Salon 13», т. III, № 4, декабрь 1962 года, стр. 41.

мингуэй кивнул в сторону самолетов — его весьма утом­ляет. Со всех сторон посыпались вопросы, Хемингуэй отвечал быстро и коротко1

Едва писатель устроился в гостинице клуба, к нему тут же явился прилетевший из Лимы специальный кор­респондент ведущей перуанской газеты «Эль Комерсио». Писатель не отказал и в этой встрече. Некоторые ответы Хемингуэя мне представляются интересными:

«— Сколько времени вы затратили на работу над новеллой «Старик и море»?

— Я работал над ней в течение нескольких лет. Ге­рой Сантьяго мне нравится больше других созданных мною персонажей. Я потратил восемьдесят дней, только чтобы отшлифовать и перепечатать повесть на машинке.

— Как вы считаете — что необходимо для того, что­бы стать писателем?

— За роман можно садиться, когда ты сам все пере­жил. Кроме того — нужен полет воображения.

— Какое из ваших произведений, переложенных на язык кино, вам больше всего нравится?

— «Убийцы», где играют Ава Гарднер и Берт Лан­кастер.

— Где вы находились, когда пришло сообщение о присвоении вам Нобелевской премии?

— Это было, хорошо помню, 28 октября. Я находил­ся в моем доме под Гаваной. Узнав об этом, я плакал и смеялся в одно и то же время.

— А что вы думаете о международном положении и о политике своей страны?

— Я обычно воздерживаюсь от подобного рода вы­сказываний. Я ведь «аполитичен».

— Что вы делаете для сохранения своей силы и мо­лодости?

— Я прожил 57 лет и совершенно убежден, что для этого следует только твердо и постоянно придерживать­ся своих принципов» 1,

В тот же день, когда было дано это интервью, то есть в день прибытия, после второго завтрака Хемингуэй вышел в море на моторной лодке «Мисс Техас». На бор­ту находился Кип Фаррингтон. Рядом шли лодки с опе­раторами. Один из них устроился на крыше рубки

«Е1 Comercio*, 19.IV 1956 года.

«Мисс Техас». Однако ни в этот, ни в последующие 10 дней на крючок не попалась ни одна рыба. Роптали все, кроме Хемингуэя. Служащие клуба «Кабо-Бланко» аккуратно передавали по радио на «Мисс Техас» по три-четыре срочных телеграммы в день. «Молнии» требо­вали возвращения группы.

Хемингуэй, однако, проявлял удивительное спокой­ствие и выдержку, одних это возмущало, у других вы­ливало восхищение. Он неутомимо повторял: «Я знаю. Моя большая рыба где-то здесь, совсем рядом».

Так наступило утро 3 мая. Ночью Хемингуэй жало­вался Грегорио Фуэнтесу: «Поначалу море меня взбод­рило, но сейчас я стал снова очень быстро уставать. Что делать, Грегорио? Неужели сдаваться?» И все-таки лод­ки вышли в море в тот день, как и прежде, в строго установленном порядке. Рядом с Хемингуэем во втором кресле рыболова сидел Элисин Аргуэльес. Он посмотрел на часы и громко сказал: «Три часа пять минут попо­лудни. Пора бы возвращаться». И в эту самую минуту раздался долгожданный щелчок защепки, леса стала стремительно разматываться и уходить на глубину.

— Почти за час взяли. Из воды выпрыгивал шесть раз. Дома я таких не видел. Папа был очень доволен. Сразу забыл про боль в спине. Американцы пели, тан­цевали и кричали как одержимые,— так вспоминает Грегорио Фуэнтес это событие.

— Я ожидал прилета Эрнеста на аэродроме,— рас­сказывал мне Марио Менокаль.— Первым делом Эр-Мест, со свойственной ему в подобных случаях детской радостью, отвел меня в сторону и прошептал:—А все-таки я их перехитрил. Попалась настоящая агуха.

Хемингуэй явно был доволен результатами поездки I Перу. Прощаясь со служащими отеля клуба «Кабо-Бланко», он торжественно заявил им, что обязательно ще раз приедет в те места, чтобы установить мировой рекорд, который уже никто не побьет,— выловить агуху в 2000 фунтов!

Как-то днем, как это нередко бывало, мы сидели с Марио Менокалем в баре ресторана «1830», и я в оче­редной раз слушал и записывал его воспоминания о Хе­мингуэе. Марио достал из альбома открытку, прислан­ную ему из Перу. Я прочел: «Дорогой Майито, скучаем без тебя и без твоей постоянной удачи. Мэри». И — по­черком Хемингуэя: «Эта единственная, которую пойма­ли (весила 730), но не теряем надежды, что счастье нам улыбнется. Выскакивала 6 раз, и Элисин выловил ее за 40 минут. Обнимаю. Эрнест».

На лицевой стороне открытки фотография: Хемин­гуэй, Элисин и Грегорио с огромной, подвешенной за хвост черной агухой. Очевидно, фотограф кинокомпании «Уорнер Бразерс» счел снимок отличным и там же, в Перу, напечатал его в виде почтовых открыток. Фото­графия эта, сильно увеличенная, позднее была выстав­лена для обозрения на втором этаже Башни в музее Сан-Франсиско-де-Паула.

— Как?! — невольно вырвалось у меня.— Во всех источниках, где упоминается эта рыба, говорится, что ее выловил Хемингуэй...— И сейчас передо мной лежит статья Роберта Мэннинга, опубликованная в бостонском «Атлантике», где друг писателя сообщает: «В последние годы я еще несколько раз встречался с Хемингуэем на Кубе и в Нью-Йорке, в промежутках между встречами получал от него письма с виллы, из Испании и Фран­ции, из Перу, где он поймал рыбу для голливудской труппы, снимавшей фильм «Старик и море».

«Вот хиромант, который вылечил мою спину»,— бы­ло написано под фотографией, на которой был снят Хе­мингуэй с огромным марлином»

Вместо ответа на мой вопрос Майито Менокаль опу­стил глаза и развел руками. Жест, который нельзя истолковать иначе: «Все мы люди, и ничто человеческое нам не чуждо».

В то время, когда Хемингуэй с небольшой киногруп­пой находился в Перу, над залитым ярким солнцем дач­ным поселком Бока-де-Харуко, неподалеку от Кохи-мара, «собирались тучи». Съемки шли туго. Опытный и предельно правдивый режиссер Фред Циннеман, за плечами которого было 60 кинофильмов, по-своему по­нимал повесть и хорошо помнил пожелание Хемингуэя: «чтобы фильм получился кубинским», но Хейуорд и особенно Спенсер Трэси не желали его слушать.

Хемингуэй, как только приехала группа, не одобрил

1 «Атлантик» — ежемесячный литературно-политический журнал. Статья, о которой идет речь, перепечатана в «За рубе­жом» № 38 от 17.IX 1965 года.

m.ifiopa актера на роль мальчика Манолито. Его, по предложению Трэси, должен был играть сын одного цветного гаванского банкира. Писателю с первых же проб положительно не понравился и сам Спенсер Трэси. (Ун оказался «слишком толстым, состоятельным и ста­рым для роли рыболова-старика». Эрнест боялся ослож­нений, они и грянули как гром среди ясного неба.

