Глава 8. Она смотрела почти с жалостью, мы за это время приблизились к крепости

Она смотрела почти с жалостью, мы за это время приблизились к крепости, ворота распахнулись, навстречу выметнулся плотный черный ком и понесся в нашу сторону.

Чтобы не свалил с ног, я опустил Иллариану на землю, сам встал впереди, однако Бобик меня поразил: обогнул на большой скорости и с ходу, резко затормозив, ткнулся головой в Иллариану.

Я был готов, что снова зарычит, но он как чувствовал, что это существо теперь на нашей стороне, его башка уперлась ей в подбородок, она гладила это счастливо сопящее чудовище и чесала за ушами, глаза смеялись. А уж про Бобика и говорить нечего, расчувствовался и расхрюкался так, что мне стало стыдно за соратника.

– Бобик, – сказал я с укором, но счастливый, что все обошлось, – ты же лютый зверь!.. Что с тобой?

Иллариана улыбнулась одними глазами.

– Он тоже чувствует, – объяснила она.

– А я что, не чувствую?

– Он лучше, – объяснила она и пояснила с детской дотошностью. – Чувствует лучше. Он хороший.

– Эх, – сказал я с безнадежностью, – уже вижу, как вместе умчитесь на кухню…

Стражи на воротах вроде бы не удивились, что их лорд ночью ушел в свои покои, а утром снова возвращается со стороны гор, побитый и потрепанный, в изрубленных доспехах с засохшими пятнами крови, и в сапогах, где на одном вовсе нет подметки, а вместо голенищ болтаются лохмотья кожи со следами огромных зубов.

– Ваша светлость, – сказал один преданно и стукнул в землю тупым концом копья.

– Ваша светлость, – сказал второй. – Только прикажите!

Я покровительственно улыбнулся, мол, благодарю за службу и еще больше – за желание послужить сверх нормы. Оба гордо и понимающе переглянулись, не всем выпадает счастье служить у человека, умеющего ввязываться во все приключения.

Во дворе нас встретил Марсель Паньоль, сразу же уставился на мои искореженные и помятые доспехи. Стражи топтались за его спиной, таращили глаза и вообще старались не дышать. Иллариана смотрела настороженно, по большей части держалась за моей спиной, пальцы ее все время касаются толстой шкуры Адского Пса, а этот толстый гад лижет ей руку.

Паньоль осторожно потянул что-то из моего плеча.

– Ваша светлость…

Я скосил глаза, пальцы Марселя вцепились в обломившийся коготь обитателя Тьмы, тот пробил стальную пластинку, как лист лопуха, и застрял.

– Берите, берите, – разрешил я. – Ожерелье потом составите.

Он долго старался выковырнуть, но сдался и отступил. Я сказал с рассчитанным благодушием:

– Оружейник все вытащит. Но доспехи пусть починит до вечера.

Его суровое лицо застыло, бросил осторожный взгляд на Иллариану, произнес дрогнувшим голосом:

– Ваша светлость…

– Все в порядке, – заверил я. – Враг бежит, бежит, бежит…

– Ваша светлость, – сказал он с суровой почтительностью, – осмелюсь заметить, что и эти ваши доспехи проще выбросить. Позвольте подыскать вам снова новые?

– Позволяю, – согласился я. – Только учитывай мои довоенные размеры. Эти в предплечьях тесноваты.

– Простите, я это учту.

Я вытянул руки в стороны, стражники быстро и умело освободили своего сюзерена от железа, Паньоль окинул взглядом меня с головы до ног и покачал головой.

– Боюсь, придется менять и всю одежду.

– Не жадничай, – сказал я кротко. – Высшее богатство – отсутствие жадности.

Он неумело улыбнулся, свирепое лицо стало почти человеческим.

– Для вас здесь ничего не жалко. И никому.

Стражники бегом понесли детали моего доспеха, но, как я заметил, не к оружейнику, а прямо в кузницу.

Паньоль снова бросил взгляд на замершую Иллариану, но я о ней молчу, и он снова сделал вид, что мы вот только вдвоем, спросил осторожно:

– Ваша светлость, вы собираетесь и этой ночью…

– Как получится, – ответил я легко. – Я вообще то с дамой… Кстати, сапоги тоже пусть заменят.

Он посмотрел на мои голые ноги, зябко поежился.

– Да, конечно. Жаль, не бывает железных.

Я улыбнулся, он сконфуженно умолк, стальной панцирь пробит когтями так, что годится на решето, а это значит, и железо не очень то спасает.

Я сказал громко:

– У меня сегодня гостья, благороднейшая леди Иллариана изволила нанести мне визит.

Марсель молча поклонился, в глазах вопрос, что это за леди без пышной свиты и вообще без сопровождающих, но смолчал, герцог им достался тоже с причудами.

