козла, несколько уток. Повариха Варвара – молодая симпатичная хохлушка готовит вкусно, а рыбы столько, что за час на одну удочку можно взять османов на весь коллектив.

Движок за домом тарахтит почти неслышно, вечером в теплой, светлой комнате можно перекинуться в нарды, шахматы или потихоньку писать многовечернею пулю. Забрели как-то два ботаника с Памирского ботанического сада, выполнявшие длинный маршрут по Марджанайскому плато, остались ночевать. Одна из ботаников – тоненькая и маленького роста девица по имени Света, оказалась обладательницей на удивление низкого, красивого голоса, знала множество песен, и в итоге получился теплый вечер под аккордеон и две гитары. Получили приглашение посетить ботанический сад.

В одном из маршрутов встретилась глыба, выполненная необычайно красивыми самоцветами. Кристаллы травянисто зеленоватого цвета, продолговатого облика. Выколотить не получилось, решил сбегать сюда еще раз со студентом. И не сбегал. Маршруты на Яшилькуле после Сарезских – мелкие прогулки, закончили быстро, пора собираться домой. Не очень хотелось уезжать, но народ устал, студентов ждут ВУЗы.

Так и не нашел я знаменитые китайские иероглифы на мазаре, да как позже выяснилось и не мог найти, поскольку они были ликвидированы властями.

Не успел сходить еще раз в сай, спускающийся с плато Ката-Марджанай, посмотреть и обследовать интересный участок. Прошел по этому саю километров семь. Сай как сай, дно плоское, течет небольшой ручей с травкой по берегам, склоны в нижней части осыпные, выше торчат небольшие скалы, преимущественно граниты. От самого озера в траве, у ручья множество эдельвейсов обычного роста, до десяти сантиметров, а в средней части сая, вдруг попадается участок длинной триста метров, где эдельвейсы высотой до двадцати сантиметров, цветки круглые и мохнатые лепестки пронизаны желтыми золотистыми иголочками. В воздухе стоит густейший аромат меда, вот чем, оказывается, пахнет цветущий эдельвейс. Тепло и кажется, что теплота поднимается от земли. Душу охватывает какое-то спокойствие и умиротворение. Неповторимый запах меда и ощущение, если жить здесь, то можно избавиться от всех болезней. Сел, заполнил точку наблюдения, а уходить не хочется, сидеть бы и сидеть. Тепло охватило все тело. Если, как считается, имеются геопатогенные зоны, то на этом участке явно имеет место быть геолечебная или геоблагоприятная зона. Выросли же здесь почему-то такие крупные эдельвейсы. Надо было прийти сюда с радиометром и полазить денек с молотком по склонам. Не удалось.

Переслали из Экспедиции путевой лист на автомашину, нужно ехать домой. Водителями по приказу оформлен студент Леша и техник Олег, у них есть водительские права профессиональные. Настоящий шофер был изгнан группой поддержки за нехорошее поведение еще до нашего прихода на озеро. С двумя водителями можно ехать без ночевок.

Ботанический сад посетили. Света выступила экскурсоводом и познакомила с известным географом и геоботаником современности Агаханянцем. Посидели, попили чаю, побеседовали. Я много раз думал потом, о том, что удивительным образом, но наш разговор совершенно не коснулся почему-то Сареза, к которому мы оба были причастны в не малой степени. Окмир Егишевич рассказал много интересного о Хаитском землетрясении, очевидцем которого он являлся.

Ботанический сад же великолепен и удивителен сам по себе как явление, но я не берусь описывать яблоки да груши, которых здесь в изобилии, пусть напишут о них сами создатели сказочного великолепия.

А вот случай произошедший на моей последней охоте на кабана в Таджикистане всегда наводил на определенные размышления. По-моему, почти у каждого охотника имеется в запасе байка о каком-либо случае, который он любит рассказывать, в компании, особенно в присутствии легковерных дам. Ну, скажем, геолог Олег Сластников любил рассказывать, как, будучи в маршруте с ружьем и дробовыми патронами, повстречал медведя и пальнул в него дробью. Потом спасался от медведя в каком-то гроте-пещере.

Адмирал рассказывал, как, проживая на Дальнем Востоке, промышлял пушниной и попал в петлю на медведя. В результате оказался подвешенным за ногу и, когда висел вниз головой, приходила тигрица с двумя малышами, обнюхала его, но есть не стала, наверное, запах шел от Адмирала специфический. От петли он освободился благодаря своей недюжинной силе. Эту историю я читал в каком-то журнальчике, но разоблачать Адмирала не стал, пусть народ развлекает.

Буровик Володя Молдаван, охотясь за козлами высоко в горах, с малокалиберной винтовкой, повстречал медведя очень крупного, так называемого «суркоеда», пальнул в него и спасался затем от разозлившегося Миши, взлетев на скалу-останец в виде шпиля высотой с десяток метров. Медведь особого желания взбираться на скалу не проявил и удалился. Спустившись со скалы с помощью веревки, долго стоял Володя в недоумении, как он смог туда залезть. В этот эпизод можно верить. Шел я однажды по дороге, прорезанной в суглинках. Справа, слева уступы высотой четыре метра, навстречу движется стадо породистых краснобоких коров. Протискиваюсь между коровами и уступом, размахивая портфелем, как вдруг, бык! Возвышается над коровами на полметра, загудел как паровоз и направился ко мне с недружественными намерениями. На почти пятиметровый уступ, крутой и без всяких полок, я буквально вспорхнул. Возвращаясь вечером обратно, долго стоял у этого уступа и соображал, как я на нем мог очутиться? Однако, какой сильный допинг: сердитый бугай или злой медведь, не то, что всяческие закрепленные лекарства, применяемые спортсменами для побития рекордов.

