Википедия-свободная энциклопедия.

«Пленные были собраны на московском ипподроме и стадионе «Динамо. К 11 часам утра 17 июля их разделили на две группы и построили в соответствии со званием по 600 человек (20 человек по фронту). Руководил прохождением колонн командующий войсками МВО генерал-полковник П. А. Артемьев. Первая группа (42 000 чел.) прошла за 2 часа 25 минут по Ленинградскому шоссе и улице Горького (ныне Тверской) к площади Маяковского, затем по часовой стрелке по Садовому кольцу до Курского вокзала. Среди этой группы были 1227 пленных с офицерскими и генеральскими званиями, в том числе 19 генералов, шедших в оставленных им орденах и форме, 6 полковников и подполковников. Вторая группа (15 000 чел.) прошла по Садовому кольцу против часовой стрелки, начиная от площади Маяковского, за 4 часа 20 минут дойдя до станции Канатчиково Окружной железной дороги. Колонны сопровождали всадники с обнаженными шашками и конвоиры с винтовками наперевес. За пленными следовали поливальные машины, символически смывая грязь с асфальта. Парад закончился к семи часам вечера, когда все пленные разместились по вагонам и были отправлены в места заключения. Четырём пленным была оказана медицинская помощь».

Сергей Липатов, Валерий Яременко. «Марш через Москву»

«Всего Сталин приказал в первые недели июля 1944 года доставить в Москву 55 тысяч пленных немецких солдат исключительно из группы армий "Центр". Из товарных вагонов, едва держась на ногах, выходили люди, не евшие несколько дней. Жажду они пытались утолить только каплями дождя, висевшими на колючей проволоке, натянутой на вагонных люках. При выгрузке пленных в очередной раз обыскивали и отбирали все более-менее ценное. На некоторых остались только рубашка и брюки. Снимали сапоги. Вместо них бросали немцам старые автомобильные покрышки. Те вырезали из них подошвы и привязывали к ногам телефонным кабелем. Основная часть немецких военнопленных была собрана на широком поле московского ипподрома на Беговой. Пожарные привезли воду. Ее было достаточно, чтобы утолить жажду, но для умывания ее не хватало. Многие солдаты страдали от поноса. Одежда была неописуемо грязной. Москва салютовала в честь очередной победы - освобождения Гродно и Вильнюса. Весь Кремль был в иллюминации. Вечером 16 июля 1944 года немцам раздали усиленный паек - кашу и хлеб с салом. Пленных надо было привести хоть в какую-то форму перед предстоящим маршем. Утром 17 июля над Москвой взошло красное припекающее солнце. На небе не было ни облачка. Русские солдаты забегали по ипподрому: "Давай, давай!" Пленные поднимались с трудом. Новый приказ: "Строиться в шеренги по восемнадцать человек!" Издалека доносилась мелодия русского марша, который исполнял оркестр Красной Армии. Пленные строились в "коробки" по 600 человек, тщательно поделенные на офицеров и солдат. Шествие началось. Ворота ипподрома открылись. Перед глазами военнопленных лежала улица Горького длиной в несколько километров и шириной почти 70 метров. Улица была заполнена людьми. Они стояли плотными рядами, это были в основном дети и много пожилых женщин. Перед ними в три шеренги стояли солдаты-гвардейцы Красной Армии с винтовками, к которым были примкнуты штыки. Перед воротами ждали кавалеристы. На саблях, которые они держали наголо у плеча, блестело солнце. Позади них ждали солдаты на мотоциклах с колясками. В колясках сидели пулеметчики, державшие немецких солдат на прицеле. Последовали команды. Первая колонна пришла в движение, но вскоре остановилась. Из прилегающей улицы красноармейцы вывели в голову колонны главный номер программы - немецких генералов, попавших в советские руки при разгроме группы армий "Центр". Их не ограбили - они были одеты в свою форму, с орденами и знаками отличия: значками за ранения, Железными крестами, Рыцарскими крестами, Немецкими крестами в золоте. Получался довольно изощренный спектакль: генералы, при полном параде, впереди своих оборванных, загаженных солдат. При разгроме группы армий "Центр" из 47 немецких генералов десять были убиты на полях сражений, двадцать один взят в плен. Среди них находились два командира корпусов, начальник инженерной службы, комендант района обороны и семнадцать командиров дивизий. Последовала команда "Марш!" и, по рассказам очевидцев, "необозримая колонна потекла с ипподрома на праздничную улицу". Более 90 маршевых групп. От головы до хвоста колонны более трех километров: символ полностью разгромленной армии. Пленные шли вниз по улице, грязные, завшивленные, оборванные. Многие не могли умыться в течение многих дней, небритые. Но худшим было то, что обильный ужин, который накануне вечером был дан пленным, у многих вызвал сильный понос. Подгоняемые вперед русской охраной, они справляли нужду на ходу то прямо на асфальт, то в заранее приготовленные консервные банки. При этом конвоиры, показывая жестами на загаженных, страдающих недержанием пленных, громко кричали по-немецки: "У германцев нет культуры", что было понятно русским без перевода. Нередко солдаты оцепления применяли силу или угрозу силой при попытке некоторых горячих женщин наброситься с кулаками на участников марша. Позже стало известно, что у солдат Красной Армии был строгий приказ не допускать актов насилия по отношению к немцам. Сталин не хотел завершать триумфальное шествие хотя бы одним актом насилия с фатальным исходом. Шесть часов продолжалось унизительное представление. Затем поблизости от Кремля колонна была расформирована. Пленных повели к разным вокзалам Москвы. Там уже под парами стояли эшелоны, которые сразу начали развозить военнопленных по различным лагерям на просторах СССР (всего таких было 65). Улицу Горького заполонили уборочные и пожарные машины, которые спешно смывали с асфальта "фашистское г…».