– Я распоряжусь, – сказал он наконец, – чтобы подали вам прямо в покои.

– Спасибо, Марсель, – поблагодарил я. – Ты все понимаешь.

Он снова поклонился, вряд ли что понял, но все равно похвала приятна, а заслуженная или нет, менее важно.

В моих покоях Иллариана огляделась и тут же устроилась с ногами в кресле, свернувшись в такой тугой клубочек, что рядом можно посадить Бобика.

Он молча и преданно сопровождал нас, с Илларианы не сводил глаз, на меня поглядывал с таким выражением, словно хотел сказать: а здорово нам повезло отловить такую?

– Здесь хорошая еда и вино, – сказал я, – но мне так хочется самому послужить тебе!.. Позволишь?

Она посмотрела большими глазищами, я ощутил оторопь, читает мысли, что ли, наконец она сказала серьезно:

– Да, если хочешь.

– Для тебя очень хочу, – заверил я.

– Хорошо…

Впервые я создавал с таким радостным чувством все эти бифштексы и ромштексы, всевозможные копчености, крабовое мясо, икру красную и черную, потом спохватился и принялся заставлять столешницу всевозможными десертными вкусностями, что тают во рту, и чувствовал, что могу создать все-все, что когда либо ел. Память сохранила не только вкус икры, но и ее состав, когда желудочные соки скрупулезно расщепляли на составные части, и я уже без боязни опозориться заполнил деликатесами все свободное место, а в центре водрузил высокую чашу на длинной ножке с воздушно взбитым мороженым.

Иллариана сперва смотрела с восторгом, затем лицо стало грустным, в глазах поселилась печаль, она вздохнула тяжело, а во взгляде я отчетливо увидел сострадание.

– Ну как? – спросил я хвастливо. – Берешь меня в слуги?

Она проговорила жалобно:

– Неужели и ты…

– Что? – испугался я и быстро оглядел себя со всех сторон. – Что у меня не так?

– Все, – ответила она, во взгляде я видел безмерную жалость. – Неужели и ты… такой же обломок прошлого, как и все мое племя?

Я дернулся, торопливо сел рядом и обнял за хрупкие плечи. Она сразу прижалась ко мне, женским инстинктом отыскивая защиту у большого и сильного.

– Я не обломок, – прошептал я на ухо. – И я не из прошлого.

Она вздрогнула, попыталась слабо высвободиться, но я не отпустил, и она послушно затихла.

– А кто ты?

– Да вот все стараюсь понять, – сообщил я. – Как только решу, что понял, тут же брык – и все меняется!.. Понимаю, что ничего не понимал. Прямо бешусь.

Она спросила серьезно:

– Почему?

– Приходится признаваться, – объяснил я, – что был дураком. И поступал по дурацки. Зато теперь ого-го, самый умный!.. И так всякий раз. Снова и снова.

Она покачала головой, в глазах непонимание.

– А ты разве не умный?

– Еще какой, – заверил я. – Ты ешь-ешь. Или клюй, если тебе удобнее. Ты хищная или как?

Она улыбнулась.

– Нет, если я верно тебя поняла.

– Жаль, – сказал я с огорчением. – Столько мяса наворотил, аж лед в костях!..

– Сам ешь, – предложила она.

– Ну да, чтоб ты меня считала зверем. Тогда уж и я повегетарианствую. Или повегетарианю. Премию получу от «зеленых». А мороженое тебе можно? Вот это?

Я наслаждался, глядя с нежностью, как опасливо трогает это странное блюдо, пробует, затем с осторожностью подносит к губам, ест – ура, глазки блестят, красный язычок ловит стекающие капли, там взбитая смесь сливочного, пересыпанная дроблеными орехами и украшенная отборной клубникой, ярко красной, нежной и сладкой…

– Бесподобно, – прошептала она. – Сказочно. Просто невероятно. Блюдо королей, да?

– Да, – согласился я, вздохнул, – да, конечно. У нас там одни короли. С вот такими соплями.

Серебряная ложечка загребала молочную стружку все медленнее, наконец Иллариана вздохнула и задержала ее в воздухе.

– Ты очень не хочешь говорить о том, что случилось?

Я помедлил, покачал головой.

– Честно говоря, не хочу. Ты слишком нежная, трепетная, как только что выбравшаяся из кокона бабочка… вся цветная и с непотрепанными крылышками. И хотя знаю, живешь даже не миллениумы лет, а эоны, все равно такая хрупкая, что у меня сердце рвется от нежности и жалости. Почему не могу разорвать себе грудь и спрятать тебя туда, чтобы всегда была в безопасности рядом с моим сердцем?

Она слабо улыбнулась.

– Ты прав, мы пугливые и хрупкие… однако, возможно, я больше тебя знаю…

– Это бесспорно, – согласился я.

– Я о тех существах, что гнались за тобой.

