Улица города, по которой мы ехали;

Стр. 230 – Юра Певзнер бреется на берегу ручья;

Стр. 233 – В-Волоцкий Женский монастырь.

12. Повседневное житьё бытьё в Твери. Приезд Юры.

А в феврале 1958 года в Калинине, не жданно не гадано, как снег на голову, объявился наш племянник Юра Ладогин. Он в Москве поступил в Московский торфяной институт, на механический факультет, и, проучившись один семестр, их факультет перевели в Калинин (наверное, поближе к торфу). Жил он в общежитии, в районе «Полиграфкомбината», почти рядом с нами. Поэтому мы часто встречались по вечерам или выходным. Иногда мы вместе ездили в Москву, к бабушке, маме и тещё, сиречь, к Глафире Прокофьевне, на Каляевскую. Летом вся дивизия выходила в летние, «Ворошиловские» лагеря, километрах в 15 от нашей окраины города, на самом берегу Волги. В отличие от лагерей в Досчатом, здесь для офицеров были построены летние домики, типа наших на садовых участках 60-х годов. Место было прекрасное, от домиков до берега метров 50.

Чем мы том занимались, не помню совершенно, помню только, что по окончании рабочего дня ловили рыбу в Волге на закидушки, но ловились почему-то одни ерши, довольно крупные и в большём количестве. Так что даже уху можно было сварить, охотников этим заняться было достаточно. Весь идиотизм нашего положения заключался в том, что официально нам было запрещено ездить в город! Какая опять дубовая голова это придумала, и для какой цели, понять не мог никто, даже наши непосредственные начальники. Поэтому почти все офицеры, кому было необходимо, ездили с молчаливого согласия наших начальников. Сложность заключалась в том, что официального транспорта никакого в город не было, приходилось выходить на выездную дорогу и ловить попутку. Когда я первый раз вырвался из лагеря и рассказал Аиде тамошнюю обстановку, она посчитала, что у нас там настоящий курорт и попросила, чтобы я забрал с собой Юрку. Вернувшись в лагерь, я согласовал этот вопрос со своими товарищами по нашей «общаге». Жили мы в нашем жилище втроём, и четвёртую кровать ставить было некуда, но зато была возможность пристроить к моей кровати 2-й ярус, солдатские кровати были приспособлены для такой метаморфозы. В течение недели, до следующей субботы, я эту проблему успешно решил, поехал в город, и в воскресенье вечером привёз Юрку. Приняли его довольно доброжелательно, а когда узнали, что он играет в преферанс, то были просто в восторге, но до определённого времени. Поскольку я в то время картами не увлекался, мои жильцы приглашали игрока из соседней «фанзы», тогда набирался полный комплект. После ужина они садились за стол, а я шёл на рыбалку. После вечерней зори я возвращался домой, а картёжная компания, и Юрка вместе с ними, могли играть часов до двух ночи. Спать, конечно, в такой обстановке, кто знает, что это такое, не возможно. Мне эта ночное бдение порядком надоело, и я начал принимать радикальные меры. С начала я пригрозил Юрке, что отправлю его в калининскую «общагу» под надзор тётки. За него сразу же вступилась вся картёжная братия. Тогда я, когда никого не было в домике, обесточил наше жилище таким образом, что при даже внимательном внешнем осмотре заподозрить ничего было нельзя. Картёжники достали где-то свечи и играли при свечах, говоря, что так даже романтичней. Эта «война» продолжалась недели полторы. Потом ко мне подходит один из картёжников и смущённо говорит:

- Слушай, Вячеслав, ты кого к нам привёз, твой Юрка обчистил нас начисто, мы проиграли ему почти все свои зарплаты. Если так будет продолжаться, то он нас разует и разденет. Где он так «насобачился», ему всего-то 18?

