Исторический очерк о нуреке.

В середине семидесятых годов, вернувшись из командировки в Москву, главный гидрогеолог Гидроминеральной партии Крат, вдруг предложил срочно составить проект на работы по изучению переработки берегов строящегося Нурекского водохранилища. Оказывается, он разузнал в столице, что в Правительстве, почти готово Постановление о порядке эксплуатации водохранилища, по которому работы по переформированию берегов будет выполнять Мингео, решил «подсуетиться» и перехватить этот объект у соседей – Инженерно геологической партии.

С переработкой берегов я был знаком еще по Сарезскому озеру и, почитав литературу, сделал проект, ко времени утверждения которого, вышло упомянутое Постановление с заковыристым названием, но из содержания его следовало, что энергетики должны на водохранилищах производить электроэнергию, рыбники разводить и ловить рыбу, колхозники орошать земли, гидрометеорологии считать и прогнозировать приходы-расходы и уровни воды, а геологи изучать и прогнозировать переработку берегов. При этом ребята должны жить дружно и учитывать интересы друг друга.

Начались сборы на полевые работы.

Заместителем начальника Экспедиции в то время был Андрей Сергеевич Азизов – таджик, но с русским именем и отчеством, которые он себе взял в память о погибшем на фронте друге-однополчанине. В первый раз Андрей Сергеевич появился в Экспедиции в 1961 году, лишившись высокой должности первого секретаря Душанбинского горкома. За что, толком неизвестно, однажды только он обмолвился, что партии врать нельзя. С появлением Андрея Сергеевича строительство базы Экспедиции и жилого поселка пошло полным ходом. Гаражи, контора, коттеджи на две семьи вырастали как грибы, на материальном складе появилось снаряжение для полевиков, даже пуховые спальные мешки. Высокие организаторские способности, умение руководить, и оставшиеся связи у Андрея Сергеевича было не отнять. А к этому следует добавить двухметровый рост, начальническую, но приятную внешность, дружелюбие, и совершенно необходимую для высоких партийных и хозяйственных деятелей, способность выпить в течение рабочего дня бутылку, другую водки, сохраняя при этом ясность мысли, членораздельную речь и трезвый облик.

Через пару лет приняли Андрея Сергеевича опять в партию и назначили заместителем начальника по капстроительству возводимой Нурекской ГЭС. Так что построенный через семь-десять лет город Нурек, тысяч на тридцать жителей, с площадью и фонтаном, цветниками, парком, стадионом, озером и вообще, походивший на курортный городок, можно считать в значительной степени результатом его трудов. Экспедицию Андрей Сергеевич не забывал, часто навещал и помогал, чем мог, но в 1974 году опять оказался на работе у нас в прежней должности замнача. Причина прерывания карьеры – вроде бы «он женщин любил, а они его». Непонятно, почему нельзя любить женщин, если любили и они?

Решил Андрей Сергеевич познакомить нас с нужными людьми на стройке и вот, едем в Нурек в мае 1974 года, он, начальник Гидроминеральной партии Алексей Александрович Шапар, я, за рулем Юрий Иванович Гирштейн. Последний родом немец из высланных в Азию во время войны, обладатель одного из первых коттеджей в Экспедиции, вырастивший роскошный виноградник и приобретший славу специалиста по изготовлению виноградного вина, а так же отличного самогона из виноградных отжимок под странным названием чемиргес.

Прибыв на место, ознакомились с городом, посетили дирекцию «ГЭСстроя». Появление Андрея Сергеевича вызвало заметное волнение среди дамской части коллектива дирекции. Да, они его любили, без всякого сомнения! Возгласами, легкими объятиями и поцелуйчиками можно сымитировать радость встречи, но широко распахивающиеся женские глаза, вспыхивающий в них огонек…, мы с Шапаром завистливо вздыхали.

Из дирекции поехали на плотину, где на воде нас ожидал катер, прошли по водохранилищу, длина которого достигала километров тридцати, подобрали место под полевой лагерь. Для меня, в дальнейшем, знакомство оказалось очень полезным с капитаном-мотористом катера. А вечером присутствовали в гостях у друга Андрея Сергеевича, угощали нас от души, собрались ехать домой, но позвали Андрея Сергеевича в гости к начальнику «Нурекстроя» Ю.К. Севенарду-младшему, который только часам к десяти вечера добрался до дома и захотел поговорить с Азизовым. Младший потому, что продолжал дело отца – К.В. Севенарда, много лет руководившего строительством.

Обитал начальник строительства в скромном и по тем временам, не говоря уже о сегодняшних, двухэтажном коттедже, за забором, с милиционером, правда, на воротах. Единственный охранник, встреченный нами за весь день. А какие оравы охранников «трудятся» сейчас на подобных объектах. В коттедже, на первом этаже кухня большая, две поварихи и комната для кормежки гостей вроде нас. Андрей Сергеевич поднялся на второй этаж беседовать с начальником, а мы познакомились с его преемником, парторгом и диспетчером. Стол накрыт, в углу стоит ящик с водкой, но нам с Лешей, уже достаточно, «напитым» пришлось только пригубливать, дабы не потерять лица.

Преемник Андрея Сергеевича оказался молодым, здоровым и красивым парнем – дитя смешанного брака, мать русская, отец – таджик. Любопытная прямо-таки закономерность, все встреченные мной за долгую жизнь в Таджикистане дети от смешанных браков физически развиты, красивы и, как правило, умны.

Диспетчер на крупной стройке, оказывается третий или даже второй человек и должен иметь голову равноценную нынешним компьютерам, плюс умение мыслить.

Пообещали всяческую помощь, если возникнут, какие вопросы – обращайтесь, не стесняйтесь. В общем, первый визит на место будущих работ можно считать успешным.