Первая заметка появилась в гаванской газете «Алер-та» 1 под весьма крикливым заголовком — «Трэси не желает сниматься». В ней сообщалось: «Американскому актеру, который, по его заявлению, сделанному журна­листам, три года готовился к роли Старика, не нравится, как режиссер Циннеман ведет съемки. В группе говорят о том, что на место Трэси будет приглашен Эдвард Ро­бинсон». Газета же «Эксельсиор» преподнесла своим читателям сенсацию: на первой странице пестрели бро­ские заголовки: «Съемки «Старика и моря» срываются», «Похоже, что Э. Робинсон заменит Трэси», «Спенсер желает работать только два дня в неделю и не более грех часов подряд». Автор статьи считал, что виновен Трэси, который «с тех пор, как прибыл в Гавану, ничем другим не занимается, кроме того, что посещает завтра­ки, банкеты и приемы, устраиваемые его богатыми по­читателями. Там он пьет, а утром не является на съем­ки. Виновность Трэси подтверждается еще и тем, что американский актер наотрез отказался от встречи с прессой».

По-видимому, журналисты времен буржуазной Ку­бы, очень падкие на всякого рода светские сенсации, попросту были недовольны Спенсером Трэси, поскольку РОТ не желал встречаться с прессой,— так думалось мне, когда я читал эти газетные сообщения. Но где-то всо-анании, вторым планом пульсировала досадная мысль, что поведение Трэси, прославленного Голливудом аме­риканского актера, возможно, не было чем-то из ряда вон выходящим.

В моей памяти невольно возник разговор с мексикан­ским кинокритиком Эфраином Уэртой, состоявшийся в тот же самый год, когда шли съемки «Старика и моря». У:»рта тогда писал книгу о Голливуде и утверждал, что только 37 фильмов из 100 о жизни США и 5 из 100, со-

16. V 1956 года.

сдаваемых Голливудом по произведениям иностранных авторов, соответствуют литературному оригиналу. Иска­жение жизни стран Латинской Америки и образов лати­ноамериканцев Уэрта объяснял империалистической политикой США, проводимой в Латинской Америке. Он утверждал, что составной частью ее «яляется созна­тельное представление в ложном свете латиноамерикан­ской действительности».

Не имея достаточных оснований возражать Уэрте, я все-таки высказал, помнится, мнение, что «искажения», о которых он говорил, неточность, небрежность, одним словом, профанация, действительно присущая большин­ству голливудских произведений, возможно, просто ре­зультат несерьезного отношения к «чужому» материа­лу. К тому времени у меня уже сложилось твердое мнение, что граждане США, чья деятельность в той или иной степени соприкасалась с политикой их государства, на все в мире смотрели лишь своими глазами. Они ред­ко утруждали себя проникновением в суть, не обреме­няли себя обычно чувствами уважения к тому, что не являлось cMade in г USA».

Актер Трэси мне нравился, и поэтому не хотелось думать, что роль Старика Сантьяго не увлекла его.

Однако несколько позднее мне в руки попал спе­циальный еженедельник «Синема», выходивший на Кубе. Там в статье «Скандал в Бока-де-Харуко» 1 под­робно излагалась суть споров Трэси с Циннеманом, ко­торый «снимает свой первый широкоэкранный фильм и стремится быть как можно ближе к кубинской действи­тельности», а «Трэси пьет, ест, безбожно веселится и не желает походить на кубинского старика». И мне пришло в голову, что дело было не в том, что Трэси «не жела­ет» — он просто не мог подняться выше голливудских традиций, поэтому пил и гулял, надеясь на голливуд­скую магию рекламы, на «американское умение прока­тывать любые фильмы».

Такую обстановку на съемочной площадке застал Хемингуэй по возвращении в Гавану. Судьба фильма, к которому писатель питал такую же любовь, как и к самой повести, висела на волоске. От хорошего настрое­ния ничего не осталось, вновь начали мучить боли в

1 26.V 1956 года.

ним. По Эрнест на этот раз старался не поддаваться меланхолии, владевшей им последние месяцы. Он про­мин i силу воли, максимум энергии, терпения и такта. Vи.морил Трэси, подбодрил Циннемана, пристыдил Хсйуорда за его чисто коммерческие устремления и категорически заявил всем, что откажется от участия в < сьемках, если из фильма по-прежнему будут делать очередную клюкву».

Желая помочь Трэси, Хемингуэй пригласил на съемки в качестве дублеров кубинских рыбаков. Вот что рассказал об этом один из них — Сантьяго Пуйг:

I— Пуйг, ты хочешь сниматься в кино? По моей и те «Старик и море»? В картине все должно быть Гак, как на самом деле... Актер мало понимает в рыбал­ке Ему это трудно. А ты будешь подменять его в тех кадрах, где он ловит рыбу,— сказал мне Хемингуэй.

Я, конечно, согласился. Они долго со мной возились. они говорили, что у меня, мол, плохо получается. А мне и самому стала надоедать эта затея, но как раз на крю­чок попалась настоящая агуха. Я изрядно повозился с ним и, но взял. А когда я сказал, что могу продолжать сниматься, мне заявили, что уже все кончено, что я молодчина, что я очень хорошо сыграл. Так я и не взял в толк, что же им в конце концов нужно было от меня».

В начале июня Хемингуэй провел в «Террасе» пресс-конференцию в связи с появлением во французском журнале «Нур эт бланш» и итальянском «Эпока» Статьи, обвинявшей писателя в том, что он обманул бедного рыбака по имени Ансельмо, с которого якобы списал образ Старика. В очной ставке с рыбаками из Кохимара, в присутствии журналистов, писатель без особого труда доказал лживость этого измышления.

Это интервью, получившее широкую огласку в прес­се, сделало превосходную рекламу будущему фильму далеко за пределами американского континента, од­нако...

Однако все предпринятые Хемингуэем меры в конце концов оказались столь же ненужными, как и каучуко­вое чучело рыбы, которое так и провалялось поблизости Съемочной площадки. Ни Фред Циннеман, ни даже сам Хемингуэй ничего не смогли поделать. Вскоре разра­зился настоящий скандал и съемки на Кубе были пре­кращены. К тому же из лаборатории «Уорнер Бразерс» пришло сообщение о том, что замечательные кадры, от­снятые в Перу, имеют значительный дефект: оказалось, что во время съемок у Кабо-Бланко в кадр попала вто­рая леса, которую забыли вовремя убрать. Это разру­шало иллюзию одиночества в море главного героя.

Узнав об этом, Хемингуэй огорчился буквально до слез. Он жаловался всем вокруг, сокрушался и говорил: «Эта бездарная затея с кино отняла у меня четыре ме­сяца жизни». Затем вдруг быстро собрался и улетел во Францию, а оттуда в Мадрид.

Дальнейшая судьба фильма «Старик и море» сложи­лась еще печальней. Примерно через год была сделана попытка доснять фильм в условиях павильона. И вновь неудача. Спустя еще год уже новый режиссер Джон Старджес взялся «дожать» и спасти картину. Таким образом, после четырех лет с начала съемок — срок не­бывалый для Голливуда — фильм все же попал на экран, но... кроме убытков и отрицательной критики, он ничего не принес его создателям.

