Глава третья. Я тогда не заметила никаких перемен в своей сестре, если честно

Луиза

Я тогда не заметила никаких перемен в своей сестре, если честно. Была в чудовищной запарке: заканчивала одну книгу – и уже в муках рождалась другая. Мой врач твердит, что нужно больше отдыхать, делу время, но и потехе час. Зато издатели, похоже, с удовольствием загнали бы меня в могилу, смерть автора всегда подстегивает интерес к его творениям, на благо бизнесу.

Настроение у нее стало лучше, это, конечно, удивляло. И начала больше за собой следить, даже спрашивала, надеть ей шарфик или бусы. Я могла бы, кажется, догадаться, но ведь сестра моя ничего не рассказывала, и рядом с ней я никогда никого не видела. Домой никого не приглашала, ни с кем меня не знакомила. (Впрочем, как-то она действительно пыталась с ним познакомить, в театре.)

Марианна так давно одна, что, признаться, я и представить не могла, что у нее может кто-то появиться. Совсем не хочу сказать, будто она недостаточно привлекательна, скорее, она просто равнодушна к мужчинам. Взгляд у нее, конечно, несколько блуждающий, но глаза прелесть, огромные, голубые, необыкновенного оттенка. Волосы светлые, правда, начали уже седеть, зато фигура как у молодой, наверное, потому что она мало ест и много ходит пешком. Ну а я вечно торчу за компьютером и что-нибудь жую, поэтому насчет моей фигуры лучше вообще не говорить. Хотела я нанять какого-нибудь накачанного персонального тренера, но где взять время на все эти упражнения? А когда я наконец вылезаю из-за компьютера, то чувствую себя совершенно вымотанной. Хочется задрать ноги и побаловать себя хорошей порцией джина с тоником. Возможно, и персональный тренер тоже бы в этот момент пригодился.

Марианна ест умеренно, ходит по многу миль и никогда не упускает возможности напомнить мне, что я скоро доиграюсь до инфаркта. Это она так оригинально проявляет ко мне внимание.

Наверное, я-то сама не очень к ней внимательна. Все дела, дела, не погрязала бы так в своих проблемах, наверняка бы сообразила, что у сестры появился новый интерес, и какой именно. Но вся ирония в том (да, иначе не скажешь, ведь Марианна слепа), что складывалось полное впечатление, что за ней ухаживает какой-то человек-невидимка.

Марианна

Он сказал, что мы обязательно встретимся. Я ответила, что тоже на это надеюсь. В общем, какой-то бессмысленный разговор, когда никто не предлагает ничего конкретного. А что, собственно, следовало предложить?

Итак, что мы имеем. Я выложила ему столько всего, а он про себя – ничего, но разрешил изучить его, значит, хотел, чтобы я узнала, какой он. Я теперь представляю, какие у него губы, какие веки, даже мускулы на его бедре. Но я не знаю, где он живет, и ему явно не хочется называть свой адрес.

А когда попросила у него номер мобильника, сказал, что скоро уезжает.

– Место-то приятное? – поинтересовалась я.

– Северный полярный круг, – ответил он. И мой телефон не попросил. Мы стояли на тротуаре за воротами Ботанического, спрятавшись под моим зонтиком, – вынужденная близость, учитывая, какой натужной была наша беседа.

– Ну что ж, где я живу, вы знаете, – в конце концов, сказала я.

– Это я знаю, – отозвался он.

Я подумала, что мы никогда больше не встретимся.

Прошло две недели, я уже почти забыла про тот разговор в кафе – почти, но не окончательно. И надо же, получаю толстый конверт, внутри кассета. Луиза разбирала почту, и, как обычно, мои письма оставила на столике в холле. Я вскрыла конверт, стала нащупывать письмо, но его не было. Надпись на кассете прочитать было некому: Лу ушла в парикмахерскую. Я отправилась к себе в спальню, вставила кассету в плеер и нажала на пуск.