А Андрей Сергеевич проработал в Экспедиции в этот раз недолго. Возглавил он контору по распределению стройматериалов – должность поважнее министерской, учитывая начавшееся строительство в Таджикистане, где и проработал до «глубокой» пенсии.

Все готово, можно выезжать на водохранилище, только не с кем. Предназначенные в отряд гидрогеологи Сабир Шаимов, Надя Шапар, техник Любовь Спиридонова сидят еще на отчетах, а я отчет по пещерам и бесхозным горным выработкам уже сдал. Впрочем, у меня есть рабочий Гулом Ёрбабаев, который живет у меня дома, благо жена в отъезде и дожидается, когда мы отправимся на работу.

Гулом, личность своеобразная, в кишлаке около райцентра Восе Кулябской области есть у него кибитка и жена. Рядом с кишлаком археологи раскопали большое «городище», Гулом у них трудился на раскопках и как говорится, «подсел» на археологии. Раскопки закончились, а Гулом начал ходить по окрестностям, искать стоянки каменного века, собирать следы жизнедеятельности людей – отщепы, всяческие черепки, кости и приносить все это профессору Ранову – известному специалисту по каменному веку. Ранов выдал Гулому бумагу от Академии наук, что он выполняет важную научную работу, а мне порекомендовал его, справедливо решив, что Гулом при поисках стоянок каменного века, может поискать и пещеры. Принял я Гулома рабочим и начал он вести разведку. Уходил в указанный карстовый район, месяц передвигался от кишлака к кишлаку. Как научного работника с письмом Академии наук, да еще ходил в шляпе, его везде принимали и кормили. В конце месяца появлялся Гулом у Ранова и в Экспедиции с докладом об успехах. Далее, садились на машину и ехали обследовать найденные пещеры. Вот такой метод работ. А если бы я ездил по кишлакам и выспрашивал бы у местных жителей, где здесь пещеры, эффект был бы близкий к нулю, по известной, уже вам причине.

Загрузили с Гуломом на машину две новенькие лодки «Ока-4», нашу старую, еще сарезскую «Казанку», два новых мотора «Москва-25» и старый «Вихрь», палатки, каркасы и прочее снаряжение, что влезло в машину, и отправились в поле. Днем прошел хороший дождь, дорога по холмам Туткаульской котловины до кишлака Кули-Суфион, неподалеку от которого мы планировали обосноваться, раскисла. Решили спуститься к водохранилищу по старой дороге Нурек-Дангара-Куляб, нижняя часть которой была уже затоплена. Приехали, дорога асфальтированная уходит в воду. Выгрузили вещички, заехали задним ходом в воду поглубже, спихнули лодки, связали их бортами, поместив в центр «Казанку» с «Вихрем», загрузились и поплыли. Добрались до места только утром, потому что через час после отплытия стемнело, да так, что не поймешь в какую сторону плыть, тем более что плывешь в первый раз ночью. Пришлось приткнуться к невысокому берегу и лечь спать прямо в лодках.

Обосноваться решили на большом старом конусе выноса, с ровной поверхностью, укрытом зеленой травкой. Поставили две палатки, я по старой привычке решил посмотреть, кто рядом с нами живет. Перевернул несколько камней, скорпионов или фаланг не обнаружил, но оказалось, что проживают здесь и довольно в большом количестве сороконожки, да не такие, к каким мы привыкли, то есть коричневые, тоненькие, а зеленые, толщиной чуть ли не в мизинец, длиной до десяти сантиметров и с устрашающими коричневыми челюстями. Первый и единственный раз я такие создания увидел. Гулом сказал:

– Меня кусай, очень касал, но умирай нету, (касал – больно).

И то, слава Богу!

Спать нам придется на кошмах, раскладушек мы не привезли, но будем надеяться, что в спальник они ночью не полезут, а вот утром спальник сворачивать надо осторожно, сороконожке, наверное, все равно где устраиваться на дневку, что под камнем, что под спальным мешком. Во всяком случае, когда однажды работали около поселка Такоб, где было полно скорпионов, каждое утро, сворачивая спальники, обнаруживали под ними парочку скорпиончиков. А пострадала наша молодая повариха, когда доставала из ящика макароны, не заглянув в него. Получила укол в палец, сколько визга было, криков.

– Ой! Я сейчас умру!

Палец распух и болел два или три дня, на этом все и кончилось.

Начал я обкатывать новые моторы, объехал окрестности, Гулом кашеварил.

Прибыл наконец-то и остальной народ, и начали мы инженерно-геологическую съемку берегов и участков детальных исследований, шурфы, наливы, маршруты пешком и на лодках, в общем, все, что положено на съемках. Гулом, дополнительно к таланту «разведчика», оказался хорошим работягой, воду на наливы таскал на спине сорокалитровой молочной флягой по крутым склонам на километр и более. В родном же кишлаке, соседи, за страсть к бродяжничеству, считали его «дивоной», то есть сумасшедшим.

Заполнение водохранилища осуществлялось во время весеннего и летнего паводков, примерно на десять метров от уровня достигнутого в предыдущем году. Набрать уровень до НПУ – девятьсот десять метров, не представлялось возможным, поскольку вода требовалась как раз в период паводка на полив хлопчатника.

Мы, естественно, поставили лагерь поближе к воде, и пришлось переезжать выше два раза. Хорошо, что палатки на каркасах из труб и можно их переносить, не разбирая, но все равно переезд несколько часов занимает, да к тому же народ потом требует отметить новоселье. Зато преимущество каркасов из дюймовых водопроводных труб вполне оправдывало себя в деле.