Писатель посмотрел «Старика и море» в конце нояб­ря 1959 года, хотя на экраны Кубы картина вышла еще в феврале. Просмотр, организованный специально для Хемингуэя его кубинским адвокатом Лином Самуэль-сом, состоялся в частном зале. Вместе с Хемингуэем и Са-муэльсом в зале находились тореро Антонио Ордоньес и его жена Кармен, которые гостили в то время у писате­ля в «Ла Вихии», Марио Менокаль, Роберто Эррера, Ре-не Вильяреаль и еще кое-кто из самых близких друзей.

По свидетельству Эрреры, Менокаля и Вильяреаля, писатель после просмотра фильма с руганью покинул зал. Он не мог ни на кого смотреть и поклялся, что больше никогда в жизни не станет связываться с амери­канским кинематографом.

Небезынтересно, думается, привести здесь высказы­вания кубинского критика Г. Каина, сделанные в марте того же года в связи с появлением фильма на экранах Гаваны.

«Старик и море» (Уорнер Бразерс) — сплошное недо­разумение. Правда, нельзя забывать о благородном же­лании создать действительно достойное, правдивое про­изведение искусства и о тех усилиях, которые были для этого тщетно затрачены. Такое прежде не пытался со­вершить ни один режиссер Голливуда, по меньшей ме­ii.i протяжении последних десяти лет. Известно, что нтими намерениями вымощена дорога в ад, поэтому ям, где следовало бы, не задумываясь, сказать «нет» и опустить большой палец, мы имеем право на оговорку: Старик и море» не следует называть плохим фильмом, оскольку это попросту не фильм.

Главной ошибкой, потянувшей за собой цепь осталь-ых, была сама попытка создать кинокартину. Книга Старик и море» — произведение мастера, которое без сякого сомнения войдет в классическое наследие аме­риканской литературы....Как всякое настоящее произведение искусства (к слову, Мона Лиза — не будем искать иных примеров — была описана как «сладкая учыбка вечной тайны» и как женщина, которая в дей­ствительности страдала астмой), повесть «Старик и оре» по праву может быть истолкована по-разному, ней говорили как «о книге про рыбалку», как «о гре-еской трагедии, изложенной плебейским языком», как п примитивной, полной софизмов фабуле, как об аллего­рии борьбы писателя и критиков. «Старик» — это автор, и рыба» — успех, «акулы» — критики. Повесть считали, Наконец, и «мелкобуржуазным развлечением писателя». Допустим, что каждый из судей имел право выносить 0»ое суждение. Но Голливуд, который не верит в экзе-н те, конечно, решил отбросить рассуждения об аллего­риях, взять фабулу за рога и выплеснуть на экран всю книгу (и ото не метафора). Результат не заставил себя Долю ждать. Оказалось: попытка переложить «Старика н море» на сценарий — порочна; игра актера — ноль; кинофильм — никуда не годится. Получилось так, как Кли бы заведомо все нарочно старались всё делать Плохо.

«Этот фильм — самая большая халтура, которую я Когда-либо делал в своей жизни»,— слова эти принадле-ii it Джону Старджесу, и он прав. Если сценарий напи-ttoii на уровне сценариста-любителя, в худшем смысле этого слова, то воплощение его на экране оказалось еще Вольшим дилетантством. Джеймс Хойв иной раз еще Вправлялся со своим делом. Однако все же цвет в филь-

— сплошная неудача. Нельзя при всем желании от-Целаться от чувства, что все сцены лова агухи исполне­ны в другом плане, взяты из другого фильма, происхо­дит в другом океане — в действительности так оно и было. Постоянно через всю ширину экрана тянется вто­рая леса, и ощущение одиночества, титанической борь­бы, гнева рыбака исчезает, хотя, по правде говоря, тако­го ощущения у зрителя и не возникает...

...Сама попытка экранизировать «Старика и море», сделать это в цвете «уорнерколор», снять на широкую пленку, да еще со Спенсером Трэси в главной роли,— вот цепь трагических, роковых ошибок.

Трэси со своим губчатым лицом, циничным ртом и лукавой улыбкой менее всего годился для этой роли. Благородство, простота, наконец, бедность старого Сантьяго начисто отсутствуют... Полнота Трэси, его ничем не исправимый городской, типично нью-йорк­ский вид, сам голос делают все столь фальшивым, что в фильме нельзя найти ни одного момента, который позволил бы зрителю почувствовать себя один на один с героем, сопережить с ним его страдания и в финале поверить в его непобедимость.

Спрашиваю себя, что же после всего осталось от фильма?

Наверное, столько же, сколько от агухи, доставлен­ной рыбаками на берег вместе со старым Сантьяго. Ве­роятно, я похож на акул. Весьма возможно. Но то, что повесть «Старик и море» никак не должна была быть и никогда не будет золотой рыбкой в кино для кинодея­телей Голливуда, в этом я точно убежден».

Мне лично в первый раз довелось посмотреть фильм «Старик и море» в Москве, еще до отъезда на Кубу, и тогда он мне понравился. Но сейчас, когда я пишу эти строки, уже после знакомства с кубинской действитель­ностью, я склонен согласиться со многими из высказы­ваний. И мне жаль Трэси. Он в общем-то был замеча­тельным актером.

Сам Хемингуэй, мне об этом рассказывал Рене Вильяреаль, несколько раз внимательно прочел статью кинокритика — она была опубликована в одной из га­ванских газет. Писатель по телефону разыскал автора и сообщил, что разделяет его точку зрения.

— Я старался,— сказал Хемингуэй,— но ничего пут­ного из этого не вышло. Если же вы действительно хо­рошо относитесь к моей книге и ко мне, не пишите больше об этом никогда. Пожалуйста, прошу вас, не причиняйте мне боль.

хемингуэй и «старик и море»

Вероятно, за семьдесят часов можно прожить такую же полную жизнь, как за семьдесят лет, если только жил пол­ной жизнью раньше, до того, как эти семьдесят часов начались, и если уже достиг известного возраста.

«По ком звонит колокол»

Общеизвестно — об этом широко и неоднократно го­ворилось в американских, кубинских, европейских и наших журналах и газетах,— что Эрнест Хемингуэй взял в основу своей повести «Старик и море» случай, который произошел с кубинским рыбаком Ансельмо Эр-иандесом. Утверждалось также, что и образ главного героя был списан с этого же рыбака из поселка Кохи-мар.

Можно предположить, что автором этой версии яв­ляется Оскар Пино Сантос, бывший тогда сотрудником кубинского еженедельного журнала «Картелес». Отка­зать этому журналисту из «Картелеса» в бойкости И выдумке нельзя. Статья за подписью Оскара Пино Сантоса «Ансельмо — рыбак из «Старика и море» появилась в номере от 14 ноября 1954 года. А, как из­вестно, 28 октября того же года шведская Академия литературы присудила Хемингуэю Нобелевскую пре­мию.

Статья начиналась:

«Давайте представим Сантьяго нашим читателям. Сантьяго герой новеллы Эрнеста Хемингуэя (Нобелев­ская премия по литературе за 1954 год) «Старик и мо­ре». Так вот, персонаж, о котором пойдет речь, суще­ство не вымышленное, как это обычно бывает в новел­лах. Наоборот. Это человек из плоти и крови, который Каким-то образом вдохновил Хемингуэя на сочинение отмеченного премией произведения.

