Из караульных помещений выскочили стражи, трое сбежали с крепостной стены. Явился Марсель в полных доспехах и тоже с обнаженным мечом. Граф Гатер, уловив мой кивок, быстро принялся вводить их в курс дела.
Марсель охнул, лицо посуровело.
– Жак, – велел он резко, – бери копейщиков, очисти башню.
Воин, которому он приказывал, сказал лихо:
– Будет сделано! Но, может, лучше дождаться, когда выскочат? Они же должны гнаться за его светлостью? И бароном?..
– Раз не показываются, – прорычал Марсель, – значит, замышляют… Быстро! До самого верха!.. Тибор и Сингер, расставьте караулы. Проверяйте всех, кто посмеет опустить на морду капюшон. Сразу рубить, если что, понятно?
Оба заверили:
– Понятно…
– Будет сделано!
Он взглянул на меня, лицо стало совсем суровым и нахмуренным, на лбу выступили мелкие капельки пота. Я ощутил опасную близость полуночи, а это та грань, когда мое темное нутро позволяет переходить линию Света и Тьмы или, скажем прямо, Добра и Зла…
– Бдите, – сказал я. – А я…
Холодная волна появилась слишком быстро. Я не успел ни удалиться, ни что-то и как-то объяснить, лютый холод пронзил внутренности, а в следующее мгновение голова закружилась, в глазах померкло, я обнаружил себя посреди холодной смрадной равнины, полной уныния и тоски, недалеко от блестящих от слизи руин циклопических зданий.
В небе висит, как молот над муравьем, страшная луна, слишком огромная для этого неба. Я нащупал серебряный крестик на груди, пальцы втиснули его в ладонь и сжались в кулак.
Ну хоть какую-то поддержку бы! И хотя вроде бы люблю все в одиночку, такой вот герой, но это больше рисуюсь, а так отчаянно нуждаюсь в ком-то, прикрывающем спину.
Воздух сырой, гнилостный, пахнет запустением и нечистотами. Серый ползучий мох скрыл все камни, я отчетливо вижу, как шевелятся ворсинки. Далеко-далеко в дикой тоске закричал зверь, нечто неживое в этом душераздирающем вопле, с другой стороны откликнулся такой же монстр и захлебнулся в судорожном кашле.
Я пробирался между руинами, часто с непривычки оскальзывался, в моем мире подошва крепко стоит на таком камне, а здесь почти всегда все покрыто-толстым слоем слизи.
Мертвенный свет холодно и равнодушно отражается от мокрой поверхности камня. Я настороженно присматривался, непонятные строения тянутся справа и слева. То ли жилые, то ли давно заброшенные, от всех несет унынием, тоской и обреченностью, как от давно махнувших на себя рукой людей.
Я прислушивался изо всех сил, могильная тишина давит на уши. Даже в небе, где быстро бегут тяжелые лохматые тучи, абсолютно тихо, хотя у нас бы все сотрясалось от грома и грохота.
Только слабое чавканье под ногами, будто иду по нескончаемому болоту.
Я даже подпрыгнул, когда над головой раздался злой насмешливый голос:
– Люблю, когда мясо само приходит!
Голос явно женский, хотя злобы и ненависти в нем на десять демонов. Я выхватил меч и отскочил назад, в который раз подумав, что в Темном Мире мое чутье на опасность срабатывает далеко не всегда.
Спереди спрыгнули с темных уступов, загораживая мне дорогу, разукрашенные по всему телу татуировкой, совершенно обнаженные женщины.
В руках кривые мечи с широкими лезвиями, рукояти короткие, зато над эфесами поработал какой то сумасшедший дизайнер, красиво, но крайне неудобно в бою. Такие мечи больше для устрашения, чем для реальной схватки.
Сзади послышались мягкие удары о землю. Я не стал оглядываться, понятно, такие же отрезают дорогу к отступлению. Сердце уже не стучит учащенно, как при входе в этот мир, а колотится в панике. Меньше всего хотелось бы драться с женщинами. Во-первых, женщин бить нельзя, это усвоено твердо, а если приходится драться, то должны как-то убиваться сами, ну там поскользнуться и упасть виском на острый камень, выпасть из окна или нечаянно убить одна другую, а я, даже весь израненный, должен только отступать и защищаться…
…во-вторых, женщина с оружием куда опаснее мужчины, потому что мужчина часто берется за меч из необходимости и еще потому, что от него этого ждут. Он как бы обязан, статус мужчины подразумевает некие мужские действия и поступки, потому с мужчиной всегда можно договориться. Если его победить в поединке – не ударит в спину, честь есть честь. Но если женщина берет в руки оружие, то жаждет драться, а уж зачем ей это: самоутвердиться или насладиться муками других – для меня неважно, это очень серьезные противники.
