Глава 2. Я поднял веки, сон еще длится, кому-то с жаром объясняю, что свобода как раз и

Я поднял веки, сон еще длится, кому-то с жаром объясняю, что свобода как раз и развращает, к тому же абсолютная свобода развращает абсолютно. Мы с детства рвемся к свободе: сперва от тирании родителей, затем от общества, а когда понимаем и прозреваем с ужасом, чем это грозит, начинаем спешно ограничивать себя и окружающих. К сожалению, прозрение происходит не в юности, а когда уже сами обзаводимся потомством. И вот начинается такая же яростная и непримиримая борьба молодого поколения уже против нас, тупых, замшелых и закостенелых, как они искренне и непокобелимо уверены.

Хуже всего приходится вот таким умникам, как я, что каким-то чудом успели это понять раньше, ну да, я же старые книги читал, а главное – понял, и теперь растерянно каркаем, как белые вороны в стае весело галдящих пустоголовых сверстников.

Спустился в холл, уже с виду бодрый, мне хватает для сна пары часов, ратники посматривают с великим уважением и почтением. Наверняка со слов того стража уже знают, что их лорд ночью и к кобольдихам сходил, и кого то зарезать успел, сплошь настоящие поступки мужчины и предводителя, такому служить почетно, славно и выгодно.

Вышел из общей комнаты барон Уроншид, за ним сонный граф Стерлинг. Барон, широко зевая, спросил оруженосца:

– Завтрак уже на столе?

– Вот видите, граф, – сказал я Стерлингу, – каково нынешнее поколение? Раньше, просыпаясь утром, строго спрашивали себя: «Что я должен сделать?» Вечером, прежде чем заснуть, еще строже: «Что я сделал?» А что спрашивают сейчас?

Барон устыдился и отошел на цыпочках. Граф вздохнул, с укором в глазах покачал головой.

– Вы правы, ваша светлость… Что за молодежь? О-о-о, пахнет жареной бараниной с соусом?.. То-то я проснулся так рано!

Завтракали так, словно обедать придется уже в аду. Из-за столов поднялись суровые и серьезные, без тени сытости и благодушия. Прямо от постоялого двора отряд спустился в узкую долину, где с обеих сторон обступили пальмы, дальше пошли густые заросли померанцев, трижды пересекали один и тот же ручей, широко раскинувший кольца, как ползущая неторопливо прохладная змея, а потом выехали на простор солнечного тепла и окунулись в густые ароматы цветущих олив.

На холмах отары овец и стада коз, но пастухов или сторожевых собак не заметно, подивился, но скоро зеленые холмы остались позади, и я забыл о них, долго тянулось выжженное каменистое плоскогорье, усеянное крупными камнями.

Кони осторожно и с великой неохотой пробираются между обломками исполинских статуй, обезображенных временем настолько, что даже людские изваяния успели превратиться в жутких страшилищ. Земля кое-где пугающе провалилась, зияют прохладой глубокие ямы и пещеры, в глубине угадываются остатки колонн, стен с барельефами, пилястрами, пустыми нишами…

Вдали из солнечного блеска выступили скалы с удивительно одинаковыми острыми пиками.

Я засмотрелся на них, граф Гатер тоже долго всматривался, хмурился, наконец спросил осторожно:

– Вы уверены, что нужна именно Янтарная Капля?

– Почти, – ответил я бодро. – А что?

Он повел рукой.

– Вот отсюда она и начинается… Видите?

Почти от копыт наших коней земля и трава приняли оранжево желтый цвет. Каждая травинка кажется выкованной из золота, но солнечные лучи пронизывают их, я могу рассмотреть темные прожилки клеток…

Чем-дальше от нас, тем ярче и праздничнее цвета, крупные валуны можно спутать с золотыми слитками, а редкие невысокие скалы выглядят осколками упавшей с неба и расколовшейся на куски горы из чистейшего янтаря.

– Да, – протянул я озадаченно, – но так красиво… Почему дурная слава, не понимаю…

Он сдвинул плечами.

– Ах, сэр Ричард! Мир населяют простолюдины, а не благородное сословие. Только мы способны оценить красоту. Овцы не могут есть эту траву, а коровы вообще дохнут. Вот и считается это место проклятым.

– Как все просто, – пробормотал я. – Признаться, я разочарован. Однако надо ехать дальше.

– Вы что-то ждете здесь?

Я покачал головой.

– Нет. Дальше разве что. Сегодня ночью приходил один…

– Тот, которого вы с моста?

– Да.

– Он не так поклонился?