На фото, немцы на улице Горького и на Садовом кольце. Без нашего участия это мероприятие, конечно, не обошлось, мы с самого утра помчались на улицу Горького. Оба тротуара по всей улице были сплошь заполнены народом. Было такое впечатление, что здесь собралась вся Москва. Люди были самые разные. И молодые и старики, и рабочие и интеллигенция, и дети с родителями, и такие подростки, как мы. Мы пробрались по своей стороне к самому оцеплению, выслушав по дороге самые нелестные замечания в свой адрес. Пришлось смириться со всеми эпитетами, которыми нас награждали пока мы пробирались в «первые ряды партера». Взоры всех присутствующих были направлены в одну сторону, на, медленно шагавших, измученных людей в чужой военной форме. На лицах зрителей можно было прочитать все возможные эмоции человеческой души. И испуганное удивление, и непримиримую ненависть, и суровую печаль, и абсолютное равнодушие, и глубокую скорбь, и, вроде бы не уместное в данной ситуации, сострадание. Уже в более зрелом возрасте, вспоминая эту безрадостную картину человеческого горя, я пришёл к выводу, что на всех, виденных мною лицах, были отражены чувства и мысли, которые владели этими людьми, вспоминающими каждый своё и всё пережитое за прошедшие годы войны. А тогда, в 44-м, мы поднялись по улице Горького до площади, где сейчас стоит памятник Юрию Долгорукому, увидели конец колонны и, шедшие вслед за ней, поливальные машины.

Как и полагается в таком возрасте, обсудив пару дней всё увиденное, мы с лёгким сердцем занялись своими делами. Спортшколу из семерых человек нашей компании посещало только пятеро. Славке Буторову было не до спорта, его мамочка, чуть ли не каждый год, рожала по сестричке, а поскольку в свободное от этого занятия она пела и плясала в клубе «Москвашвея», то в няньках постоянно был Славка. Генка Резников походил с месяц и понял, что это занятие не для него. Зимой мы занимались в своей школе на 4-ом этаже, в спортзале. Мы все, кроме Вальки Волнова, занимались в секции лёгкой атлетики, а Валька, в гимнастической. Летом все тренировки проводились на стадионе Ждановского Парка Культуры и Отдыха (ЖПКиО). В нашей, лёгкоатлетической секции были и девчонки, примерно половина на половину, почти все были моложе нас на год. Одна только была старше нас на два года, и работало уже по 1-му разряду, на короткие дистанции: 100, 200 и 400 метров. На нас смотрела, как на мелочь пузатую.

