Баряшево. Обустройство и жизнь на новом месте.

Опять деревня, до боли душевной знакомая обстановка, я даже повеселел, чего нельзя было сказать о моей родительнице. Изба с подворьем, но значительно отличающаяся от Мухинской. Изба тоже пятистенка, с пристроенным теплым хлевом, со стороны, противоположной фасадной, уличной. Изба с хлевом образует букву «Г». Всё свободное пространство внутри этой буквы «Г», представляет собой, крытый навесом двор. На зиму, вокруг двора устанавливают в два ряда колья, а между ними набивают солому. Таким образом, на зиму получается тёплый, укрытый сверху и с боков двор, защищающий вход в избу, от зимних снежных буранов. Изба, как и везде, крыта соломой, но в отличии от Мухина вся, в промежутках между брёвен сруба, обмазана, глиной с коровяком, наподобие украинских хат. Назначение всех этих усовершенствований и их практическое значение было понято нами в первую же зиму.

Наша новая «семья», молодая солдатка с двумя мальчишками. Борькой 8-ми лет и Володькой 3-х лет от роду. Жилая часть дома, горница, классического русского интерьера. В ближнем, от входной двери углу, по правую руку, русская печь, дальше чулан, или по нашему, кухня, отгороженная от горницы деревянной переборкой с дверью, занавешенной, вылинявшей тряпицей, исполняющей роль занавески. В фасадной стене классические 3 окна, с геранью и «огоньками». На окнах вышитые крестом занавески. У оконной стены стол, между стеной и столом лавка, другая лавка стоит вдоль чуланной переборки. В левом углу от входной двери, деревянная, видимо, самодельная, кровать. Вдоль дворовой стены с одним окном, стоят два сундука, на ночь, превращающиеся в место для ночлега. Нюра, не очень ласково, но вполне приветливо и доброжелательно, приняла нас. На следующий день председатель привёз нам два мешка картошки и сказал, что больше ничего нет. Нюра посмотрела на нас с бабьим сочувствием, и сказало председателю:

-Ладно, Петрович, мы, чай, не басурмане, не дадим с голоду помереть. Ты её бы лучше к делу какому определил, она кажись по торговой части.

- А вы, что, действительно в торговле работали?

- Да, много лет, кассиром, в мелкооптовой торговле.

- Так, тогда полный порядок, у нас сельпо уже второй месяц не работает, заведующего на фронт призвали. А в деревне одни старухи безграмотные. Вы согласны?

- Я с товаром-то не имела дело, я только кассир?

- Это не беда, да и товару-то теперь немного будет, нам бы хоть спички, соль, да керосину привозить бы. Если согласны, то после завтра в город поедем оформляться. Да и зарплата, хоть и не большая, не помешает.

С маменькой всё вроде определилось, это конечно было здорово. Я уже по Кикино знал, что такое сельпо. Это что-то вроде современного супермаркета, там есть всё: хомуты, дуги, черезседелники, вилы, грабли, ржавая селёдка, слипшиеся в неразделяемый ком конфеты-подушечки, керосин в бочках, ситец, швейные иголки, топоры, вёдра, макароны трубочками, свечи, подковы для лошадей, соль, сахар, гвозди, строительные скобы, ученические тетради, известь в мешках, мётлы, коромысла, мышеловки, керосиновые лампы, фонари «Летучая мышь», чугунки и сковородки разных размеров, ухваты, кочерги, глиняные корчаги и горланы и ещё очень и очень много всякого интересного и полезного в крестьянском хозяйстве. Я был уверен, что мама с моей помощью со всем этим справится. Я уже мысленно представил себя в белом фартуке за прилавком сельпо. Но мои фантазии на тему о сельской торговле были прерваны будничным вопросом мамы:

- Славик, ты случайно не забыл, что тебе надо ходить в школу?

В разговор вступает Нюра:

- Школа-то есть, она вона, рядом, через проулок, только я не знаю, как там, там кажись три класса в одной избе и с одной училкой? Ты сходи, узнай. Мой-то, Борька в первый класс нонче пошёл.