– Именно. Но зато сообщил, что мне надо в Башню Небесного Камня. Что это такое, знаете?

Он посмотрел с удивлением.

– Там же развалины!.. И никто никогда не жил.

– Но если развалины, – возразил я резонно, – значит, когда-то было целым зданием? И кто-то жил?

Он отмахнулся:

– Что было сотни лет тому, теперь не в счет. Впрочем, это уже близко. Вот только поднимемся на ту гряду, видите?…

Я кивнул:

– До обеда не успеем. Но ничего, лишь бы успеть до ночи.

Он с сочувствием посмотрел на мое помрачневшее лицо, вздохнул, однако предусмотрительно смолчал.

Бобик вернулся разочарованный, ни одного оленя, кабана, даже зайца или кролика в такой огромной долине. Я посочувствовал и пообещал, что в следующий раз он побывает в таких местах, где дичь на дичи ездит и дичью погоняет.

Граф Гатер покачивался в седле бодрый, мир прекрасен, на меня посматривал с любопытством.

– Ваша светлость, значит, наше путешествие закончится в Башне Небесного Камня?

Я ответил так же любезно:

– Дорогой граф, наше путешествие никогда не закончится. Потому что мы – мужчины! У нас в крови идти за горизонт искать мамонтов.

– Мамонтов?

– Да это звери такие, – объяснил я, – в краях посевернее.

– Вроде драконов?

– Да, только съедобнее. Так что эта башня – только эпизод…

Он проговорил задумчиво:

– Но все-таки что может таить в себе эта ваша полуразрушенная башня…

– Вообще то она еще не моя, – уточнил я.

Он понимающе улыбнулся, обнаженный меч в руке порождает власть, а если меч хорош, а рука крепка, то за крепость власти можно не беспокоиться.

– Вы еще не знаете, что там?

– Нет, – признался я. – Знание бывает ложно, вера – никогда. Если вера в Господа, конечно, или в меня, своего сюзерена. Я верю в нашу правоту, а это позволяет действовать, невзирая, да…

– Невзирая на?

– Невзирая, – подтвердил я. – Человек с убеждениями не взирает!

В лицо подул легкий ветерок, солнце все еще неутомимо карабкается к зениту. Мы проехали мимо пещеры Зверя Неназываемого, затем проплыли в сторонке руины древнего акрополя, остатки колонн храма забытого ныне бога, еще долго шли справа стены с пещерами то ли одичавших людей, то ли похожих на людей животных.

Граф Гатер начал приподниматься на стременах, жадно всматривался вперед, но все-таки высокую башню, остро блеснувшую против солнца, первым заметил я, указал на нее пальцем, сюзерену все можно.

– Это она?

Он кивнул, несколько разочарованный.

– Ну и глаза у вас, ваша светлость!

– Тогда пусть наденут доспехи все, – велел я, – кто налегке. Барон Гедвиг, доведите мое высокое повеление до всех, знатных и незнатных. Я не хочу, чтобы кто-то погиб по беспечности.

Барон кивнул и остановил коня, а граф вскричал шокированно:

– Ваша светлость!.. Там же руины!.. Ничего, кроме! А сейчас… не знаю, это мираж… Да, мираж точно… Кто стал бы отстраивать эту башню? И зачем?

– Узнаем, – ответил я хмуро. – Может быть.

Рыцари останавливались возле Уроншида, он объяснил им, размахивая руками. Началась деловитая суета, звякал металл, прыгают солнечные зайчики на выпуклых частях доспехов, возбужденные голоса, частый перестук копыт.

Граф Гатер сказал с сомнением:

– Пожалуй, я тоже облачусь в железо, хотя все и кажется весьма… очень даже…

– Опасаетесь попасть в смешное положение? – спросил я.

Он вздохнул.

– Эта беда всегда висит над благородными людьми. Простолюдину в любое дерьмо вляпаться не зазорно…

Через несколько минут уже весь отряд сверкал начищенными доспехами. Граф Стерлинг подъехал к нам, широкий и нарядный, на шлеме пышный султан из двух десятков огромных раскрашенных перьев, забрало поднято, показывая горящие возбуждением глаза.

– Ваша светлость, – спросил он с ходу, – мы что, опасаемся нападения? Откуда?

– Нет, – ответил я, – попытаемся атаковать с ходу, пока там не приготовились к обороне.

Башня поднимается высокая, остроклювая, в смысле – крыша похожа на многократно увеличенный наконечник копья. Сейчас она горит на солнце ярко и празднично. Это привычно, но хуже, что башня идет не от земли, а вырастает из довольно просторного здания. Одноэтажное, правда, но все-таки внутри можно с комфортом разместить целый отряд.