Начиная с лета 1944 года, я опять начал всерьёз подумывать о Мухино. Было написано письмо, благо, что просить мне о этом уже никого не было нужды. Через какое-то время получили ответ, не очень радостный. Уходя, немецкие карательные отряды пожгли все деревни в округе, а много молодёжи угнали в Германию. Попал в эту переделку и мой деревенский друг, Женя Злобин, мой наставник и покровитель во всё время моего пребывания в Мухине в довоенное время. В Мухине жили почти все в землянках, с едой было неважно, немцы и скотинку всю извели, дошло дело до лебеды и сосновой коры. Спасала только рыба, да и то если повезёт, мужиков и взрослых ребят не осталось, а из баб какие рыбаки. Огороды кое-как засадили, ждут, не дождутся нового урожая. Отстроиться думают не ранее, как через два года. Слова Господу, что сами все живы и здоровы. Так, что, Славик, потерпи. Что же делать, очень конечно жаль, но терпеть придётся.

А в Москве всё шло, как говорится, своим чередом. Школа, спортшкола, посещение катка ЖПКиО, одноимённого кинотеатра при парке. Ранней весной 1945 года все разговоры «вертелись» вокруг темы о скором окончании войны. Люди, не смотря на трудности жизни, заметно повеселели, разговаривать стали громче и оживлённей. Дорога до школы проходила мимо Валькиного дома. Я заходил за ним, и мы вместе шли в школу. Идти можно было по улице или через рынок, через рынок было ближе и интересней. По этой причине мы часто опаздывали на занятия. На рынке появилось очень много военных-инвалидов, основным их занятием была торговля папиросами по- штучно. Московские рынки в военное время представляли весьма колоритное зрелище. Чего здесь только не было! Подавляющее большинство населения города одевалось только с рынка. Там продавались все виды одежды, от женских комбинаций и чулок до зимних пальто и валенок. Там же можно было купить кухонный стол, табыретки, печьки-буржуйки, патефонные и швейные иглы, грампластинки, меховые воротники на любой вкус, любой инструмент, школьные тетради, карандаши, ручки и многое, многое другое. По теперешней терминологии это были «гипермаркеты», первые «гипермаркеты» в нашей стране. Но на этих рынках промышляло большое количество всякого рода мошенников и просто карманников. Первые «лохотроны» появились именно в военное время. Самые знаменитые это «три напёрстка» и «три листика» или, по-другому, «три карты». На этих «играх», как правило «горели» крестьяне, привозившие на рынки свою приусадебную продукцию. Не было дня, чтобы из какого-нибудь угла рынка, не раздавалась или несусветная мужицкая брань, или бабий рёв. Проигрывались в пух прах и те и другие. В то время это заменяло игровые автоматы современности. Милиция боролась с этим злом с таким же успехом, как и сейчас. То есть с нулевым.

Наконец наступил долгожданный май, май Великой Победы!

14. Победа! Послевоенная Москва 1945 – 1946 годы

Наконец-то настал этот долгожданный день, день Величайшего Праздника, которого все советские люди ждали с замиранием сердца. Без сомнения, почти все москвичи и приезжие были на улицах и площадях Москвы. Всё это зрелище и состояние людей описать не возможно, да это, наверное, и не нужно. На эту тему написано очень много и в разных жанрах, повторяться нет смысла. Мы все семеро, вечером 9-го мая, прихватив каких-то девчонок их спортшколы, почти бегом кинулись в центр города, с целью попасть на Красную площадь. На протяжении всей дороги до центра, мы наблюдали неописуемую радость людей, смех и слёзы радости, а у некоторых от понесённых утрат во время войны. Попадавшихся по дороге военных, подхватывали на руки и, высоко подбрасывая вверх, кричали «УРА!!!» и «ДА ЗДРАВСТВУЕТ ПОБЕДА». Прохожие обнимались, целовались и поздравляли друг друга с Великой Победой. Я много видел во время войны салютов в ознаменование различных побед на фронтах войны, но такого салюта я не видел, ни до, ни после. Всё небо было пронизано лучами прожекторов, тех самых, которые в начале войны ловили в свои перекрестья немецкие самолёты. А теперь в их перекрестьях находились портреты Сталина, Знамя Победы, герб СССР, портреты Ленина и Жукова и что-то ещё, не помню. А всё остальное пространство тёмного неба было буквально залито огнями фейерверка, всё небо светилось разными цветами. Мало этого, в небе пролетали самолёты с установленными на них портретами членов правительства и знамёнами, а от самих самолётов постоянно отделялись разноцветные ракеты. На Красной площади творилось вообще, что-то невообразимое. Кругом слышался не умолкающий смех, играли трофейные аккордеоны, звучали песни военных лет. «Катюша», «Три танкиста», «Тёмная ночь», «Синий платочек» и многие другие.