Моя последняя и довольно странная охота случилась в ущелье Сангикара, притока Сурхоба. Перед началом «большой драки» в Таджикистане.

Работу мы уже закончили, ГАЗ-66 с народом и вещами ушел на базу, остались мы с Володей Клочко на остатках вещей. Утром должна заехать машина с буровой. В лагере делать нечего, решил напоследок сходить в небольшой сай, где постоянно держался секач, большой как ишак, говорили жители ущелья. Поднялся с полкилометра, подобрал терраску с зарослями ореха с тонкой кожурой (еще висели). Имеется мочажина и грязевая ванна, часто посещаемая, как видно по состоянию грязи. Вооружился палкой, насшибал орехов и оставил их на земле, чтобы кабану было чем заняться, когда придет. Метрах в пятнадцати от ванны небольшая промоина с толстым орехом. Постелил в промоину пуховый спальник, снял трикони, вот подставка для стволов, ноги в спальник, сижу. За спиной вплотную стоят три ореховых ствола, за деревьями слабо помеченная тропа, от ванны плавно снижаясь, уходящая вниз.

Взошла полная луна, терраска впереди, под навесом ветвей, как театральная сцена, ружье ТОЗ 12-го калибра, вертикалка, пули, фирменный кругляк для ночной охоты, по стволу не прокатываются. Фонарь под стволами трехбатареечный на надежном держаке, наводи точку под лопатку и стреляй тут же, не целясь. В общем, придет секачу конец, если появится!

Просидел часа полтора и как ни совестно в этом признаваться, заснул сидя. Очнулся как от толчка, с ощущением, что сзади кто-то есть. Поворачиваю голову, из-за правого орехового ствола в лунном свете торчит кабаний зад и хвостик висит. Действительно секач здоровый, как ишак. Поднимаю ружье, хорошо, что оно на ипровизированной подставке из триконей и ремень снят, разворачиваюсь на девяносто градусов, встаю на колени, в это время кабан выдвигается из-за ствола. Полагается приложить приклад к плечу, но в голове идиотская мысль, пока буду прикладывать, секач увидит это движение, кинется удирать и придется стрелять в угон. Как загипнотизированный, вытягиваю ружье обеими руками вперед, кажется, стволы почти уперлись под лопатку, стреляю. Перед глазами клуб пыли и темнота!

Следующая картина. Опять как бы вспыхивает лунный свет, кабан удирает по тропинке уже метрах в десяти, стреляю в угон, через, еще десяток метров тропа уходит как в туннель, в кусты, куда секач и ныряет. Добежал я до кустов, постоял, послушал, может быть кабан в кустах свалился и ветками трещит, ворочается, но нет, тишина. Вернулся к засидке, стал в спальный мешок, смотрю, как же я стрелял и куда попал, и в этот момент перед глазами, совершенно необъяснимо, как будто мгновенно проявилась фотография, возник опять клуб пыли, но из этого клуба торчит голова секача: приличный пятак, по бокам клыки сантиметров по пятнадцать, ушки-лопухи устремлены вперед и злющие глазки почему-то красного цвета. От этой картинки в ногах возникла такая слабость, что пришлось присесть. Сижу, размышляю. После выстрела я помню только столб пыли и не видел, не помню секачиной морды. Получается, что ее видел мой мозг и выключил на две секунды сознание. И если бы кабан в этот момент кинулся в атаку, то удар клыком пришелся бы по шее, поскольку я стоял на коленях, но боли от этого, безусловно, смертельного удара, я бы не почувствовал, будучи без сознания. Подрыгал бы потом руками, ногами и отправился в мир иной, так и не очнувшись. Вспомнил я потом, что читал про доктора Ливингстона – исследователя Африки. Он побывал в когтях раненого льва и в момент прыжка льва тоже выпал из сознания, но был спасен сопровождающей свитой негров. Что интересно, убегающие антилопы, в момент прыжка львицы как бы цепенеют (теряют сознание). Неужели природой, или Всевышним так милосердно устроено, чтобы жертва погибала, не чувствуя боли?

Немного придя в себя, осмотрел грязевую ванну. Это ж надо так лохануться! Пока я спал, кабан в пятнадцати метрах вывалялся в грязи, повалялся на опавшей листве, покушал орехов и только потом пришел меня будить.

Спустился в лагерь за сигаретами, к рассвету вернулся на место засады. От конца стволов ружья до тропинки, где стоял кабан, насчитал пять метров. Что стволы упираются прямо в бок кабана – это мне, выходит, показалось, и выстрелил я, стало быть, под брюхо. Но тогда пуля должна быть здесь, и от удара в землю должен остаться след. Осмотрел весь участок склона самым внимательным образом, истыкал ножом все подозрительные вмятинки – нет пули, а это, все же тридцать четыре грамма. Так может, все же попал в секача? А если попал, то почему остался жив? Пошел по следу, по тропе. Крови не было, одно только смутило: трижды кабан пытался уйти с тропы вверх по склону по небольшим промоинам, но, приподнявшись, вновь возвращался на тропу, как будто у него совсем нет сил. Следы до конца «прочитать» я не успел, внизу загудела машина, надо спускаться и грузиться.

Дата добавления: 2015-08-09