На этом терпение деда, как правило, кончалось.

- Отстань! Иди лучше на двор или почитай чего-нибудь, а без дела нечего сидеть! И под руку зудеть!

Я, молча, уходил, чтобы не раздражать деда, но через некоторое время всё повторялось. И дед, в конце концов, сдался и начал давать мне сделать какие-нибудь не сложные вещи, Например ручку для молотка или железяку обточить. Приучал меня работать разным инструментом. И эта наука и, наверное, наследственность, дали свои результаты. Когда у нас во дворе началось повальное увлечение игрой в войну, главным оружейным мастером был я. Особо симпатичным мне дворовым ребятам я из ящичных дощечек мастерил сабли, мечи, пистолеты, кинжалы. Но это было уже, когда мне было 8-9 лет.

А до 7-ми летнего возраста, меня круглосуточно «пасла» Шура, моя наставница, подружка и «палочка-выручалочка». Откровенно говоря, парень я был не подарок. Упрямый, самолюбивый, вспыльчивый и угрюмый. На мой характер сильно влияли обстоятельства, связанные с постоянной озабоченностью моей любезной матушки поиском нового спутника жизни. В этой связи, её постоянные отсутствия по вечерам, нехватка времени для общения со мной, её любимым сыночком. Если говорить честно, то в эти, самые ответственные годы, я был лишён полноценного общения с матерью, а как следствие, мой взбалмошный и неуравновешенный характер. Видимо, любовь и забота моей няни не могла заменить мне любовь и теплоту материнских отношений. Часто, широковещательное декларирование безумной любви к своему чаду оборачивается, для последнего большим горем на всю последующую жизнь. Что и было подтверждено во всю последующую мою жизнь. До 7-ми летнего возраста я почти не общался с дворовыми ребятами и рос, практически, в полной изоляции от своих сверстников. Гулять на улицу мы ходили с Шурой, или в сад «Прямикова», на Таганской улице, или на маленький и уютный скверик, на углу Трудовой улицы и Хивинской, которой сейчас нет. В конце Трудовой улицы был овощной магазин. Довоенные овощные магазины представляли собой, против теперешних, сказочное изобилие крестьянской и кооперативной продукции. Вдоль прилавков, прямо в торговом «зале», стояли 200-от литровые дубовые бочки: с капустой квашеной: шинкованной и рубленной, обычной и провансаль; с солёными огурцами и зелёными помидорами; с грибами маринованными: белыми, сборными, опятами и маслятами; с грибами солёными: груздями, рыжиками и волнушками; с мочёными яблоками и брусникой. На прилавках ворохами лежали груды петрушки, сельдерея, укропа и ещё каких-то пряных трав. От всех этих ароматов можно было, буквально, грохнуться в голодный обморок, так нестерпимо начинало хотеться есть. Шура покупала килограмм солёных помидор, её любимого лакомства, в пакет из серой толстой бумаги и мы, счастливые и весёлые, направлялись на сквер поедать купленное. Из сказанного видно, что я тоже крепко «подсел» на эту закусь, но это было наше общей тайной.

Моя судьба упорно продолжала испытывать меня на жизнеспособность. В возрасте от 3-х до 5-ти лет я переболел корью и скарлатиной. Мой «ангел хранитель», моя милая Шура-Шурочка ни на шаг не отходила от меня во время этих хворей, которые и сейчас-то считаются весьма опасными, а уж в первой половине 30-х годов, почти смертельными. Сейчас уже не помню, при каком из этих заболеваний, я несколько дней подряд лежал практически без сознания. А потом, придя в себя, весь мокрый, увидел на спинке кровати в моих ногах, сидящего на перекладине, маленького улыбающегося старичка с бородкой, в белой косоворотке, цветной курточке, и с колпачком на голове. Он сидел на перекладине, свесив ноги в мою сторону, смешно улыбался и что-то говорил, у него шевелились губы, но я ничего не слышал. Тогда я вынул руки из-под одеяла, протянул их к нему и спросил, кто он и откуда взялся? А он, всплеснув своими маленькими ручками, обхватил ими животик и рассмеялся, но тоже беззвучно, и …исчез. В это время вошла Шура, и я рассказал ей всё это. Она с улыбкой подошла ко мне, нагнулась, вытерла мне пот с лица, поцеловала и с дрожью в голосе сказала:

- Славик! Миленький! Голубчик мой! Это дедушка домовой приходил к тебе, порадоваться, что ты поправился! Слава тебе Господи! Радость-то какая! Пойду маме позвоню, обрадую её. Подожди, я сейчас вернусь!

Вся семья вздохнула с облегчением, даже мой, с виду суровый дед, вернувшись вечером со службы, пришёл к нам в комнату, приласкал меня, поцеловал, и дав мне целый рубль, сказал:

- Поправляйся скорей, а после поправки пойдёшь с ребятами к моссельпромщице и кутнёте там на всю ивановскую.

Рублём дед одаривал меня только на Пасху, когда я, после напоминания мамы, шёл с раннего утра к деду в комнату и не совсем уверенным голосом говорил:

- Дедушка, Христос Воскрес!

- Во истину Воскрес! Внучек!

Дата добавления: 2015-08-18