Сидя сейчас за компьютером и набирая этот текст, я невесело думаю, неужели нашему народу обязательно нужна война, чтобы опять, победив в ней, стать счастливым? Только вот, в отношении победы, у меня возникают серьёзные сомнения. Да и кто пойдёт защищать родину чубайсов, ходарковских, патаниных, жириновских, зюгановых, гайдаров и проч. И вообще, самое главное, КТО пойдёт на защиту Родины? Если, сейчас в армию идут только те, кто не смог «отмазаться», а проще говоря, откупиться. Страна доведена до полного омерзения. Страна политических авантюристов, бездарей, ловкачей, казнокрадов, просто бандитов и воров в законе и без оного, развращённой до цинизма, так называемой, «интеллегенции». Страна наркоманов, проституток и алкоголиков. Страна, в которой не любят детей и ненавидят стариков. Страна, в которой уничтожается её единственная опора и защита, Вооружённые Силы. Народ, который всё это терпит, когда-нибудь очень дорого за это заплатит! Никому не приходит в голову, что мы являемся свидетелями вырождения одного из самых, когда-то, пассионарных этносов Европы, славянского этноса. От славян Западной и Восточной Европы практически ничего не осталось. Теперь дошла очередь до русичей. А ведь они, русичи, являются главными носителями православной культуры. Сейчас, идя по Москве невозможно понять, в каком городе ты находишься, в Баку, Ереване или в каком-то другом не менее экзотическом месте. Интересно узнать на этот счёт мнение иерархов РПЦ. Или они, может быть, надеются, в последствие, плавно и безболезненно побрататься с сынами Аллаха или Яхве? Кстати сказать, это мысль не моя, она впервые пришла Пророку Мухаммеду, когда он создавал свой халифат. Это не утверждение, а только предположение, основанное на информации предлагаемой российскому обывателю по всем телевизионным каналам с постоянством и упорством, достойным лучшего применения. Впрочем, В.В.Путин, ещё в своё первое президентство открыто заявил по телевидению, «что, да, к сожалению, мы построили криминальное государство».

Да простит меня читатель за моё занудство, иначе не могу. Правда, некоторые доброхоты настоятельно советуют жить только положительными эмоциями, думать только о хорошем и, вообще, походить на деревенского дурачка, были такие в стародавние времена, или, как их ещё называли в народе, «блаженных». Вот тогда жизнь станет прекрасной. И тогда, по этой методике, у тебя ни один мускул не дрогнет на лице, когда ты, вдруг, по «ящику» услышишь, что, в очередной раз какая-то мать выбросила новорождённого в мусоропровод или выгребную яму, или в твоей стране систематически сжигают заживо стариков в домах престарелых, или какие-то родители до полусмерти избили своего 3-4-х летнего сына или дочку, или серийного насильника детей досрочно выпустили из мест заключения за примерное поведение и ещё очень много, много подобного от чего у тебя, самим собой любимого, может испортиться твой эгрегор. А самое лучшее, ящик вообще не смотреть, если, действительно хотите сохранить своё душевное здоровье.

Ладно, заканчиваем с этой «лирикой», а то действительно что-нибудь испортится. Скорее всего настроение. А этого не хотелось бы.

Итак, закончилась одна из самых кровопролитных войн в истории человечества. Ну, а моё «человечество» в лице моих товарищей по спортивным занятиям, добросовестно проливает пот на тренировках на стадионе ЖПКиО, чтобы на предстоящих районных соревнованиях выступить достойно и не подвести нашего любимого мучителя, Фёдора. Я неожиданно начал прыгать с шестом.