– Скажи, – предложил я. – Но мороженое все равно съешь.

Она вяло ковырялась в нем ложечкой, выгрызая пещерки и создавая гроты, взгляд стал отсутствующим.

– Это гончие Тьмы, – проговорила она медленно. – Они не живут в лесу… вообще не живут сами по себе.

– Много времени прошло, – заметил я. – Может быть, уже прижились? Одичали, как мустанги. Даже как собаки динго?

Она покачала головой.

– Их послали по твоему следу. Из того мира. Ты очень точно назвал его Темным.

– Дураки, – ответил я. – Я когда удирал, по дороге видел такое стадо оленей! А что взять с меня? Жесткое мясо в железной упаковке.

Она не спускала с меня очень серьезного взгляда.

– Все-таки не понимаю…

– Чего?

– Тьма не может сама пройти в этот мир, – объяснила она.

– Но как-то же проходит?

Она вздохнула тяжело.

– Увы…

– Но как?

– Обязательно, – сказала она, – кто-то должен быть на этой стороне.

– А этот кто-то как проходит? – осведомился я.

Она тряхнула головой.

– Прости, я плохо объясняю. Он не проходит оттуда. Он уже здесь. Кто-то из людей, кто родился и жил в этом мире. Только он может протянуть ниточку в тот мир. И только с его помощью они могут вот так…

– Ага, – сказал я знающе, – это как дьявол, вампир или любая нечисть не может войти в дом к человеку, если тот сам лично не пригласит. Когда я об этом узнал, то решил было, что таких и спасать не стоит. Сами, мол, пригласили, а теперь вопят.

Она улыбнулась.

– А теперь?

Я скривился.

– Да, милосердие, оказывается, есть и во мне, хоть и совсем каплевидное. Все таки некоторые не со зла, а по дури или по свойственному дуракам бунтарству против устоев и за дьявола. Таких, если нетрудно и по дороге, ладно уж, спасу.

– А если придется сапоги запачкать?

Я отмахнулся.

– Тогда лучше пусть тонут. В конце концов, нам для того и дадена свобода выбора, чтоб каждый своей головой думал, а не на предсказания оглядывался… Так ты говоришь, кто-то с этой стороны открывает дверь?

Она вздрогнула.

– Уже не дверь. Теперь ворота. Кто-то очень-очень сильный.

Я пробормотал:

– Кажется, догадываюсь…

Она вскрикнула в испуге:

– Кто?

– Тот, – сказал я медленно, – кто меня ненавидит особо. И потому начал открывать эти ворота сейчас. Когда прибыл я.

Она спросила сдавленным голосом:

– Ты говоришь о… Темной Фее?

– Да, – сказал я. – Знать бы, где эта зараза прячется.

Она покачала головой.

– Она не прячется. Она может быть просто недоступна. Ни простым людям, ни колдунам, ни самым сильным чародеям. Она… фея.

Я пробормотал:

– Думал, феи заняты своими крылышками и в мир людей не вмешиваются.

– Обычно так, – согласилась она, – но бывали исключения. Редко, но бывали. Правда, ни одна раньше даже не смотрела в сторону Темного Мира…

Я спросил быстро:

– Тебе он знаком?

Она опустила взгляд, лицо стало таким печальным, что я ухватил ее в объятия и прижал к груди. Она затихла, я прижался губами к ее макушке, жадно вдыхая запах волос.

– Нам всем, – прошептала она едва слышно, – знаком… очень знаком.

Я спросил осторожно:

– В прошлом?

Она зябко передернула плечами, голос прозвучал хрипло и отчужденно:

– Это они… уничтожили наш мир. Я не знаю, как это случилось, я родилась уже в изгнании. Мой народ превратился в племя, а потом нас остались единицы… Глава нашего рода взял с нас клятву не умирать до тех пор, пока не сумеем восстановить свой народ. Или хотя бы увидим, как погибнут эти люди Луны.

– Люди Луны, – повторил я. – Они пришли с луны?

– Никто не знает, – ответила она очень серьезно, – но появились они, когда на небе засияла луна. Сперва была ярко красной, там бушевали бури, а на земле моря выходили из берегов и разрушали целые города.

– Значит, – переспросил я, – вы вообще долунные?

Она кивнула:

– Да. Это было так прекрасно: ночь и звезды…

– Теперь тоже так часто бывает, – сказал я. – В новолуние.

Она вздохнула.

– В отличие от вас, людей, мы луну видим всегда. В тени или освещенную солнцем. Это наше проклятие. Темный Мир очень хорошо защищен. Намного лучше, чем этот. Ты уже понял, чистые люди туда не проникнут, ни один паладин туда не попадет и повредить не сможет. А тот, кто сумеет пройти через незримую стену… его душа достаточно черна, чтобы уже был своим.

Дата добавления: 2015-08-18