Курсант военного училища.

Все последующие дни до начала плановых занятий с 1-го сентября, были заняты обустройством на новом месте. А этим новым местом, и, как сказал подполковник из строевого отдела, моим родным домом стала казарма 3-й курсантской роты 2-го батальона. Первые два дня я всё ещё носил свою солдатскую форму. Заявившись в казарму роты, командира своего взвода я не нашёл, а налетел сразу на командира роты, капитана Полыгина Александра Даниловича (полного тёзку князя Александра Даниловича Меньшикова). Пришлось представляться вначале ему:

- Товарищ капитан, представляюсь по случаю зачисления в училище и назначения в 3-й взвод, вверенной Вам роты, курсант Кареев!

- Докладываешься лихо, а вот почему не по команде, командиру взвода представлялся? И потом, какой ты курсант, если разгуливаешь в солдатской форме?

- Виноват, товарищ капитан, я выяснил, что командира взвода на территории училища нет и, что он в офицерском городке у себя дома. Идти представляться на дом счёл не совсем удобным!

- В данной ситуации поступил ты правильно, Сухачёв не ко времени заболел, а сейчас самая запарка, идёт формирование роты, и твой взвод оказался бесхозным и не смотри на меня, как на новые ворота, ты, что ничего не знаешь?

- А что я должен знать?

- Что приказом начальника училища тебе присвоено звание сержанта, и ты назначен помощником командира взвода, сиречь, Сухачёва. А поскольку он болен, то его обязанности должен выполнять его помощник, т.е., сержант Кареев. А сержант Кареев до сего времени разгуливает в солдатской форме и не знает чем заняться!

Тут он поймал какого-то курсанта и приказал вызвать к себе сержанта Медведева. Прибегает сержант в курсантской форме с тремя лычками на погонах:

- Товарищ капитан, сержант Медведев по Вашему приказанию прибыл!

- Ну вот, знакомьтесь, он тоже со срочной прибыл, назначен командиром 1-го отделения вашего взвода. А это ваш помкомвзвода, сержант Кареев, прибыл из сержантской школы Ковровской мотострелковой бригады. Так что поручи пока все дела по взводу Медведеву, а сам, чтобы завтра к утру был в полной курсантской форме, и тогда уже сможешь навестить Сухачёва, а заодно, представиться, познакомиться и получить указания на дальнейшую работу. А от меня передай, чтобы долго не залёживался, нет времени сейчас болеть. Свободны оба!

Мы с Медведевым вышли из канцелярии роты, в течении 15 минут всё выяснили друг о друге, договорились о дальнейших действиях и разошлись по своим делам. Я сначала зашёл к старшине роты, кстати, эта должность тоже исполнялась штатным курсантом с присвоением соответствующего звания. Им оказался тоже срочник, но уж успевший, в отличии от меня, окончить в войсках сержантскую школу, старшина Стогов. Я представился и доложил, что по приказу командира роты должен сегодня закончить своё переодевание, а завтра с утра приступить к исполнению своих обязанностей. Он посоветовал, идя на вещевой склад, взять со взвода курсанта в помощь. На мой вопрос «зачем?», ответил, что когда я получу всё имущество, то один его не унесу. Больше вопросов задавать не стал, а пошёл во взвод и попросил у Медведева курсанта в помощь, сказав, что сам не понимаю зачем. Тот засмеялся и спрашивает:

- А ты представляешь, сколько тебе там барахла выдадут?

- Ну, наверное, не больше чем солдату.

- Так, вот, в этом училище у каждого курсанта три формы одежды: повседневная, для занятий; Выходная, для увольнения в город и парадная, для участия в парадах на Красной площади. И все эти формы выдаются сразу на всё время обучения и хранятся они в ротной коптёрке. Вот и считай, шинелей-3, мундиров-3, брюк 3 пары, сапог 3 пары, фуражек-3, шапок-3, ремней-2, вещмешок-1, плащ-палатка-1, сумка полевая офицерская-1, перчатки-2пары, рукавицы 3-х палые зимние-1 пара. Вроде всё, а может быть чего и забыл. Кстати, тут в училище рассказывают такой анекдот: Звонит зампохоз начальнику училища и просит машину на хозработы. Начальник училища говорит, что машина в ремонте. Тогда тот просит лошадь с телегой. Начальник училища отвечает, что лошадь отправили на «Белую дачу» в качестве шевской помощи. Тогда зампохоз взмолился, и попросил дать хоть 2-х курсантов. Соображаешь, какова тяглая сила 2-х курсантов? Так что, бери 2-х курсантов, и идите на вещевой склад, только-только управитесь. Спорить не стал, взял двух курсантов и пошёл с ними на вещевой склад. Завскладом, старшина сверхсрочник, посмотрел на меня оценивающим взглядом и изрёк:

- 52-й, 4-й рост. Может быть сначала великовато будет, но через месяц тебя тут откормят, это не линейные войска. И начал выкладывать на прилавок моё «приданое». Начал с шинелей. Я примерил одну, оказалась, действительно, немного великовата, но решили, что по предсказанию завскладом, через месяц полтора, будет в самый раз. Но меня поразила длина шинели, она доходила мне до щиколоток. Я посмотрел на старшину, а он, поняв в чём дело, пояснил:

- В нашем училище, по старой традиции, курсанты носят кавалерийские шинели, длинные и с разрезом сзади до самого хлястика, так что, не удивляйся, а привыкай.