- А кто же там заведующий?

- Так, она одна у нас, Клавдия Михална, и заведует и учит. Там их, ребят-то, человек с десяток, не боле.

Оказалось, действительно, в обычной деревенской избе, с русской же печью, в одном помещении, занимались три класса одновременно, 1-й, 2-й, и 3-й. Четвертого класса не было. Во время беседы с заведующей-учительницей выяснилось следующее. Младшие классы с 1-го по 4-й обучаются в Баряшеве одним учителем в одном помещении. Старшие с 5-го по 7-й в соседнем селе Исаково, в 3-х километрах от деревни. Младших туда не пускают, им такая дорога зимой не по силам. Выходило, что мне придётся всю зиму гулять, чему я был несказанно рад. Сажать меня с учениками 3-го класса не имело смысла, потому что, знакомый уже с программой 3-го класса московской школы, я мог быть только помехой для остальных. Таковы были доводы Клавдии Михайловны.

Настало время познакомиться с местом нашего нового обитания и мы очень надеялись, что это не на долго. Но наше пребывание здесь затянулось на неполных два года. Деревня была русской. Дело в том, что в этой местности не было смешанных деревень, русские селились отдельно, татары отдельно. Причину мы не выясняли, а разговоров на эту тему среди сельчан не велось. Недалеко от нас была татарская деревня, и мы, несколько раз, впоследствии, туда ездили.

Деревня Баряшево располагалась как раз у подножия той самой Бугульминско- белебеевской возвышенности, протянувшейся с севера на юг, вдоль отрогов Южного Урала. Ландшафтно это выражалось, тянувшимися вдоль деревни, довольно высокими увалами, от 150 до 200 метров высотой, с различной степенью крутизны. Деревня была построена на два порядка, примерно равных по количеству дворов. Всего дворов было около 60. Между порядками дворов, посреди деревни, пролегала неглубокая, 1-1,5 метра, лощина шириной от 70 до 100 метров. Местность, на которой стояла деревня, имела небольшой уклон в сторону увалов. Поэтому, порядок дворов, примыкавший к увалам, называли «нижним», а противоположный, соответственно, «верхним». Вдоль каждого порядка шли свои просёлочные дороги, которые на обоих концах деревни объединялись в одну общую. Фактически, нижний порядок стоял на берегу оврага, полого спускавшемуся к, протекавшему в овраге безымянному ручью, и только на последних метрах он круто обрывался вниз, образуя неширокое дно оврага. Ручей брал своё начало недалеко от северной околицы деревни, из подземных ключей. В ручье, на удивление, водилась мелкая рыбёшка, похожая на вьюнов, и называлась она, на местном наречии, гольцами. За верхним порядком размещались все колхозные службы: коровник, конный двор, свинарник, кошара для овец, хоздвор для сельскохозяйственного инвентаря и механизмов, амбары, хлебный ток и многое другое. В мирное время хозяйство, видимо, было крепкое. Сразу за колхозными службами и постройками начиналась дубрава и берёзовая роща, оба лесных массива были представлены прекрасными стройными деревьями от 50 до 100-летнего возраста. Обе рощи были очень чистые, почти без подлеска, чувствовался совсем недавний хозяйский присмотр за лесом. Население деревни, было представлено почти одними бабами, всех мужиков забрала война. За южной околицей деревни на ручье был устроен довольно большой пруд, на котором стояла действующая колхозная мельница.