Я сказал быстро:

– Даже если нас заметили, сигнал не сразу придет вниз… Все на ворота! Надо попробовать вышибить! Как можно быстрее!

Рыцари выстраивались в боевой клин, я наклонился к уху Зайчика и прошептал жарко:

– Постарайся выбить ворота. Если не получится, тоже не страшно. Если же выбьем… я тебе не только скормлю все железо в башне, но и расцелую!

Бобик обиженно взвизгнул, я его потрепал по башке, мысленно пообещал тоже поцеловать, он такое чувствует, толкнул арбогаста коленом.

Мы догнали рыцарский отряд, передние зачем то выставили перед собой копья, наверное, для самоуспокоения. Я обошел сбоку в самый последний момент, пригнулся к шее Зайчика и покрепче вцепился в ремни.

Рыцари ударили в створки ворот копьями, глупо, древки разлетелись в щепки с сухим треском. Обломком меня больно стукнуло по голове, по плечам, кольнуло в бок, но таранный удар арбогаста сотряс ворота до основания, сверху посыпались камни, створки затрещали и распахнулись.

Бросив изломанные копья, рыцари победно ворвались на конях в широкий холл. Стальные подковы высекают при каждом шаге искры, защитники выставили перед собой копья, я слышал, как кто-то из наших вскрикнул, не успев отразить стальное острие, но мой меч уже рубил, крушил, а Зайчик повергал копытами…

Минуту спустя на галерее появились запоздавшие арбалетчики и дали дружный залп. Закричали раненые люди и кони. Арбалетчики поспешно пригнулись за барьером, торопливо натягивая тетивы, я соскочил с коня и бросился по боковому проходу наверх.

Когда я выметнулся на галерею, там оставалось только двое на ногах, остальные кто сидит, кто лежит, в каждом торчат по одной две стреле, люди графа Стерлинга оказались умелыми стрелками.

Я замахнулся мечом, по лезвию звонко ударило и едва не выбило из рук, а снизу раздался вопль:

– Прекратить огонь! Там сэр Ричард!

Арбалетчики из числа защитников бросили оружие и пали на колени.

– Пощады, ваша светлость!

Я вытянул лезвие вперед.

– Клянитесь!

Они торопливо поцеловали конец меча, клятву пробормотали торопливо, но, вижу, искренне, выбор невелик, я велел резко:

– Спускайтесь вниз. Арбалеты не брать!

И сам унесся мимо и дальше, там узкий проход на башню. Ступеньки загремели под толстыми подошвами, я прикрылся щитом от удара сверху и на бегу спешно пронюхивал, что там впереди. Далеко на самом верху гуляет ветер, в дико цветном кисло шершавом мире только смазанные и сильно растянутые фигуры, даже не могу понять, сколько там человек.

Задыхаясь, что это со мной, выскочил наверх, двое хорошо вооруженных воинов тут же закрылись щитами и встали в боевую стойку. Мужик в одежде плотника и с топором в руке, напротив, отступил на шаг, еще там испуганная женщина в дорогом платье и высокий воин, которого я назвал бы рыцарем, если бы на той стороне могли быть рыцари.

– Бросить оружие! – заорал я.

Сердце колотится, как сумасшедшее, то ли от быстрого бега, то ли я и так взвинтил метаболизм, а дыхание обжигает горло. Двое воинов шагнули ко мне, но пока делали первый шаг, я сделал четыре: правый получил краем щита в лоб, а левый только выпучил глаза, когда лезвие моего меча скользнуло ювелирно точно над краем щита и рассекло горло под ремнем шлема.

– Бросить оружие! – повторил я оставшимся. – Я что, похож на хи-хи?

Оба воина тяжело грохнулись на пол. Их военачальник сжал люто челюсти и взял меч на изготовку. Женщина испуганно вскрикнула, нежная и трепетная, но этот дурак даже не понял, какой у него шанс спасти шкуру.

Я зыркнул на него почти с сочувствием. Как хорошо, даже эта продавшая наш мир сволочь не представляет, до какой низости упадет злодейство, когда такой же в будущем сразу догадается в данном случае привычно схватить женщину, закрыться ею и, приставив к ее горлу нож, потребовать отдать ему меч, амулет, а самому стать на колени и склонить голову. А то, дескать, перережет ей горло.