Запомнился случай с одним переездом. Приехал я в лагерь уже ночью, на ЗИЛе-бензовозе, который шел на буровую в Куляб, а к нам завернул поделиться бензином. Наполнили пару бочек, канистры, бачки, легли спать. Утром будем передвигаться повыше, а пока до воды от палаток еще пять-семь метров, за ночь не затопит. Действительно, утром до палаток оставалось два-три метра, но оказался затопленным участок дороги, по которому машина спустилась к лагерю с верхней террасы. Дорога «колхозная» с уклоном больше пятнадцати градусов, проложена в лессовидных суглинках по крутому склону террасы, затоплено уже метров пятьдесят и обрыв по правой стороне дороги стал подводным.

Представил я себе, что будет, если бензовоз кувыркнется в воду вместе с участком дороги, и поплывет бензин орошать хлопчатник и стало мне не по себе. Растолкал шофера:

– Заводи быстро, может дорога, еще не окончательно размокла!

Схватил десяток реек, полез в воду. Глубина не очень большая, с полметра, полотно вроде, не очень размокло, в суглинке много щебня. По бровке подводного обрыва натыкал реек. Договорились с шофером, что пойдет он наверх с разгона на второй скорости, а если забуксует в воде, то туда-сюда дергаться не будет, а я сбегаю в кишлак за трактором. Машина выехала благополучно, от сердца отлегло. Лагерь подняли повыше и решили к следующему сезону построить понтон и жить на понтоне в палатках, а базироваться можно будет в любом месте. Красота!

Начальник партии Николай Андреевич Малюта, назначенный на должность совсем недавно после кончины Шапара, воспринял идею строительства понтона с энтузиазмом, достал три трубы диаметром 1420мм и длиной по 11м, швеллеры, уголки, листовую сталь на заглушки и косынки. Идем к главному инженеру просить сварщика. Главный инженер Виктор Иванович Сулим был человек осторожный, особенно по части ТБ. Затребовал он проект понтона, разработанный и утвержденный каким-нибудь проектным институтом. Пришлось пройтись по институтам, выяснилось, что проект будет стоить от двух до пяти тысяч, срок исполнения – полгода.

Вот это да! Стоимость проекта, оказывается равна стоимости понтона. Но я то горный инженер, и почему сам не могу составить проект бесплатно. Зачем тогда в меня вкладывали в институте сопромат, детали машин, теорию машин и механизмов, машиностроительное черчение. Беру лист ватмана, выполняю очень даже приличный чертеж, спецификацию, расчет непотопляемости. Понесли чертежи к Виктору Ивановичу, долго его насиловали, но без успеха, чертежи он подписал, но сказал, что ничего не знает, что мы там соорудим, а со сварщиком договаривайтесь сами. Собственно, большего нам и не требовалось.

Сварщиком в Экспедиции работал Николай Михайлович (фамилию забыл), мужик очень хозяйственный, не упускающий случая заработать лишнюю копейку, большой любитель рыбы, особенно вяленой к пиву, и классный специалист. Приняли в штат на месяц его жену и начали по вечерам строить понтон. Я и, поступивший в отряд, Анатолий Емельянович Тецлав исполняли роль подсобных рабочих – принеси, отнеси, подай, подержи. Внутри труб поставили по водонепроницаемой перегородке, на концы квадратные заглушки, в каждом получившемся отсеке сделали люки с крышками – отличные получились помещения для хранения всяких, не терпящих постороннего глаза, вещей. Разместили и нарезали швеллеры, уголки, укосины с расчетом, что площадь будущего пола понтона составит десять на одиннадцать, равной ста десяти квадратным метрам. Через две недели все было готово, загромоздили мы своим железом весь пролет с тельфером для ремонта буровых установок, а уже нужно срочно освобождать место для сломавшейся УРБ.

Поднапрягся начальник партии, собрал с помощью соседей три трубовоза, МАЗ под железо, автокран, грузовик для отрядного барахла и поехали мы на водохранилище солидной колонной.

Площадка с ровной поверхностью, которую затопит по моим подсчетам недели через три и до которой можно подъехать без проблем, имелась в заливе, где находились входной портал Дангаринского тоннеля и плавучая насосная, качающая воду в поселке Себистон и далее в Дангару. На этой площадке разгрузились, выставили трубы автокраном на свои места, поставили палатки, на следующий день приварил Николай Михайлович швеллеры, уголки и укосины, надежно с использованием «косынок». Механик партии Николай Рожок расщедрился и выдал из личных запасов флягу с краской корабельной синевато-серой, после покраски сооружение приобрело цвет корабля военно-морского флота. Николай Михайлович, затаренный рыбой – подусами и маринками, провожаемый благодарностями, отбыл в Экспедицию.

Осталась последняя проблема – полы на понтоне. Лесоматериалы в Таджикистане, а тем более, половая доска всегда были в дефиците, как вдруг через пару дней приходит машина с половой доской – сороковкой. Озаботилось высокое начальство нашими проблемами!

В связи с увеличением нашего флота на одну единицу в виде старенького катера «Амур», принят на работу моторист Александр Кращенко, он и вызвался самолично постелить полы. Сделал это вполне профессионально.

Перенесли палатки на понтон и ночью проснулись от покачиваний, оказывается понтон, уже всплыл. И вот, тихим, солнечным майским утром торжественно отплыл полевой лагерь, буксируемый «Амуром» и подталкиваемый моторной лодкой, в соседний залив.

Жить на понтоне, в общем, оказалось не плохо, одно неудобство, что «все удобства» находятся на берегу, и на достаточном удалении, зато, возвращаясь можно прыгнуть вниз головой в чистую, прохладную воду, поплавать в свое удовольствие, позавтракать, большей частью жареной рыбой, и бодро отправиться в маршрут.