Всё взрослое население деревни работало в колхозе. Ребят было достаточно, чтобы, не смотря на невеселое военное время, найти для себя развлечения, как зимой, так и летом. Основная масса ребят была старше меня, это те, которые ходили в школу в Исаково. С устройством мамы на работу в сельпо, жизнь наша стала полегче. Ездила она за товаром в Бугульму, как правило, два раза в месяц. Зимой на санях, розвальнях, набитых сеном. Иногда с ней ездил и я, поскольку в первую зиму не учился и был человеком свободным. Я быстро научился запрягать лошадь в сани совершенно самостоятельно. В день поездки, рано утром, я бежал на конный двор, забирал из стойла лошадь, наряженную для поездки в город, выбирал розвальни покрепче, впрягал в них «савраску» и лихо подкатывал к нашему дому. Одевались потеплее, на верхнюю одежду надевались тулупы. Я вставал на колени в передок саней, в левой руке вожжи, в правой арапник, ремённый плетёный кнут полутораметровой длины на короткой рукоятке. Если перед поездкой не было бурана, то дорого хорошо накатанная, и ехать, одно удовольствие. Лёгкой рысцой докатывали до города минут за 40. Не могу сразу не описать одно происшествие, приключившееся с нами при очередной поездке в город. Теперь уже не помню, в какую зиму это случилось, но хорошо помню все подробности этого, не совсем приятного события. Мне кажется, это была коренная зима, конец января или начало февраля. По какой-то причине, мы выехали позже обычного времени, да ещё и задержались позже обычного. Короче говоря, выехали из города, уже начало смеркаться. Вообще-то, ничего страшного в этом не было, бывало и раньше ездили потемну, и всё было нормально. Проехав уже больше полпути, мы выехали на дорогу идущую вдоль опушки дальнего леса, межу дорогой и лесом тянулось поле метров 100 ширины. В небе более четверти луны, кругом сверкающий снег, мороз под 30 градусов, лошадка бежит резво, чувствуя приближение дома. Вдруг, боковым зрением, я заметил, что вдоль опушки леса движутся какие-то тени и движутся они с одной скоростью с нами. Я знал, что в нашем районе есть волки. Сельчане не раз встречались с ними даже летом, но летом они совершенно не опасны. Мама лежала, укутавшись в тулуп, спиной к лесу. Когда лошадь пару раз всхрапнула, у меня уже не было никаких сомнений, что это за тени. Да, эта была вторая наша зима, потому, что арапником я владел не хуже золотоордынского татарина. Я гикнул во всю мощь моих лёгких, и, начав беспрерывно щёлкать кнутом, пустил лошадь в галоп, почувствовав опасность она понеслась, как ветер, Это была молодая 3-х летка, ещё не заезжанная на колхозных работах. Дремавшая, видимо, маменция, переполошилась и спросила, в чем дело. Я ответил, что хочу быстрее домой, поскорее поужинать и завалиться на теплую печь. Поскольку по этой дороге ездили довольно часто, то она была укатана до зеркального блеска и имела, так называемые «раскаты». Они образовывались в результате быстрой езды при сваливании розвальней со средины дороги, то в одну, то в другую стороны. В результате на обочинах периодически появлялись расширения в виде углублений. При небыстрой езде они не оказывали особого влияния на «комфортность» передвижения. Но при такой гонке, была опасность, или вывалить седока из саней, или, при очередном ударе о раскат, сломать оглоблю.

Непрерывно гикая и «стреляя» арапником, мы таким манером промчались километра три. Смотрю, впереди показалась околица деревни, я с облегчением перевёл дух. Посмотрел в сторону, уходящего от дороги, леса, волки пропали, видимо скрылись в лесу. Подъехали к сельпо, быстро разгрузили нехитрый товар, мама пошла домой, а я погнал на конный двор. Когда конюх увидел всю мокрую и взмыленную лошадь, накинулся на меня:

- Славка! Ты стервец, чо так лошадь –то загнал? За вами, чо, черти гнались?

- Нет, хуже, волки!

- Да ты чо, вправду что ли? А и то, сейчас самое волчье время, свадьбы у них в эту пору!

- Какие ещё свадьбы?

- Подрастёшь, узнаешь. А мать-то, как, перепугалась небось?

- А она и не знала, я ей не сказал, она к волкам спиной лежала.

- Я знаю это место, там постоянно стая живёт. А на дорогу они не вышли?