- Я вас не стал предупреждать в чисто воспитательных целях, теперь вы, кажется, поняли, что переоценили свои возможности и недооценили его. Играет в карты он с 8 лет, а тренировался он на своих бабке и прабабке, начиная с «девятки», выигрывая у них всю карманную мелочь. Потом, когда подрос, стал играть во дворе своего дома с взрослыми ребятами, которые, как и вы, не принимали его всерьёз. Кончилось тем, что дворовые ребята пожаловались на него его тётке, теперешней моей жене, сказав, что если он не перестанет их постоянно обыгрывать, то они «оторвут ему башку». На что жена посоветовала им не принимать его в свою компанию, поскольку их никто к этому не неволит. А я проведу с ним разъяснительную работу по поводу вашего полного банкротства, и он вернёт вам деньги. И закрывайте этот карточный «шалман». На фото: Юрка за любимым занятием.

Я действительно поговорил с Юрой, и объяснил, что нехорошо оставлять взрослых дядей, да ещё офицеров, без копейки денег до такой степени, что им в столовую пойти не с чем. Он посмеялся над этой ситуацией, а вечером раздал этим бедолагам их деньги. По этому случаю на следующий день в нашем жилище был накрыт «праздничный» стол.

А осенью, кажется, Юркин факультет опять перевели в Москву, и кончал институт он в Москве. Лето заканчивалось, нас перевели на зимние квартиры. И опять началась нудная «подземная» жизнь в штабе полка. Я начал потихоньку подготавливать своё начальство к мысли, что мне необходимо продолжать военное образование. Мне дали понять, что я ещё не прослужил на новом месте и 2-х лет, и что раньше этого срока затевать разговор на эту тему бесполезно, никто меня не поймёт. Пришлось согласиться и продолжить подготовку. В Кинешме меня хорошо подготовил по математике отставной артиллерист, а химии я побаивался. Я твёрдо решил поступать в ВАХЗ. Поскольку мой непосредственный начальник, капитан Сметынин, в эту зиму ходил в вечернюю школу в 10 класс (отголоски послевоенной подготовки офицеров), то он познакомил меня с преподавателем химии, и я по вечерам ходил осваивать весь школьный курс химии, в надежде сделать это в течение зимы. Ничего, заслуживающего внимания, в эту зиму не произошло, если не считать моего очередного «перевоплощения», в этот раз в адъютанта командира дивизии. Не знаю, какими уж соображениями руководствовалось командование, и на каком уровне, выбирая мою кандидатуру. Как-то утром, по приходе на службу, Сметанин передал мне, что меня ждёт к себе начальник штаба, Цыган. Захожу в кабинет-келью (все кабинеты в этом бункере были не больше 4-х кв.м.), Цыган встречает меня улыбкой и говорит:

- Привет! Садись, есть разговор. Ты ведь знаешь, в конце февраля дивизионные учения, осталась всего неделя. Адъютант командира дивизии в отпуске, в каком-то санатории, отзывать не хотят. Секретаршу с собой на учения не возьмёшь. А комдиву на учениях без личного порученца никак нельзя. Комдив попросил кадровиков, на время учений, подобрать ему замену своему адъютанту. Кадровики принесли ему три личных дела. Когда он их просмотрел, то сказал:

- Я выбрал вот этого старшего лейтенанта. Во-первых, он окончил «Верховное» в Москве, по первому разряду, а во-вторых, по фотографии видно, что парень толковый, я думаю, вполне подойдёт. Пригласите его ко мне для знакомства.

Вот такие, брат, дела. Так что, сегодня тебя могут вызвать в штаб дивизии, никуда не отлучайся. И не переживай, с комдивом ездить будешь, много интересного увидишь, а то ты в этих химиках, наверное уже забыл, чему в училище учили?

- Да, нет, не забыл. Батальоном могу хоть сейчас скомандовать. А в отношении переживаний, это не для меня, после 3-х месяцев «Тамани», кем я только не был: и музыкантом, и химиком, и метеорологом, и оператором, теперь опять химик. Потом, ведь это только на время учений, не беспокойтесь, не подведу.

- Добро! Тогда свободен, жди звонка!