За полчаса на прилавке образовалась такая куча, что я засомневался, унесём ли мы всё это втроём. Дошло дело до сапог. Две пары хромовых, одна выходная и одна парадная, и немецкие солдатские сапоги, подмётка которых сплошь была покрыта металлическими шипами. В училище говорили, что в таких сапогах немцы маршировали по всем столицам Европы. А к нам они поступали в счёт репарации. Парадные мундиры у нас были б/у, с участников Парада Победы и сшиты они были из английского сукна, подаренного специально для этого парада Английским Королём Георгом УI. Так что, после такой информации, я, естественно проникся глубочайшим уважением к своему училищу. Притащили мы всё эту «рухлядь» в роту и я до самого отбоя разбирался, что и когда носить, и где это всё хранить. Каптенармусом у нас был старшина сверхсрочной службы, уже почтенного возраста, и узнав о моём положении в роте и о моём солдатском прошлом, как-то сразу проникся ко мне уважением и помог мне разобраться со всем этим огромным количеством обмундирования. Коптёрка представляла собой, что-то вроде артистической гардеробной, у каждого курсанта был свой платяной шкаф, куда помещалось всё его имущество, на верхней части шкафа размещалась бирка с фамилией владельца. Всё это для меня было чрезвычайно удивительно и ново. А каптенармус мне поведал, что за всем этим хозяйством моего взвода должен следить я, помкомвзвода. Я его спросил, я никогда не стеснялся задавать вопросы, если чего-нибудь не знал, в чём заключаются мои обязанности по надзору за имуществом курсантов моего взвода. И получил самый удручающий и прозаический ответ:

- Ты должен следить за тем, чтобы на всём обмундировании курсантов были «бирки» с указанием фамилии и взвода, т.е., точная принадлежность хранящегося в коптёрке имущества. Чтобы вся форма одежды висела не «распялках» однообразно, как во всей роте. Короче говоря, вся наша одежда должна быть тоже, как бы в строю. Однообразие это неотъемлемая часть армейского порядка, Меня тогда это приводило в состояние уныния, и сразу вспоминался мой лопоухий рязанец. Только по прошествие некоторого времени, я понял, что это кажущееся унылое однообразие, составляет главную основу дисциплины и безукоризненного порядка в армии. Без всего этого армия просто не может быть армией. Квадратной формы подушки, одеяла, разглаженные с помощью винтовочных шомполов, койки, выровненные по шнурку, повседневная форма одежды, висящая на вешалке возле дневального по роте и «заправленная» в одну сторону, всё это элементы необходимого воинского порядка и дисциплины. Я очень быстро осознал, что моё пребывание в сержантской школе начинает мне очень помогать. Я чрезвычайно быстро адаптировался к условиям казарменной жизни, которая была гораздо терпимее армейской, гороховецкой.

После личного обустройства, при первой возможности, я пошел представляться командиру взвода. Офицерский городок был рядом с училищем и представлял, в то время, небольшой посёлок из финских домиков на две семьи. Это что-то вроде современных каркасных дачных домиков, отделанных вагонкой и крытых зелёным шифером. Встретил меня Сухачёв очень приветливо, познакомил с женой и сыном, годовалым карапузом. Я не буду описывать эту, с позволения сказать офицерскую квартиру. Но по тем временам, когда офицеры, как правило, не имели своего жилья, а снимали частные квартиры, жилище Сухачёва могло показаться просто идеальным. Я думаю, что в Финляндии, в то время, в этих домиках жили, как во времянках, какие-нибудь строительные рабочие в летнее время. Мне потом, много лет спустя, пришлось жить в таких же «шедеврах» русского зодчества, а проще говоря, в каркасных «засыпухах» о чём я расскажу несколько ниже. Моё представление и наше знакомство закончилось, любезно предложенным женой Сухачёва, чаепитием. Он был очень доволен, что я уже прошёл почти половину курса школы сержантов в войсках. Кстати сказать, он, оказывается, тоже попал в училище из войск. И это нас как-то сближало. Полыгину он просил передать, что через сутки выйдет на службу. С этим я и отправился в роту, в теперишний свой дом. Выбрав подходящее время перед ужином, я попросил Медведева собрать весь взвод в, выделенном классе, для знакомства и взаимного представления. Взвод состоял из трёх отделений и, практически был полностью укомплектован. Командирами отделений, помимо, уже знакомого мне Виктора Медведева, были Иван Нечаев, волжанин, с меня ростом, но в полтора раза шире меня и Геннадий Жерздев, оба с гражданки, но по своим качествам, каким-то образом попавшие на командирские должности. В последствие, я убедился, что выбор начальства был сделан правильный. В течение всего срока обучения между нами не возникало никаких недоразумений, и взвод у нас был один из лучших в училище, до определённого момента, но об этом позже.

На фото первая курсантская фотография для удостоверения личности, ещё без знаков отличия, и, по-моему, в чужом мундире, потому, что нужно было очень срочно , а я ещё ходил в солдатской форме. На второй фотографии я уже при полной форме и сержантских погонах в ленинской комнате позирую перед корреспондентом газеты «Красная Звезда», отличник учёбы, помощник командира взвода. Если первая фотография была сделана в начале сентября 1951 года, то вторая, где-то перед ноябрьским парадом этого же года. Рассматривая эту фотографию, я вспомнил, что у нас были помимо мундиров, ещё и гимнастёрки.

