Что ни говори, а без таких людей мир был бы скучным и довольно посредственным местечком.

***

- Андрей. Дима. Пора вставать.

Сказанные очень мягко и вкрадчиво, эти слова преследовали нас каждое утро. Начальник раскопа Игорь Юрьевич любил лично пройтись между палатками и нежно, но настойчиво уговорить каждого их обитателя продрать зенки и идти копать. Вообще он был мужик приятный, и все его тут уважали не просто за погоны руководителя, но так уж устроен дурацкий человеческий организм, что все, что прерывает его дивный младенческий сон, начинает вызывать такое же отторжение, как лимонный сок у кошек. Именно по этой причине я не рекомендую вам ставить любимые песни на будильник – нет, это не облегчает процесс пробуждения. Поэтому Игоря Юрьевича мы любили и ценили, но вот это вот «Андрей. Дима. Пора вставать» было для нас кошмаром наяву. Коробить нас начинало еще заранее, перед сном.

Так или иначе, у вырванных из цепких объятии сна обитателей лагеря был всего час, чтобы привести свои раздавленные об спальные мешки морды в божеский вид, закинуться овсянкой и к восьми утра быть готовыми копать, не щадя живота своего. Нам с Чертовым Аспирантом хотелось играть по-жесткому, поэтому мы направились на ближайший раскоп-грядку, где в это время бурлил самый ударный труд. На раскопе за холмом работа текла спокойнее и мелодичнее, а к середине процесса и вовсе подвозили мороженое, но мы-то приехали сюда пахать, закаляться трудотерапией и стоять по самое колено в грязи археологического быта. Так мы попали под начало Дениса «Зайчика» Зайцева.

Для тех, кого ветер жизни пронес мимо островов археологии, стоит пояснить, как проходят настоящие суровые раскопки. В нашем случае это были два крупных земляных квадрата, разделенных стеночкой естественного образования и в свою очередь поделенные на девять квадратов маленьких. Все эти восемнадцать квадратов надо было поочередно вскапывать, не забывая вылавливать из грязи осколки керамики, скороварки и коровьи кости, но только до определенного уровня – если кажется, что твой квадрат ушел в землю существенно ниже своих «соседей», хватай рейку, отправляй кого-нибудь за нивелир и убедись наверняка. Перекопы здесь не приветствовались, и даже если из земли торчало нечто крупное и важное для науки, оставалось лишь собрать волю в кулак и копать до тех пор, пока уровень всего квадрата не обнажит твою находку с ног до головы. Как только все квадраты вскопаны до одного уровня, можно опускаться на уровень ниже. И так, пока Земля не остановится.

Земля Старой Рязани была просто напичкана всевозможными артефактами далекой и не очень старины. В основном – мелко раздробленным мусором, вроде тех же керамических осколков (один из которых я стырил и привез домой, спрятав в трусах), хотя иногда удавалось выудить непотрескавшееся днище, а то и половину горшка: целые же амфоры, как замечали господа археологи, в России находит только Путин. Реже попадались «индивидуалки» - на удивление качественно сохранившиеся бусины или куски стеклянных браслетов. Такие находки сразу же завладевали всеобщим вниманием и заносились в специальный журнал – нашедшему обещалось 100 грамм фронтовых. В остальном же наши коллеги уже настолько пресытились всевозможными косточками и осколками, что нередко, когда до конца рабочего дня оставалось буквально пять минут, все это добро загружалось в тачку вместе с землей и беспощадно выбрасывалось под ближайший куст.

Другое дело – человеческие кости. Всего за время существования нашего раскопа-грядки (за несколько дней нехило так приблизившегося к центру Земли) было найдено шесть жмуриков, двое из которых – дети, а один – то ли кошка, то ли соболь. Главным гробовщиком был у нас вышеупомянутый Андрей Шир, копавший практически без перерывов и щедро вознаграждавшийся за то черепами, ребрами и прочими костьми XIII века. Появление из недр земли очередного кадавра не на шутку будоражило всех археологов: они тут же окружали новоприобретенного покойника и, со свойственной им профессиональной черствостью, начинали бурно причитать что-то, вроде: «Вызовите скорую – мы еще можем его спасти!». Такое солидное скопление жмуриков на одной точке говорило о наличии массового захоронения, что очень напрягало одного джентльмена, который строил себе летний домик в пяти шагах от нашего раскопа. Денис Зайчик его успокаивал и заверял, что кости они заберут с собой, и дело обойдется без стандартного сценария про «дом на старом индейском кладбище». На вопрос, не заразные ли эти кости, и не постигнет ли нас судьба археолога Картера, Зайчик многозначительно пожимал плечами:

- Может, да… А может, и нет… Время покажет.

Что касается нас с Чертовым Аспирантом, работали мы из рук вон прекрасно: я до посинения и полного отмирания слюны во рту катал тачку, а мой напарник вроде как занимался тем же, только со стороны это выглядело так, будто он сидит в теньке на складном стуле и курит папироски. Как настоящий еврей, он брал по максимуму от каждой свободной минутки и всю свою дальнейшую жизнь на раскопе потратил в поисках идеального сочетания иллюзии деятельности и чтения книжки в теньке.