Так, я попал на очередную «шабашку», хоть и кратковременную, но я не очень переживал, поскольку с позиции командира дивизии можно было увидеть много интересного и поучительного. Все учения описывать нет смысла, а вот один эпизод из них, нарисовать необходимо, потому, что он даёт представление о порядке и дисциплине в Советской армии, а в последствие, и Российской. Я ещё много скажу об армии, и нелицеприятно и жёстко. Потому, что она мне не безразлична, и я ей отдал 45 лет своей лучшей жизни.

Самым кульминационным моментом дивизионных учений, является атака переднего края «противника», когда пехота с криком «Ура» преодолевает первую траншею «противника», а её в это время поддерживают танки. Этот момент в армии называется время «Ч». В это время пехота и танки должны одновременно преодолеть первую траншею «противника». От этой кульминации на учениях на 90% зависит оценка дивизии за все учения. Но я немного забежал вперёд, вернёмся назад для знакомства с комдивом, Гвардии полковником Морозовым.

Действительно, как и сказал начштаба, после обеда меня вызвали в штаб дивизии. Поехал в штаб дивизии. Вошёл в приёмную, не успел рта раскрыть, секретарь спрашивает:

- Здравствуйте! Вы Кареев?

- Так точно, он самый!

- Очень хорошо, Вас комдив ждёт (и назвала его по И.О.), проходите!

Я вошёл в кабинет и доложил о прибытии. Комдив сидел за большим столом, специально для больших склеек карт, и внимательно что-то изучал. Потом оторвался от карты, повернулся ко мне, посмотрел на меня внимательно, улыбнулся и подошёл поздороваться. По сравнению с нашим командиром полка, это был действительно представитель военной интеллигенции. Я обратил внимание на два академических значка, Наверное, академии Фрунзе и Генерального штаба.

- Проходи, садись, будем знакомиться. Я познакомился с вашим личным делом. Вы окончили самое престижное военное училище по первому разряду, как вас угораздило попасть в химики?

Я коротко рассказал ему все свои злоключения от «Тамани» и до Калинина. Он отнёсся к этому с сочувствием, и заметил:

- Я видел в личном деле ваш рапорт о поступлении в академию, какова истинная причина отказа?

Пришлось опять объяснять причину отказа и перевод в Калинин, как личную неприязнь командира части, и причину этой неприязни, основанную на личных мотивах. Выслушав меня внимательно, и сказал:

- К сожалению, в армейских условиях, чувство собственного достоинства и офицерской чести, иногда, не могут отличить от завышенного самолюбия, не подтверждённого поступками и поведением в коллективе. Ваша служба, фактически, только начинается, и поэтому надо сделать вывод, что не все начальники хорошие психологи. А в академию вам действительно надо поступать, с таким стартом нельзя останавливаться. Я надеюсь и чувствую, что во время инспекторского учения вы достойно выполните свои обязанности. А сейчас вы зайдите к начальнику штаба, он подробно вам объяснит ваши обязанности. Желаю успехов.

После этой короткой беседы, я сразу вспомнил Н.М.Озеркова, начштаба кинешемской бригады. Спокойная манера вести диалог с собеседником, даже если этот собеседник подчинённый. Умение спокойно слушать собеседника, не перебивая. То есть, одно из многих качеств интеллигентного, воспитанного человека.

Думаю, что нет нужды вдаваться в подробности прошедших учений, зачем читателю забивать голову не интересными сведениями. Скажу только, что комдив был доволен моей работой, и я получил от него благодарность. Кстати сказать, эта кратковременная встреча с комдивом очень здорово помогла мне в будущем, когда я подавал рапорт на поступление в академию.

Аденька совсем неплохо чувствовала себя на новой своей работе. У неё появились там друзья, и мы иногда ходили к ним в гости. А иногда вместе ходили в театр или кино. Тверь всё-таки не Кинешма, а древний русский город, с развитыми культурными учреждениями. Было время, при Михаиле Тверском, когда Тверь претендовала на столицу Руси. На фото: Вверху – Драмтеатр;

Внизу – памятник Михаилу Тверскому.

