Глава восьмая. Пока Марианна там, на Скае, в моей жизни произошли любопытные перемены

Луиза

Пока Марианна там, на Скае, в моей жизни произошли любопытные перемены. (Может, оттого и произошли, что Марианны нет дома.) Но обо всем по порядку.

Как-то вечером мы с Гэртом отправились на лекцию про Мэри Шелли (по-моему, ее пока недооценили) и на обратном пути схлестнулись по поводу ее знаменитого уродца, Франкенштейна. Был февраль, соответственно шел дождь со снегом, поэтому решили срезать путь, свернули на боковую улочку, потом на аллею. И напрасно мы это сделали. Но ведь я шла не одна, с Гэртом, и было не так уж поздно, в общем, потеряла бдительность. Спорили мы вот о чем: отразилось ли на личности Франкенштейна то, что у него не было матери? То есть он, по сути, продукт неблагополучной семьи. В самый разгар дискуссии из-за кучи мусорных пакетов выскочил жуткий тип. Весь обтрепанный, ну просто Абель Мэгвич ^[20], выбежавший из-за могильного камня. Пошатываясь, тип направился к нам.

В Эдинбурге тьма нищих, бродяг, полно всякого сброда. Я и не особенно испугалась, уже потом сообразила, что ситуация-то не из лучших: аллея еле освещена, рядом ни души, даже шума машин почти не слышно. Я вцепилась в локоть Гэрта: чувствую, напрягся парень, дрожит.

Оно и понятно: сразу нож увидел, не то что я. Не скажу, что ножище, но по тому, как этот тип его держал, я почувствовала, что он умеет им пользоваться и пустит его в ход без колебаний. «Стоять!» – скомандовал Мэгвич, мог бы и не надрываться, мы и так застыли как вкопанные. Он стал водить ножом перед моим лицом, туда-сюда, но смотрел на Гэрта.

– Кошелек и телефон, парень. И чтобы сразу.

– Отлип-п-пни от нее! – запинаясь, крикнул Гэрт. – Сейчас все по-получишь, п-приятель.

Он полез во внутренний карман своего длиннющего черного пальто и медленно протянул типу сначала мобильник, потом портмоне. Мэгвич сунул их в карман, продолжая наблюдать за Гэртом, но на секунду переключился на меня. Потухший, бессмысленный взгляд – от наркотика, или голода, или от холода. А может, ото всего сразу.

Повернувшись ко мне, он пробурчал:

– Кошелка.

Я решила, что он просто обхамил меня, но потом сообразила, что это он про сумку. Я безропотно протянула ему свою кожаную большую сумку. У нее и ручки есть, и ремень через плечо, туда помещались и записные книжки, и карточки всякие, и ручки, в общем, писательский ассортимент. Мэгвичу определенно не понравилось, что она такая большая и тяжелая. Снова поводив ножиком, он протявкал:

– Открой. Кошелек гони.

Была у моей сумки одна досадная особенность: из нее ни в коем случае не следовало изымать все сразу. Если держишь ее только за одну ручку, расстегивать надо осторожно, иначе пасть ее сильно распахивалась и все вываливалось.

Но кто в такую минуту помнит об осторожности!

Стала открывать замочек, разумеется, одну из ручек упустила, все посыпалось к ногам Мэгвича. Телефон, кошелек, очки, пудреница, лак для ногтей, ручка-самописка, связка ключей – все это с грохотом шмякнулось на землю. Шум грабителя напугал, он нервно оглянулся, потом снова посмотрел на меня. Если бы взглядом можно было прикончить, то я мигом бы очутилась на том свете.

– Старая дура, с-сучка, – прошипел он, растерянно переминаясь с ноги на ногу, притопывая обтерханными башмаками.

Я мысленно уговаривала: «Ну что ты топчешься, беги!»

Но этот негодяй нашел-таки выход:

– Сама поднимай! Кошелек, потом мобильник.