Через несколько секунд раздались стоны ветра. Жуть: непрекращающийся вой, даже по-своему мелодичный, то постепенно достигал истошной писклявости, то срывался на свирепый басовитый рык. И вдруг я услышала мужской голос, старающийся перекричать эти завывания:

«Привет, Марианна. Это вам открытка от Кейрл. Я в Норвегии, в Хаммерфесте, отсюда семьсот миль до полярного круга и тут дьявольски холодно. Эдинбург отсюда кажется теплым раем. Хаммерфест считается самым северным в мире городом. Раньше здесь охотились за белыми мишками, а теперь, когда льды тают, все ищут черное золото, и я в том числе. У нас все как на настоящем Клондайке. Много потасовок и мало женщин. Зато толпы северных оленей… Теперь угадайте, какое самое высокое дерево тут в округе? Правильно, я».

Потом послышался щелчок и через секунду – хриплое пение и хохот порядочно выпивших мужчин. Песню доорали кое-как до конца, совершенно вразнобой, и сами себе горячо поаплодировали. Снова раздался щелчок и голос Кейра, ужасно строгий:

«Пост скриптум. Даже и не пытайтесь узнать, о чем поется в этой норвежской песенке. Я уже навел справки, и поверьте, вам лучше оставаться на сей счет в неведении».

Немного помолчав, он добавил: «Но согласитесь, это было все же по-своему великолепно… Всего хорошего, Марианна».

Я никогда не получала таких потрясающе трогательных подарков.

Вернее, очень-очень давно, когда Харви присылал мне наговоренные на пленку любовные письма.

Я неделю таскала в сумочке эту пленку. Сама не знаю почему, мне нравилось, что в моей сумке словно бы кусочек Арктики. Это напоминало историю про Нарнию, куда можно было попасть через шкаф^[11]. Но потом у меня украли сумку, возле универмага «Дженнерс». Разумеется, я тогда была при трости.

Я дико расстроилась, пожалуй, не столько из-за кошелька и ключей, сколько из-за кассеты. Я не сделала копии и даже не дала послушать это письмо Луизе. Подумала, что она не поймет этой его шутки с кассетой, и потом, как бы я объяснила ей реплику про дерево? Но, откровенно говоря, мне просто нравилось, что в моей жизни появилась тайна, нечто такое, что происходит без участия Луизы, для меня это настоящая роскошь.

Мне кажется, что я ничего ей не рассказала именно поэтому. Но, возможно, просто боялась, что покраснею или что голос сорвется, как у девчонки. Можно долго искать причины, но главное одно: мне не хотелось делиться с ней Кейром. Я получила вторую звуковую открытку. Грохот оторвавшихся льдин, всплески от рухнувших в море айсбергов: скрежет, стоны, затем хлопок, похожий на ружейный выстрел, и рев, чудовищный. Будто кто-то пытает некоего арктического левиафана и он сейчас умрет от невыносимой муки.

Кейр, вероятно, вел свой репортаж прямо с корабля. Слышны были удары волн о борта, гудок. Кейр почти ничего не рассказывал, только давал пояснения, а в самом конце небрежным тоном, как бы вскользь, произнес: «Тридцатого я возвращаюсь в Эдинбург. Тридцать первого в том кафе, в Ботаническом, в двенадцать. Если будет настроение немного развлечься, послушать байки морского бродяги».

И все. Даже без «всего хорошего, Марианна».

Знать бы, каким рейсом он прилетает, пошла бы встречать, хотя не представляю, что делать слепому человеку в аэропорту. Топтаться на месте, изумляя публику? И потом, откуда Кейр сможет узнать, что я явилась в аэропорт? И вообще смешно. Не исключено, что его будут встречать коллеги или девушка. Грызя себя за подобные мысли, простительные лишь для влюбленной девчонки, я выбросила кассету в мусорную корзину.

Через некоторое время вернулась, чтобы ее вытащить. Но приходившая в этот день уборщица уже вытряхнула все корзины. Я разозлилась – на уборщицу, на себя. Разозлилась, потому что выбросила пленку и потому что хотела ее вытащить. Но больше всего меня разозлило то, что я разозлилась.

Я мысленно повторяла и повторяла число и час назначенного мне свидания, как мантру, до тех пор, пока не успокоилась окончательно.