Помнится, что в декабре 1979 года на понтоне нами было прослушано сообщение, вещающее по «Маяку» о вводе ограниченного воинского контингента в Афганистан. Оторопь по началу брала после этих новостей. Потом привыкли и к войне, которая проходила где-то рядом, не причиняя особых хлопот и каких-либо неудобств. Пока сами, потом, через десять лет не попали в аналогичную мясорубку.

На следующий год по центру понтона поставили вагончик, сделали навес, установили тали для того, чтобы при ремонте можно поднять корму катера, или вытащить мотор. На необходимые при этом сварные работы, ставший как бы уже «нашим», сварщик Николай Михайлович, приезжал с удовольствием, тем более, что появилась в водохранилище пелядь (озерный сиг), личинки которой в порядке эксперимента были выпущены, в том числе и с нашего понтона, ихтиологами. За год выросла эта пелядь до полукилограмма, костей кроме позвоночника и ребер не имела и была очень жирная. Выставляя на ночь двадцатиметровую сетенку в нужном месте, вытаскивал я утром полтора десятка рыбок, Николай Михайлович их солил, дома вялил и потреблял с пивом.

Кстати, ущерба эксперименту с разведением пеляди наша рыбалка не принесла, потому что с достижением водохранилища НПУ, рыба эта вся отдала концы с голоду, а так же из-за неприспособленности метать икру на голые берега. Сиг то озерный и мечет дома, в озерах Сибири, икру на водоросли или траву. А откуда возьмутся водоросли при ежегодных сработках уровня на пятьдесят метров. Невыметанная икра стала пропадать прямо в рыбе, отчего последняя и погибла. Каким местом думали ихтиологи, когда затевали этот эксперимент? Загадка.

О рыбе в водохранилище, можно говорить не мало, поэтому и прошу заранее, запастись терпением. Ко времени нашего появления на водохранилище сидела там, на берегу, в чистеньком, уютном вагончике парочка ихтиологов, изучала кормовую базу водоема для выдачи рекомендаций, какую рыбу в нем разводить. Первая их рекомендация была очень даже удачная, в водохранилище уже запустили некоторое количество мальков сазана и зеркального карпа. А кормовая база в период наполнения водохранилища была просто великолепная. При ежегодном подъеме уровня метров на десять выше от достигнутого уровня в прошлом году, затапливались все новые участки береговых склонов и, подойдя к берегу, с удивлением замечаешь, что из воды торчат не зеленые или желтые травинки и кустики, а черные – покрытые слоем муравьев и всяких мелких букашек. Вся эта живность и служила кормом для рыбы.

В результате сазан подрастал за год до килограмма, а местной рыбы – маринки и подуста развелось неимоверное количество. Ловить маринку на удочку стало скучно, сидишь и таскаешь одну за одной, да к тому же в стоячей воде потеряла она свои вкусовые качества. Подуст на удочку не ловился, но в сетку его набивалось столько, что одной сетки длиной пятнадцать метров хватало для прокормления всего коллектива.

Самой интересной была, конечно, ловля сазанов на удочку. Выберешь вечером в июне или июле уютный, тихий заливчик с, относительно пологими зелеными берегами, посидишь минут двадцать на берегу, обязательно увидишь где-нибудь поблизости мощные всплески воды – сазан всяких мошек с поверхности воды собирает. Осторожно подходишь к этому месту, аккуратно закидываешь удочку с пучком червей или шариком из хлеба, крючок на полметра ниже поплавка и ждешь. Награда обычно, два-три сазана или зеркальных карпа весом от одного до трех килограмм, а уж, сколько переживаний, пока вытащишь чурбана на три килограмма на леску в ноль пять миллиметров, рыбак поймет.

В августе, когда уровень стабилизировался, применялся другой способ рыбной ловли, несколько похожий на охоту. Идешь вечером в залив с пологими глинистыми берегами и плоским днищем. На выходе из залива причаливаешь, поднимаешься на склон, осматриваешь в бинокль конец залива. Если вода там взмученная, то бери удочку и двигай туда. Подойдя к мутному пятну, нужно остановиться и минут десять тихо подождать. Наконец вода заволновалась, над поверхностью мелькнул спинной плавник. Уткнув носом в дно у самого уреза воды, сазан начинает копаться в суглинке как поросенок. Клубами поднимается муть, из воды показывается и исчезает конец оранжевого хвоста, он кажется большим как лопата. Быстро снимаю сапоги и в носках, чтобы ничего не треснуло под ногой, подкрадываюсь и осторожно опускаю крючок с червями или шариком хлеба величиной с грецкий орех, рядом с головой рыбины. Крючок ниже поплавка всего-то сантиметров пятнадцать. Через несколько секунд, сазан, обычно замирает, затем поплавок стремительно уходит от берега с погружением. Резкая подсечка и сазан несется от берега, не останавливаясь метров на двадцать. Спиннинговая катушка стрекочет как пулемет. Потом ход рыбы замедляется и начинается ответственная часть процесса рыбной ловли – как добычу доставить на берег.

Я обычно поднимался метра на два-три на склон, понемногу подматывал катушку, пару раз приподнимал голову сазана, чтобы он глотнул воздуха, затем перехватывал леску руками и заканчивал выводку на руках. Руками лучше чувствуешь рывки, когда сазан резко шарахается от берега. Борьба длится десять-пятнадцать минут, наконец, сазан, у берега ложится на бок, можно зайти в воду, и спокойно, двумя руками поднять его снизу и вытащить на берег, где он опять начнет прыгать, но уже на сковородку или в уху. А в ухе самая вкусная часть рыбы – это голова.