Наконец все организационные мероприятия и обустройство закончились, и рота вместе со всем училищем приступила к плановым занятиям.

Училище имело в своём составе два батальона по три роты в каждом, общей численностью 600 человек. Срок обучения 2 года с присвоением звания «лейтенант». В каждой роте было по 4 взвода. Наш взвод был самым малочисленным, всего 20 курсантов, и готовили из нас командиров миномётных взводов 82-х мм миномётов. Наш взвод был единственным в училище по подготовке миномётчиков. Преподаватель по теории артиллерийской стрельбы называл нас «младшими братьями» артиллерии. Нас в шутку называли «ишаками», поскольку миномёт в походном положении переносился расчётом из 4-х человек на себе на специальных вьюках. Таких вьюков было три: ствол, двунога-лафет и опорная плита. Кроме этого к миномёту было положено 3 кассеты по 3 мины в каждой. Каждый вьюк переносился одним человеком на спине при помощи плечевых ремней, примерно, как рюкзак. Каждый такой вьюк весил примерно 20 кг. Самым неудобным для переноски был вьюк с двуногой-лафетом, самый удобный, с опорной плитой. Так что нагрузка на каждого члена расчёта была весьма солидная. 20 кг. за плечами, личное оружие в виде АК-47 и в руке у каждого по кассете с минами, весом более 10 кг. Командир отделеия, кроме личного оружия ничего не носил, но мог по своей инициативе помогать кому-либо из членов расчёта, когда тому становилось совсем не в моготу. Так что, «пехота» нам не завидовала. Но это всё было потом, а сейчас, с 1-го сентября и до средины октября мы всей ротой проходили что-то вроде «курса молодого бойца». Все это заканчивалось боевыми стрельбами. Зная заранее всю эту программу, я доложил Сухачёву о моей проблеме с глазами. Он велел мне немедленно обратиться в училищный медпункт, чтобы на стрельбы выйти «зрячим». Меня там проверили, сильно удивились, как я вообще попал в армию, но направили в Москву, в ГВГ им. Бурденко, в котором, впоследствии, мне частенько придётся бывать по разным причинам. В то время, в госпитале при 6-ом глазном отделении была своя оптика и мне изготовили мои первые очки, буквально за один день, и даже очечником снабдили. Когда я впервые надел очки, я увидел мир совершенно другими глазами. Во время этой «операции», я, естественно, сумел повидаться с Аидой и мамой и рассказать им о своих первых впечатлениях. Но свидания эти были короткими, так как к ужину мне нужно было возвратиться в училище.

На следующий день я доложил Сухачёву о результатах поездки и своём нетерпении испытать своё новоё качество на стрельбище. Поскольку до стрельбища было ещё недели три, он пообещал взять меня с собой в офицерский тир, где офицеры училища упражнялись еженедельно в стрельбе из пистолета. Сводив меня несколько раз на пустырь в стороне от казарм, Сухачёв дал мне возможность потренироваться по грудной мишени на дальности 25 метров. Показал мне несколько подготовительных упражнений, похвалил за хорошую восприимчивость к обучению и пообещал в ближайшее время сводить меня в тир.

Когда мы пришли в тир, начальник тира спросил:

- А это что за явление!

- Это мой помощник, прибыл к нам из войск, были проблемы с глазами, Сейчас обзавёлся первыми очками и нетерпится опробовать новое качество глаз, дай три патрона за счёт моего ресурса.

- Да ладно, стреляйте оба, не жалко, посмотрим, как стреляют очкарики.

От результатов моей стрельбы тихо обалдели все. Впервые стреляя из ТТ, я выбил 26 очков! Оказалось, что это норматив на оценку «отлично». Начальник тира со смехом сказал:

- Слушай, Юра, да твой помощник, кажется, тебя перестреляет!? Вот это очкарик, молодец! Слушай, ты приводи его иногда, пусть руку набивает, будущий офицер всё-таки!

- Хорошо, посмотрим, как он на стрельбище из штатного оружия отличиться.

С этого времени у нас с Сухачёвым установились доверительные, почти дружеские, отношения. Узнав, что я москвич, и что у меня в Москве невеста, он безоговорочно подписывал мне увольнительные на выходные, но это уже после принятия Присяги. А Присягу мне пришлось принимать и в училище. Таким образом, я дважды присягал на верность Родине и народу!

Со средины сентября началась подготовка к параду, полтора часа ежедневно, исключая выходные. Строевой асфальтированный плац располагался между казарм во всю их длину и был протяжённостью не менее 250 метров, не плац, а наказание Господнее! Училище формировало для парада две «коробки», так на жаргоне назывались два батальона. Каждая «коробочка» 10 человек в глубину и 20 человек по фронту. И равнение нужно держать во время прохождения на Красной площади и по фронту, и по колоннам, и по диагонали! А этого можно достичь только длительными изнурительными тренировками.

