Комической ситуации

Заслуга в изучении теории бисоциации применительно к анализу различных форм комизма принадлежит прежде всего лингвистам. По мнению Д.В. Казаковой, «одним из самых продуктивных направлений современных теорий вербального юмора является когнитивное»[66]. Теория Кестлера-Раскина является, на наш взгляд, одной из самых продуктивных для исследования такого сложного и многоаспектного феномена, как комическая ситуация. Данная теория, как мы убедились, подготавливалась множеством других исследований, которые рассматривали тот же круг явлений, используя при описании другой терминологический аппарат.

Исследования последних лет, научной основой которых являлся бы анализ комического с помощью теории бисоциации, крайне немногочисленны. Трудов, которые были бы посвящены проблеме изучения комической ситуации в рамках указанной теории, не существует вовсе.

Однако если теория бисоциации претендует на роль универсальной модели интерпретации комического, с ее помощью возможно описать и языковые средства создания комического, и непосредственно комическую ситуацию.

В научной литературе существует несколько вариантов объяснения теории, базирующейся на столкновении разных контекстов — двух полюсов восприятии текста — внутри одного.

«Исходное положение теории бисоциации сводится к тому, что структура комического бисоциативна. Мы воспринимаем действительность в двух ассоциативных контекстах (матрицах) при резком переключении хода мыслей из одного в другой»[67], — указывает А. В. Уткина в работе «Обоснование когнитивного подхода к категории комического».

Об умении соединять разнородные явления в едином понятии пишет З. Фрейд в работе «Остроумие и его отношение к бессознательному»[68]: «Остроумие любили определять как ловкое умение находить сходство между несходными вещами, следовательно, находить скрытое сходство. Но Т. Фишер возражает, что существуют остроты, при которых нет и речи о сравнении, а поэтому и о нахождении сходства. Он дает, таким образом, <…> определение остроумия как умения с поразительной быстротой связывать в одно целое несколько представлений, фактически чуждых друг другу по своему внутреннему содержанию и связи»[69]. Подобное понимание комического как столкновения двух логик, двух контекстов восприятия легло в основу механизма анализа комической ситуации. А.Г. Краснов пишет, что подобное столкновение логик лежит не только в основе создания комического эффекта, но и в основе катарсиса: «Катарсис в притче также вызывается столкновением двух логик: логики трансцендентального и профанной логики»[70].

Как уже упоминалось, творческий процесс, как и процесс познания вообще, согласно Кестлеру, основан на бисоциации (bisociation) идей. Под бисоциацией мы понимаем в данной работе формирование оригинальной связи между различными элементами двух ситуаций («ассоциативных контекстов»), которая образует новое значение и новый смысл.

О.А. Черновол-Ткаченко в работе «Теория бисоциации как инструмент анализа вербального юмора», вслед за А. Кестлером, схематически представляет понятие бисоциации «как модель, в основе которой лежит «восприятие ситуации или идеи, L, в двух самодостаточных, но обычно несовместимых фреймах референции, Ml и М2. Ситуация/идея L, в которой оба фрейма пересекаются, претерпевает взаимное воздействие (вибрацию) в двух различных направлениях. Пока такая необычная в когнитивном плане ситуация продолжается, L не ассоциируется реципиентом с одним конкретным контекстом (фреймом), а бисоциируется с обоими. При этом Кестлер утверждает, что бисоциация с двумя несовместимыми когнитивными матрицами вызывает моментальный перенос внимания от одной к другой, а порождаемое здравым смыслом напряжение находит выход в смехе»[71].

С. Аттардо, последователь А. Кестлера, также исходит из положения о бисоциативности структуры комического. «В нашем сознании существуют так называемые ассоциативные контексты действительности — скрипты. По определению С. Аттардо, скрипт — это хранящаяся в нашем сознании структурированная информация о каком-либо объекте действительности. Любой скрипт имеет определенную структуру и состоит из следующих компонентов: участников, ролей, которые они выполняют, характерных признаков данных участников, отношений, которые сложились между участниками, действий, совершаемых участниками, места, в котором совершаются данные действия, и цели, ради которой совершаются действия»[72]. Объяснение С. Аттардо кажется вполне убедительным, однако ученый исходит из лингвистических позиций, и его интересует, прежде всего, вербальная сторона этого процесса. По этой причине в нашем исследовании мы не будем пользоваться терминами «скрипт», «фрейм» и пр., так как их использование предполагает изучение некой языковой структуры и анализ лингвистической стороны вопроса. С. Аттардо рассматривает интересующую нас комическую ситуацию лишь как один из элементов системы продуцирования и восприятия вербального юмора, выделяя наряду с ней: стратегию повествования, цель, противопоставление скриптов и др.