Сразу поясним, что Сантьяго в действительности не Сантьяго, а Ансельмо. Ансельмо Эрнандес Гарсиа. До­бавим, что он рыбак и ему 79 лет, из которых 60 лет он прожил в Кохимаре. Скажем также, что Ансельмо превосходно знает, что он частично послужил моделью Хемингуэю для его новеллы. И несмотря на это, рыбак

не желает говорить ни о Хемингуэе, ни о его произве­дениях».

Автор заметки рассказывает о том, как он разыскал хижину рыбака и как сразу узнал в ее хозяине Санть­яго— героя «Старика и моря». Любопытен следующий диалог:

«— Вы знаете, что Хемингуэй написал новеллу, ко­торая называется «Старик и море»?

— Да.

— Говорят, что вы послужили моделью, что стари:: из новеллы — это вы. Правда ли это?

— Я думаю, что да... он бывал здесь и разговаривал со мной.

Отвечая на наши вопросы, Ансельмо (Сантьяго) был не особенно красноречив. Скорее всего потому, что тема была ему не по душе. Он не желает говорить о Хемингуэе. И складывается впечатление, что он не намерен дальше поддерживать дружбу с писате­лем.

Ансельмо знает, что он герой новеллы. Однако до самого последнего времени никто об этом не думал. И сам Хемингуэй,— как видно, занятый своей работой, почестями, доходами от столь нашумевшей и получив­шей премию новеллы,— похоже, забыл о старом рыба­ке, о его хижине, о «Ла Террасе» и не приехал даже в Кохимар, чтобы обнять рыбака, поговорить с ним и по­дарить хотя бы пачку сигар, которые он дарил ему когда-то».

Далее автор заметки говорит:

«В действительности Сантьяго — плод выдумки Хе­мингуэя— не отображает даже приблизительно духов­ный образ Ансельмо...

— Никогда со мной не случалось, чтобы я 84 дня подряд возвращался пустым. Не было и случая, чтобы я три дня сражался с агухой, которую потом съели акулы...

Однако, несмотря на все вышеизложенное, нет та­кого человека, который бы сомневался, что Ансельмо Эрнандес Гарсиа и есть Сантьяго из новеллы!»

И в подтверждение своих слов автор версии расска­зывает о том, как Хемингуэй привозил в Кохимар и знакомил с Ансельмо американского актера Спенсера

Трэси, которому предстояло сыграть роль рыбака в фильме «Старик и море».

Очерк Пино Сантоса привлек внимание — поведе­ние героя дня, Нобелевского лауреата, американского писателя было подано в сенсационном духе: он вос­пользовался историей кубинского рыбака, не подумав аже сделать ему подарок — жалкую дюжину сигар, ерсия эта пошла гулять по свету. В нее очень быстро оверили на Кубе, поверили и некоторые рыбаки из "охимара. Но самым забавным оказалось, что в нее оверил и сам Ансельмо. То, что это — выдумка, плод измышлений чересчур йкого журналиста, со всей очевидностью явствует из рассказов тех, кто в то время был рядом с писателем.

Грегорио Фуэнтес вспоминает, как Папа просил его передать Ансельмо (цитирую со слов Фуэнтеса), «что ему (Хемингуэю) все равно, что пишут в журналах, поэтому Ансельмо может, если хочет, делать из этого себе капитал». Грегорио Фуэнтес, потомственный жи­ль Кохимара, никогда не слышал, чтобы кто-либо из ыбаков поселка встречался в море со столь огромной гухой, которая описана в «Старике и море», сражался С ней три дня и чтобы потом она была съедена аку­лами.

Роберто Эррера утверждает: «В Кохимар, когда в Ла Вихии» впервые заговорили о постановке фильма Старик и море» и об участии в нем Спенсера Трэси, Мы выезжали втроем. Папа взял меня, чтобы мы вме­сте с Грегорио показали актеру побольше стариков, омню, за три часа, проведенных в «Ла Террасе», к апе и Трэси подходило не менее десяти старых ры­нков.

Что же касается самой истории о большой рыбе, то, ли не ошибаюсь, эту историю Папе еще в 1936 году ассказал Карлос Гутьеррес, механик, который плавал Папой одно время за капитана на «Пиларе». И речь йм шла о старом рыбаке из гаванского порта. Случай ~от Хемингуэем был описан в одной из его корреспон-ррнций с Кубы, которая была опубликована в журнале *!)скуайр» в том же 1936 году».

Во время моих встреч с капитаном Карлосом Гуть-|рресом, которому тогда уже было 86 лет, Гутьеррес твердил, что именно он, и никто другой, рассказал

Хемингуэю историю, приключившуюся у одного гаван­ского рыбака с огромной рыбой.

В американском журнале «Лук» от 6.XI. 1966 года опубликовано интервью с вдовой писателя. Журна­листка, которая брала интервью, задала миссис Хемин­гуэй и такой вопрос:

«— Хотя это не совсем приятно, я должна спросить вас об этом, мисс Мэри. Несколько лет тому назад в Европе распространился слух, что история «Старика и моря» произошла с одним рыбаком, который и расска­зал ее Хемингуэю, за что писатель обещал рыбаку лодку. Если верить слухам, Хемингуэй так и не купил ему лодки.

— Да, я знаю. Но неужели вы верите в то, что Эр­нест тратил свое время, выменивая истории на лодки? Эрнест и я постоянно слышали подобные байки. На Кубе не найдется рыбака, который не имел бы своей собственной истории о сражении с огромной рыбой. По­этому, когда вышла книга, каждый из них решил, что это пересказ именно его истории. Недавно мне позво­нили из Ки-Уэста, из иммиграционного бюро. «Вы зна­ете человека по имени Ансельмо?» — спросили меня. «Да, я знала одного Ансельмо. Он старик, ему 96 лет, хороший парень»,— ответила я. «Видите ли, он поки­нул Кубу, желает поселиться в Соединенных Штатах и говорит всем, что он и есть старик из книги»,— заявил мой собеседник. «Если ему приятно в это верить, не разочаровывайте его»,— сказала я. Однако слух, о ко­тором вы упоминаете сейчас, возник в связи с другим рыбаком. Я не помню его имени, но знаю, что он за десять или около того долларов сообщил о себе в одну из газет Гаваны. Когда об этом узнали другие рыбаки, они притащили его в наш дом и заставили проглотить свои слова перед микрофоном. У меня до сих пор хра­нится эта запись на пленке».

Через Грегорио Фуэнтеса я тут же узнал имя этого рыбака. Но Мигеля Рамиреса, так его звали, в 1966 году уже не было в живых. Однако с его историей мне приш­лось столкнуться... но об этом чуть ниже.

Сам Хемингуэй по поводу «старика» высказывался в интервью советскому журналисту Генриху Борови­ку, которое было опубликовано в февральском номере «Огонька» за 1960 год:

«— А кто служил прототипом?

— Вовсе не тот человек, чей портрет печатали в га-Нстах. Его я тоже знаю. Он и рыбак-то никудышный. Как я мог писать о нем, если он не умеет ловить рыбу! Просто, чтобы получить свои пять долларов от репор­тера, он сказал, что он Старик... Действительным прото­типом был мой механик, который служил у меня до Грегори (Грегорио Фуэнтеса) и с которым я рыбачил...»