В связи с участием училища в парадах ребят в него принимали не ниже 1м.75см. И при таком росте десятые шеренги в шутку называли «карандашами». Забегая несколько вперёд, должен сказать, что прохождений по Красной площади в составе парадного расчёта, за всю свою службу, я совершил более 20-ти раз, из них, 14 парадов, а остальные в составе почётных эскортов на похоронах высокопоставленных государственных деятелей и крупных военноначальников. От И.В. Сталина и до Маршалов Советского Союза. Так вот, через 25 лет, все эти экзерциции вышли мне боком, а вернее сказать, обернулось всё это больными ногами и 2-й группой инвалидности. Вот, что я заработал за всю мою добросовестную службу в армии. Ну, это просто так, к слову, а пока я здоров, жизнерадостен и полон радужных надежд на будущее! Я курсант одного из престижных военных училищ, я уже командир, уважаемый человек в роте, учусь рядом с домом, невеста тоже рядом, ну что ещё нужно молодому парню!

После принятия Присяги нас повели на стрельбище проверять наши боевые качества. Стреляли из штатного оружия АК-47, первое упражнение, лёжа, одиночными выстрелами, по грудной мишени, на дистанции 100 метров, тремя патронами. Взвод отстрелялся на оценку «хорошо». Я выполнил упражнение на «отлично». Сухачёв был доволен и взводом и мной. А на парады мы ходили с 3-х линейками Мосина образца 1891/30 года, длиною от земли до подбородка и весом 4,5 кг. Таскать такую «бандуру» на парадных тренировках дело не лёгкое. Правда, будучи курсантом сержантской школы в армии я, из-за своего роста, во взводе ходил правофланговым направляющим и по этой причине носил ДП(Дегтярёв пехотный), пулемёт весом без малого 12 кг. Так что парадная винтовка после этого, казалась мне тросточкой. За неделю до парада тренировки в училище прекращались, и нас, дважды до парада, вывозили в Москву на Центральный аэродром (Бывшее Ходынское поле) на генеральные репетиции. Там нас смотрели командующий МВО и один из заместителей Министра обороны. Перед самым парадом двое суток нас не трогали, давали отдохнуть. В день парада подъём в 5 часов утра. В 5.30 завтрак без чая. В 6.00 погрузка на автомобили ГАЗ-64 с тентами и боковыми скамейками, специально для перевозки личного состава. В каждую машину усаживалось 20 курсантов. Колонна получалась более 20 автомашин, специально прибывавшая откуда-то для перевозки нас в Москву для участия в параде. Нас высаживали на Москворецкой набережной, там мы строились в колонны по 10 и шли к Красной площади. На Красную площадь мы прибывали за полчаса до начала парада. Наше училище стояло во втором эшелоне общего парадного расчёта войск Московского гарнизона. Наше училище всегда шло за училищем пограничников, а кто шёл за нами уже не помню. В настоящее время «кремлёвские курсанты» идут замыкающими пеших войск, принимающих участие в параде. Все войска, оснащенные боевой техникой: Танковая Кантемировская дивизия, 2-я гв. Краснознамённая Таманская дивизия, зенитно-ракетные, десантные, артсистемы залпового огня, ракеты средней дальности и стратегического назначения, размещались на Манежной площади. Сейчас, принимающий парад объезжает только войска, расположенные на Красной площади, а на Манежной площади войска остаются без приветствия. Всё упростили до предела. После прохождения торжественным маршем наше училище проходило мимо Храма Василия Блаженного. Спускалось по Васильевскому спуску, поворачивало на Москворецкую набережную и следовало к стоянке наших автомашин.

По прибытии в училище, весь парадный расчёт выстраивали на плацу и начальник училища, генерал-майор Бурмасов, объявлял нам оценку, данную за прохождение на параде Командующим МВО. После этого нас распускали, давали отдохнуть, а после обеда, кто куда, кто в увольнение, а кто отсыпаться, смотря по наклонностям. Оценка, как правило, была «отличная».

По причине привлечения училища ещё и на похороны высокопоставленных государственных деятелей, в среде курсантов ходило прозвище училища, как «парадно- похоронного». Чтобы закрыть тему парадов и других мероприятий на Красной площади, расскажу несколько казусов, которые иногда случаются и там тоже.

Стоя в строю, в составе парадного расчёта на Красной площади, особенно во время объезда войск принимающим парад, некоторые курсанты, особенно молодые, нового призыва, от сильного физического и эмоционального напряжения теряют контроль над собой и готовы свалиться на брусчатку площади. Чтобы этого не случалось, наши командиры постоянно напоминали нам о необходимости постоянно «водить» глазами по наблюдаемым предметам, кремлёвским башням, трибунам, соседним подразделениям и т.п., чтобы не смотреть непрерывно в одну точку, а рассеивать своё внимание, т.е. постоянно менять свои зрительные восприятия. Но при этом сохранять полную неподвижность. Занятие это, прямо скажем не из лёгких. Некоторые курсанты всё же пытались «завалиться». Поэтому было строгое указание в этот период внимательно следить друг за другом. Например, если я видел, что впереди меня стоящий курсант начинал пошатываться, я брал его одной рукой за хлястик шинели и спрашивал, всё ли с ним в порядке и если не получал утвердительного ответа, то передавал по «цепочке» курсантов командиру роты о случившемся. Через некоторое время я получал от соседа ватный тампон, внутри которого находилась ампула с нашатырём. Я раздавливал ампулу, и промокший тампон подносил к носу ослабевшего курсанта и он быстро приходил в чувство. Этих тампонов командиры рот носили на парад целые карманы.