Луиза

Однажды Марианна вернулась домой, сияя улыбкой, и сообщила, что пригласила на ужин одного человека. Мистера Харви. Когда я спросила, кто это, она рассердилась. Она объяснила, и мне пришлось напомнить, что тогда в театре я никакого мистера Харви не увидела: он исчез до того, как я успела подойти к столику.

Марианна сказала, что это все ерунда, мы с ним наверняка найдем общий язык. Я хотела уйти, не желая изображать вредную дуэнью, но сестра воспротивилась, заявив, что между ними «ничего такого» и что я должна пригласить какого-то приятеля, для компании. Я позвала Гэрта.

Гэрт вообще-то гот ^[12]. Я понимаю, каламбур весьма сомнительный, но не это главное. Главное, чтобы его бедная мать не узнала, кто ее сын. (Если вам неизвестно, кто такие готы, имейте в виду: они носят черные шелковые рубашки и серебряные цепочки, подводят черным глаза, мажутся белым тональным кремом. И юноши тоже.) Когда Марианна впервые встретилась с Гэртом, то никак не могла понять, почему где-то в комнате звенят цепи. С остальными «клановыми» чудачествами проблем не было, но, если бы она могла его увидеть, проблемы, возможно, возникли бы.

Гэрт чудный парень, преданный мой поклонник, следит за моим сайтом. Похож на только что ожившего мертвеца, но при этом очень живой и сообразительный мальчик. (Между прочим, судя по данным опросов, среди готов гораздо больше получивших аттестат зрелости, чем среди представителей других молодежных группировок.) Гэрт очень трепетно относится к реалиям. Он пишет диссертацию по истории колдовства в Шотландии, еще и мне помогает во всяких изысканиях. У меня совершенно нет времени копаться в мелочах, сводить все, – хватает мороки и с содержанием романа. И к тому же за мелочовку отвечает совсем другой сегмент мозга. Да и опасно скакать то вперед, то назад, тогда можно сбиться с хронологии, потерять нить.

Мы тщательно продумывали меню званого ужина. Марианна очень старалась, впрочем, никаких изысков. Никаких экзотических продуктов. Я предвкушала приятнейший ужин и специально не стала перебивать аппетит, поэтому весьма была раздосадована тем, что гость наш все не идет. Гэрт всегда выглядит очень истощенным, и трудно определить, почему он такой мрачный, от скуки или от голода.

Через полчаса Марианна отправилась в кухню и осторожно выключила плиту (стараясь не испортить маникюр, если кому любопытно). Мы с Гэртом выпили почти весь джин, однако веселее от этого не стало. Мне нестерпимо хотелось есть, Марианна была на взводе, а Гэрт отчаянно старался поддержать разговор. Когда мы с ним принялись обсуждать, кто лучше сыграл Франкенштейна, Роберт де Ниро или Борис Карлофф, Марианна вскочила на ноги и заявила:

– К черту! Давайте есть.

Мы с Гэртом с радостью накинулись на еду, а Марианна положила себе только немного салата, к пирожному с апельсиновым безе и взбитыми сливками вообще не притронулась. У нее был измученный вид, бедная моя девочка.

После ужина она схватила телефонную трубку в третий раз, проверила, работает ли телефон. Я готова была убить ее дружка. Мог хотя бы позвонить, если, конечно, он не угодил случайно в больницу. И в какой-то момент меня вдруг одолели сомнения… Марианна конечно же была расстроена, но удивления я что-то не заметила. Как будто она знала, что он не придет, знала заранее. Но, возможно, я опять что-то придумала. (В конце концов, это моя работа.)

Как только Гэрт ушел, Марианна стала складывать в посудомойку тарелки. По грохоту тарелок я поняла, что она рассержена. Знаю, мне бы лучше было ничего не говорить, но я перебрала джина, устала, вот и высказалась насчет нашего сегодняшнего ужина. (И не будем больше это обсуждать.)

Она яростно соскребала с тарелок остатки пищи, и тут я подошла и брякнула:

– Марианна, а тебе не кажется, что ты в последнее время слишком увлеклась?