Стало ясно — писатель имел в виду Карлоса Гутьер-реса,— а все остальные рыбаки из Кохимара послужи­ли Хемингуэю лишь «строительным материалом», если так можно выразиться. Он изучал их и все, что было связано с ними и их профессией, чтобы затем, как и по­добает большому художнику, создать обобщенный образ.

На этом можно было бы поставить точку... Но в мои руки попала неизвестная фотография Эрнеста Хемин­гуэя. Писатель окружен группой незнакомых людей. Один из них, правда,— он сидит к писателю лицом и видны только его рука и затылок — походит на Грего­рио Фуэнтеса. Похоже, что на этом снимке запечатлен момент интервью. Кругом журналисты, в руках одного из них микрофон. Возможно, что интервью связано со «Стариком и морем» — об этом свидетельствует лежа­щая на столе книга. По расписанным стенам легко узнается место — салон кафе «Ла Терраса» в Кохимаре. Хемингуэй держит в руках развернутую газету и ведет разговор с пожилым человеком — явно рыбаком.

Отправляюсь в Кохимар к Грегорио. Он вспоминает фотографию. Узнает и рыбака — это Мигель Рамирес. Говорит, что фотография была сделана во время пресс-конференции, проведенной Хемингуэем в связи со съемками «Старика и моря» и заявлением в газетах, что Рамирес — это и есть тот человек, который описан в книге Хемингуэя.

Итак, речь идет уже о другом рыбаке, якобы послу­жившем прототипом старого Сантьяго.

Но когда было проведено интервью и какую газету Хемингуэй держал в руках, Грегорио вспомнить не смог. То ли это было в начале июня 1955 года, в связи с приездом на Кубу автора сценария Питера Виртела, дабы войти в колорит», то ли в связи с началом подготовки к съемкам в августе — сентябре того же года, когда на Кубу прибыли первые операторы для съемок проб, то ли в апреле 1956 года, перед началом самих съемок, или же в мае — августе, когда велись не совсем успешно, как считал сам Хемингуэй, съемки фильма.

Мой наводящий вопрос, заданный Грегорио, ответ на который должен был сузить рамки во времени (не листать же в библиотеке, занятие это было мне не под силу, все газеты, выходившие на Кубе за те 14 меся­цев): «Когда состоялось интервью — до или после их (Хемингуэя и Грегорио) полета в Перу за настоящей огромной агухой, необходимой для съемок?» — не при­нес желаемого результата. В «Ла Террасе» из старых служащих уже никто не работал.

Тогда я повел поиск по двум направлениям.

Первое, сразу должен сказать, не оправдало моих надежд и отняло у меня массу драгоценного времени. Я носил с собой фотографию и показывал ее всем моим кубинским знакомым, в первую очередь журналистам со стажем. При этом я задавал всем одни и те же во­просы: «Можете ли вы по формату, верстке и шрифтам определить название газеты, которую держит в руках Хемингуэй?» и «Узнаете ли вы кого-нибудь из коллег?»

Очень скоро я установил, что человек с микрофо­ном — это американский звукооператор из съемочной группы. Два других журналиста, запечатленных на фотографии, так же как и звукооператор, находились вне Кубы. Круг живых свидетелей замкнулся.

Что касается названия газеты, то и здесь не было ясности. Названия давались различные. Чаще других — «Эксельсиор». С нее я и начал представлявшуюся мне «сизифовой» работу в библиотеке имени Хосе Марти.

Были выписаны восемнадцать столичных газет за апрель и май 1956 года — наиболее вероятное время интервью. Ни одна из них не выходила на четырех по­лосах, в каждой было от восьми до двадцати четырех. Если взять среднюю цифру — двенадцать полос, то мне надлежало перелистать и просмотреть свыше десяти тысяч газетных страниц. Правда, мою задачу несколько облегчало то, что с середины апреля и по середину мая Хемингуэй находился в Перу и, конечно, интервью в «Ла Террасе» дать не мог.

В результате просмотра газет — масса новых сведе­ний о съемках в Кохимаре и Бока-де-Харуко, о поведении капризничавшего Спенсера Трэси, спорах его с режиссером и Хемингуэем, всяких других историй, но — ни слова об интервью с Рамиресом.

Газета «Эксельсиор» совсем не похожа по своему формату на ту, которую держит в руках Хемингуэй на фотографии.

Начало второго пути поиска было связано с необхо­димостью увеличить фотографию, чтобы попытаться прочесть заголовки статей, помещенных на трех раз­личаемых на фото полосах газеты.

Получив увеличенную копию, я невооруженным глазом прочел первый, окрыливший меня поначалу ваголовок «Ги Молле ставит в Национальном собрании вопрос о доверии».

Легко было вспомнить, что деятельность француз­ского премьера Ги Молле с первых же дней назначения его главой правительства началась с трудностей в ре-ении алжирской проблемы. Были выписаны и тща-льно просмотрены все гаванские газеты за март. Действительно, 9 марта 1956 года Ги Молле, требуя чрезвычайных полномочий, ставил вопрос о доверии. Но ни в одной газете не было и намека на пресс-конфе­ренцию.

Пришлось вновь вернуться к кропотливому заня­тию. Теперь уже, вооружившись лупой, буква за бук­вой, слово за словом получаю по заголовкам целый на-бор сведений: «Критическая ситуация в отношениях с США», «Не будет больше разногласий в коммунизме», ilia этой же странице в рубрике «Международная жизнь» статья, в заголовке которой удается разобрать лишь фамилию министра иностранных дел СССР.

Рядом на странице читается: «Президент Мекси­ки..», «Батиста выступит с речью». А на третьей с | рудом разбираю: «В одном из городских парков обна­ружен склад оружия», «Новые земли, прирезанные к Гаване» и «...в нашем посольстве в ФРГ».

Казалось бы, нить обрывается. Прочитанные с та­ким трудом заголовки ничего не дали. И все-таки через Несколько дней рождается мысль: «А может, Ги Молле ще по какой-либо проблеме ставил вопрос о доверии?»

Оказывается, да! В мае по поводу обсуждения зако-п проекта о создании национального фонда помощи | и старелым трудящимся.

На этот раз просматриваю десять из восемнадцати газет, более или менее схожих по формату с той, кото­рая меня интересовала. И снова полное фиаско — ни звука о встрече Хемингуэя с Рамиресом.

Тогда, вооружившись терпением, начинаю вновь перечитывать заголовки. Удается, хотя и не полностью, прочесть новую фразу: «...дело Галиндеса в ФБР». Де­лаю это при помощи Сильного увеличительного стекла и зеркала: буквы заголовка отражены на полированной поверхности стола, над которым Хемингуэй держит га­зету.

Кажется, везет. Однако выясняю, что дело об убий­стве кубинца Галиндеса в США было передано на рас­смотрение в ФБР в мае месяце, за который газеты уже просмотрены.

Никакого движения. Но я не сдаюсь. Дело Галинде­са делом Галиндеса, а Ги Молле мог и в третий раз ставить вопрос о доверии.

Запрашиваю справочную библиотеки и, пока мне готовят справку, в который уже раз с лупой в руках пытаюсь прочесть не раскрывшие еще своей тайны новые слова. Луч заходящего солнца косо падает на матовую поверхность фотографии, и в заголовке статьи, помещенной в рубрике «Международная жизнь», где уже прочитана фамилия министра иностранных дел СССР, неожиданно читается еще одно слово: «mutis» 1, Действительно, летом, а точнее, в начале июня 1956 го­да в Советском Союзе министр иностранных дел, за­нимавший одновременно и должность первого замести­теля Председателя Совета Министров, был освобожден от поста министра.