А случилось это действительно совсем неожиданно. Главной нашей «штаб-квартирой» для сбора по вечерам и в другое свободное от тренировок и школы время, стал Вальки Волнова складской двор. Там нам было очень уютно, и самое главное, никто не мешал. Тем более мы все, как-то сразу, обзавелись подружками. В основном это были девчонки, из нашей же спортсшколы. Таким образом, нас теперь было 14 человек, и Валькин, изолированный от улицы, двор, как нельзя лучше подходил для наших, как теперь говорят, тусовок. Естественно, и у вашего покорного слуги, тоже была подружка, Люська Щёголева (моя первая любовь), из рабочей слободы у Рогожской заставы. На фото: я, собственной персоной, Люся Щёголева и Валька Волнов (1945 г.) Как-то собрались мы у Вальки и кому-то «взбрендило» в голову попрыгать в высоту через верёвку, натянутую между двух кольев. А кольев этих там было полно, разной длины. Попрыгали мы, как положено, в высоту, и победителем оказался Колька Печикин. Потом, я пошёл к куче кольев и выбрал кол метров 3-х длиной, и Колькину высоту преодолел играючи. Всех это новшество заинтересовало. Началось новое соревнование по прыжкам с шестом. Я оказался самым ловким и взял высоту 2,5 метра. У нас появилась новая забава, а для меня это вылилось в новый вид спорта. Через некоторое время, на очередной тренировке, Фёдор заявил, что на очередных районных соревнованиях включается новый вид, прыжки с шестом. Ребята все прыснули со смеху. Фёдор внимательно посмотрел на нас и спросил:

- Ребята, а чего, я, собственно, смешного сказал?

-Да, нет, Фёдор Трофимович, мы ничего, так у нас уже есть шестовик?

- И кто же, позвольте поинтересоваться, предвосхитил события?

- Славка Кареев, он уже с деревянным колом 2,5 метра прыгает!

- Лихо, но до Озолина-то далеко, он, по-моему, 3,80 берёт.

- Ну, так не с колом же?

- Вестимо, с бамбуком.

- А у нас-то нет!

- Обещали на днях привезти, так что Вячеслав, готовься, через три недели соревнования.

- Ни фи…, я хотел сказать, что время маловато осталось!

- А ты ребят попроси, они помогут, ведь вы одна команда.

- Поможем, Фёдор Трофимович, мы его так натренируем, он у нас, как обезьяна по шесту лазать будет!

- Ну, ладно, посмотрим, что из него выйдет.

Так, неожиданно, не только для меня, но и для всех ребят, я стал шестовиком. С этого момента начались мои мучения на пути к спортивному «олимпу». Первый шест, а прыгали тогда с бамбуковыми шестами, при первой же попытке перейти через планку, установленную на, смехотворной по теперешним временам, высоте, 2,7 метра, сломался подо мной, расщепясь на рейки, как китайский фонарик. Видимо, у него была скрытая трещина в самом центре. Это сейчас прыгают на метровый поролон, а тогда мы прыгали в смесь песка с опилками. Не трудно представить, как выглядит приземление в эту смесь с высоты почти в 3 метра, на спину. Привезли другой шест, в отличие от первого, толстый и тяжеленный, как телеграфный столб. У меня даже не хватало хвата руки, чтобы взять его как положено, а при разбеге он от тяжести падал на дорожку раньше времени. После всех этих передряг, Фёдор до такой степени рассвирепел, что мы никогда не видели его таким. Наконец, за полторы недели до соревнований привезли третий по счёту шест, удобный по хвату, не тяжёлый, но слегка зеленоватый. Гнулся, как масайский лук и хорошо выбрасывал меня над планкой. На районных соревнованиях я занял 1-е место при 3-х участниках. Дело в том, что прыжки с шестом тогда только начинали принимать массовый характер, и спортсменов этого вида были единицы. Я не ставил перед собой задачу стать профессиональным спортсменом, да и не в моде было это в то время, просто мы все любили спорт и занимались для своего здоровья. По совету Фёдора я начал пробовать себя в десятиборье. К этому времени, после очередных отборочных районных соревнований, некоторых из нас перевели в районную спортшколу. И зимой мы уже ходили на тренеровки вдругую школы, ещё дореволюционной постройки, в Товарищеском переулке, почти рядом с Таганкой. А летние тренировки, по прежнему, проходили на стадионе ЖПКиО. Фёдор продолжал работу с нами, но у нас появился ещё и старший тренер. На фото: второй слева – Борис Соцков; третий слева – Коля Печикин; четвёртый слева – автор этих строк; последний в шеренге – Сашка Ларин, один из лучших спринтеров Москвы. Остальных, к сожалению не помню. Девчонки из нашей школьной спортшколы в районную, не попали. Но наши вечерние посиделки во дворе Валки Волнова продолжались.