С сазанами связано еще одно воспоминание. Заехал к нам однажды охотовед Республиканской охотинспекции Руслан Шонин. Симпатичный парень с окладистой бородой, родом из Сибири, где он выучился на охотоведа в Иркутском сельхозинституте. По наличию иголок дикобраза и перьев от кекликов в мусорной яме, легко уличил нас в мелком браконьерстве, но решил, что с нами лучше дружить. Стали дружить. Заехавши затем, как-то в мае говорит:

– Много чего видел, а вот как сазан икру мечет, не довелось.

А ведь действительно, думаю у сазана в мае икромет. Совсем из головы выскочило с этой работой.

– В чем проблема, разбуди меня утром до рассвета, поедем, посмотрим, по-моему, есть подходящий залив напротив нашего.

Утром отправились мы в этот залив, причалили, пошли к его началу. Всплески воды услышали метров за сто. Подошли, начало залива овальной формы, ширина двести метров, берега пологие с травой и мелкими кустиками, притоплены поднимающейся водой. Всплески переместились к противоположному берегу залива. Осторожная рыба сазан, все же услышал наше приближение. Садимся под небольшой обрывчик, недалеко от воды и ждем.

Из-за горы появился краешек солнца, и что тут началось! По всему периметру залива и, буквально под ногами у нас, самки сазана – толстушки весом три-четыре килограмма, в сопровождении десятка кавалеров несколько меньшего веса и торпедообразной формы, вылетали под углом, чуть ли не на берег и, выдавив из себя порцию икры и молок, уходили в глубину. В лучах солнца летели брызги воды, мелькали ярко-оранжевые хвосты и золотистые бока рыбин. Сидим молча, разинув рты. Великолепный праздник продолжения жизни. Праздники продолжения жизни человеческого рода, изобретение человека, типа группового секса и различных изысков по рекомендациям Камасутры, выглядят довольно бледно в сравнении с праздником, наблюдаемым нами. Интересно, равноценное ли удовольствие получают участники этих праздников – рыбы и человеческие особи?

Через полчаса икромет постепенно затих. О происходившем напоминала только мутная вода, приобретшая, даже кое-где белесый оттенок. К сожалению, муть для икры вредна, но есть надежда, что часть икры выживет. Высказываю предположение, что если в этом заливе, да и в соседних, браконьеры поставят на ночь сеть, то переловят все нерестовой стадо.

Я, например, года два назад, получил задание нашего уважаемого главбуха, поймать ему на день рождения какой-нибудь рыбки в наших экспедиционных озерах, где сазан водился. Получил сетку длиной, всего-то пятнадцать метров, поставил ночью в маленьком заливчике, вытащил на рассвете сазаниху на четыре килограмма и шесть сазанов по два-три килограмма. Накормил и Петра Абрамовича и все наше небольшое общежитие, где проживал.

Руслан озаботился возникшей проблемой охраны нерестовой рыбы, сплавали мы тут же к рыбинспекторам, но их вагончик стоял на замке. Пришлось Руслану остаться у нас на некоторое время, а мне выделять каждый вечер лодку с мотором и помощника-добровольца. Браконьеры действительно попадались каждую ночь, в результате разбогатели мы на несколько сетей, что было кстати. Своих сетей к этому времени, мы почти лишились, поскольку похищение чужой сети считалось не воровством, а доблестью.

При обилии в водохранилище маринки и подуста, возникал вопрос, а где же форель? Ведь в Вахше и его притоках она есть! А, попав в водохранилище должна бы быстро поправляться и набирать вес. Но, увы, проработав весь первый сезон 1974 года, форели мы так и не увидели.

В конце ноября весь народ убыл в Экспедицию, остался я да мой рабочий Гулом, ждем машину вывезти остатки барахла. Приехал за нами Юрий Иванович Гирштейн, оказывается, он специально напросился на эту поездку, он тоже озабочен вопросом о форели и привез с собой штук пять сеток метров по двадцать длиной каждая. Сплавали к месту впадения Вахша, вода в котором была уже почти чистая, поставили между полузатопленными кустами свои снасти на ночь. Утром нас ожидала приятная неожиданность. Две форели по три килограмма и штук пять по одному, двум килограммов. Обычная форель с красными и темными пятнышками, только толстые. Жаль было уезжать, но ничего, выберемся сюда зимой, а уж на следующий сезон форели наловим.

Человек предполагает, а Аллах располагает, зимой поездка не состоялась, а на следующий сезон и все последующие, речная форель из водохранилища исчезла вообще.

Я приуныл, но посетил понтон знакомый парень по имени Курбан с известием, что выловил форель на семь килограмм. Курбан, работающий на насосной станции, которая снабжала водой строительство Дангаринского туннеля и сам райцентр Дангара, представляющийся всегда, официально, как Курбан Давлятович, хотя по паспорту он Махмудович, был известен, как таджик, непьющий ни зеленый ни черный чай, но портвейн употребляющий. Он свел знакомство с водителями виновозов, доставлявшими портвейн отличного качества с Кулябского винзавода в Душанбе, и наладил с ними бартер – десять-пятнадцать килограмм рыбы на двадцатилитровую канистру вина. Иногда у Курбана рыбы не было или было мало и тогда, чтобы не терять налаженных связей, он переуступал сделку или часть сделки нам. Ну, а если водитель сольет из цистерны на двадцать тонн, двадцать литров, то этого никаким замером не обнаружить. Жаль только, что ездили эти виновозы редко.

Прославился Курбан тем, что набил однажды шишек и синяков всему районному начальству. Райисполком держал на насосной катер на крыльях – «Волгу». Курбан подрабатывал на полставки, как сторож и моторист катера. Повез как-то в мае народ, решивший передохнуть от трудов и пособирать кислячку-чикуру, по научному ревень, в верховьях водохранилища. Вахш, при существовавшем в то время уровне воды, впадал в водохранилище, имея ширину метров двести, протекая по собственным иловым наносам, но без четко выраженного русла. За день до поездки Курбана я пытался пройти вверх на «Казанке», но как ни высматривал глубокую воду, через каждые пятьдесят-сто метров въезжал в ил и по полчаса барахтался, как муха в киселе.