Из библиотеки тем временем сообщают, что фран­цузский премьер ставил вопросы о доверии прави­тельству и в начале июня, и в последующие месяцы года.

Но мне уже ясно — совпадение этих двух собы­тий совершенно точно указывает дату: 3—4 июня 1956 года.

Вполне уверенный в одержанной наконец победе, отправляюсь на следующий день в библиотеку. Однако и на этот раз меня ждет разочарование. Убеждаюсь, по-

Театральный термин — «уход со сцены» (исп.).

кальку во всех газетах опубликованы подтверждаю­щие материалы, что интересующая меня газета должна щть именно за 3—5 июня. Но ни в одной за эти числа Нет и слова об интервью.

Продолжаю поиски, не допуская мысли, что Хемин-Гуэй позирует перед фотографами с газетой, которая не имеет отношения к пресс-конференции. Писатель ука­пывает Рамиресу пальцем на какое-то место в ней, ско­рее всего на статью, в которой говорится о том, что «Рамирес — это Старик».

Снова тщательный просмотр газет за всю первую декаду июня. Вот еще материал о съемках в Бока-де-Харуко. Но ничего более.

И тут, должен признаться, я спасовал. Казалось, проделано все и исчерпаны все возможности. Как говорится, делать нечего — ставь крест на этом по­иске. Тем более что до моего отъезда с Кубы остава­лись всего пара недель и уйма еще не переделанных Дел.

И все же после трех дней колебаний я не выдержал и отправился в библиотеку. Взял еще пять названий. Теперь вообще из всех, выходивших в то время газет, оставались лишь «Атаха», «Алерта» и «Эксельсиор». Но они так отличались по размеру от той, которая была в руках писателя! Заказываю газеты Мексики, Колум­бии, Аргентины и Чили. Может быть, в них, хотя бы стично, опубликовано интервью? Ничего похожего, и расписываюсь в собственном бессилии. И именно тогда госпожа Удача, вопреки логике и всем правилам, вдруг решает повернуться ко мне лицом. Буквально за пять дней до отъезда как-то вече­ром, перед самым закрытием библиотеки — я возвра-п млея с пресс-конференции из вьетнамского посольст­ва,— решаю заехать туда и попрощаться с ее работни­ками. Есть еще полчаса. Беру «Атаху» — самому ста­новится смешно. Но из хранилища должны доставить и газету «Эксельсиор». Библиотекарь кладет передо мной на стойку огромный том месячной подшивки — на к<«решке оттиснута римская цифра VI. По формату одшивки вижу, что это не мой заказ. — Требование было на «Эксельсиор»,— говорю биб­лиотекарю,— а вы мне принесли по ошибке что-то дру­гое. «Эксельсиор» газета небольшая.

Библиотекарь, ни слова не говоря, откидывает твер­дую обложку подшивки, и я не верю своим глазам: «Эксельсиор», июнь 1956 года! "Знакомый формат, верстка, набор, шрифты. Листаю до номера за 3 июня и... Есть!

Оказывается, «Эксельсиор» с 1 июня того года изме­нила свой формат и была единственной кубинской га­зетой, которая опубликовала интервью Хемингуэя с Мигелем Рамиресом. Именно на ее страницах в вос­кресенье, 3 июня, был помещен так называемый «ре­портаж из Европы», столь взволновавший Хемингуэя своей несправедливостью.

Чтобы понять причину пресс-конференции в Кохи-маре, следует познакомиться с репортажем, который назывался «Старый Мигель и слово Хемингуэя» и был подписан инициалами Г. Н.

Газета от редакции дала небольшое пояснение: «Корреспонденция из Парижа, которую мы публи­куем сегодня, имеет непосредственное отношение к книге «Старик и море», произведению Хемингуэя, так прославившему нашу страну за границей. Корреспон­денция — это еще одно свидетельство популярности знаменитой новеллы, действие которой происходит в нашем тропическом море и герой которой — кубинский рыбак. Тема ее — предъявление требований старого рыбака автору «По ком звонит колокол». Мы предла­гаем вниманию читателей репортаж таким, каким он поступил в редакцию».

Репортажу предшествуют подзаголовки: «Старик из знаменитой новеллы. Когда Мигель пой­мал агуху. Три дня и три ночи в сражении с рыбой. Акулы сожрали улов. Герой лучшей новеллы наших дней. Обещания писателя. Бот с мотором, которого не увидел старик. Миллионы Хемингуэя и бедность Ми­геля».

«Париж. Июнь 1956 г. (От нашего спецкора)... Эта история взволновала миллионы читателей. Все кругом восторгались талантом Хемингуэя, и великий северо­американский писатель получил в 1954 году за свою книгу Нобелевскую премию.

Однако эта дивная книга — вовсе не новелла. Старый рыбак, чья трагическая борьба с агухой описана Хе-

чгуэем в подробнейших деталях, существует в дей-

Ггвительности. Зовут его Мигель Рамирес, и живет он м Кохимаре, маленьком рыбацком поселке, расположенном в нескольких километрах от Гаваны, где про­веивает автор «Иметь и не иметь». (Прим. газеты: Хе­мингуэй живет не в Гаване, а в Сан-Франсиско-де-Паула.)

Идентичность рыбака из новеллы с Рамиресом не вызывает никакого сомнения, и хижина из «гуано» — королевской пальмы, в которой тот проживает всего в нескольких метрах от моря, очень похожа, это почти ю же, о чем говорит Хемингуэй в своем произведении.

Однако испытывает ли Рамирес счастье оттого, что «п вдохновил писателя на создание одного из прекрас­ных литературных произведений? Нет! Рамирес ничего не может сказать против описания события, сделанного

фотографической точностью, но он не дружит с Хе­мингуэем, которого рыбак зовет «мистер Уэй», ибо последний не сдержал слова, данного старому рыбаку.

— Как-то, когда я в своей лодке рыбачил в море один, ко мне подошел катер, на борту которого нахо­дился человек с фотокамерой в руках. Он заговорил DO мной. Это был «мистер Уэй». Потом на берегу он пригласил меня в кафе, угостил, и мы проговорили почти всю ночь. На следующий день мы вместе вышли в море, и он снова угощал меня. Наконец «мистер Уэй» сказал, что собирается написать книгу о моих похожде­ниях на море. Он обещал мне бот с мотором взамен парой и разбитой лодки и новую одежду. После этого он исчез и никогда ничего не прислал мне. Он не сдер-Кал своего слова. Когда я услышал, что он заработал много денег на книге, я отправился в Гавану к адвокату, чтобы узнать, могу ли я потребовать себе часть этих нег,— ведь это моя история, о которой рассказывает своей книге «мистер Уэй»,— но адвокат сказал мне, о из этого ничего не получится. «Мистер Уэй» заработал миллионы, а у меня не хватает даже на хлеб.