Наступил 1946 год, год завершения моего школьного образования. Продолжать учёбу в школе я не мог по двум причинам. Первая, и, наверное, самая главная, у меня не было никакого желания к продолжению учёбы в школе. Моя классный руководитель сделала всё от неё зависящее, чтобы привить мне устойчивое отвращение и к школьным занятиям и к школьным учителям. Немалую лепту в этот процесс внесла преподаватель французского, фамилию я её не помню, но очень хорошо помню её прозвище, данное ей, единодушно, всем классом, «ле ра», что по-французски означает «крыса». В выпускном аттестате по её предмету у меня красовалась «2». Зато по Конституции СССР и по пению у меня была «5». Поведение «4», всё остальное «3». Я полагаю, вполне нормальный ребёнок.

Решение о моей дальнейшей судьбе пришло совершенно неожиданно, и, с совершенно неожиданной стороны, как, и, впрочем, все мои последующие повороты судьбы. При таком раскладе, мне бы стать зокоснелым фаталистом, но этого не случилось, а моим девизом по жизни стало выражение «что, ни делается, всё к лучшему», что было равноценно таким суждениям, как, «Промысел Божий» и «Так Провидению было угодно». На первый взгляд, это тоже отдаёт некоторым фатализмом, но если вдуматься, то можно уловить существенную разницу. На мой взгляд, фатализм, это чувство полной обречённости и отказа от всякой личной инициативы и от попыток повлиять на ход событий, могущих каким-то образом повлиять на твою судьбу. А альтернативная позиция, вроде «Промысла Божьего», позволяет не забывать и о том, что Господь помогает тем своим «подопечным», которые и сами прилагают определённые усилия для повышения своего жизненного статуса.

Не смотря на свою загруженность и школой и спортивными занятиями, я постоянно поддерживал контакт со Славой Буторовым, часто бывая у них дома, к которому он был привязан своими малолетними сёстрами. Он продолжал учёбу уже в десятилетке и был круглым отличником. В отличие от меня, он очень много читал, и был большим умницей, и я ему до сего дня благодарен за то, что он привил мне любовь к книге. Мы часто с ним совершали целые экспедиции по книжным магазинам Москвы и, как правило, без книг не возвращались. В этом же доме, на втором этаже жила Мария Васильевна Чечулина, и она очень часто видела нас вместе. Она с большой теплотой и симпатией относилась к семье Буторовых и особенно к Славке. Видя нас постоянно вместе и зная, что мы большие друзья ещё с довоенных времён, часть этой симпатии перешла и на мою персону. Как-то встретив нас во дворе у Славки, она подошла к нам начала нас расспрашивать о нашем житье-бытье. Потом, обращаясь ко мне, спросила:

- Я слышала, что ты окончил 7 классов и больше не хочешь продолжать учиться в школе?

- Да, мы с мамой так решили, что ей тяжело будет меня учить до 10-го класса и мне пора приобретать специальность.

- Ну, и что же ты решил, ведь с семилеткой можно поступить только в техникум?

- Я ещё не знаю.

- А какой у тебя аттестат, оценки какие?

У меня неприятно засосало под ложечкой и краска стала заливать лицо. Я опустил глаза, и начал носком ботинка ковырять землю. Мария Васильевна улыбнулась и спросила:

- Неужели французский такой трудный?

Господи! Откуда она всё знает, какая зараза ей всё рассказала? Я посмотрел на Славку.

- Ты напрасно подозреваешь своего друга, он здесь не причём, я ведь тоже педагог и знаю, что происходит в окрестных школах. Я работаю завучем одного из Московских техникумов. Осенью этого года мы открываем на 1-м часовом заводе филиал этого техникума. Принимать будем в основном вернувшихся фронтовиков, приёмные экзамены будут весьма мягкими, практически символическими. Если ты согласен, я могу тебе посодействовать по-соседски, поступишь без проблем.

- Мария Васильевна, большое спасибо! А можно мне с мамой поговорить?

- Конечно, это весьма похвально, но долго не тяни, если решите поступать ко мне, документы все мне передашь, Ты знаешь, где я живу, я вечером всегда дома.

- Спасибо большое, мы, наверное, сегодня вечером всё и решим!