Близилась весна 1959 года. Я продолжал свои занятия для поступления в академию. Как всегда, после майских праздников, предстоял выход в летние лагеря, но в этот раз уже без Юры. Он уже учился в Москве, и ему предстояли свои лагеря, от военной кафедры. Тот эпизод, описанный мной выше, лесозаготовительная командировка, как раз и состоялся в это лето, 1959 года.

По возвращении из лагеря я начал готовить начальство к мысли, что пора отпускать меня в академию. Но это, по времени, могло состояться только в 1960 году. Я до сего момента ничего не писал о своём командире полка, не было никакого желания, но придётся. Это была исключительно тупая, наглая и зловредная особь. Когда я пришёл в полк он был подполковником и ждал присвоения очередного звания. Мне рассказывали очевидцы, когда начальник вещевой службы полка привёз ему папаху со склада дивизии, он запустил свою шапку-ушанку в угол кабинета, напялил папаху на самые уши, и изрёк:

- Нас теперь не возьмешь!! (в последнем слове ударение на «О»).

Прямо, как в старом армейском анекдоте, когда полковник узнал, что ему присвоено звание генерала, вскочил с операционного стола и побежал переодеваться в генеральскую форму. А когда хирурги крикнули ему вдогонку: - «Товарищ генерал, вы забыли свои мозги!», а он, убегая, прокричал: - «А на кой чёрт они мне теперь нужны!».

Я не знаю, в какой местности нашей необъятной Родины родилось это чудище, и каким-то образом окончило академию Фрунзе, но после первого знакомства с ним, я сразу вспомнил своего первого командира из Гороховецких лагерей, рыжего и конопатого мл. сержанта, с 5-ю классами образования. По своему интеллекту они были одинаковы.

Когда я подал рапорт о поступлении в академию (ВАХЗ) и рапорт дошёл до него, он вызвал меня и сразу начал с критики моего выбора:

- Я твой рапорт в эту академию не подпишу, на кой чёрт тебе сдалась эта вонючая химия. Ты окончил пехотное училище, пиши рапорт в академию Фрунзе. От туда выйдешь человеком, а что такое химик в войсках, ты посмотри на своего Сметанина. Ты знаешь армейскую байку: Служили в полку три дуба: начхим, начфин и начальник клуба! В общем, забирай рапорт, иди и думай!

На фото: Академия ПВО им. Г.К. Жукова, Калининское Суворовское училище.

Но судьба решила сделать мне подарок, и весьма оригинальным способом. Сразу после майских праздников, перед выездом в летние лагеря, в нашем «метро» неожиданно появился начальник ПВО дивизии, полковник Куценко, вечно улыбающийся хохол, с фуражкой или папахой, в зависимости от времени года, набекрень. Я с ним был немного знаком на почве моего адъютантского служения. Подошёл ко мне, поздоровался, обнял меня за плечи и говорит:

- Пойдём химик на свежий воздух, побалакаем.

Вышли из подземелья на улицу, и, действительно, погода была чудесная. И он начал свою вдохновенную речь:

- Слушай, дорогой, ты знаешь, у нас в зенитно-артиллерийском полку развёрнут только один дивизион. На всех инспекторских проверках по твоей дисциплине он постоянный двоечник.

Мне надоело от комдива постоянно получать «втыки». Мне твой начальник сказал, что ты за час даже обезьяну можешь научить выполнять нормативы. У меня к тебе деловое предложение. Ты с дивизионом едешь на полигон на боевые стрельбы, в район Петушков по Горьковской ж.д. Там собирают всех зенитчиков округа на сборы, на месяц. Природа там прекрасная, лагерь недалеко от деревни Костерёво, на берегу Клязьмы, ты сам себе начальник, я в твои дела вмешиваться не буду. И если на итоговой проверке дивизион получит по химии тройку, считай, что ты в академии. Я твой рапорт сам комдиву доложу, он тебя помнит, ну а я такие дела устраивать могу, не сомневайся! Ну как, согласен?

- Я-то согласен, там, наверное, и рыбалка хорошая, а как Сметанин с командиром полка?