Курбан же решил, что этот участок он пролетит на крыльях, и на скорости шестьдесят километров, въехал в ил. Крылья по полужидкой поверхности лететь не захотели. Хорошо хоть торможение оказалось плавным, но все пассажиры вместе с креслами, которые в катере не закреплены, очутились под приборной панелью. Вытащить «Волгу» из ила удалось только водометным катером.

Сообщение Курбана о поимке им форели на семь килограмм было воспринято с поправочным коэффициентом – поделить на два, поскольку относился он к племени заядлых рыболовов, и особого интереса не вызвало.

Через несколько дней собрался я съездить домой и по делам в Экспедицию, поставил на ночь пару драных сеток в маленьких заливчиках у понтона, рано утром поехал их снять. Одна из сеток представляла собой веревку с коконом из сетки в середине, и из этого кокона торчали с одной стороны внушительный хвост, с другой – голова форели. Один конец сетки от колышка был уже оторван, другой еще держится. Оторвал я и этот конец, начал потихоньку подтаскивать снасть с форелью к «казанке», чтобы как-то вытащить добычу. Иногда форель шевелит слегка хвостом, раздается треск рвущихся ниток, и из кокона выдвигается сразу сантиметров на десять голова рыбины. Душа уходит в пятки, покрывается холодным потом спина. В голове одна мысль:

– Если уйдет, никто не поверит, что бывают такие форелины!

Наконец подтянул к борту лодки, наклоняюсь, чуть сам не кувыркнувшись в воду, и переваливаю кокон с рыбой в лодку. Форель пару раз подпрыгнула выше борта и затихла. Сижу рядом. Однако как прекрасен окружающий мир. Тишина идеальная, вода как зеркало, красные скалы и светло-желтые, обрывистые склоны суглинков, верхушки гор в низкой облачности, где отмечаются редкие снежники, и «Вихрь» загудел после первого рывка.

На понтоне пружинные весы с крючком на конце зашкалили за десять килограмм, длина форели от основания хвоста до кончика носа составила ровно одни метр, а объем талии шестьдесят сантиметров – мечта многих дам. Мясо немного кремового, то есть желтовато-розового цвета, когда поджариваешь на сковородке вторую-третью порцию, приходится вычерпывать ложкой жир, чтобы он не переливался через верх на плиту. А уж, какие оказывается вкусные пельмени из форельного фарша с луком.

Долго велась дискуссия о происхождении форели, одни считали, что это амударьинский лосось, другие – что это откормившаяся речная форель, правда, красных пятнышек у нее не было, только черные пестрины.

Попадалась эта форель зимой и очень редко, одна-две рыбы за месяц в обычные сетки на подуста с очком на три-четыре пальца и попадала она зубами, а потом наматывала на себя всю сеть. Самая крупная форель была на шестнадцать килограмм. Через две зимы они исчезли, наверное, всех выловили. История с форелью имела небольшое продолжение. В заливе с насосной станцией какой-то рыбхоз вдруг поставил штук пятьдесят плавучих садков в одну линию и пустил в садки мальков форели норвежской радужной. Садки большие, по-моему, три на три метра. Кормили мальков комбикормом специальным, некоторые мальки, подрастая, выпрыгивали на волю, да еще какие-то злоумышленники темной ночью продырявили два садка и выпустили на свободу несколько тысяч рыбешек. В результате через два года начали попадать в сетки форели радужные. Они слегка плоские в сравнении с речными форелями, обитающими в Вахше, и вместо красных пятнышек украшены в передней части тела поперечными, желтыми и оранжевыми полосами. За два года выросла эта форель на воле при обилии корма до двух килограмм весом, некоторые были и с икрой, а на третий год исчезла полностью, наверное, ушла в верховья Вахша, где в него впадают речки с чистейшей водой.

Впрочем, форель неплохо себя чувствует и в мутной вахшской воде, хотя большинство рыболовов убеждено, что там ее вообще нет. Я же, однажды работая на съемке, оставшись дежурить в лагере на реке Сурхоб, сделал из ивовых прутьев, обтянутых сеткой с мелкой ячеей, в которых продают картошку, так называемую морду. Поставил ее с куском хлеба, в мутнейшую воду, в августе месяце, в омуток за большой камень. Вытащил утром свою снасть с двумя форелинами по полкило весом. Вот и есть питание нашему диетчику, Денису Анатольевичу, после желтухи.

Переставлял морду в заводинки, за следующие камни, поймал еще несколько форелей. Получается, что форель живет и кормится в очень мутной воде, только на удочку не ловится.

Интересная история получилась с зарыблением водохранилища толстолобиком. Ихтиологи, конечно, такой рекомендации не давали. Но, подъехав однажды в залив с насосной станцией, увидел я на дороге уходящей в воду штук пять автомашин-рыбовозов. Из цистерн по шлангам выпускали прямо в водохранилище и в ручей, впадающий в него, толстолобиков, весом грамм по двести.

Как позже выяснилось, один из рыбхозов не выполнил квартальный план, начальство разрешило ему в счет плана выпустить толстолобик, не достигшего товарного веса в водохранилище. Самое печальное, что вместе с толстолобиком в воду попала сорная рыба, похожая на крупную уклейку, но с шипом на брюшном плавнике у хвоста. Расплодилась эта «уклейка» очень быстро в неимоверном количестве, по многим заливам и у нашего понтона, если посмотреть сверху, наблюдалось темное пятно из сотен рыбешек.