Вцепившись снова в руку Гэрта, я плюхнулась на колени среди своих рассыпанных вещичек, кое-что разбилось. Наверное, Гэрт наклонился, чтобы помочь мне. Потому что Мэгвич, что-то прорычав, предупредил:

– Не суетись, малыш, а то чикну твою мамулю.

«Мамуля» оказалась последней каплей. Я и так уже была насмерть перепугана и не переставая плакала, но это было уже чересчур. Я рассвирепела. Схватив в одну руку телефон, в другую кошелек, я поднялась с колен, но разгибаться не стала. Глядя на ноги Мэгвича, я чуть подвинулась и сгруппировалась, потом сделала глубокий вдох и со всей силы боднула его головой в пах.

Он с воем грохнулся на спину.

– Бежим! – проверещала я и, не оглядываясь на Гэрта, бросилась в ту сторону, где были свет, уличный шум и потоки машин, и при первой же возможности скинула туфли на высоких каблуках.

Только добравшись до оживленной части Лотиан-роуд, я остановилась отдышаться. О радость, Гэрт бежал рядом со мной, хохоча и плача! От подведенных глаз по белым щекам бежали черные ручейки. Стоя на углу улицы, мы хлопали друг друга по плечам, радуясь спасению. Чуть погодя Гэрт сообразил поймать такси. Доковыляв до машины, я забралась внутрь и продиктовала шоферу адрес, Гэрт напомнил, что ключики мои тю-тю, остались на аллее. Я его успокоила: после того как Марианна чуть не посеяла свой ключ, я держу запасной у соседей.

Когда мы ввалились в квартиру, я сказала, что ни за что не буду ночевать одна, ведь у Мэгвича есть и мои ключи, и книжка записная, и даже мотив для убийства. Гэрт жил в несусветном районе, кишевшем Мэгвичами, поэтому я не удивилась, что он согласился остаться.

Так, собственно, все и началось.

Марианна

Проснувшись, я сразу почувствовала: что-то изменилось. Все изменилось. Звуки, запахи, запах и прикосновение одеяла, холодный почему-то воздух, все незнакомое. Как только вынырнула из сна, сердце бешено застучало, никак не могла сообразить, где ж это я.

Аппетитно пахло жареным беконом. Но Луиза никогда не готовила завтрак, никогда не завтракала в полном смысле этого слова, уступив искушению просто выпить кофе с булочкой и нехитрым бутербродом. Кто-то там, на кухне, пытался не шуметь. То есть сначала что-то лязгало и гремело, потом те же звуки становились более приглушенными и растянутыми. Пахло не только беконом, еще и кофе, горящими дровами, какой-то травкой и мылом. Постепенно в голове моей прорезалось: я в доме Кейра, наверху. А он сам внизу, на кухне, только что принял душ и теперь готовит завтрак, варит кофе, растопил печку.

Я лежала не двигаясь, прислушивалась к пространству. Что-то новое появилось после вчерашнего дня… Ручей. Его не было слышно. Конечно, здесь, в доме, его журчание было еле различимым, но засыпала я точно под этот лепет. А сегодня ручей молчал.

У лестницы нежно затренькала «музыка ветра», потом чуть громче. Я услышала шаги Кейра, медленные, робкие.

– Марианна? Ты проснулась?

Она села, тщательно закутываясь в одеяло, хотя флисовая пижама целиком закрывала тело.

– Да. Ты уже здесь, в комнате?

– Нет, пока на лестнице. Я приготовил тебе поесть. – Пригнув голову, Кейр вошел в спальню, в руках его был поднос. – Или ты из тех худосочных дам, которые позволяют себе утром только йогурт и чай на травках?

– Я запросто могу умять огромный кусище бекона.

– Вот это по-нашему. Тут поднос, ставлю его перед тобой. Кофе справа, сэндвич с кусищем слева. Бекон я тоненько нарезал, так что наслаждайся кулинарными прелестями жизни в медвежьем углу. Кофе есть, захочешь еще – прикажи. Я собрался притащить кофейник, но он тяжелый, принес только кружку.