В некоторых новеллах А.Т. Аверченко комический эффект создается, но при этом персонаж не предпринимает никаких активных действий, в отличие от героев новелл М.М. Зощенко или М.И. Веллера, и, казалось бы, «ничего не происходит». Комический эффект создается, но он также не является и следствием особой организации нарративного пространства. Особенность комического эффекта в таких случаях состоит в том, что это вовсе не языковой тип создания комического: не каламбур, не комическое переиначивание слов, но и не комизм «несуразностей и падений». Это столкновение двух систем, двух логик восприятия мира:

«Недавно я, сидя на одном симфоническом концерте, услышал сзади себя диалог двух соседей по креслу (о, диалог всего в шесть слов).

— Скажите, это — Григ?

— Простите, я приезжий» [73].

На первый взгляд, комический эффект создается благодаря использованию слова «приезжий», которое приобретает новый смысл (или теряет старый), однако это не совсем так: юмористический эффект возникает при внезапном пересечении двух независимых контекстов в точке бисоциации.

Так, в предлагаемом отрывке происходит бисоциация двух жизненных сценариев: обычного сценария посещения симфонического концерта и сценария поведения человека, который является приезжим, «нездешним», поэтому вполне может не знать того, что знает местный (что часто происходит в обыденной жизни, когда мы, ссылаясь на то, что мы «нездешние», можем оправдать незнание каких-то фактов). Кончено, композитор — это нечто «всеохватывающее», и в бытовой жизни мы никак не можем оправдать незнание Грига, Шостаковича, Репина или Достоевского тем, что человек живет на другой улице. Матрица обыденного толкования сталкивается с матрицей толкования неожиданного. Совмещение разнородных контекстов кажется неестественным и вызывает определенное интеллектуальное противодействие. Смех возникает как разрядка напряжения при резком переключении с одного контекста на другой.

Подобные комические «бисоциативные этюды» составляют основу книги С.Д. Довлатова «Соло на ундервуде» [74]:

«Генрих Сапгир, человек очень талантливый, называл себя «поэтом будущего». Лев Халиф подарил ему свою книгу. Сделал такую надпись: «Поэту будущего от поэта настоящего!» [75]

Читатель, несомненно, отдает себе отчет в том, что в начале чтения отрывка понятие «поэт будущего» входит в контекст «поэт, опережающий свое время – талантливый поэт – гениальный поэт» (М. Гаспаров называл статью о Вергилии «Вергилий — поэт будущего»[76]), а «поэт настоящего» входит в тот же контекст в оппозиции «настоящее — будущего». При столкновении с контекстом «поэта настоящего» как «истинного поэта» и рождается комический эффект. В резком переключении хода мыслей из одного ассоциативного контекста в другой понятие «поэт будущего» дискредитируется, «опрокидывается» контекстом «от поэта настоящего».

Так,вкратком диалоге С. Д. Довлатова из книги «Соло на ундервуде» («Как вас постричь? — Молча» [77])«Как постричь» в контексте «каким образом – какую стрижку предпочитаете» дискредитируется, «опрокидывается» контекстом «каким образом – в молчании ».

А.А. Сычев в работе «Природа смеха или Философия комического», рассматривая так называемые профессиональные анекдоты, близко подходит к их интерпретации с точки зрения теории бисоциации, но ошибочно исходит из предположения, что основой комического в данном случае становится омонимия: «Совершенно иная структура характерна для юмора, основанного на столкновении сфер обыденных и узкоспециальных отношений. Юмор большей части подобных профессиональных анекдотов основан на различных омонимических вариациях qui pro quo:

Математик в больнице.

– Больной, какое сегодня число?

– Целое, положительное» [78].

Механизм «qui pro quo» как внезапная «подмена» одного понятия другим, моментальный перенос внимания от одного значения к другому, впервые описанный А.Бергсоном[79], как уже говорилось, действительно наблюдается в подобных анекдотах, но, разумеется, не омонимия является основой всех профессиональных анекдотов. В них, на наш взгляд, комизм рождается вследствие столкновения двух логик восприятия мира — логики обыденного сознания, профанной, бытовой — и «профессиональной» логики – привычных для представителей разных профессиональных групп реакций и понятий:

«— Что такое ЦК КПСС?

— Набор глухих согласных».

Так, данный «филологический» анекдот 70-х годов, очевидно, не базируется на омонимии, хотя эффект наблюдается сходный: логика интерпретации «ЦК КПСС» как партийного органа и как звукового сочетания сменяет, «опрокидывает» друг друга.