Ненавижу баб с оружием, мелькнуло в мозгу, но я выдавил улыбку и прокричал с предельным восторгом:
– О, сколько красивых женщин!.. Я в раю!
Одна, страшная, как смертный грех, прошипела злобно:
– Сейчас ты узнаешь рай…
Вторая сказала громко:
– Новенький… Еще не понимает.
– Свежее мясо, – сказала третья.
– Молодое, – добавила еще одна.
Я торопливо шарил взглядом по их лицам, нет, все смотрят, как на кролика, которого надо забить, снять шкуру, а мясо сожрать едва-едва прожаренное.
– Свежее, – согласился я. – Хотя малость вспотел… Может быть, сперва помоемся? Вместе, конечно. А то запахи, знаете ли…
Они злобно расхохотались, одна сказала насмешливо:
– Вы слышали? Запахи! Это вонючее животное уже испачкало штанишки!
– Да, – согласилась еще одна громко и шумно потянула ноздрями воздух. – Запах не спрячешь.
Ее лицо дергается, как у нервнобольной, перекашивается жуткими гримасами, грубая татуировка даже на щеках, однако новая волна страха прошла по спине: это не татуировки, это… шрамы. Шрамы от умело нанесенных разрезов, которые уже ни убрать, ни смыть.
Первая и еще две начали приближаться, широко и провоцирующе двигая исполосованными толстыми рубцами бедрами. Груди вызывающе подкрашены, что тоже как бы вызов обществу, морали, приличиям и всем устоям: смотрите, не прячем!
– Эй эй, красотки, – сказал я громче. – Меня этим не возьмешь! Давайте что-то посерьезнее!
– А чем тебя возьмешь, – проворковала она насмешливо, – красавчик? Или, точнее, за что тебя надо брать… сразу?
Остальные захохотали, подчеркнуто грубо и вызывающе, как девочки подростки, что в стае чувствуют себя увереннее и наглеют так, что куда там парням, те умеют останавливаться, потому что их с детства приучают быть самостоятельными, а это значит – не только бить, но и получать удары.
Я наконец выставил перед собой меч и встал в боевую стойку. Сердце колотится, как сумасшедшее, в самом деле смертельно перепуган, предпочел бы встретить вдесятеро больше мужчин, чем эту дюжину женщин.
Когда на тебя бросается собака, это неприятно, но все-таки понятно и ожидаемо, все-таки рычала и гавкала, а вот когда бросается кошка, это всегда гадко, страшновато и непонятно. Нападение собаки как бы честнее, хотя никому не понравится, но стократ отвратительнее, когда прыгнет с растопыренными когтями и злобным шипением кошка, они должны ласково нежиться в кресле и мурлыкать…
Женщина с оружием – это нечто противоестественное человеческой натуре. Женщины не должны брать в руки оружие, их сила совсем в другом.
Они обошли меня со всех сторон, одна сказала хриплым мурлыкающим голосом:
– Давайте возьмем живым?.. Так хорош… Я буду отрезать по кусочку… и даже ему дам пожевать своего…
Вторая ответила с предостережением:
– Он не выглядит перепуганным.
– Значит, совсем дурак!
– Я бы не хотела, – сказала вторая, – чтобы кого-то убил или хотя бы ранил…
– Почему? – спросила первая жестоким голосом. – Ты же любишь доедать раненых!
– Нас и так осталось всего двенадцать человек, – ответила вторая угрюмо.
Я крикнул:
– Эй, вы что, и своих едите?
Первая прорычала:
– А ты как думал?.. Свои даже слаще…
Они злобно хохотали, переговаривались, что и как будут вырезать из моего еще живого тела, гримасничали, все грубо и подчеркнуто отвратительно, словно хвастаются друг перед другом своим падением, своей способностью творить гнусности.
– Девушки, – сказал я дрожащим голосом, метаболизм едва не разбрасывает на куски, – да… вай… те… не ссорить… ся…
Они захохотали, показывая отвратительные рты, и хотя зубы совсем не вампирьи, мне показались жуткими. Я задержал дыхание, все замедлилось вокруг, а ноги сами бросили вперед…
Этого женщины не ожидали.