– Спасибо. Все просто замечательно.

Стоя у кровати, он смотрел, как Марианна откусывает кусочек сэндвича, и думал о том, что она совсем другая сейчас, когда пепельно-белокурые волосы чуть спутаны и взъерошены.

– Когда надумаешь спуститься, на кухне будет полный порядок и совсем тепло. Я научу тебя пользоваться душем.

– Спасибо. – Она махнула сэндвичем в сторону его голоса. – А знаешь, вкусно, очень. – Продолжая есть, добавила: – Кейр, снаружи как-то все иначе звучит. В чем дело?

– Значит, просекла? Что стало тише? – Он улыбнулся. – Просекла, хотя я такой тарарам устроил на кухне…

– Это на кухне, но снаружи действительно тише стало.

– Да.

– Я больше не слышу ручья.

– И вряд ли услышишь. Он теперь еле течет. Из-за льда.

Она вскинула голову, ей все стало ясно.

– Выпал снег?

– Нападал. Уже толстый слой. Вставай, пошли играть в снежки. А чтобы все было по-честному, можешь завязать мне глаза. Как рыцари «Ордена джедаев» в «Звездных войнах». На боевых учениях. «Почувствуй Силу, Люк» ^[21] .

Слегка даже задохнувшись от смеха, она воскликнула:

– Ну и шутки у тебя! Чудовищные…

– Действительно так себе, но ты ведь смеешься.

– Понимаешь, у меня специфическое чувство юмора, люблю страшилки. Садись. Что стоишь, будто старый преданный дворецкий?

Присев на край кровати, Кейр сказал:

– Быть слепым, конечно, ужасно, но, если человек не способен иногда шутить по этому поводу, вот тогда это действительно страшно. Ты согласна? – добавил он не очень уверенно.

– Вполне. Сама я нормально отношусь ко всяким шуточкам. Но слышала бы тебя Луиза, возмутилась бы ужасно. Все ее иллюзии вмиг были бы разбиты.

– У нее есть иллюзии? И какие же?

– Ну, не знаю. Никогда с ней не говорили на эту тему, – сказала Марианна, откусывая очередной кусок. – Ты для нее наверняка личность темная, чужак, который умыкнул бедную сестричку исключительно из любви к авантюрам. Кто знает, что у нее на уме? Едва ли она живет в реальном мире.

– А ты?

Перестав жевать, она отчеканила:

– Мой мир слишком ограничен.

– Я не об этом. Сама ты чувствуешь, что живешь в том же мире? В смысле, в том же, где я? Или Луиза? Ведь твой мир простирается до тех пределов, к которым ты можешь дотянуться тростью. До пределов слышимости, доступной тебе, и еще до пределов интенсивности и определенного количества запахов. Так ведь?

– Так. Он гораздо меньше, чем у всех остальных.

– Зато ты все полнее ощущаешь. И острее, как мне кажется. Разве тебя очень волнует, что приходится многое додумывать? И что-то иногда не совсем совпадает с реальным обликом?

– Например, с обликом кроликов шесть футов ростом?

– Ну да, объективность восприятия значительно ограниченна, если у тебя нет возможности определить параметры на ощупь.

– Не до такой степени, как ты воображаешь. Ты сел, и я сразу определила, как ты говоришь, параметры. Матрас слегка сплющился, я почувствовала это мускулами ног. Даже если бы мне не удалось обследовать тебя на ощупь, я поняла бы, что ты мужчина крупный, по тому, как осел матрас.

– В постели со слоном. Так, говорят, чувствовала себя Шотландия, когда вступил в силу «Акт об унии»^[22]. Будто мышь, угодившая в постель слона. Каким бы душкой ни оказался слон, спать рядом с ним страшновато… В мире Луизы обитают мужчины?