Однажды, на майском параде, будучи слушателем военной академии и стоя в строю парадного расчёта, я видел, как, впереди, в знамённой группе академии БТ, рухнул, как подкошенный, ассистент у знамени. Для таких не ординарных случаев, каждая академия имеет запасных, которые находятся за последней шеренгой парадного расчёта, и положение быстро восстанавливается. На каком-то из парадов, у нас из «коробочки» «выпали» сразу два слушателя, а запасной был только один. Тогда наш начальник курса, исполнявший роль командира роты, полковник Фомин, схватил слушателя из запасных инженерной академии, благо у нас форма одинаковая, разница только в эмблемах, и силой затолкал его к нам в строй, несмотря на его сопротивление. Проходить торжественным маршем мимо мавзолея с «дыркой» в строю это «ЧП».

И ещё один, последний, самый немыслимый случай на майском параде 1952 года. Решило Министерство обороны во время парада пустить над Красной площадью авиацию. Зрелище конечно впечатляющее, особенно для иностранных наблюдателей. Но сделали непростительную промашку. Пустили авиацию с пешими войсками, которые идут по Красной площади под звуки сводного оркестра из 1000 музыкантов! Они обычно стоят в центре площади строем 100 х 10. Красная площадь представляет собой почти замкнутое пространство. Теперь представьте себе такую картину. Войска, находящиеся на площади в пешем строю начинают, по команде командующего парадом, движение торжественным маршем под звуки сводного оркестра и все начинают движение с левой ноги. Когда первая «коробочка» поравнялась или только подходила к мавзолею, из-за Исторического музея, на большой скорости и малой высоте с оглушительным рёвом проносится первое звено реактивных истребителей, за ним следом, второе и третье. На площади, кроме рёва моторов ничего не слышно, звуки тысячного сводного оркестра полностью исчезают. 5-6 секунд участники парада кроме рёва моторов ничего не слышат. Происходит самое страшное для участников парада, «потеря ноги». Между пролетающими эскадрильями образуется «звуковой просвет» в 3-4 секунды. И этого становится достаточно, чтобы услышать оркестр и понять, что все войска потеряли ногу и идут в «разнобой» под звук барабана, кто левой, а кто правой. В «коробках» начинается паника, участники шествия начинают наступать друг другу на ноги, начинают на ходу подстраиваться под бой барабана. В таком строю это можно сделать только единственным способом, слегка подпрыгнув, быстро сменить ногу в такт барабану. Я ходил направляющим третьей шеренги 1-го батальона, т. е. я шёл на виду всей почтеннейшей публики, на виду у всех гостевых трибун и мавзолея, на котором стояло всё Политбюро во главе со И.В.Сталиным. От направляющих колонн «коробочек» до гостевых трибун не более 10-12 метров. Между трибунами и нами стояли линейные, с флажками на СВТ, до них, вообще, было не больше 2,5 метров. И в этом пространстве, между колоннами марширующих и линейными, бегает военный комендант г. Москвы, генерал-лейтенант Синилов, за огромный рост которого, все военные Москвы звали его «полтора Ивана», и что есть мочи орёт во внутрь строя проходящих:

- Сынки, родненькие, что же вы делаете, ногу возьмите! Левой! Левой! Левой! Лево-о-ой, мать вашу…! Нас же всех от сюда, как декабристов, пешим строем в Сибирь отправят! Левой! Левой! Лево- о-ой, чёрт бы вас всех забрал!

И так продолжалось до тех пор, пока из-за Исторического музея не выскакивала, как из преисподней, следующая эскадрилья! Синилов в отчаянии махал рукой и, отходя от колонн, нещадно матерился, это хорошо было видно по его губам и мимике! Но из-за налетевшего грохота его никто не слышал, даже мы! И всё начиналось сначала! Так продолжалось всего 3-4 минуты, но половина парадных колонн были полностью дезорганизованы. Когда мы прошли мавзолей, я посмотрел на командную и знамённую группы и пришёл в ужас! Начальник училища, знамённая группа, и командир батальона бесформенной группой были фактически втиснуты в впереди идущую «коробочку». Это был кошмар, я сразу вспомнил слова Синилова о Сибири. Наконец весь этот кошмар закончился, и мы вышли на Васильевский спуск, почти бегом промчались мимо Василия Блаженного, свернули на Москворецкую набережную и побрели к ожидавшим нас машинам. Шли молча. По правилам парада, начальник, возглавляющий парадный расчёт, выходит из строя у подножия мавзолея и ждёт там «разбора полётов» со всеми остальными начальниками в конце парада. Все думали и шушукались об одном и том же, что будет с начальником училища и с училищем вообще, после этого позора.

Наконец добрались до училища. Нас, как всегда построили на плацу. За нами следом подъехал Бурмасов, вышел из машины и улыбается. Мы ничего не понимаем. Подошёл поближе к строю и дал команду перестроить парадный расчёт в «каре». Это делалось всегда, когда старший начальник хотел поговорить с курсантами доверительно. Бурмасов вошёл в центр «каре» и обратился к курсантам:

- Курсанты, подымите головы! Перестаньте хмуриться, всё обошлось, пронесло! Мы выглядели не самым худшем образом, но были случаи и похуже. В Академии БТ, начальник, знамённая группа и командная группа были вынуждены покинуть строй, чтобы их не смяли батальоны слушателей! В какой-то академии, начальник споткнулся и упал, его из строя вытаскивали ассистенты при знамени! На этом фоне мы выглядели почти прилично. Командующий при разборе намекнул, что товарищ Сталин ни войска, ни авиацию не обвинил, а всю вину отнёс на счёт организаторов этого новшества и, якобы, сказал:

- Поскольку организаторы парада мне всё это докладывали, и я это утвердил, то наказывать никого не будем, но учтём на будущее, авиацию с пешим строем не пускать! Остатки парадного расчёта, которые шли уже без авиации, прошли отлично. Я уверен, не будь авиации в начале парада, и остальные, прошли бы не хуже. Объявите это войскам, участвовавшим в параде, и успокойте их на этот счёт.