- Нет, я орать начал и арапником щёлкать, а от него звук, как от ружья. Да и Буланка, почуяв их, попёрла так, что и погонять не надо было.

- Ну, ладно, иди домой, я Буланку-то попонкой сейчас прикрою, она и просохнет, а потом напою, сейчас-то ей нельзя, застынет. А ты Славка, молодец, как настоящий мужик поступил! Матери-то расскажешь?

- Сегодня нет, может быть, завтра, а на ночь-то, глядя, переполох в избе подымится. До свиданья, спокойной ночи!

- Бывай!

Я прибежал домой, перекусил на скорую руку, залез на печку, улёгся рядом с Борькой и уснул сном праведника.

Рано утром, в избу, как на пожар, ворвалась какая-то баба и, ещё не закрыв за собой дверь, заорала на всю избу:

- Нюрка! Слышка, ваш-то Славка, вчёрась с Надеждой в город ездили, так на обратной-то дороге, от волков-то, еле ноги унесли, лошадь, было не загнали!

- Ты чо, орёш-то не знамо што, Надежда, вон, Милашке пойло понесла, а Славка на печке ещё дрыхнет. Все живы здоровы, ничё не сказывали вчёрась.

Я услышал этот разговор и подумал, сейчас начнётся, и когда это конюх успел растрепать всё это? В избу вошла мама, посыпались вопросы. Я высунулся из-за занавески, решив поведать всё, как было. Мама воззрилась на меня испуганно-вопросительно. Пришлось всё рассказывать в подробностях, что произошло вчера по дороге из города домой. Весь последующий разговор я опускаю, поскольку это уже не интересно. Целую неделю я в деревне был героем. Но это действительно было во вторую зиму и мне было целых 12 лет.

А пока вернёмся в начало зимы 1941 года. У меня была уйма свободного времени и его надо было на что-то потратить. Мои родные постоянно говорили мне, что у меня в заднице шило, и, что я не могу и минуты спокойно посидеть на одном месте. Это была чистая правда, и это качество осталось у меня на всю жизнь. Это, видимо наследственное, от деда, Василия Степановича Королёва. Вечная ему память и благодарность, что он приохотил меня к труду и своим примером научил его уважать. Теперь я точно знал, что руки у меня растут не из задницы, а откуда положено. За детские годы я многому научился, если я брался за какое-нибудь дело, то делал его со всем тщанием. Это будет хорошо видно из последующего повествования. На мне теперь лежала обязанность носить воду с ручья, рубить и колоть дрова, ходить с санками в ближний лес за хворостом, помогать Нюре утеплять на зиму двор и хлев, поправлять, если требовалось, крыши на избе и надворных постройках, ну, и всякие другие мелочи по хозяйству. Но, всё равно, свободного времени было много.

Как-то, придя в сельпо, я обратил внимание на груду, чудом уцелевших с довоенного времени, решётчатых упаковочных ящиков. Сделаны они были из ящичной дощечки. Я пригляделся к ним повнимательней, и понял, что это вполне подходящий материал для изготовления лыж. Выбрал один ящик с дощечками длиною метр с четвертью. Теперь вопрос упёрся в инструмент. Во втором доме от школьного проулка, рядом с нами, жили старик со старухой. Хозяйку звали баба Маша, а как звали деда, не помню, он был большим отшельником, и, в основном, летом, сидел на дворовой завалинке, а зимой на печи. Но дед этот был хозяйственный и имел довольно много всякого инструмента. А мне, главное, нужен был рубанок. Длина, ширина и толщина досок была самая подходящая, и оставалось только отстрогать скользящую поверхность. О загибании концов этих, как бы, лыж говорить не приходится. И выход был найден. Концы лыж заострялись топором, и на самом кончике прожигалось отверстие, раскалённой, до красна, проволокой, или гвоздём. Сверлить было нечем, даже у запасливого деда не было ни свёрл, ни коловорота. На конном дворе, я нашёл куски кожи от старой сбруи и приспособил их в виде креплений для ног. В отверстия на концах лыж вставлялась тонкая верёвка, с таким расчётом, чтобы за неё можно было, при спуске с горы, держаться, как за вожжи. Техника спуска с гор было весьма простая: отклоняя корпус назад, натягивалась верёвка-вожжи, носки лыж приподнимались и спуск происходил, фактически, на пятках лыж. На таких лыжах можно было спускаться только с очень крутых склонов, не менее 45 градусов. Такой склон находился как раз за нашим домом. Крутизна склона там была 60-70 градусов. Высота около 150 метров и почти весь склон был покрыт пнями, когда-то росшего здесь леса. Я до сего времени удивляюсь, почему я не переломал там себе руки и ноги, и не свернул шею! Остальные ребята с утра ходили в школу, а после обеда было уже темновато и поэтому я там так натренировался в одиночестве, что равных мне, по спуску на этом склоне, в деревне не было. Спуск с горы занимал не больше 10-12 секунд, а забираться обратно было уже тяжко.