И таким макаром мы работали каждый день с восьми утра и до четырех дня – с часовым перерывом на чай и бутерброды с салом. Уже с первого дня стало ясно, что главный наш враг – не изнеженные ручки и не большие животы, а чертова жара. О да – припекало здесь так, что даже судьба Жанны д’Арк теряла всякий ужас. Ребятам с загаром цвета свежезаваренного Американо было практически пофиг, а вот мне и моим бледнолицым братьям приходилось впервые в жизни не скидывать с себя лишнюю одежду, а наоборот – стремиться защитить каждый открытый солнцу участок тела. И все равно я умудрился сгореть – от носа до торчащих из босоножек кончиков пальцев. Впрочем, можно сказать, что я еще легко отделался – одна местная легенда умудрилась заработать волдыри на всю шею, а у крупного парня, постоянно дежурившего на кухне, руки сгорели до самого мяса.

Единственным спасением были, конечно же, вода и тенек. В обычном лагерном быту найти тенек не представляло затруднений, а вот на раскопе все было серьезно – единственный защищенный от солнца участок отбрасывал тот самый летний домик на индейском кладбище, и то к середине дня тень сужалась настолько, что с трудом вмещала всю нашу рабочую компанию. С водой было тяжелее. В принципе, ее можно было раздобыть прямо в лагере, но это была фильтрованная вода, хрен знает откуда, и отдавала она ярко выраженным привкусом речного ила. Я ее пить не мог даже, когда был на грани полного обезвоживания. Потому приходилось постоянно мотаться в город – за божественно охлажденной газировкой и сигаретами, которые в лагере были на вес золота и разрывались на части быстрее, чем ничейная падаль у логова гиен.

На такси мы катались постоянно. В этом была даже какая-то ирония: выбраться на природу, на раскоп, где бродить только нам, мужикам, и в итоге каждый день тратить по 200 рублей на поездки в Спасск и обратно. Оператор на том конце провода уже начал узнавать меня по голосу и предугадывать мои очевидные желания. Мы уже всерьез задумались о том, чтобы вызывать такси прямо к палатке и заезжать так сперва в столовую, а потом на раскоп. Как мы ни старались провести хоть один день без такси, ничего у нас не получалось. А уж когда мы открыли для себя такое местечко, как кафе «Радуга», то и вовсе перестали себя контролировать – но это уже совсем другая история.

В общем, намешал я тут в кучу всего и сразу, хотя первый рабочий день был еще ничего так, и сгорела только шея. Я возил землю под руководством начальника транспортного цеха – Кольки, Чертов Аспирант курил в теньке, а господа археологи копали историю, погружаясь в нее все глубже и глубже. По ходу рабочего процесса в разных уголках лагеря очухивались любители впедалить и потихоньку подваливали к нам на раскоп. Штрафников Зайчик и компания встречали радостным рыком – «Как дела?» - «Наррмааана!» - и сию же минуту награждали лопатами и отменой перекуса. Болтали и шутковали на раскопе много – только так можно было отвлечься от непрерывной жары и работы. Иногда все сводилось к банальному «Я нашел ручку амфоры!» - «Хуямфоры», а иногда весь наш рабочий коллектив уходил глубоко в дебри очень жизненных споров.

Так, например, в первый день разговор зашел о вегетарианстве. Шаман, хмурый и почти не ориентирующийся в пространстве с похмелья, злобно доказывал нам, что вегетарианство – это ересь, и вообще ученые признали его психическим расстройством. Поспорить с ним никто не мог. Тогда заговорили о различных ответвлениях вегетарианства – моноедстве, сыроедстве и прочем ботвоедстве. Зайчик – крепкий жизнелюбивый мужичок средних лет с вместительным пузом и задорным чувством юмора – на секунду замер в обнимку с лопатой, и вдруг его озарило:

- Ребят, так я ж это, получается… моноед тогда. Я как водку с 15 лет начал пить, там только ею и питаюсь.

В этом и была вся прелесть раскопа. Несмотря на жару, однообразное копание в земле и семичасовой рабочий день под палящим солнцем, это был редкий уголок Земли, где можно было встретить настоящих веселых мужиков, одной ногой ступивших в зрелую суровость, а другой так и оставшихся в своем придурочном подростковом возрасте. Я таких людей просто обожаю. Никаких городских условностей, никаких кривляний и кислой воды выпендрежа – только юмор и работа в кругу людей, которых ты мог всех звать на «ты» вне зависимости от их возраста и положения в археологической иерархии. Хоть я человек и городской, это был настоящий глоток свободы. Маленькая палаточная утопия у подножия старорязанских холмов.