В это время у нас жил дядя Альфред, вернувшийся после истекшего срока ссылки на Колыме. Я передал им с мамой весь разговор с Марией Васильевной. Мама очень обрадовалась возможности пристроить своё непутёвое чадо к серьёзному занятию с перспективой получить хорошую специальность. Почему-то мы все решили, что я стану часовщиком. У не во время родившегося человека, всегда возникают проблемы при поступлении на учёбу. Начало занятий в техникуме с 1-го сентября, а родиться меня угораздило 15-го сентября. Паспорт я мог получить не раньше конца сентября. Когда я принёс Чечулиной документы и рассказал о дне рождения, она меня успокоила, и сказала, что всё устроит, не пропадать же целому году зря. Через неделю или две, она опять встретила нас со Славкой у них во дворе и сказала, что всё в порядке, можешь считать себя студентом Московского машиностроительного техникума. Назвала день в конце августа, когда состоится организационное собрание, где нас определят по профильным группам и вручат студенческие билеты. И самое для меня радостное известие, что экзамены мне сдавать не надо, весь этот поток зачислят без экзаменов, благодаря фронтовикам! Ура! Я студент, слово не совсем привычное, но я предчувствовал, что моя жизнь с этого момента как-то изменится. Мио товарищи по спортшколе избрали разные пути в получении образования. В десятилетку перешли только Валька Волнов и Генка Резников, а остальные тоже выбрали разные техникумы после завершения семилетки. Валька в последствие закончил журфак МГУ и работал в ТАСС. Славка Буторов закончил только 9-ть классов и поступил на курсы геодезии и потом до конца своих дней пропадал в экспедициях по картографированию. Там потерял здоровьё и умер в 30 лет. Ушёл мой лучший и искренний друг, другого такого у меня уже не было. Вечная ему Память! Ну, а что же происходит в моём воре. А не чего хорошего там не происходит. За время войны все мои товарищи по грам выросли и приобщились к воровству, кто-то уже сидел, а кто-то ждал своей череди. Через несколько лет, уже окончив военное училище, я узнал, что пересидел, рактически весь двор. Вот из какой пропасти вынесла меня судьба, когда я случайно овстречал Славку с будущими моими товарищами по спорту! Вот это, наверное, и ть Промысел Божий. В средине июля, мама с дядей Альфредом уехали на его одину, в Ригу. Там у него жили сестра Вильма и брат арл. Я из рассказов дяди Альфреда знал, что тётя ильма в Риге работает в газетном киоске на мосту ерез канал, практически в самом центре города. роме той информации у меня была её открытка на атышском языке, но с адресом, написанным по-усски. Я это рассказываю к тому, что, с раннего етства, имел склонность к всякого рода риключениям с элементами авантюризма. оскольку, ставшись в Москве, сам себе голова, и раскинув умом-палатой», я не придумал ничего другого, как смотаться» вслед за своей родительницей в Ригу. ыл онец июля 1946 года, через месяц мне приступать к анятиям в техникуме, а мне приходит в голову такая альная идея. Я не совсем уверенно представлял, где та Рига находится. Знал только, что эти республики перед самой войной присоединили к СССР, а в Московских магазинах появились рижские конфеты, не овсем вкусные, и, что есть рижский хлеб, очень вкусный. На этом мои познания о Риге заканчивались. Но это не помешало мне сообразить, что в Ригу надо ехать с Рижского вокзала. Когда бабка узнала, что я хочу ехать в Ригу вслед за матерью, она разразилась таким монологом, что его лучше не воспроизводить, даже приблизительно. Лейтмотивом её страстного выступления была мысль, о полном моём идиотизме. Собрав свой фибровый тренировочный чемоданчик, полный радужных надежд, и в предвкушении