За южной околицей деревни увалы были выше, но с пологими склонами, не более 35-ти градусов, на моих лыжах там кататься было нельзя, мала скорость спуска. Творческая мысль не стояла на месте. Рядом со школой стоял школьный туалет, единственный во всей деревне. Сельчане считали эти сооружения никчёмными излишествами, и все нужды справляли на огородах, обычно недалеко от хлева. Так вот, крыша этого экзотического сооружения была крыта длинными и толстыми досками, а ширина одной доски позволяла сделать пару лыж нормального размера. Назревала криминальная ситуация. Доску можно было только …украсть. Всё, как и подобает в таких ситуациях, в кромешной темноте, я незаметно выскользнул из избы, до туалета было всего 30 метров, из гуманистических соображений взял, самую крайнюю, заранее отбитую доску и спрятал её на время в дровах за хлевом. Доска оказалась берёзовой и тяжеленной как железная. Теперь опять требовался инструмент в виде лучковой пилы, которая позволяла распиливать доски вдоль. Я видимо приглянулся деду бабы Маши своей склонностью к всякого рода рукоделию. И пила такая у него оказалась. Два дня мне потребовалось, чтобы незаметно даже для домашних, распилить эту дровину на две равные половины. Теперь надо было топором вытесать из этих двух досок форменные лыжи, какие были у меня в Москве. Топор у меня был отточен как бритва. Топором я владел неплохо. И всё это я подглядел, в своё время, у своего деда. Опять же, в тайне от всех, когда Борька был в школе, а взрослые на работе, я, в поте лица, занимался изготовлением лыж. Лыжи получились отличные, но немного тяжеловаты и длинноваты. Тяжёлые получились за счёт берёзовой древесины, а длину просто не рассчитал. За счёт толщины доски, удалось вытесать даже что-то вроде загиба носков. По равнинной лыжне их с места не сдвинуть бы, а скатываться с горы, самый раз. На этих лыжах я катался по пологим спускам. Все ребята мне завидовали.

Климат в этом регионе был резко континентальный. Зимою была зима, а летом- лето. Никаких зимних «вёсен», т.е., оттепелей никогда не было. Зимы были морозные и солнечные, в такие дни ветра не было, дым из печных труб поднимался строго вертикально, как телеграфный столб. Пару раз за зиму обязательно были снежные бураны, это когда из-за сильного ветра, снег метёт почти горизонтально. Такие бураны, как правило, продолжались 2-3 дня подряд. Избы заносило под самые крыши, дороги переметало так, что определить, где дорога, а где поле, можно было только по вехам. Вехи выставляли с началом зимы, до самого города. Вспоминается один случай. По какой-то причине, мы вовремя не соорудили стены вокруг дворового навеса, и крыльцо осталось не защищенным. Просыпаемся как-то утром, а в избе темно, как ночью, а спать уже никому не хочется. Нюра и говорит:

- Ребята, кончайте дрыхнуть! Вставайте и идите откапывать нас. Ночью, видать буран был, занесло нас.