Но, как бы то ни было, к концу рабочего дня жара уже не просто давала о себе знать, а била нас раскаленными ладонями по щекам и требовала внимания, словно скандальная подружка. И тогда от нее было лишь одно спасение – купания. Наши с Чертовым Аспирантом купания проходили в два этапа. Сперва – в «купели» или, вернее, речке Серебрянке: хилой лесной речонке, на пути с холмов набиравшей обороты и шумно стекавшей прямо в специально подготовленную бетонную ванночку, что, вкупе с романтичной отчужденностью ее местоположения, придавало «купели» сходство с древнеримскими термами. Вода здесь была дьявольски ледяная, и вряд ли можно представить себе что-либо круче, чем окунуться в нее с головой после изнурительного семичасового рабочего дня в водовороте земли и небесного огня. А еще тут можно было охлаждать квас, да. Старожилы с грустью подмечали, что «купель» уже не та, и вода была бы еще холоднее, если б не чертовы бобры с их плотинами, но нас, честно говоря, и так все устраивало.

А потом, когда душа и тело перерождались в целебных водах «купели» и возносились на новый уровень освежающего блаженства, мы шли на Оку. Ока была существенно теплее, грязнее, да и вели к ней только пляжи с самыми острыми камнями в округе, но представить без нее наш цикл купаний завершенным было бы невозможно. Чертов Аспирант в реке не задерживался и все больше валялся на берегу, аки йог на гвоздях, и высматривал вдали пляжи почеловечнее, а вот я ловил волны чистого, неразбавленного кайфа. Время от времени сюда накатывали семьи из Спасска и, шумя так, что рыбаки на понтонном мосту просыпались и роняли удочки, причитали, мол, пляж говно, река грязная, и водоросли какие-то колючие. Но мне их жалобы на суку-жизнь были по барабану. Все познается в сравнении. Когда ты чувствуешь, как солнце заживо пожирает тебя до самых костей, эти мелочи отходят на далекий второй план.

***

27.07.2014

На второй день судьба подкинула нам удивительного соседа. Посереди дня в лагерь вошел высокий парень-блондин с лицом белогвардейского офицера, причудливым зачесом назад и тонкими ухоженными усиками, в которых читалась глубокое уважение хозяина к своей нежной растительности. Парень немного побалакал с начальством и уже через пять минут заселялся в соседствующую с нами палатку. Появление новенького не на шутку меня взбудоражило: ведь куда проще найти общий язык с собратом по знакомству с этим непривычным и диким миром археологических раскопок, чем с местными завсегдатаями, знающими друг друга, как свои пятки. Еще вчера в другую соседнюю палатку подселились две симпатичные девицы, словно сошедшие с экранов разудалого мира Эмира Кустурицы, которые, однако, оказались совсем неразговорчивыми и уже к вечеру переехали в другой конец лагеря, не вынеся, видимо, наших с Чертовым Аспирантов разговоров за жизнь под самые гейские мелодии 80-х. Поэтому на нового соседа я возлагал самые, что ни на есть, большие надежды.

Новичка звали Ильей, и был он совсем не новичком – когда я, многозначительно причмокнув, попытался изобразить из себя большого знатока происходящего, он очень ласково послал меня в жопу, расплывшись в неловкой улыбке и признавшись:

- Ой, а я здесь вообще-то уже во второй раз…

Впрочем, общий язык мы с ним нашли, и хотя Илья больше предпочитал сидеть за столом молча и с любопытством глядеть на людей, словно на белых медведей в зоопарке, на обещанной нам Шаманом попойке он был приглашенным гостем. Еще днем мы вложили в общий алко-фонд свою долю, и через несколько часов уже начали склоняться к мысли, что нас кинули, но внезапно на горизонте показался искривленный самогоном Колька и пригласил за стол-с. Пили здесь традиционный археологический напиток «Хитрый», которым с охотой торговал живущий неподалеку дед с одноименной кличкой. Еще в ассортименте его были напитки с не менее колоритными названиями «Беда» и «Коварный», но их нам попробовать было не суждено. Был это в классическом понимании обыкновенный самогон, однако Шаман божился, что такого качества нам не сыскать нигде от Москвы до Рязани.

Пили мы не торопясь: я – по глоточкам, Илья – предельно осторожно, Чертов Аспирант – с отсутствующим взглядом, будто повидал уже этого дерьма на своем веку. Но Шаману такое ребячество было не по душе: он требовал, чтоб мы осушали свои стаканы залпом и, словно школьный учитель, следящий за порядком на контрольной, заглядывал в наши тары и контролировал уровень спиртного в них. Постепенно нас начало вставлять. На вкус это была обычная водка, но наш гуру не соврал – эффект действительно сказался гораздо раньше. Колька, который начал существенно раньше, чем мы, уже все больше буравил носом стол, и лишь рука его с крепкой зажатой в ней кружкой инстинктивно ползла в сторону Шамана.

Весь вечер на столе лежал мобильник Шамана, битком набитый всякой неформальной и просто редкой музыкой (вроде «Черного кофе» или «Плеханово»). После первого стакана Шаман с ним просто не расставался и даже, когда говорил, не сбавлял громкости ни на единую долю. Посреди процесса он устроил нам конкурс – предложил угадать, о чем поется в песне группы «Unreal» «Три ночи» - и только я понял, что знаю ответ, как хитрый Илья, все с той же невинной улыбочкой, подал голос: «Вий…». И, конечно, угадал. Шаман с видом гордого отца беззвучно похлопал ему и осушил еще одну кружку.

Дата добавления: 2015-08-18