Этот не додумался до такой простой вещи как раз только потому, что он тоже, как и все здесь, живет в рамках морали и мышления этой эпохи. Женщины и дети неприкосновенны, использовать их в качестве живого щита… нет, такое просто не придет в голову мужчине, а если даже попытаться вбить это в сознание, оно с негодованием отвергнет, потому что злодей – это не животное, а борьба Добра и Зла, что на самом деле всего лишь борьба лучшего с просто хорошим, что потом начинает именоваться Злом за то, что сопротивлялось и было побеждено.

Он наконец шагнул в мою сторону, лицо злое, в глазах ярость.

– На колени, раб!

– Ну вот наконец-то решился, – сказал я. – Скажи еще что-нибудь, дурак, чтоб я уж точно никакими угрызениями не мучился.

Он ринулся, как взбешенный бык, а мечом махал яростно и так быстро, что я даже отступил, потом отпрыгнул в сторону, ударил, он зашатался, и я нанес последний удар под кирасу, где непрочная кольчуга, и крепкая рука в состоянии пропороть ее острым клинком.

Женщина вскрикнула жалобно. На лестнице послышался топот, на площадку взбежали запыхавшиеся граф Гатер и барон Уроншид. Оба ахнули, почти споткнувшись о тела первых двух, один вообще в судорогах отполз к самим ступенькам.

Граф вскрикнул пафосно:

– Какая достойная победа!

– Это проигрывать надо достойно, – сообщил я, – а выигрывать можно как угодно… Эй ты! На колени.

Плотник отшвырнул топор и поспешно рухнул на колени.

– Ваша милость, я простой плотник! И топор у меня плотницкий…

Я вытянул руку с мечом и приставил острие к его груди.

– Ответствуй громко и ясно, как перед Господом…. Где фея?

Он вздрогнул.

– Ваша светлость! Фея сейчас не здесь. Была, но сейчас Ее Могущество изволит находиться в замке Черной Бронзы!

– Это где?

– Миль десять отсюда!.. Если прямо на восток!

Я покосился на бледного графа Гатера.

– Видите, дорогой сэр Генрих?.. Какая то у вас фея странная. Откуда у нее такие непонятные привычки? Они ж вроде порхают в лесах?.. Сэр Гедвиг, сделайте одолжение, уведите отсюда даму.

Барон протянул руку трепещущей женщине.

– Прошу вас, леди.

Она, при всем ужасе на лице и в глазах, все же опустила пальцы на его подставленную руку весьма грациозно. Барон сделал шаг к лестнице, и пленница пошла с ним синхронно, настоящая женщина, понимает, что должна не только лежать молча, но и ходить так, чтобы мужчине никаких затруднений. И платье поднимать сама, как вот сейчас, когда по ступенькам вниз, так и вообще в этом лучшем из мужских миров.

Граф Гатер проводил их взглядом, вздохнул и передернул плечами.

– Не знаю, – ответил он, – что за леса в Сен-Мари, но в наших живут только эльфы. Да и то отыскать их непросто… А вот феи могут везде и всюду.

– Кто везде, – изрек я, – тому замок ни к чему… А ты, существо, вставай. Как ни странно, но твоя душа еще не черна… Почему?

Плотник дрожал так, что не мог ответить, граф окинул его оценивающим взглядом.

– Но повесить его стоит, думаю.

– Зачем?

– А так, – пояснил он деловито, – чтоб не грешил. На всякий случай.

Я покачал головой:

– Нет, мы должны быть демонстративно милостивы. Чуточку напоказ. Думаю, у феи просто на все не хватает сил и времени. Легче гору перенести на другой конец света, чем такое упрямое существо, как человек, в чем-то переубедить и навязать ему другие ценности. Этот не принял Тьмы не потому, что понял ее пагубность, а как раз потому, что не понял. Не желает отступать от принципов, завещанных такими же неграмотными крестьянами, вот и все.

Граф сказал с сомнением:

– У крестьянина принципы?

Я отмахнулся:

– Да назовите, как хотите. Главное, теперь мы знаем наш следующий шаг. Надеюсь, он и последний.

Граф вздрогнул, посмотрел с укором.

– Ваша светлость…

– Что не так?

– Вы имели в виду последний шаг…

– Для наших противников, – заверил я. – А вы что подумали?

Он сказал сумрачно:

– Если нужно сказать глупость, я тут как тут.

Я махнул рукой плотнику.

– Ты свободен. Можешь подняться.

Он проговорил умоляюще:

– Я лучше постою так и тут, ладно? А спущусь потом, потом…

– Как знаешь, – ответил я милостиво, – граф, это чьи земли?

Дата добавления: 2015-08-18