Только сейчас я понял, почему во всех избах входные двери отворялись не наружу, как обычно, а во внутрь. Мы с Борькой оделись, вышли в сени, отыскали в чулане деревянные лопаты и открыли входную дверь. Перед нами была белая стена снега. Мы прорыли в этой стене лаз, не менее метра длины, и вылезли на улицу. Изба представляла собой сплошную снежную гору. Я ничего подобного ни до, ни после, не видел. Нам пришлось не менее часа прорывать траншею на улицу и вокруг избы, а потом откапывать окна. На улице было совсем светло и было видно, как вся деревня занимается тем же самым. Так, в ежедневном лазании по горам, проходила моя беззаботная зима. Я окреп физически и, наверное, духовно. Я повзрослел не по годам, стал вдумчивей и серьёзней. Однако это не мешало мне оставаться жизнерадостным и весёлым, не смотря на серьёзность обстановки в стране и не совсем обеспеченной жизни. Голодать мы не голодали, но основной пищей была картошка в разных видах. На всю жизнь в памяти осталась картина утренней трапезы. У Нюры была чугунная сковорода огромного размера, не менее полуметра в диаметре. В эту сковороду закладывалась толчёная картошка(пюре), не менее полуведра, ровненько разглаживалась ложкой, а затем эта картофельная лепёшка сверху намазывалась сметаной, если была, и отправлялась в, ещё не погасшую, печь. Получалась очень красивая, румяная картофельная запеканка. И так, каждое утро, два года подряд! Такое меню бытовало по всей деревне.