– Нет, – ответила Марианна, откидываясь на подушки и облизывая пальцы. – Не знаю даже почему. Но думаю, она была бы не прочь завести кого-нибудь. Я, конечно, не знаю, как она выглядит, тем более с точки зрения мужчин. Но она добра. Богата. И совсем не так глупа, как пытается внушить. Разыгрывает из себя тупую блондинку.

– Зачем?

– Наверное, чтобы как-то уравновесить наши возможности. Вероятно, считает, что мое ощущение неполноценности непременно приглушится уверенностью, что я умнее ее. Придуривается по доброте душевной, но это здорово раздражает.

– Что придуривается? Или доброта?

– И то и то. Наверное, мужчины боятся, что им придется заботиться не только о ней, но и обо мне, потому и держатся на расстоянии. А зря боятся. Я могу жить одна. Многие слепые так живут. Справлялась же, когда училась в университете и когда Харви не было дома. Да, одной труднее, но это преодолимо. У тебя есть платок? Я куда-то положила несколько, но не помню, куда именно.

– На подносе лежат бумажные полотенца.

Нащупывая полотенце, Марианна продолжила:

– А какое впечатление Луиза произвела на тебя? Как женщина?

– Вообще-то она не в моем вкусе. Даже если бы была моложе. Но вполне симпатичная, для тех, кто любит женщин… мм… в теле. Пухленьких. Такие многим нравятся. И потом, когда женщина сама настроена на соответствующие отношения, еще не все потеряно. Мужчин это притягивает. Что старая антенна еще ловит.

– Вот оно что… Старым антеннам требуется заместительная терапия, гормональная, в этом все дело. И тебя они тоже ловили?

– Наверное. Просто я не замечал.

– Тогда, в Ботаническом, ты сказал, что не знаешь, нравишься ты женщинам или нет.

– Я имел в виду незрячих женщин. Луиза никогда не была замужем?

– Никогда. И монашкой тоже не была. Но никаких длительных романов.

– А этот ее Гэрт, который гот?

– Гэрт? Ему не больше двадцати пяти!

– Ну и что? Считается, что у мужчин в сорок лет пик сексуальной активности уже позади, а женщины как раз в этом возрасте его достигают. Возможно, Луиза ценит… мм… молодые крепкие мускулы.

– Но чем сама Луиза может привлечь двадцатипятилетнего парня?

– Добротой, чувством юмора. Да, представь себе. Заботливая, чувственная женщина, которой плевать на целлюлит и которая не помешана на липоксации. И еще – она всегда тебе благодарна.

– Благодарна?!

– Между прочим, это очень важно. Мужчины тоже часто не уверены в себе, даже чаще, чем женщины. Нам сложнее доказывать свою состоятельность. И женщинам, и себе. Бессонными ночами каждый мечтает о той, которая будет всем довольна. Молоденькие женщины порою слишком пугливы и зажаты. В постели они больше напрягают, чем радуют. К тому же вы, душеньки, так сосредоточены на том, как выглядите, и на своем мобильнике, что это здорово охлаждает. Поэтому молодым парням вроде Гэрта иногда проще общаться со зрелыми дамами, такими как Луиза.

Сестра Луиза вдруг предстала перед Марианной в ином, непривычном ракурсе, и она тут же спросила:

– Значит, она все же тебя заинтересовала?

– Луиза? Меня – нет. Но теоретически… Ты же хотела услышать мужское мнение.

– У тебя были романы с женщинами старше тебя?

– В молодости было дело. В Абердине. Дама моя была с амбициями, обожала свою работу и не хотела засесть с детьми, потому их не заводила. Мне, зеленому юнцу, было лестно ее внимание и нисколько тогда не смущало, что я ей нужен только как самец. Я получал удовольствие, обоих все устраивало.

– Ты никогда не был женат?

– Я никогда не искал прочных отношений. Возможно, поэтому они так ни с кем и не завязались.