Разъяренных кошек, надо остановить… как забежавших из джунглей в город пантер… любыми способами… Это мелькало обрывочными кровавыми ошметками в мозгу, а во все стороны брызгает горячая кровь, я верчусь в таком ускоренном темпе, что вот-вот раскалюсь докрасна, как Батарадз. У первой же я выхватил меч и дальше рубил уже двумя. Лезвия рассекают мягкую, как желе, плоть, рукояти иногда вздрагивают в ладонях, когда острая сталь рубит, как тонкие прутики, кости…
Меня еще трясло, когда последняя с хриплым вскриком рухнула на тела подруг. Она захлебывалась собственной кровью, пыталась приподняться, но руки подламывались, падала лицом в каменный пол. Я успел перехватить ее гаснущий взгляд, никакого вызова, только страх и запоздалое понимание, что мужчины могут дать сдачи.
Я остановился, тяжело дыша, дико огляделся. Еще трое дергаются, скребут накрашенными ногтями землю.
– Ну и зачем? – прохрипел я. – Нашли способ самоутвердиться, дуры… Лучше бы носки вязали.
Некоторые еще дергались, приподнимались, я видел их лица, уже не искаженно звериные, а страдальчески женские, в сердце кольнула острая жалость, но если допустить ее в сердце глубже, останусь жить с чувством вины, и я схватил эту жалость за скользкий хвост и вышвырнул, прорычав зло:
– За что боролись, на то и напоролись, дуры! Дохните теперь.
Мелькнула мысль, что это не та победа, которой буду бахвалиться. Более того, вообще не упомяну. Хотя демократ и общечеловек местами, но все-таки женщины пока что даже в моем срединном как бы не люди. Права им дали, а обязанностей в полную меру не взвалили. Потому мужчин убивать можно и нужно, а женщин нельзя… нет, уже можно, но пока еще нехорошо.
Вот когда будет все равно: убивать мужчину или женщину – это и будет расцвет равноправия и демократических ценностей. И когда-нибудь доживем до этого долгожданного и счастливого времени.
Но сейчас гадко, а чувство вины все равно пригибает плечи, будто несу горный хребет. Знаю же, что женщины, слетевшие с катушек, натворили зла больше, чем несчастный маркиз де Сад, чье имя стало нарицательным, одна только графиня Батори замучила и убила невинных девушек в десятки раз больше. Да и другие не отставали от нее, было такое поверье, что если принимать ванны из крови девственниц, то останешься вечно молодой, а женщина ради молодости пойдет на все…
Так что я убил не женщин, а преступников. И не убил, а исполнил приговор, к тому же смягчил его до невозможности: их бы всех на медленном огне, а я всего лишь, да…
Ладно, в прошлые разы я приходил, можно сказать, как дурак, без всякой цели. Вообще не приходил, а попадал, проваливался сюда, оказывался в этом мире. В этот раз я пришел уже осознанно. Хотя, конечно, не пришел, а снова провалился, но на этот раз был готов. Теперь у меня есть цель.
У мужчины всегда есть цель.
И все-таки тягостное чувство страха и обреченности все больше заползает в душу. Я пытался храбриться и говорить себе, что и не такое видывал, но себе то могу признаться, что ничего подобного не видывал точно. Словно в преддверии ада, где нет надежды, нет ничего радостного, а только тоска и ощущение полной незащищенности.
Я снова шарил безнадежным взглядом по сторонам – где-то же должен быть близко Альтенбаумбург. В прошлые разы меня не сдвигало так далеко в сторону. Тьма для меня не помеха, к тому же взошли все три луны, но видимость резко ограничивает неприятный туман, грязный и дурно пахнущий, все время чувствую страх, что совсем близко бродят опасные твари, а я их не вижу.
Послышалось далекое чавканье, я прислушался, шаги приближаются в мою сторону, не слишком легкие и не тяжелые, уверенные, неизвестный не осторожничает, места для него знакомые.
Я пригнулся, чтобы рассмотреть его раньше, чем он меня, через пару минут в тумане наметился человеческий силуэт, начал наливаться плотью под чваканье болота, оброс одеждой старинного покроя…
Мой меч был уже в руке, когда я выпрыгнул навстречу с воплем:
– Не двигаться!.. Убью!
Человек от неожиданности попятился, споткнулся и рухнул спиной в жидкую грязь. Я навис над ним, огромный и грозный, острие меча упер в грудь.
– Ты кто?
Дата добавления: 2015-08-18; просмотров: 62 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| Глава 12 | | | Глава 14 |