После такого заявления, настроение участников парада, и даже тех, кто там не был, стало радостным, в строю был слышан смех и шутки. Не сговариваясь, весь парадный расчёт, выстроенный на плацу училища, прокричал троекратное «УРА»! После роспуска и переодевания, состоялся праздничный обед.

И авиацию вообще сняли с участия в парадах на Красной площади. И только в этом, 2009 году, этот вариант опять попробовали, и вроде получилось совсем неплохо, потому, что пустили её с техникой, кто-то из старых военных, видимо, помнил май 1952 года.

На первом своём параде на Красной площади, в ноябре 1951 года, я в первый и последний раз видел, как принимала участие в параде кавалерия. Очень красиво и эффектно это прохождение. А оркестр играл им краковяк. Да, парады на Красной площади впечатляющее и торжественное зрелище, но сколько эмоционального и физического труда нужно вложить его участникам при его подготовке, знают только его участники. Закончим с парадами и вернёмся к повседневной жизни и учёбе курсантов.

Отвлекшись на участия в парадах, а сделал я это сознательно, чтобы к ним больше не возвращаться, я, наконец, должен поведать о самом знаменательном событии в моей и Аиденой жизни. После отличного завершения первого года обучения в училище, и имея на этот счёт, не менее отличные перспективы, мы с Аденькой пришли к обоюдному согласию пожениться. Но при этом, решили никого об этом событии не оповещать, даже своих родителей. Мы решили это сделать по прошествии некоторого времени, а потом рассказать обо всём, как о свершившемся факте. Я, как и положено, подал по команде рапорт, т.е. на имя командира взвода, Сухачёва. Тот знал, что у меня есть девушка и, что встречаемся мы с серьёзными намерениями. Сухачёв доложил Полыгину, а тот, в свою очёрёдь, комбату, «Таракану». За несколько дней до «Старого Нового Года», Полыгин вызвал меня в канцелярию роты и сказал, что мой рапорт находится в строевом отделе с визой начальника училища и, что я могу идти туда и получить справку-разрешение на заключение брака. Поскольку паспортов у нас не было, то для солдат и курсантов выдавали такие справки. Дали мне на женитьбу три дня отпуска. Мы с Аденькой прекрасно понимали, какие сразу возникнут осложнения, но решение наше было твёрдое. Я заехал к ней домой, Глафире Прокофьевне сказали, что пойдем погуляем, а сами пошли разыскивать ЗАГС. У нас не было определённой цели, мы от Каляевской пошли к центру города и решили, какой первый попадётся на пути, туда и зайдём. Так мы дошли до Пушкинской улицы (теперишней Б.Дмитровской) и начали спускаться к Театральной площади. В арке какого-то большого дома мы увидели вывеску с надписью «Бюро ЗАГС Свердловского района». Это был как раз район проживания Аденьки. На этой улице дома все дореволюционной постройки. Вошли под арку, открыли огромные двухстворчатые двери с тамбуром, вошли внутрь. Попали сразу в огромную комнату, не менее 50кв. метров площадью, у противоположной стены стоял очень большой старинный письменный стол, из-за столешницы которого виднелась маленькая головка очень милой доброжелательной старушки, видимо из «бывших». В помещении не было больше ни души. Она приветливо посмотрела на нас с доброй, немного иронической улыбкой, и спросила:

- Что желают молодые люди?

- Мы желаем расписаться?

- Вот так, сразу? Я не помню, чтобы Вы подавали предварительно заявление?

- Вы правы, мы действительно не подавали предварительного заявления, Дело в том, что, как Вы успели заметить, я человек военный, учусь в военном училище. Кроме этого занимаю должность помощника командира взвода и прибавьте к этому ещё и участие в парадах на Красной площади, с длительной, полуторамесячной тренировкой к каждому параду. Едва вот выпросил у начальства трое суток на женитьбу, когда уж тут подавать заранее заявления. Войдите пожалуйста в наше положение.

Аденька стоит и помалкивает, предоставив мне самому выкручиваться из этой ситуации. А я, прикидываясь «сиротой казанской», продолжаю давить на психику этой симпатичной старушки.

- Так Вы из тех «кремлёвских курсантов», которые ежегодно ходят на парадах на Красной площади?

- Совершенно верно, из Московского Краснознамённого пехотного училища им. Верховного Совета РСФСР.

Произнеся полное наименование училища я, кажется, полностью покорил бабулю. Она с пониманием глубоко вздохнула и произнесла:

- Сядьте, голубчик, ради Бога, у меня шея уже отламывается на вас смотреть. У вас в училище, что, все такие гренадёры.

- Практически да, ниже 1м. 75см. не берут.