– Союзы с нефтяниками в принципе не бывают долгими.

– Да, это испытание для обоих. Но женам все же тяжелее. После Харви много было мужчин?

Она ответила не сразу и коротко:

– Немного.

– A-а! Вот мы и подошли к запретной зоне. Я, правда, не заметил предупредительного знака.

– Прости, Кейр, но мне стало как-то неловко… сижу тут в пижаме, обсуждаю с тобой свою интимную жизнь… и твою, и ты совсем рядом, и… какой же ты слон? Не понимаю, что происходит.

– Ничего особенного. Просто сидим с тобой, болтаем. Значит, говоришь, Луиза увидела во мне… гм… брутального героя. Интересно, каким ты меня видишь.

– Я тебя никаким не вижу, это известно.

– Неправда, видишь, но зрение тут ни при чем. Не волнуйся, у меня нет таких помыслов. Ты само очарование, и я не хотел бы отпугнуть тебя своей настырностью. И я действительно, если угодно, герой, но не брутальный авантюрист, и ни при каких обстоятельствах не воспользуюсь чьей-либо слабостью. Знаешь, нам лучше быть откровенными друг с другом. Хотя бы потому, что я не все понимаю, ведь ты не подаешь привычных, так сказать, сигналов. И не говоришь того, что говорят обычно. Поэтому я вынужден сам до чего-то додумываться.

– Я тоже.

– Надо же, один другого стоит! Хочешь еще кофе?

Она расхохоталась:

– Струсил, решил сменить тему?

– Ничего подобного. Кофе я предложил для передышки, на самом деле у меня в запасе убойный вопрос.

– Это какой же?

Он немного поерзал.

– Услышав от меня про смерть Мака, ты, помнится, сказала, что людям надо так друг к другу относиться, будто жить им совсем недолго. Говорить все, что хочется сказать.

– Что теперь-то об этом вспоминать. Я тогда подумала про несчастную жену Мака. И про Харви.

– Это я понял. Ну а., что бы ты сказала мне, если бы знала, что скоро умрешь? Или что я скоро умру?

– Но это же нечестно!

Он пожал плечами:

– Ты не обязана отвечать.

– Ты же знаешь, что я отвечу.

– Надеюсь, что ответишь.

Помедлив, она спросила:

– С тобой… все нормально?

– В принципе да. Но на свете всякое случается.

Она сердито теребила край одеяла.

– Ты невозможный тип, Кейр. Это не по правилам.

– Что считать правилами? – тихо спросил он. – Лично я люблю хоккей. А это игра не для робких.

– Если бы нам скоро… – Она убрала за уши растрепавшиеся прядки и вздохнула, раздраженно вздохнула.

– До чего дурацкий вопрос!

– Не отвечай.

Она еще раз вздохнула.

– Если бы мы скоро должны были… я… я попросила бы тебя обнять меня… и вероятно… сказала бы, что хочу стать твоей… совсем… – Она прикрыла рот ладонью и покачала головой. – Боже, неужели я это сказала! Что ты подмешал в кофе, а?

– Но сейчас не скажешь? – выждав, спросил он.

Она прижала к губам кончики пальцев умоляющим жестом.

– Нет, сейчас нет.

– Так я принесу кофе?

Он поднялся, и матрас резко выровнялся, у Марианны на миг закружилась голова. Когда он отошел от кровати, она позвала:

– Кейр!

– Да?

– А что бы ты сказал?

Он остановился, чуть сгорбившись, чтобы не удариться о скошенный потолок.

– Примерно то же самое.

Он стал медленно спускаться, но на последней ступеньке забыл пригнуть голову. Раздался перезвон трубочек «музыки ветра».

Марианна

Я одолела лестницу, потом водные процедуры в душе, потом снова лестницу – поднялась. Наверху оделась и опять спустилась, уже более уверенно. В кухню я вошла, когда Кейр мыл посуду. Он перестал оттирать железной мочалкой сковороду и задумчиво поинтересовался:

– Ты всегда носишь черную одежду?