- Вот об этом ты не беспокойся, все приличия будут соблюдены, а решать будет комдив, своим приказом. Я просто хотел с тобой по человечески договориться. Я тебя на учениях видел, командовать ты можешь, и все мы будем при своих интересах. В Ворошиловские ты не поедешь, а будешь ждать отъезда дивизиона в Костерёво. С офицерами дивизиона и поедешь эшелоном, по дороге и познакомишься с коллективом. Всё, я считаю, что мы договорились, а сейчас иду к твоим начальникам ставить их в известность. Будь здоров, до встречи в Костерёво. Вот таким-то образом, я и попал на окружной зенитно-артиллерийский полигон Московского военного округа, размещавшейся в живописнейшем месте Подмосковья, недалеко от ж.д. стации Петушки, в районе деревни Костерёво, на реке Клязьме.

До отъезда в Костерёво, я, естественно, успел хорошо познакомиться со всем коллективом дивизиона, и особенно с офицерским составом. Там уже знали о моей 220миссии и отнеслись ко мне весьма благосклонно. Среди прочих, я особое внимание обратил на очень колоритную фигуру, дивизионного светоча местной медицины, фельдшера дивизиона, ст. лейтенанта Василия Михеева, впоследствии, просто Васька. Каким-то внутренним чутьём мы ощутили, что наш временный союз неизбежен. В разговоре выяснилось, что мы подвержены одной и той же страсти, рыбалке. У меня была, привезённая из Кинешмы, мною самим склеенная, надувная двухместная лодка, а у Васьки, прекрасная капроновая сеть трёхстенка, привезённая им из Германии. Мы просто были обречены на нерушимый союз.

По приезде на место, нам с Васькой для проживания выдели небольшую избушку, буквально на самом берегу Клязьмы, настолько близко к реке, что с крыльца нашего «бунгало», прошу извинения за подробности, можно было справить малую нужду, что Васька частенько и делал, когда меня не было рядом. Я постоянно ругал его за это экологическое свинство и феноменальную лень. Васька был человеком не совсем обычным. При росте, как принято говорить в народе «метр с кепкой», имел голову неимоверных размеров, не менее 60-го размера. И мне представился случай убедиться, что умственные способности совершенно не зависят от размеров головы.

В один из дней, мы с Василием пошли на огневые позиции, не помню уже по какой надобности. Наступает необходимость опять сделать некоторое отступление от основной темы. Боевые стрельбы зенитных подразделений осуществлялись в то время самым бесхитростным способом. За летящим на высоте до 2-3 километров пилотируемым самолётом, на стальном тросе тянется специальной конструкции мишень, т.н. «конус». Вот поэтому-то «конусу», и ведется стрельба батареей в полном составе боевыми осколочными снарядами. Нацеливание орудий всей батареи синхронно производится специальной станцией орудийной наводки (СОН), у которой на крыше кузова расположена радиолокационная антенна в виде современной спутниковой антенны, на жаргоне зенитчиков, «друшлаг», а параллельно её оси прицеливания, приспособлен ещё оптический прицел. Назначение этого прицела, контролировать во время стрельбы кого «ведёт» «друшлаг», мишень или самолет. А перескоков с мишени на самолёт, чаще всего из-за изменения высоты прохождения мишени, не были редкостью. Трагизм ситуации заключается ещё и в том, что кода спущены пусковые механизмы для стрельбы, то начавшаяся стрельба не может быть остановлена ни какими средствами, орудия стреляют все одновременно и автоматически. Откровенно говоря, положение смягчалось тем, что естественное рассеяние снарядов было значительным и прямых попаданий ни в мишень, ни в самолёт практически не было. А если, крайне редко, несколько осколков и попадало в самолёт, то они не причиняли ему существенного вреда, чего нельзя сказать о морально-психологическом состоянии пилотов. Так вот, в этот злосчастный день мы с Васькой и оказались на огневой позиции. И воочию наблюдали всю эту катавасию от начала и до конца. После подачи команды на открытия огня, «стреляющий» на батарее прильнул к окуляру оптического прицела и через несколько секунд заорал не своим голосом:- «…отста-а-а-авить!!!», прекрасно понимая всю бесполезность этой команды. Пока орудия не отстреляли все обоймы, на огневой позиции не было слышно ничего кроме орудийной стрельбы. То, что началось потом, с участием, откуда-то выскочившего Куценко, я рассказывать лучше не буду, поскольку тем словам, которые употреблялись во время этого стихийного митинга-совещания, печатных аналогов нет.