Она перестала скрести и чересчур резко, на мой взгляд, спросила:

– И чем же таким я могла увлечься, а? Ты на что намекаешь, Лу?

– Ни на что! Просто я подумала, что ты могла… ошибиться.

Тут она повернула голову. Я должна была почувствовать, что не стоит продолжать, но…

– Ошибиться? Ты о чем?

– Об этом мужчине. О мистере Харви.

– Его зовут Кейр. Так что ты хотела сказать?

– Мм… трудно ориентироваться в этом мире, полагаясь только на звуки. Каждый из нас может ослышаться.

– То есть ты считаешь, что я его придумала?

– Нет, ну что ты!

– Тогда о чем ты?

– О том, что все это довольно странно. Не пришел. Даже не позвонил.

– Не странно, а оскорбительно. – Наклонившись к посудомоечной машине, она запихнула внутрь кучу ножей и вилок.

– Наверняка возникло какое-то непредвиденное обстоятельство, – попыталась я смягчить ее гнев. – Может, он потерял твой телефон. Или что-то случилось. Мало ли что бывает. Почему ты сама ему не позвонишь?

– У меня нет его мобильного.

– Позвони по домашнему. Он мог оставить сообщение на автоответчике.

– Домашнего тоже нет. Я даже не знаю, где он живет. Все равно он не из тех, кто оставляет послания на автоответчике. Оправдываться – это не в его стиле.

– Марианна, ты уж меня прости, но где хоть какие-то доказательства того, что он вообще существует?

– Думаешь, что он плод моего воображения?

– Ты же не специально. Но тебе действительно могло что-то померещиться. Наверное, это моя вина, нельзя было оставлять тебя наедине с твоими фантазиями. Но надо мной вечно реют сроки сдачи книги, чтобы кровь из носу, поистине «кровь порождает кровь» ^[13], поэтому все вокруг окутано каким-то безумием.

– Так-так! Значит, по-твоему, я чокнутая!

– Нет, конечно, солнышко.

– Хватит! Какое я тебе солнышко!

– Марианна, возьми себя в руки! Естественно, ты расстроилась. Кому же приятно, когда обманывают.

– Значит, ты признаешь, что он существует? Или меня обманул призрак? Плод моего воображения?

– Я не знаю, что и думать! Просто сплошные недоразумения, как будто нарочно.

– Он прислал мне открытку!

– Серьезно? Очень мило… но как ты узнала, что она от него?

– Это была кассета с записью.

– И откуда?

– Из Арктики.

– Из Арктики? Вот это да! И где же она?

Она принялась торопливо загружать посуду в сушку, забыв о том, что может что-то разбить.

– У меня ее нет. Украли.

– И кто же?

– Украли сумку, а она была там.

– Не очень-то убедительное доказательство.

– И кого же тут судят – меня или его?

– Никого! Я просто пытаюсь развеять сомнения в том, что этот Кейт существует наяву.

– Кейр! Кейр Харви, и он не имеет никакого отношения к Шотландской рабочей партии, можешь не спрашивать. И к кроликам тоже.

Я сжала ее плечо. Она вся дрожала.

– Марианна, тебе нужно немного посидеть. Прими мое лекарство. Ты успокоишься.

Скинув рывком мою руку, она прокричала:

– Я совершенно спокойна!

И тут же выронила соусник, он разбился, ударившись об стол. Жидкий шоколад растекся по всему полу и накапал на ее белые шелковые брюки. Я рассвирепела.

– Посмотри, что ты наделала! – вырвалось у меня.

– Как! Я же слепая. А ты тупая дура!

Она выскочила из кухни, едва не сбив на бегу стул. Чуть погодя хлопнула дверь в спальне и раздались рыдания, но я решила, что лучше сначала заняться полом. Я знала, что сестра оплакивает не брюки и не соусник, но сказать ей что-то утешительное по поводу неуловимого мистера Харви я бы вряд ли смогла.

Бедная Марианна! Даже имя ему дала то же самое.

Дата добавления: 2015-08-18