– Нет. Иногда и белую. Так удобнее. Черное и белое всегда хорошо сочетаются.

– Это важно? Я вообще не обращаю внимания на подобные мелочи.

Меня смутил его вопрос, я не знала, что ответить, и спросила:

– А ты в чем сейчас?

– Джинсы, водолазка, флисовая куртка.

– Цвета?

– Водолазка темно-коричневая. Мм… контрабас. А куртка зелено-голубая… арфа.

– Зелено-голубая? Как твои глаза?

– Нет, глаза разных цветов. Один голубой, другой зеленый.

– Хотела бы я их увидеть.

– Мерцающие звезды… Мои глаза… Что-нибудь еще?

– Снег.

Я услышала бульканье воды, спускаемой из раковины. Потом Кейр взял меня за руку.

– Идем.

Кейр провел ее к черному ходу. Распахнул дверь, Марианну окатило волной холода, влажный воздух обволок ее, будто открыли холодильник. Кейр захлопнул за ними дверь, Марианна задрожала от резкого перепада температуры. Обхватив себя за плечи, чтобы согреться, спросила:

– Расскажи, что ты видишь.

– Снег.

– А еще?

– Много снега. Он блестит от солнечных лучей.

– На что это похоже?

– На что-то слепящее. Глазам почти больно от такого сверкания.

– А если бы это был звук?

– Звук? Ч-черт, это невозможно передать.

– Пожалуйста, Кейр, у тебя так изумительно получается, ты и сам знаешь. Порадуй меня.

– Если бы это было звуком… – Он пригляделся к заснеженному ландшафту. – Да-да, ты помнишь струнные в начале увертюры к «Летучему голландцу»?^[23] Первые несколько аккордов?

– О да. Они словно пронзают тебя!

– Вот и снег такой же.

– Спасибо! – Она с улыбкой повернулась лицом к сияющему снегу, как будто теперь точно знала, как он выглядит.

Марианна

Кейр сказал, что крокусы совсем запорошило, но нарциссы, пока еще в бутонах, храбро стоят среди снега навытяжку, не поникли. Он поднял мою руку, поднес ее к висевшим на ветке сережкам, и я пропустила сквозь пальцы длинные плотные соцветия, холодившие кожу. Он счистил со скамейки снег, подстелил какую-то клеенку, и мы сидели под еле пригревавшим февральским солнцем. Я подставила лицо лучам. Сзади за нашими спинами мерно тенькали капли: снег на крыше подтаивал. Чуть в стороне, за живой изгородью, зычно покрикивая, копошилась птица. Мы, прекратив разговор, стали слушать: там где-то прятался крапивник. Кейр сказал, что этот парень в куче топлива – из сухих веток и обломков, сорванных бурей.

Еще Кейр сказал, что крапивник крохотный, не больше мыши, и по-мышиному юркий и осторожный, но крик у этого парня был резким и сильным, будто он ничуть не меньше черного дрозда. Кейр заметил, что столь мощный голос, очевидно, в некотором роде компенсация. Это как малорослые мужчины – любят огромные машины и ездят с дикой скоростью.

– А что можно сказать о мужчинах, которые ездят на «лендровере»?

– Они любят практичные машины. С небольшим расходом топлива. Чтобы меньше портить экологию. Была у меня однажды история: ехал по долине Глен-Шил домой и на скорости пятьдесят миль врезался в оленя, машина вдребезги. Вот такой олешек.

– Машина вдребезги, а ты?

– Отделался ушибами и, конечно, перенервничал. Но после этого пропало всякое желание ездить по округе, разве что в танке Шермана. «Лендровер» неплохая ему замена. Удобный, надежный. Увы, природу все-таки порчу, но хоть топливо дизельное, не такое злостное. Ты не замерзла?

– Чуть-чуть.