Ошибочная интерпретация профессиональных анекдотов как следствия исключительно омонимии, очевидно, связана с тем, что переключение с одного контекста на другой происходит, как правило, в определенной точке — так, роль и функциональность разных лексем в тексте не одинакова. В. Руднев в «Словаре культуры ХХ века» называет такую точку пуантом: «Сердцевина анекдота, его пуант (неожиданная развязка) осуществляет разрядку напряженности»[80]. О так называемых «триггерах» [81] пишут ученые-лингвисты, ссылаясь на С. Аттардо и В. Раскина. Д.В. Казакова указывает: «Переключение хода мыслей из одного ассоциативного контекста в другой, по Аттардо, происходит с помощью триггера — лексического сигнала, в результате которого возникает бисоциативный шок, что проявляется в смехе»[82]. А. В. Уткина поясняет: «Теория семантических сценариев В. Раскина является вариантом теории бисоциации А. Кестлера. По В. Раскину, комическое состоит в комбинации двух семантических сценариев с помощью переключателя (trigger). Переключатель (trigger) — это структурный элемент, который может быть эксплицитно выражен в тексте анекдота или шутки. Как отмечает В.Раскин, переключатель может быть как неоднозначным (ambiguous), основанным на многозначности лексемы, что способствует непереводимости комического, или контрадикторным (contradictory), основанным на противоречии одной ситуации другой. Механизм перехода от одной матрицы к другой «переключает» ход мыслей реципиента: в результате происходит нарушение стереотипной схемы восприятия комического текста. А любое нарушение (лингвистическое и экстралингвистическое) является пусковым механизмом комического эффекта[83].

Перед нами возникает ряд вопросов: что именно понимать под «точкой» бисоциации? Является ли ею конкретный элемент текста – какое-то слово или словосочетание (как, например, «приезжий» в рассказе А.Т. Аверченко или «от поэта настоящего» у С.Д. Довлатова ) или какое-либо развитие событий? С одной стороны, понимание «соли» анекдота действительно наступает в какой-то определенной точке, то есть в некий конкретный момент. С другой стороны, точкой бисоциации можно считать и сам смех. Необходимо иметь в виду и своеобразную точку в сознании читателя, в которой происходит перекрещивание двух смыслов. Вышеперечисленные вопросы говорят, прежде всего, не о несостоятельности теории, а о крайней неразработанности терминологического аппарата, необходимого для описания двух типов комизма: созданного языком и комической ситуации, связанной с поведением субъектов, ситуациями и действиями человека, воспринятыми как противоречивые по отношению к общепринятому.

Каким образом ассоциативные контексты являют себя в комической ситуации? Н.Т. Рымарь в статье «Смех и поэтика экстатического» пишет: «Условием возникновения ситуации, порождающей смех, должно быть наличие устойчивого представления об определенном порядке, системе упорядоченностей, в которой возможны события только определенного характера — и соответствующей меры их реализации»[84]. Далее читаем: «Гельмут Плесснер <…> рассматривает человека как существо, способное неизбежно вызывать смех, так как его существование одновременно подчиняется различным нормам, так что он постоянно "выпадает" из одной нормы и "впадает" в другую. Это неожиданное переключение, этот как бы "провал" из одного модуса существования в другой, абсурдно опровергающий первый, порождает переживание противоречия, реакцией на которое является смех»[85]. Так, некое положение или событие, наблюдаемые в комической ситуации, сталкиваются с устойчивым представлением об определенном порядке, существующем в сознании читателя.

Итак, признавая бисоциацию в качестве общей фундаментальной теоретической основы, на позициях которой можно выстроить анализ всех форм комизма, мы выделяем, вслед за З. Фрейдом и Дж. Колоннезе, две формы комизма: первая связана с поведением субъектов, ситуациями и действиями человека, воспринятыми как противоречивые по отношению к общепринятому, и вторая — созданная языком, который выражается посредством лингвистически непривычных конструкций в плане логики или семантики»[86]. При этом основанием подобного деления является, по В. Раскину, признание того, лингвистическое или экстралингвистическое нарушение является «пусковым механизмом комического эффекта». Лингвистические средства создания комического исключаются из нашего рассмотрения.

С. Довлатов в «Соло на ундервуде» предлагает и такой тип комизма, который вызван, по В. Раскину, экстралингвистическим нарушением: «Академик Телятников задремал однажды посередине собственного выступления» [87]. К такому же типу относится и следующая комическая ситуация: «Костя Беляков считался преуспевающим журналистом. Раз его послали на конференцию обкома партии. Костя появился в зале слегка навеселе. Он поискал глазами самого невзрачного из участников конференции. Затем отозвал его в сторонку и говорит: — Але, мужик, есть дело. Я дыхну, а ты мне скажешь — пахнет или нет... Невзрачный оказался вторым секретарем обкома. Костю уволили из редакции» [88].

Нетрудно заметить, что в подобных случаях (в отличие от типа комического, созданного языком, который выражается посредством лингвистически непривычных конструкций) сложно однозначно выделить «триггер», то есть одно слово или понятие, которое могло бы быть с уверенностью названо точкой бисоциации.

Так, мы встаем перед необходимостью подробного анализа комической ситуации и приемов ее создания.

Дата добавления: 2015-08-09