самых невероятных приключений, я отправился на Рижский вокзал. Я испытывал, по-видимому, такие же ощущения, как и Генри Мортон Стенли, который в 1871 году впервые отправлялся в Центральную Африку на поиски Давида Ливингстона. В такую авантюру я пускался впервые. Подробности пути опуская вследствие полного отсутствия впечатлений. Но, по прибытии рано утром в Ригу, впечатления обвалились на меня буквально водопадом. Первое, что я увидел на привокзальной площади (стр.80), это огромное количество извозчиков на козлах великолепных колясок разного фасона и запряжённых прекрасными рысаками! В глаза бросилась непривычная чистота и ухоженность, прилегающей к вокзалу, части города. Я буквально был поражён всем увиденным. Закончив созерцание нового для меня мира, я почувствовал, что страшно голоден. По рассказам дяди Альфреда, я знал, что рядом с вокзалом находится знаменитый рижский рынок, размещавшейся в трёх огромных, похожих на авиационные ангары, зданиях. Я подошёл к ближайшему извозчику и спросил, где находится рынок. Он посмотрел на меня, как на привидение, что-то пробурчал на латышском и ткнул пальцем в правую сторону от вокзала. Мне показалось, что он меня обругал, а пальцем ткнул, чтобы от меня отвязаться. Но направление оказалось правильным, и я скоро увидел эти впечатляющие три огромных полуцилиндра серого цвета. Я вошёл в первый попавшийся. Он оказался фруктово-овощным. От увиденного мною, у меня закружилась голова. То ли с голодухи, то ли от, невиданного до селе, изобилия. Прилавки, буквально ломились от всевозможных фруктов и овощей, мне показалось, что торговый павильон по размеру был не менее половины Красной площади. Господи! А в Москве в это же самое время почти голодуха. Я шёл вдоль ряда с овощами и боялся захлебнуться собственной слюной, я постоянно сглатывал, как павловская собака на эксперименте. Наконец я набрался смелости и подошёл к тётке, торгующей крупными помидорами и огурцами, в том числе и малосольными. Я спросил, сколько стоит самый большой помидор и малосольный огурец, самая моя любимая еда. Тётка ошалело посмотрела на меня и, закрыв руками и грудью всю свою снедь, прошипела, «ne saprot!». Прошу извинить, как в действительности на латышском это выглядит не знаю. Потом мне объяснили, что таким образом они отказывают в продаже товара русским, а слово это означает «не понимаю!». И ещё у кого-то поворачивается язык обвинять И.В.Сталина в репрессиях! Он величайший гуманист, это я испытал на себе, 15-ти летнем мальчишке, на рижском базаре в 1946 году. Так меня отгоняли от товара несколько раз, пока, какая-то тётка не крикнула мне и не подозвала к своему товару. Она оказалась русской:

- Сынок, наплюй на них, иродов, тебе чего надо-то?

- Мне бы помидор покрупнее, и пару малосольных огурчиков.

- Господи! Ты откуда здесь взялся-то?

- Только что из Москвы приехал, у меня здесь мама гостит у дяди, он латыш и Рига его родина.

- Ну, тогда ты к ним скорее иди, а не то тебя эти нехристи затюкают.

- А как мне добраться до моста через канал?

- На привокзальной площади садись на трамвай, и минут через 15 доедешь до канала.

- А река здесь далеко?

- Да нет, пройдёшь рынки и увидишь реку.

Я расплатился с этой приветливой женщиной и пошёл искать Даугаву. И, действительно, я быстро вышел на берег около понтонного моста. Теперешнего моста ещё не было. Берег был выложен диким камнем. Я сел на камни, погода была хорошая, тёплая, и с аппетитом принялся за свой овощной завтрак. Насытившись, отправился на площадь. Подошёл трамвай, кажется тройка, сел в вагон и передал деньги за проезд, как это делали обычно в Москве. Мелочи у меня не было, и я передал 3 рубля, ни билета, ни сдачу мне не передали. Вот так меня провезли «мордой об стол» в «цивилизованной» Европе. У канала я вышел, мост просматривался на всю длину. Я увидел, что ближе к противоположному берегу на мосту, действительно, стоит что-то вроде киоска. Ну, думаю, это то, что мне надо. Подхожу к киоску, вижу, внутри сидит пожилая женщина и читает газету. Я постарался поприветливей улыбнуться и поздоровался:

- Здравствуйте, тётя Вильма!

Немая сцена. Я стою на улице и улыбаюсь, как придурок, во весь рот. Она внутри киоска, сдвинула очки на лоб и внимательно рассматривает меня. Потом, видимо, пришла в себя и спрашивает с сильным акцентом:

- Что-то я не припомню, чтобы у меня был такой племянник!

Я протягиваю ей открытку для опознания моей личности. Она её внимательно изучает и, глядя на меня, как, на не совсем нормального и изрекает:

- О Main Got! Ты есть Надеждин сын, Слава, как ты сюда попал, кто тебя привёз в Рига!

- Тётя Вильма, мне уже почти 16 лет, я уже студент техникума и приехал я сам.

- О, какие стали самостоятельные дети, сами разъезжают по разным странам!

Дата добавления: 2015-08-18