– Пошли в дом, хорошенько утеплимся – и на прогулку. Снег нападает еще, но позже.

Я встала и тут же почувствовала на локте его руку. Легонечко поддерживая, он повел меня среди кочек и корней.

– Мм… как хорошо пахнет. Погоди, не говори… Волчье лыко? Цветет?

– Вовсю, там у стены. Аромат мне. Ягоды птицам. – Я услышала, как он глубоко вдохнул. – Пьянящий запах, ты согласна?

– Кейр, зачем ты меня сюда привез?

– Имелись три причины. Во-первых, хотел показать тебе Скай.

– Но я не способна видеть.

– Способна. И увидишь. Не меньше, чем другие. А уж как тебе в этом помочь, это моя забота. Еще мне хотелось показать тебе свой дом, как я тут живу, чем занимаюсь.

– Ясно чем, стараешься не впускать двадцать первый век.

– Работенка нелегкая, но должен же кто-то это делать. Треть всех растений и четверть млекопитающих исчезнут в наступившем столетии.

– Боже милостивый!

– Не такой уж и милостивый. В сравнении с другими богами наш Господь довольно безалаберный субъект. Осторожнее, не споткнись о порог.

Мы снова вошли в душное тепло кухни, и Кейр захлопнул дверь.

– Ну а третья причина?

– Абсолютно эгоистическая. Ты для меня как десерт, Марианна. Как коробка с шоколадными конфетами.

– Я думаю! Но все равно спасибо.

– И от этой коробки потерялась карточка, на которой указано, с чем конфеты. Никогда не знаешь, какая попадется, с мягкой сливочной начинкой, с чем-то тягучим, как ириска, или с крепким ликером.

– Мне показалось, ты не любишь сюрпризов от жизни.

– Но люблю конфеты с сюрпризом.

Тепло одевшись, они вышли наружу и остановились у крыльца.

– Местность тут у нас неровная, но мы будем идти медленно. Я не дам тебе упасть, не бойся.

– Спасибо. Падать я привыкла. Это все мелочи.

– Не мелочи, если поблизости нет больницы. Ты когда-нибудь пользовалась трекинговыми палками?

– Нет. Я хожу по тротуару или по тропинке, по бездорожью очень редко.

– Вот, попробуй. Давай сюда руку… – Он накинул ей на запястье петлю, закрепленную на конце палки, потом, округлив легким нажимом ее пальцы, приблизил их к ручке. Ему бросилось в глаза, какие разные у них руки: у нее маленькие, узкие, у него кисть вдвое больше, пальцы толстые, обветренные, но ловкие, привыкшие управляться со снастью, хоть в штормящем Северном море, хоть в песчаную бурю в пустыне. Когда пальцы Марианны наконец обхватили резиновую ручку палки, он сжал их, будто закрепляя, потом убрал свою руку, но явно нехотя.

– Теперь постой спокойно, я отрегулирую длину. Тебе будет удобнее, если я сделаю их повыше. Можешь опираться на палку и на мою руку. Или попробуй идти одна, тогда тебе понадобятся обе палки. Пользоваться ими как тростью невозможно, потому что почти все помехи и препятствия наверняка скрыты под снегом, их не обстукаешь. И сохранять равновесие действительно сложно. Опираясь на палки, даже на одну, устоять на ногах проще. С двумя ты точно не упадешь, но тогда я не смогу тебя поддерживать. Решай сама. Палки легкие, раздвижные, их можно сложить и убрать в рюкзак, если тебе будет неудобно.

– Нет-нет, очень даже удобно. Думаю, я сумею приладиться. Если я пойду за тобой, то это как по тропе, я же смогу понять, где твои следы. Ты будешь королем Венсесласом^[24], а я, как его слуга, буду идти по твоим следам. Только предупреди, если захочешь остановиться, иначе столкнемся.

– Договорились, ну, в путь. Если будет трудно, скажи, тогда останемся тут и сразимся в снежки.