- Вот и прекрасно, сейчас мы Ваш рост используем с пользой для дела. Вы видите, какие у нас потолки, около 5 метров, а часы висят почти у самого потолка и они уже двое суток стоят, а это не порядок. Завод у них двухнедельный, вот и приходится просить высоких молодых людей заводить их. Вы не откажетесь оказать эту маленькую услугу нашему учреждению?

- С большим удовольствием, у Вас есть лестница?

- Голубчик, откуда в нашем заведении лестница, это всё делается самым варварским способом. Вы двигаете мой стол к стене, где висят часы, на стол ставите стул, ну, а остальное зависит от вашего роста и бесстрашия.

Я сделал всё так, как сказала хозяйка ЗАГСа, часы пошли, она была в полном восторге и немедленно приступила к процедуре регистрации брака, уже не вспоминая о предварительном заявлении. Она нас от всей души поздравила и нажелала нам всяческих благ. А мы вышли из ЗАГСа взволнованные и счастливые. Это свершилось 13 января 1952 года! Мы чуть ли не хором воскликнули «Это надо срочно отметить! Наши семейные очаги исключались. Мы к этому времени уже хорошо изучили московские рестораны, в то время с этим проблем не было, тем более Аида работала, и денежки у не водились. Мы выбрали один из лучших ресторанов Москвы, «Асторию», на улице Горького. Время было дневное и народу было немного, и это нас устраивало. После нашего «свадебного пира» встал вопрос, где проводить первую брачную ночь. Каляевскаю исключалась категорически. Помимо тёщи и тестя, там обретался наш племянник Юра Ладогин 12 лет. Жизненного пространства ещё для двоих просто не было в физическом выражении. Оставался единственный вариант, ехать ко мне, объявлять о нашем новом качестве моей матушке, и, пользуясь её пристрастием ходить по гостям, попытаться спровадить её к какой-нибудь подружке с ночевой, она это иногда практиковала. Мы так всё и сделали, результат был положительный, но при этом нам пришлось выслушать целую тираду упрёков, всякого рода неудовольствий с причитаниями и всхлипываниями, но, в конце концов, всё разрешилось миром и согласием. Вот так началась наша урывочная полупоходная семейная жизнь, но мы выбрали её сами, и ни кого не винили в этом. Так незаметно прошло время до весны, между учёбой и домом. Наступила пора подготовки к параду. Теща с тестем купили телевизор КВН с линзой. И теперь они имели возможность смотреть трансляцию с Красной площади во время проведения парадов. А поскольку телевизионщики любили показывать крупные планы, а я ходил в третьей шеренге направляющим, то они утверждали, что иногда им удавалось видеть меня. Но мне казалось, что это просто их фантазия, поскольку при таких просмотрах присутствовали почти все соседи, то тёще очень хотелось, чтобы все видели её зятя на параде. В это время наше инкогнито было раскрыто, а из-за участия моего в парадах престиж мой в семье значительно вырос.

После майского парада у нас начиналась весенняя экзаменационная сессия, по кончании которой всё училище выезжало в летний лагерь для отработки задач, ребующих выхода в поле. И надо же быть такому, летние лагеря размещались под…Ковровым! В районе ж.д. станции Федулово. Туда выезжали все пехотные училища МВО: наше Московское, Рязанское, Шуйское и Арзамасское. Вот сколько училищ было только в МВО. В летних лагерях основными дисциплинами были: тактика, огневая подготовка, физическая подготовка, военная топография(отработка упражнений на местности), вождение различного вида транспорта, ну и конечно политическая подготовка. Учили нас очень основательно. К примеру, по огневой подготовке нас учили стрелять из всех систем стрелкового и артиллерийского вооружения, находившегося в то время в мотострелковом полку. То же самое происходило и с вождением различного рода техники: учили вождению от мотоцикла до среднего танка.

Экзамены за год обучения мы сдавали в лагерях и возвращались из лагерей из расчёта приступить к занятиям с 1-го сентября. Все экзамены за год обучения я сдал на «отлично» и стал кандидатом на выпуск с «первым разрядом». В то время в военных училищах, по примеру дореволюционных, золотых медалей не выдавали, а выпускников оценивали по «разрядам». При выпуске, в зависимости от успеваемости, выпускникам присваивался первый, второй или третий разряды.

После окончания 1-го курса меня вызвали в политотдел и после вступительной беседы предложили вступить в партию. Желания у меня не было никакого. Я перед посещением политотдела, встретился с Сухачёвым, кажется у него дома, за чашкой чая. Он мне объяснил, что вступать в партию всё равно придётся, потому, что офицер без партбилета не имеет никакой перспективы по службе. И посоветовал мне, не очень там демонстрировать свою кислую физиономию, могут не понять. Он же и дал мне первую рекомендацию. Вторую рекомендацию дал мне командир роты, Полыгин Александр Данилович. Так я стал кандидатом в члены ВКП(б). Кандидатская карточка у меня была ещё со старой аббревиатурой, а буквально через некоторое время, в этом же, 1952 году, партия была переименована в КПСС.

На личную жизнь жаловаться было грех. Почти все выходные, с после обеда субботы и до вечера воскресенья, а иногда, особенно на втором курсе, до утра понедельника я проводил в Москве, дома и с Аденькой. Если выпадали занятые, по служебным делам, выходные, то Аденька навещала меня в училище. Раза два, она приезжала вместе с мамой. Один из таких приездов был запечатлён на фото. Учёба в училище не была для меня обременительной, сказывался солидный «фундамент» техникума.