Толстолобик первые года три, пока водохранилище еще набиралось, рос очень быстро и, находясь на каком-нибудь мысе, можно было наблюдать медленно проплывающую мимо стаю из нескольких сотен особей весом по три килограмма.

Однажды, возвращаясь из Экспедиции, заехал я к рыбинспекторам с просьбой довезти меня на лодке до понтона. Вагончик их стоял над небольшим заливом шириной пятьдесят метров. Сидим под навесом, пьем чай, наблюдаем картину. В залив заходит большая стая крупных толстолобиков и медленно проплывает мимо вагончика в его конец. У ребят загорелись глаза: «Перетянем залив сеткой». Говорю:

– Ничего вы не поймаете!

Не поверили, живо перекрыли залив сеткой. Стая возвращается, штук триста рыб. Далее совсем интересная картина. Не замедляя хода, не толпясь, все толстолобики, организованно прыгают через сетку и медленно удаляются в «морской» простор.

– Говорил же, что ничего не поймаете. Нужно было сидеть у сетки с ружьем, подстрелили бы несколько штук на лету.

С достижением водохранилищем НПУ, отметка которого составляла девятьсот десять метров, начались для всей рыбы голодные времена. По водохранилищу плавали на боку тощие полуживые пеляди, появились толстолобики. Правда, часть толстолобика ушла к месту впадения в водохранилище Вахша и там выжила, питаясь тем, что приносит река. Иногда, к нашей радости, вдруг появлялась в заливе стайка из нескольких штук толстолобиков метровой величины. Если удавалось поставить в этот заливчик на ночь сетку типа волейбольной, то утром две-три рыбины в нее попадались. По десять килограмм.

Уцелел сазан, но его стало гораздо меньше, как и маринки.

Не коснулись, особенно эти перемены такой рыбы, как подуст. Имея в животе очень длинные кишки, глотал он ил, что-то питательное из ила усваивал.

Знаменитое Пулисангинское ущелье увидел я впервые в 1960 году. Ущелье узкое, со скалистыми, местами отвесными склонами, сложенными красноцветными песчаниками и серыми известняками мела. По дну ущелья, как будто прорублена ударом меча щель шириной десять-двенадцать метров, по которой, на глубине двадцать-тридцать метров, стремительно несутся желтовато-серые воды Вахша. Проходило по этой щели, в августе, в период паводка порядка трех тысяч кубометров воды в секунду, можете представить с какой скоростью. Для оценки мощности потока, расход такой известной полноводной реки, как Кама, составляет в летнею межень пятьсот кубометров в секунду, что несколько больше расхода Волги, в месте впадения в нее Камы и камские судоводители считают большой несправедливостью, что ниже слияния Волга не называется Камой. Следовательно, расход Вахша в августе сопоставим с расходом Камы минимальным в половодье и гораздо выше расхода в августе.

В шестидесятом году через щель был перекинут хлипкий автомобильный мост с поломанными деревянными перилами и все проезжающие здесь в первый раз, останавливались поглазеть на реку.

У жителей небольшого кишлака Нурек существовал в те годы специфический промысел кекликов – горных куропаток. Кеклик, как и серая куропатка, кочующая птица и осенью, в конце сентября отправлялся пешком, с небольшими перелетами, с гор Каратегина на юг, по хребту Сурх-Ку, по правому борту долины Вахша. Перед кишлаком Нурек, перелетали стайки кекликов через Пулисангинское ущелье, на левый борт долины, на склоны хребта Санглак, с потерей высоты, потому как не могут летать горизонтально, хотя бы с один километр. А число, более или менее горизонтальных площадок, где можно приземлиться и продолжить движение на юг, ограничено и находились эти площадки как бы в частной собственности жителей кишлака с давних времен, у каждой семьи своя площадка. В период перелета сидели охотники-птицеловы на этих площадках с сетками и прочими приспособлениями, ловили кекликов, потом торговали ими. И висели в каждой чайхане под потолком или на деревьях красивые клетки с петушками-кекликами, услаждающие слух и взоры посетителей. С появлением строителей промысел кекликов, конечно увял, зато появилась у местных жителей работа с зарплатой, о которой колхозники и мечтать не могли.

Плотина Нурекской ГЭС конечно уникальная. Насыпная, высотой триста метров, длиной по гребню семьсот сорок метров. После отвода Вахша через туннель на левом берегу, обнажившаяся поверхность была зачищена от слоя выветрелых пород, проведена укрепительная цементация дна и создана противофильтрационная завеса, от берега до берега построен бетонный «зуб» плотины. Центральная часть – ядро плотины отсыпана из суглинка, при отсыпке суглинок увлажнялся и уплотнялся катками. По бортам ядра отсыпаны упорные призмы из валунно-галечника, сверху пригрузка из бетонных блоков и рваного камня.

Инженерно-геологические изыскания и основной объем проектных работ по строительству плотины выполнялись Среднеазиатским Филиалом Гипропроекта. Перед смелостью, убежденностью и высочайшей квалификацией изыскателей и проектировщиков хочется снять шляпу. Было очень не просто доказать безопасность плотины высотой триста метров, насыпной, строящейся впервые в районе со сложнейшей тектоникой, где к тому же ниже плотины, в непосредственной близости к ней, имеется диапировая соляная структура, где находится граница зон восьми и девятибалльных землетрясений. Сомневающихся и просто перестраховщиков хватало и их можно понять, если представить себе масштаб катастрофы в случае разрушения плотины, когда объем водохранилища при НПУ будет составлять десять с половиной кубокилометров.

Для доказательства устойчивости насыпной плотины, при землетрясениях, пришлось подыскать в Дангаринском районе участок с похожими инженерно-геологическими условиями и соорудить макет плотины в одну тридцатую от величины проектируемой, затем имитировать взрывами землетрясения в девять баллов. Макет испытания выдержал успешно.