А мы с Васькой, стоя в стороне от этой разгорячённой компании не к месту и не ко времени рассмеялись, смотря на весь этот зенитно-артиллерийский бедлам. На нашу беду, за этим бесстыдным занятием и заметил нас Куценко. Вид у него был такой, что все офицеры, стоявшие возле него, враз смолкли. Леденящим душу голосом он спокойно и медленно произнёс:- «… а этих м…..ов, с ОП выгнать и больше не пускать, не чего им тут делать…». С этого момента, из-за появившегося большего количества свободного времени, продуктивность нашей рыбалки значительно возросла. Когда всё успокоилось с «заворухой» при стрельбе, я как-то спросил у комбата, как всё обошлось? Он ответил: - «…как всегда, Куценко взял 10-ти литровую канистру спирта и поехал на аэродром успокаивать пилотов и их начальство, через двое суток вернулся осипший, с опухшей физиономией и стрельбы через день продолжились. Обычные армейские будни. Я, не забыв, зачем сюда приехал, все дни, свободные от стрельб, занимался с солдатами и так их отдресировал, что их можно было показывать в цирке. Когда наступило время проверки, то мы с Васькой, так обиходили моего проверяющего, что он протрезвел только к утру проверочного дня. Солдаты выполняли нормативы, как на показных занятиях. Проверяющий старлей, с бодуна так расчувствовался, что хотел поставить пятёрку. Я категорически воспротивился и, объяснив ситуацию, согласился на четвёрку. Куценко был в восторге, но усомнился, не лишку ли я хватил с оценкой. Я предложил напомнить комдиву мою фамилию, т.к. был у него совсем недавно в адъютантах и вроде бы ему понравился.

До отъезда в Колинин оставалось два дня, и мы с Василием постарались побольше наловить рыбки, чтобы достойно отметить наш отъезд. Все были довольны. Куценко сдержал слово. Он сам «протащил» мой рапорт по всем инстанциям, от Сметанина до комдива, и я получил, наконец, разрешение на поступление в академию. В Калинин мы вернулись в конце июня, а на июль месяц мне дали отпуск при части для подготовки к вступительным экзаменам. Аида была в восторге, ведь через месяц мы будем в Москве. И если всё благополучно закончится, то это на целых 5 лет!

Лето 1960 года, и, в особенности июль, выдалось жарким. Свою подготовку к экзаменам я совместил с отдыхом, перед нелёгким испытанием. От дома, в котором мы снимали комнату, до берега Волги было не более 500 метров. На снимке, на правом берегу Волги, виднеются высокие дома, тогда этого ничего не было, а левый берег был, вообще, совершенно пустынный. На него-то я и переплывал каждый день, и в полной тишине, лёжа на солнышке, готовился к экзаменам, часов до 4-х дня. Перекусить я брал с собой. Переплывал обратно, заходил в магазин и шёл домой готовить ужин к приходу Аиды. Так прошёл весь июль. Прибыть в академию я должен был до 5-го августа. Фото на стр. 239-240: 1. На набережной у главного моста. 2. Аденька на Тверской улице. 3. На набережной у памятника Афанасию Никитину. 4. Старый мост и памятник А.С.Пушкину. 5. Волга в районе Мигалова, там, где я её переплывал. 6. Церковь Белая Троица, у устья Тверцы. С 1-го августа я начал рассчитываться 228с частью, а 3-го, во второй половине дня мы были уже в Москве на Каляевской. Тёща не скрывала своего удовольствия от сознания, что её самый «непутёвый» зять поступает в академию. Забыл упомянуть, что в Москву я приехал уже капитаном.

Учёба в Академии,1960 – 1965 гг.

Дата добавления: 2015-08-18