Ещё раз хочу напомнить, что хронологической последовательности излагаемых событий от меня требовать не следует, поскольку события имевшие место в моей жизни так сильно удалены от современности, что, откровенно говоря, я сам удивляюсь тому, что они с такой ясностью сохранились в моей памяти. Поэтому предлагаю терпеливому и доброжелательному читателю только те события и факты, из описываемого периода, которые хорошо помню, и которые представляют определённый интерес для поколения людей, родившихся в 50-х, 60-х годах, Господи! Прошлого столетии. Из зимних событий хорошо запомнилось самое интересное время, когда вся домашняя живность начинает обзаводиться потомством. Происходит это трогательное событие где-то в конце февраля или начале марта, точно не помню, но на дворе в эту пору ещё стоят сильные морозы. По этой простой причине, всех новорождённых, не зависимо от их принадлежности к крупному или мелкому рогатому скоту, приносили в избу до наступления тёплой погоды. Это выходило, месяца на полтора, а то и на два, всё зависело от погоды. Теперь представьте себе картину. В избе, полезной площадью не более 20 кв. метров проживают две взрослые женщины, трое пацанов, телёнок, 3-4 ягнёнка и 1-2 козлёнка. Слава Богу, что хозяйка не выращивала поросят, а покупала маленького боровка уже весной, для забоя осенью. Телёнку отводили место на кухне и привязывали, чтобы он не бродил по всей избе, но это не спасало всех нас от постоянного напряжения. Дело в том, что все телята страшно любят сжевать какую-нибудь тряпку. И если он, несмыслёныш её успеет проглотить, то это верная гибель. Вспомните «Простоквашино», как Матроскин вытягивал у телёнка изо рта целую простыню. Этот сюжет не надуман, он взят из жизни. По этой причине, в пределах досягаемости языка телёнка, класть тряпки категорически запрещалось. Ну, а остальная мелкорогатая скотина, была просто карой Господней. Выгораживать для них специальное место не имело смысла, они легко перепрыгивали любые загородки. Поэтому ягнята и козлята шатались по всей избе, постоянно путаясь под ногами. Они не ходили только по потолку, всё остальное для них было доступно: стол, скамейки, кровать, печная загнетка, подпечек, подоконники, на, которых они с удовольствием лакомились цветами. Полтора, два месяца сплошного «в мире животных». Однажды, когда среди ягнят, мы с Борькой обнаружили очень задиристого баранчика, мы, сдуру, научили его бодаться. Метода очень простая, надо встать на четвереньки и постоянно упираться барашку лбом в лоб. Эту науку он усваивает в течение одного дня. А растут они довольно быстро. Я предложил Борьке назвать барашка в его честь «Борькой». Не знаю, по какой причине, но он согласился. Теперь этот наш «выученик» ходил по избе с постоянно опущенной башкой и выискивал цель, кому бы поддать. Попадало всем. Поддавал он обычно под коленку, если это делалось неожиданно, то можно было и свалиться. А однажды, когда маленький Володька сидел на горшке, «Борька» зашёл сзади и так двинул его под зад, что Володька вместе с горшком отлетел метра на полтора. На наше с Борькой несчастье дома оказалась Нюра. Не дожидаясь её реакции, мы опрометью выскочили на двор. Впоследствии, когда он стал настоящим бараном с крутыми рогами, мы все натерпелись от него. Когда стадо пригоняли в деревню, вся скотина расходилась по своим дворам самостоятельно и если «Борька» разгуливал по двору, то во двор можно было войти только с палкой. Но я и эту проблему решил. Я приспособил его для верховой езды. Пока он изготавливался для нанесения удара, я быстро забегал с боку и сзади, хватал его за рога и усаживался ему на спину. В таком положении он ничего сделать не мог. Сидеть на нём было одно удовольствие, шерсть была длиною больше ладони. Потом и Борька приловчился, с моей помощью, ездить на своём тёзке. Но всё это мы проделывали в тайне от домашних взрослых. К животным мы ещё вернёмся при описании летних приключений, а сейчас настало время описать одно из ярких событий, которое случалось только зимой по причине работы моей матушки в сельпо. Каким-то образом ей удавалось получать в районе один раз в два месяца, 30-ти литровую бутыль красного вина, какой-то плодово-ягодной «бормотухи». С ведома председателя колхоза, этот напиток прямо из города завозился к нам домой, как особо ценный продукт. Поскольку в избе больше 10-12 человек уместить было невозможно, то эту бутыль оприходовали в несколько заходов. Подбором посетителей этих посиделок и очерёдностью, руководил лично председатель. Он был уже пожилой мужик, по какой-то болезни непригодный для фронта, с уважением и сочувствием относился к своим подопечным, бабам-колхозницам, каждая вторая из которых была солдаткой. И вот он устраивал им такие зимние праздники. Я думаю, что и вино это попадало к нам в сельпо не без его участия. Эти вечеринки описать невозможно, это надо было видеть своими глазами. Собирались после завершения всех вечерних работ по дому, обиходив и скотину и детишек. Изба набивалась битком, с гомоном и смехом, в предвкушении редкого, по тем нелёгким временам, непринуждённого и весёлого отдыха. Нас, ребят, кормили заранее, и мы, забравшись на печь, оттуда наблюдали за происходящим. Все участники вечеринки закуску приносили свою, у кого что было. Рассаживались за стол. Главным блюдом была картошка с солёными груздями, появлялись на столе и куски свиного сала, пироги, опять же, с картошкой и груздями, шаньги, мочёная брусника, отварные яйца, жареные семечки, творог со сметаной. Мяса практически не было, его берегли для дома, в основном, для детей. Ну, а после первых стаканов вина и легкой закуски, русская душа просила настоящего веселья, с песнями и пляской. На такие мероприятия, бабы обязательно приглашали какого-нибудь деда с гармошкой, который по возрасту не попал на фронт, таких на деревне и было-то человека 3-4. Основным в репертуаре этих гармонистов, как правило, была знаменитая и повсеместная на Руси, «матаня» без начала и конца. И начиналось действо с пляской и исполнением частушек. Всё застолье вставало в средину горницы и под звуки ритмичной «матани» бабы начинали отвивать каблуками своеобразную чечётку, группируясь парами и исполняя частушки, причём, пела одновременно одна пара, а остальные только отбивали каблуками ритм. Когда заканчивала очередная пара, вступала следующая. Частушки никогда не повторялись, а были всё время разные. Одна пара сменяла другую, и так на протяжении часа или полутора. Потом враз всё обрывалось, раздавался дружный смех, и все опять усаживались за стол. Выпивали по стакану вина, закусывали, вскакивали из-за стола, и всё начиналось сначала. Если дед уставал или валился на кровать от лишнего стаканчика, то его сменяла какая-нибудь молодуха, потому что многие из деревенских баб умели играть на гармошке эту нехитрую мелодию. Всё это веселье продолжалось не менее шести часов, почти до первых петухов. Я ни разу не слышал, чтобы какую-нибудь частушку исполнили дважды. Какую же память надо иметь, чтобы ни разу не повториться?!