В семьдесят четвертом году, поднимаясь на уже отсыпанный участок плотины, приходилось высоко задирать голову, чтобы увидеть на правом склоне красный флаг – отметка будущего гребня плотины. Не верилось, что ползущие на плотину редкие «Белазы» – четвертаки, кажущиеся сверху букашками, досыпят плотину в обозримом будущем. Но прошло совсем короткое время и пошли на плотину «Белазы» с промежутками в двадцать минут, и без остановок в течение всей рабочей смены. Плотина начала расти на глазах.

А какие технические решения принимались при строительстве! Для перекрытия реки, будущую перемычку отсыпали на берегу и направленным взрывом, аккуратно перекрыли Вахш. Воду направили в обход будущей плотины через один из четырех строительных туннелей, пробитых сквозь хребет Санглак на левом борту ущелья, длиной тысяча четыреста метров. По туннелям свободно разъезжались «Белазы», крепления кровли было применено анкерное и шприцевание стен и кровли слоем бетона толщиной всего один сантиметр, вместо громоздкой бетонной или стальной крепи. Поневоле вспоминаются наши старые геологоразведочные штольни, где применялось крепление рудостойкой и, проходя по штольням, опасаешься не столько вывала породы, а уже сгнивших бревен крепи. К тому же попадались выработки, где вывалов со стен и кровли за десятки лет не произошло, а участков с полуобвалившейся крепью хватало.

Даже человеку, мало смыслившему в гидротехническом строительстве, нетрудно представить, что приходилось «придумывать», что бы ликвидировать, к примеру, возможность просачивания воды между стальными рубашками туннелей, подводящих воду к турбинам, и вмещающей породой при напоре воды до двухсот семидесяти пяти метров.

Для сброса аномально высоких паводковых вод, был пройден по левому борту ущелья аварийный туннель сечением в двадцать пять квадратов с шаровыми затворами. От устья туннеля, на высоте несколько десятков метров, над рекой проложили широкий бетонный лоток вниз по склону с приподнятым на бетонных стойках концом. Сбрасываемая по туннелю и лотку вода, взлетала мелкими струями и брызгами вверх, и доставала до противоположного берега реки. Висели здесь постоянно в облаке брызг радуги, приятно было в жаркий августовский день остановиться, охладиться, поглазеть на радуги.

Если двигаться далее к плотине, то дорога проходит под проводами от здания ГЭС к опорам – началу всех ЛЭП. Здесь уже все предпочитали не останавливаться, сверху доносится такой беспрерывный треск электрических разрядов, что становилось не по себе.

Первый раз воду по аварийному туннелю сбрасывали, кажется в семьдесят восьмом году, когда в августе на Вахше отмечался большой паводок, входной портал оказался на значительной глубине, а уровень воды опасно поднялся к верху строящейся плотины. Что идет сброс воды, видно было только по небольшой воронке, метрах в десяти от берега, который в этом месте очень крутой. Разглядеть воронку с лодки, проходя в двадцати-тридцати метрах, было довольно трудно, в диаметре около метра, глубиной с полметра, поверхность воды совершенно спокойная и никакого водоворота вроде не видно.

Немудрено, что двое парней из веселой кампании, причалившей к плотине, как-то вечером в субботу, после пикника, решили покрасоваться перед дамами и проехать на «Казанке» с тридцатым «Вихрем» через воронку. В первый заход они прошли рядом с воронкой, во второй раз пошли через воронку и на скорости сорок километров в час лодка над воронкой вдруг остановилась, вздыбилась и кормой ушла в воду. Событие это по случаю субботнего вечера большой огласки не получило и на следующее утро, в воскресенье, не зная о произошедшей трагедии, трое любителей рыбалки отчалили от плотины. Мотор не захотел заводиться, двое копались с мотором, третий сидел на носу лодки, свесив ноги к воде. Легким ветром поднесло их к воронке, лодка резко встала на «попа» и булькнула кормой вниз. Причем встала вертикально так резко, что сидевший на носу улетел к берегу, где, как говорили очевидцы, успел ухватиться за свисавший с берега обрывок троса и спасся.

А в десять часов утра, в понедельник по плотине, вдоль воды ехал автокран, все лодки подряд вместе с замками, цепями, подвесными моторами и вещами, грузили в машины и отправляли в комиссионный магазин.

Обидно, когда так нелепо погибают люди, причем, как правило, хорошие люди. Только познакомились с мотористом, который, проходя мимо и увидев, что я долго мучаюсь с мотором, не поленился подойти к нам и без всяких просьб отбуксировал на понтон. Оказался он одним из любителей острых ощущений.

С ростом плотины, темп отсыпки увеличился в геометрической прогрессии, и в семьдесят девятом году, подойдя на катере и поднявшись наверх, видишь широкую бетонную дорогу по гребню плотины, бетонный постамент и на нем Белаз-25 – трудяга, насыпавший плотину. Дорога ныряет в туннель по правому и левому бортам плотины и плавно спускается к городу. Тишина, идеальная чистота, ни бумажки, ни ржавой железки. Не видно ни одного человека. Непривычно, после шума большой стройки.

На спуске к городу уже милицейские посты, сержант удивляется:

– Откуда ты взялся?

Оказывается пропускная система. Сколько голов прошло наверх, столько должно за рабочий день и спуститься. Но я наверх не поднимался, в эту систему учета не вписываюсь и спокойно двигаюсь в город.

Если со стороны водохранилища плотина ГЭС просто красива, то вид снизу от подножия просто восхищает, его можно считать и величественным. Появляется даже чувство, что ли гордости. Способен человек кое-что сотворить! А не только натворить…

Дата добавления: 2015-08-09