Приближался 1953 год, год моего завершения учёбы в училище. К этому времени у меня сменился командир взвода, к моему сожалению. Юра Сухачёв ушёл во второй батальон на роту. Я, конечно, был рад его повышению, но расстоваться было жаль. Пришёл новый молодой лейтенант, в прошлом году окончивший наше училище по первому разряду и сам попросившийся оставить его в училище. По возрасту, он был на год моложе меня, звали Слава Стологоров, мой тёзка. Но самое интересное выяснилось позже, когда он увидел нас вместе с Аидой около училища. Оказалось, что они знакомы, как соседи по проживанию. Он был тоже москвич и жил на Каляевской в доме под тем же номером 33, но в другом корпусе и двор у них, фактически, был общий. А к ноябрьскому параду мне присвоили звание старшего сержанта. На ноябрьском параде, когда мы стояли на своём месте в общем построении парадного расчёта во время исполнения фанфаристами сигнала «Слушайте все!», перед командой на движение торжественным маршем, образуется пауза минуты полторы. И в это время, откуда-то выскочил фоторепортёр, как «чёрт из табакерки», подскочил ко мне, благо я крайний в ряду стоял, и, представившись фоторепортёром журнала «Огонёк», начал меня фотографировать крупным планом. Во время этого занятия он постоянно обращался ко мне с просьбами в отношении ракурса моей головы, и что этот снимок пойдёт в ближайший номер на обложку журнала. Я в то время не придал этому серьёзного значения, откровенно говоря, не очень доверяя болтавне репортёра.

Вернувшись в училище после парада, и занявшись своими обычными делами: переодеванием, проверкой порядка в курсантских шкафах, оформление увольнительных на выходные. Занявшись передачей управления взводом одному из командиров отделений, чаще всего им был Иван Нечаев, не большой охотник шататься по Москве, я напрочь забыл случай с репортёром на параде. А после праздников по училищу поползли слухи, что портрет помкомвзвода миномётчиков по всей Москве в киосках в журнале «Огонёк». Пока я собирал информацию и выяснял что к чему, наступил выходной. Приехав в Москву кинулся по окрестным киоскам, но везде получал один и тот же ответ: «недавно кончились». Съездить в редакцию не догадался, да и занят я был совсем не этим. В настоящее время есть возможность найти этот журнал в «Ленинке», но пока недосуг.

Для меня лично, кроме парадов на Красной площади, прибавилась ещё одна «шабашка». В то время все торжественные заседания, посвящённые годовщине Октября и Дню 1-ое Мая, проходили в Большом театре. На сцене размещался праздничный Президиум, а в зале приглашённые гости. В глубине сцены был оборудован подиум для знамёнщиков и караульных при каждом знамени. А знамён было не мало. Помимо Государственного флага, выносили знамёна всех Видов и родов войск, и получалось не менее десятка. Между знамёнщиками стояли часовые с винтовками, такими же с какими мы ходили на парад. Так вот, в качестве часовых стояли солдаты из роты Почётного караула Московского гарнизона, которая, в современных условиях, трансформировалась в Президентский полк охраны. Поскольку эта рота была постоянно «нарасхват» из-за большого количества приезжающих на праздники именитых гостей, и для них нужно было выстраивать Почётный караул, то нехватку на эти мероприятия покрывали за счёт курсантов нашего училища. В число таких «счастливчиков» попал и я. Мне пришлось участвовать в этих мероприятиях дважды: в мае и ноябре 1952 года. Поскольку все эти мероприятия проводились не в сами праздники, а накануне, то я успевал побывать и там и тут, прямо, как Фигаро. Стоять под прожекторами на высоченном подиуме на виду всего многотысячного зала, я должен сказать, удовольствие весьма сомнительное. Зато видишь на расстояние 10 метров всех членов Политбюро со Сталиным вместе, правда, в основном, со стороны спины. Но некоторым ребятам это нравилось. Ширина подиума была рассчитана таким образом, что смена, меняющая, стоящую на подиуме, спокойно проходила у них за спинами. Вся смена менялась одновременно, по команде полковника КГБ, по определённому сигналу и смена проходила почти незаметно для зрителей зала, всё рассчитано было по секундам. Продолжительность смены, 15 минут, которые казались вечностью. Было условлено, если, вдруг, кто-то почувствует себя плохо или неуверенно, то смену меняли немедленно. Все мы, стоящие на подиуме, держали в правых руках знамя или винтовку и могли незаметно для зрителей пошевелить мизинцем правой руки, это и было сигналом к экстренной замене всей смены. Поэтому и выходили мы на подиум с правой кулисы. А само стояние в составе смены было похоже на стояние на раскалённой сковороде! В это время обязательно зачешется нос или ухо. «Закон подлости» действовал чётко, как земное тяготение!

Помимо занятий, командования взводом, несения внутренней службы, парадов и этих «дурацких» стояний в Большом театре, я ещё успевал заниматься и личными делами. Второй год обучения был самым богатым на неординарные события, как в стране, так и в моей личной жизни. Опишу только самые главные и по порядку следования. Всё остальное рутина и внимания не заслуживает. Я стараюсь изо всех сил написать интересный и содержательный текст, но не совсем в этом уверен.

Дата добавления: 2015-08-18