Вот так, вдали от войны, но чувствуя её каждой клеточкой своего тела, из-за приходящих, чуть ли не каждую неделю, похоронок, великие труженицы России, деревенские бабы, измотанные и колхозной, за «палочку», и домашней работой, умели, и отдыхать, так же лихо, как и трудиться. Так прошла моя первая беззаботная, но весьма насыщенная, новыми для меня событиями и новыми практическими навыками и знаниями, зима. Наступило долгожданное лето. Его с нетерпением жали все. Лето в нашей деревне начиналось бурным весенним половодьем. Во-первых, лощина, которая проходила посредине и вдоль всей деревни, за зиму набирала значительное количество снега. А, поскольку уклон ландшафта был ярко выражен и шёл с севера на юг, то при таянии снега на прилегающих полях, вся талая вода собиралась и задерживалась в этой лощине. От этого снег в ней становился зеленоватым, а по верху начинали бежать маленькие ручейки. На местном наречии это явление называлось, овраг «набухал». И когда, снежная жижа уже не в силах была сдерживать напор, набранной в себя воды, овраг, или лощина, «прорывался», опять же, на местном наречии. Это явление представляло впечатляющее зрелище. Движение всей этой огромной массы снежно-водяной смеси начиналось в самом начале лощины, на северной околице деревни. Стекающие оттуда смесь воды со снегом напирала на, еще находящиеся в покое, нижние массы и образовывалось что-то вроде снежно-водяного цунами, набирающего скорость по мере продвижения в нижнюю часть лощины. Всё это с шумом неслось за южную околицу деревни и попадало в овраг, тянущийся вдоль увалов. Это внутридеревенское половодье обычно случалось во второй половине дня, и почти вся деревня выходила смотреть на это величественное проявление природы. Не дай Бог, если в это время какая-нибудь скотина ненароком забредёт в это месиво, кончиться всё могло самым трагическим образом. По этой причине, когда чувствовали, что вот-вот начнётся, скотину всю загоняли во дворы.

Второе половодье случалось в овраге, на «задах» нижнего порядка дворов. Там всё происходило гораздо масштабнее и величественнее. В этот овраг скатывались воды не только с прилегающих полей, но главным образом с примыкающих к нему высоких увалов, на которых за зиму скапливалось огромное количество снега. В самом овраге за зиму, скапливалось очень много снега, его туда просто надувало с равнинной части местности и с увалов, местами глубина снега на дне оврага достигала 3-4 метров. Когда зимой мы катались на лыжах за южной околицей деревни, на высоких и пологих увалах, то конец спуска с увала заканчивался этим самым оврагом и, спускаясь в него на большой скорости, можно было провалиться в снег «с головкой». Спасало только то, что снег был рыхлый и ребята всегда были рядом. В отличии от речных половодий, наши весенние паводки не сопровождались ледоходом, поскольку никакого льда не было, а по оврагу нёсся снежно-водяной селевой поток. Иногда, некоторые баньки, расположенные на самом низу земельных наделов, приходилось после половодья вылавливать в мельничном пруду. После весеннего половодья, земля быстро покрывалась свежей травой, и наступало настоящее лето. С летом приходили и летние заботы.

Дата добавления: 2015-08-18