Надежда засветилась на мгновение перед Рамире-м, когда кинематографисты снимали дома рыбаков в охимаре, сцены в море и когда Рамирес увидел Спенсера Трэси, исполнявшего его, Рамиреса, в кино. Но операторы исчезли, и Мигель остался бедным, как и вот уже много месяцев, как Мигель не ловит mi агух, и акул и живет тем, что ему перепадает за чистку и уборку чужих лодок, баркасов и катеров. У него просто нет сил, чтобы выйти в море.

— В последний раз, когда я был в море,— расска­зывает он,— на крючок не попалась ни одна рыбина. На рассвете акула схватила приманку, но я от слабости потерял сознание, и она ушла... Я бедный. Мое счастье, что со мной мой дружок Мигелито, которого «мистер Уэй» тоже описал в своей книге, он приносит мне из­редка поесть. Сейчас я стар и уже не могу показать молодым, как вяжутся простые морские узлы, но меня здесь все уважают, так как однажды я один выловил такую большую рыбу, которой раньше никто не видел.

И Рамирес — герой наиболее выдающейся новеллы наших дней — устало улыбается, думая о том, что та встреча с огромной рыбой могла бы сделать его бога­тым».

Хемингуэя рассердила и в то же время расстроила эта публикация. Он позвонил в Кохимар Фуэнтесу и осведомился, может ли застать в поселке Рамиреса. Затем отправил машину в город за режиссером Фредом Циннемаиом и Спенсером Трэси.

Просовещавшись около часа, Хемингуэй позвонил в редакцию «Эксельсиора», выразил свое возмущение «глупым, оскорбляющим достоинство писателя» мате­риалом и сообщил, что в понедельник в «Ла Террасе», в Кохимаре, он намерен провести пресс-конференцию.

Это вызвало интерес. В «Ла Террасе» в понедельник собрались журналисты и фотокорреспонденты. Глав­ным действующим лицом оказался Мигель Рамирес, которому пришлось отвечать на вопросы Хемингуэя. Однако сообщение о состоявшейся встрече и текст ин­тервью были опубликованы только одной столичной газетой!

Вот что свидетельствует об интервью «Эксельсиор» во вторник, 5 июня 1956 года:

ХЕМИНГУЭЙ И «СТАРИК И МОРЕ»

Писатель опровергает, что он давал какие-либо обе­щания.

Два французских журналиста оказались авторами

грсии. Сенсационный материал был опубликован в урналах «Нуар эт бланш» (Франция) и «Эпока» (Ита-). «Я предъявляю иск, ибо это нанесло материаль-. ущерб фильму!» Очная ставка Хемингуэя с Рами-~м. «У моей жены больное сердце».

СТАРЫЙ РЫБАК УМИРАЕТ С ГОЛОДУ

Антонио Рейес Гавилан

Один против другого в салоне известного кааре «Ла Терраса» в Кохимаре, писатель с мировым именем — Эрнест Хемингуэй задает вопросы старому рыбаку Ми­гелю Рамиресу:

— Это правда, что я обещал тебе что-то?

И «ловец мелюзги», 68 лет от роду, широко открыв глаза, чувствуя себя виноватым перед публикой и со-внавая важность, которую обрела его персона меньше хсм за 24 часа, отвечает:

— Нет, сеньор! Совершенно ничего! Все, что было написано, это выдумка. Никогда не выходил я в море с вами на моей лодке, и не было у меня с вами другой встречи, как в баре, где вы угощали...1

Заявление, приписываемое рыбаку Мигелю Рами­ресу, естественно, расшевелило тех, кто возглавляет киноэкспедицию, ведущую на Кубе в настоящее время съемки фильма по мотивам упомянутой выше новеллы. Даже сам Хемингуэй в течение всего вчерашнего дня ралыскивал нас с тем, чтобы, как он сказал, «внести ясность», ибо «суть репортажа фальшива и наводит иль на мою репутацию серьезного, отвечающего за Свои поступки человека. Я никогда не обещал ничего Рамиресу и видел его в жизни два или три раза в «Ла Террасе».

«Эксельсиор», беспристрастная в своих суждениях но поводу того, что репортаж из «Нуар эт бланш» вы-ввал в Европе целую сенсацию, поручила нам выслу­шать диалог, который должен произойти между Хе­мингуэем и рыбаком Рамиресом. Когда мы появились

Здесь автор публикации объясняет читателям, что в воск-|мтпсм номере газеты был опубликован репортаж из Европы, и излагает его содержание.

в Кохимаре, в «Ла Террасе» «сцена» уже была готова: Хемингуэй и Рамирес вместе, окруженные множеством народа. Мы — будем предельно честны — не пожелали получить заявления от каждого из них в отдельности. Ибо один против другого, глядя друг другу в глаза, в виде своеобразной очной ставки, они могли дать инте­ресный материал. (Мистер Хемингуэй, видный писа­тель, который, как мы думаем, не способен фальсифи­цировать правду. Старого рыбака Рамиреса, утомлен­ного прожитой жизнью, выхваченного из неизвестно­сти переведенной на столько языков новеллой, мы также не можем рассматривать как человека с двойным ли­цом, иными словами, человека, который может сделать одно заявление для Европы и другое для Кубы.)

Наша цель заключалась,— и думаем, что мы ее до­стигли.—в том, чтобы свести их вместе. Интервью состоялось в самом Кохимаре. Ниже мы приводим диа­лог между Хемингуэем и Рамиресом.

Хемингуэй. Где вы родились, Рамирес?

Рамирес. В Регле, но в возрасте семи лет посе­лился в Кохимаре.

Хемингуэй. В каком году вы родились?

Рамирес. В 1888-м. Мне сейчас 68 лет.

Хемингуэй. Вы рыбак?

Рамирес. Да, «чинчорреро». Моя обязанность ста­вить сети. Но я ловил и агух. Самая большая весила приблизительно 13 арроб.

Хемингуэй. Вам приходилось бывать в море ко­гда-нибудь в течение трех дней и ночей и сражаться с рыбой?

Рамирес. Нет, никогда...

Хемингуэй. Так почему же эти журналисты утверждают, что вы им все это рассказывали?

Рамирес. Я не понимаю. Я ничего не говорил. Хемингуэй. А кто такой Мигелито?

Рамирес. Мигелито—мой сын. Он умер восемь лет назад...

Хемингуэй. Вам приходилось когда-либо ловить агуху весом более 13 арроб?

Рамирес. Нет, никогда...

Затем Мигель Рамирес рассказывает, что познако-

милея с Хемингуэем сравнительно недавно и никогда н жизни не разговаривал с ним о «Старике и море». Ви-im л он писателя в Кохимаре; его и других рыбаков тот угощал иной раз в баре «Ла Террасы».

Хемингуэй. Признаете, что я никогда не обещал нам ни моторного бота, ни новой одежды?

Рамирес. Никогда! Абсолютно ничего. Все, что было в этих журналах,— вранье. Я никогда не выходил и море с вами и видел вас всего несколько раз, и то только в баре.

Хемингуэй. Кто были эти два журналиста, котоюрые задавали вам вопросы и приглашали вас в гаван­ский отель «Карибе»?

Рамирес. По-моему, два англичанина. Я не знаю их имен. Но если увижу, смогу узнать. Им было по 77—23 года. Думаю, что они были в Гаване несколько дней и фотографировали город.

Хемингуэй. Вы ездили когда-либо в Гавану к адвокату по поводу истории из моей книги?