– А куда ты собрался меня вести?

– Пройдем вдоль ручья, может, до водопада, если погода не испортится. Посмотрим, как ты приладишься к палкам. Надеюсь, двигаться будем все же не очень медленно, иначе ты замерзнешь.

– Не замерзну, не волнуйся.

– Перед тобой открытое пространство, до деревьев примерно пятьдесят футов. Так что смело шагай, тут есть небольшой подъем, но, когда идешь с палками, он вообще не чувствуется.

Они пошли, сначала медленно, пока Марианна привыкала к тренинговым палкам, потом нормальным шагом. Продвигались достаточно быстро, хотя Кейр, тайком от Марианны, иногда отбегал назад, посмотреть, как она управляется с палками.

– А водопад когда-нибудь замерзает? – громко спросила Марианна.

– Замерзает. Но пока не замерз. Не так уж и холодно.

– Лед ведь безмолвный?

– Ты отстаешь.

– Я задумалась. Думала про ручей и водопад, что они замрут, когда оледенеют. И музыка воды умолкнет. Когда это случится, настанет тишина, наверное, она бывает зловещей. Ведь музыка застынет.

Марианна азартно осваивала снежную целину, стараясь попадать в следы Кейра. Он, отбежав назад и встав на невидимый под снегом узловатый корень, подбадривал ее, говорил, что у нее здорово все получается. Иногда с веток обрушивались комья снега, рассыпаясь, окатывая вдруг холодным душем. Марианна, хохоча, подставляла лицо снежной невесомой пыли, слизывая ее с запорошенных губ. А Кейр смотрел на нее, опершись рукой о ствол.

– Ты, что ли, сзади, Кейр?

– Нет, – отозвался он, слишком поспешно.

– Врешь.

– Как ты узнала?

– Голос твой был впереди. А потом ты вдруг ускорил шаг, будто сбился. Ты не из тех, что могут легко заблудиться. Тем более на знакомой территории.

– Ты отличный следователь, шеф. Ладно, пойду медленнее. А ты расскажи еще про застывшую музыку.

– Иди прямо, не отбегай, тогда расскажу.

Когда они двинулись дальше, Марианна продолжила:

– Кто-то мне сказал, что так называют архитектуру. Застывшая музыка. Я обрадовалась, это сравнение очень помогает. Я ведь никогда не смогу узнать, каковы здания, тем более высокие. Я могу ощутить фактуру каменных плит в соборе, но представить картину в целом – это уж ни-ни. Я не знаю, как выглядят солнечные зайчики от витражей, и эти, ну… контрфорсные арки, и как все это смотрится в целом… пропорции всего этого великолепия.

Кейр брел какое-то время молча, потом замедлил шаг, потом остановился. Когда она приблизилась, он коснулся ее руки.

– Я тут, стою.

– Что-то не так? Я еще не устала.

– Это здорово, нам еще далеко. Ты концерт Пуленка знаешь? Для органа с оркестром?

– В общем, да. Но не особенно хорошо. Он звучит несколько угрожающе, всего очень много, чересчур, если честно. Ой… – Ее голос замер. – Ты хочешь сказать, что он похож на…

– Да-a, по ощущениям очень близко, по-моему. Это первое, что пришло в голову, но я еще подумаю. Что с тобой? – Он увидел, что она стоит с опущенной головой, вся как натянутая струна, такой он ее видел в Ботаническом саду, когда она еще не рассказала ему про гибель мужа. – Марианна? Я тебя чем-то расстроил?

Она обернулась, и Кейр заметил, что глаза ее полны слез.

– Нет-нет, ты… растрогал. Ты так стараешься доходчиво все объяснять. И всегда находишь нужные слова. Спасибо тебе огромное, правда.

– Да ладно… что ж… Я ведь сказал, что в мои годы начинаешь мечтать о благодарной женщине.

Дата добавления: 2015-08-18