Рамирес. Нет. Но в тот день, когда я был в отеле «Карибе», там был какой-то кубинец. Он переводил вопросы и мои ответы.

Хемингуэй. Вы помните число, когда это было?

Рамирес. Точно нет. Случилось это три или че­тыре месяца назад. Они были у меня, хотели нанять лодку и выйти в море. Потом сделали несколько моих фотографий. Я отвел их к Луису Карнеро, который дал им свой бот.

Далее Рамирес рассказывает, что «англичане» хоте­ли встретиться с мистером Хемингуэем с тем, чтобы договориться о съемках фильма по мотивам «Старика и моря».

Рамирес. Они сказали мне, что звонили вам, но что вы очень заняты и не можете их принять.

Хемингуэй. Мигель, спасибо тебе за твой рас­сказ. Думаю, что на этом можно кончить, так как все стало ясно...

Пока шел этот разговор, бар кафе набился до отка-un. Были здесь и рыбаки, и служащие кафе, и амери­канцы, снимающие фильм в Кохимаре, и просто лю­бопытные.

«Эксельсиор» добилась того, что впервые состоялся публичный диалог между двумя главными действую­щими лицами новеллы из реальной жизни.

По окончании"пресс-конференции, отойдя в сторо­ну,— мы это отлично видели, — знаменитый писатель преподнес Рамиресу три билета по десять песо со сло­вами:

— Это тебе от всего сердца. Не подумай, что подкуп.

— Если так, то большое вам спасибо...

За несколько минут до появления в «Ла Террасе», перед пресс-конференцией, старик Мигель Рамирес жаловался на свое тяжелое положение. Он гово­рил:

— Я буквально голодаю. У моей жены боль­ное сердце, и мне непосильно тратиться на лекар­ства...

— А кинокомпания помогла вам чем-нибудь? — спросил кто-то.

— Нет, сеньор, совершенно ничем. Более того, я не могу теперь считать себя рыбаком: меня не пригласи­ли сниматься в картине.

А Хемингуэй — мы уже собирались отправиться в редакцию, чтобы подготовить этот репортаж,— продол­жал сердиться и говорил:

— Я обязательно переговорю со своим адвокатом и предъявлю иск тем, кто выдумал эту фальшивку. Она нанесла большой ущерб картине! Мы не станем бездей­ствовать!

Однако мы считаем — как раз наоборот. Для нача­ла это превосходный ход. То, что могло нанести ущерб писателю как человеку, было ловко использовано со­трудником кинокомпании «Уорнер Бразерс», который отвечает за рекламу фильма».

Не могу обойти молчанием бьющее в глаза желание репортера защитить честь мундира газеты, выведенной на чистую воду. Репортер не может не согласиться с фактами, но всеми силами старается переложить вину за лживую «сенсацию» только на французских журна­листов.

Но не станем отвлекаться и вернемся к самому не­оспоримому доказательству того, что ни один из рыба-

ii Кохимара (а кроме Эрнандеса и Рамиреса были 6 «Эль Сордо», Сантьяго Пуйг, Луис Карнеро и др.) может считать себя Стариком из новеллы! Это верждает корреспонденция Хемингуэя, опубликованая в апреле 1936 года в американском журнале Эскуайр»:

«Как-то однажды старик, который в одиночестве рыбачил с лодки напротив Кабаньис (район Гаваны), поймал на крючок большую рыбу. Дна дня спустя ры-11.пси обнаружили старика за шестьдесят миль на вос­ток, голова и хвост рыбы были привязаны к лодке. То, что акулы оставили от рыбы, весило восемьсот фун­тов. Старик провел в море день, ночь, еще день и сле­дующую ночь, пока рыба, ушедшая на глубину, тащила го лодку. Когда рыба всплыла на поверхность, старик подвел ее к лодке, загарпунил и закрепил к борту. Но тут на его добычу набросились акулы, и старик один вступил в борьбу с ними, уносимый в утлой лодочке течением Гольфстрима. Он отгонял акул веслсм, бил палкой, наносил им удары ножом до тех пор, пока не выбился из сил. Тогда акулы съели то, что хотели. Ко-|да старика подобрали рыбаки, он плакал, почти поте­ряв разум. Две акулы еще ходили вокруг его лод­ки».

публичный диалог между двумя главными действую­щими лицами новеллы из реальной жизни.

По окончании пресс-конференции, отойдя в сторо­ну,— мы это отлично видели, — знаменитый писатель преподнес Рамиресу три билета по десять песо со сло­вами:

— Это тебе от всего сердца. Не подумай, что подкуп.

— Если так, то большое вам спасибо...

За несколько минут до появления в «Ла Террасе», перед пресс-конференцией, старик Мигель Рамирес жаловался на свое тяжелое положение. Он гово­рил:

— Я буквально голодаю. У моей жены боль­ное сердце, и мне непосильно тратиться на лекар­ства...

— А кинокомпания помогла вам чем-нибудь? — спросил кто-то.

— Нет, сеньор, совершенно ничем. Более того, я не могу теперь считать себя рыбаком: меня не пригласи­ли сниматься в картине.

А Хемингуэй — мы уже собирались отправиться в редакцию, чтобы подготовить этот репортаж,— продол­жал сердиться и говорил:

— Я обязательно переговорю со своим адвокатом и предъявлю иск тем, кто выдумал эту фальшивку. Она нанесла большой ущерб картине! Мы не станем бездей­ствовать!

Однако мы считаем — как раз наоборот. Для нача­ла это превосходный ход. То, что могло нанести ущерб писателю как человеку, было ловко использовано со­трудником кинокомпании «Уорнер Бразерс», который отвечает за рекламу фильма».

Не могу обойти молчанием бьющее в глаза желание репортера защитить честь мундира газеты, выведенной па чистую воду. Репортер не может не согласиться с фактами, но всеми силами старается переложить вину за лживую «сенсацию» только на французских журна­листов.

Но не станем отвлекаться и вернемся к самому не­оспоримому доказательству того, что ни один из рыба-

ков Кохимара (а кроме Эрнандеса и Рамиреса были еще «Эль Сордо», Сантьяго Пуйг, Луис Карнеро и др.) не может считать себя Стариком из новеллы! Это подтверждает корреспонденция Хемингуэя, опублико­ванная в апреле 1936 года в американском журнале «Эскуайр»:

«Как-то однажды старик, который в одиночестве рыбачил с лодки напротив Кабаньис (район Гаваны), поймал на крючок большую рыбу. Два дня спустя ры­баки обнаружили старика за шестьдесят миль на вос­ток, голова и хвост рыбы были привязаны к лодке. То, что акулы оставили от рыбы, весило восемьсот фун­тов. Старик провел в море день, ночь, еще день и сле­дующую ночь, пока рыба, ушедшая на глубину, тащила его лодку. Когда рыба всплыла на поверхность, старик подвел ее к лодке, загарпунил и закрепил к борту. Но тут на его добычу набросились акулы, и старик один вступил в борьбу с ними, уносимый в утлой лодочке течением Гольфстрима. Он отгонял акул веслом, бил палкой, наносил им удары ножом до тех пор, пока не выбился из сил. Тогда акулы съели то, что хотели. Ко­гда старика подобрали рыбаки, он плакал, почти поте­ряв разум. Две акулы еще ходили вокруг его лод­ки».

Дата добавления: 2015-08-18