Плебейский интеллектуализм и сектантская религия

Нет сомнения в том, что те церкви, которые хотели поставить себе на службу влиятельные слои и прежде всего университеты, нуждались в классически, т.е. теологически образованных поле­мистах и проповедниках. В лютеранстве, заключившем союз с кня­жеской властью, профессиональные теологи очень скоро стали сочетать образованность с религиозной активностью. Еще Гудиб-рас иронизировал над чрезвычайной философской ученостью про­тестантских кругов. Но несгибаемую силу придавали пуританам, и в первую очередь баптистским сектам, не аристократический, а плебейский интеллектуализм и подчас интеллектуализм париев (у баптистов он на ранней стадии распространялся странствующими ремесленниками или апостолами). Здесь отсутствует специфичес­кий слой интеллектуалов со своим особым образом жизни: после завершения краткого периода миссионерской деятельности стран­ствующих проповедников их интеллектуализмом прониклось сред­нее сословие. Необычайно широкое распространение знания Биб­лии и растущий интерес даже в крестьянских кругах к крайне за­путанным и сублимированным догматическим контроверзам, об­наруживаемый у пуритан XVII в., создали своего рода интеллек-309туализм масс, более в истории не повторявшийся; в прошлом его можно сравнить только с массовым интеллектуализмом позднего иудейства и миссионерских общин апостола Павла.

Общинная религиозность «просвещенных»

В Англии, а отличие от Голландии и частично также Шотлан­дии и американских колоний, этот вид интеллектуализма вскоре пошел на убыль, после того как в религиозных войнах были ис­пробованы шансы на господство и разделены сферы влияния. Од­нако с этого времени определилось все своеобразие англосаксон­ского аристократического интеллектуализма, его традиционная склонность к деистически-просветительской религиозности, гиб­кой до неопределенности, но неизменно лишенной враждебности к церкви (здесь мы останавливаться на этом не будем). Такое раз­витие, обусловленное традиционной позицией политически могу­щественного бюргерства и его моральными воззрениями, т.е. пле­бейским интеллектуализмом, резко противостоит эволюции арис­тократической образованности романских стран, по существу при­дворной, резко враждебной церкви или проявляющей к ней пол­ное безразличие. И оба эти вида интеллектуализма, в своем конеч­ном результате одинаково антиметафизические, противоположны немецкой, далекой от политики, но не аполитичной или антиполи­тичной аристократической образованности, метафизической, очень слабо (преимущественно отрицательно) и всегда конкретно обу­словленной социологически, не испытывающей особой потреб­ности в религии, и меньше всего в «религии спасения». Напротив, плебейский интеллектуализм и интеллектуализм париев в Герма­нии — подобно интеллектуализму романских народов и в отличие от интеллектуализма англосаксонских стран (где со времен пури­тан наиболее глубокая религиозность носила не церковный, а сек­тантский характер) — принимали все более радикально антирели­гиозный характер, а с возникновением социалистической веры, эсхатологической по своим экономическим чаяниям, приняли его окончательно.

Только эти антирелигиозные секты, связанные со слоем дек­лассированных интеллектуалов, хотя бы временно сохраняли веру в социалистическую эсхатологию, близкую к религии. Чем реши­тельнее берут в свои руки защиту своих интересов те, кого это непосредственно касается, тем больше отступает на второй план «академический» элемент: окончательно удар наносит неизбежное разочарование в возможностях «науки», наступающее после едва ли не суеверного ее прославления, утрата веры в то, что она при-310

ведет к насильственной или мирной социальной революции, ко­торая уничтожит классовое господство (или во всяком случае пред­рекает ее). Поэтому единственная в Западной Европе разновид­ность социализма, которую можно приравнять к религиозной вере, — синдикализм, оказывается внутри социализма своего рода спортом романтически настроенных людей, не заинтересованных в данном движении.

Последним-значительным движением интеллектуалов, объеди­ненным если не единой, то во многих важных пунктах общей ве­рой и, следовательно, близким к религии, было движение русской революционной интеллигенции. Знатные, образованные аристо­краты объединились с представителями плебейского интеллектуа­лизма, носителями которого были высокообразованные по своему социологическому мышлению и общим культурным интересам представители близкого пролетарским кругам низшего чиновни­чества, в частности из земских учреждений (так называемый тре­тий элемент), журналисты, учителя народных школ, апостолы ре­волюции и возникшая в социальных условиях России крестьян­ская интеллигенция. В 70-х гг. прошлого века с появлением на­родничества это привело к возникновению движения, основанно­го на естественном праве, преимущественно аграрно-коммунис-тического по своей ориентации. В 90-х гг. одна часть его сторон­ников вступила в ожесточенную борьбу с марксистской догмати­кой, другая претерпела различные изменения, весьма неопреде­ленно сочетая то славянофильско-романтическую, то мистичес­кую религиозность с туманными религиозными надеждами. Одна­ко в относительно широких слоях интеллигенции под влиянием Достоевского и Толстого это привело к аскетическому или акос­мическому образу жизни. В какой степени окажется жизнеспособ­ным после подавления русской революции в 1906 г. это движе­ние... покажет будущее.

В Западной Европе просветительски-религиозно настроенные слои с XVII в. создавали в областях англосаксонской, а в послед­нее время и французской культуры унитарные, деистические, иногда синкретические, атеистические общины и общины свободной цер­кви, в которых известную роль играли буддийские концепции (или те, что считались таковыми). В Германии они были распростране­ны достаточно длительное время почти в тех же кругах, которые проявляли склонность к масонству, т.е. среди людей, лишенных интересов экономического характера, а наряду с ними среди дек­лассированных идеологов и отдельных групп образованных лю­дей, частично или полностью принадлежащих к пролетариату. Продуктом соприкосновения с европейской культурой является индуистское («Брахмо самадж») и персидское просветительство в Индии. Практическое значение этих общин в прошлом было боль­ше, чем в настоящее время. Заинтересованность привилегирован­ных слоев в сохранении существующей религии в качестве средст­ва подчинения масс, их потребность в пафосе дистанции и отвра-. щение к просветительской деятельности в массах, способной по­колебать престиж, их обоснованное неверие в то, что традицион­ное вероисповедание (из которого все что-либо исключают: «ор­тодоксы 10%, либералы 90%) можно заменить каким-либо новым, по-настоящему буквально приемлемым для широких масс, и преж­де всего их презрительное безразличие к проблемам религии и церкви (чьи малообременительные притязания не требуют от них больших жертв, поскольку известно, что это всего лишь формаль­ности, которые лучше всего выполняют служители ортодоксаль­ной церкви и хранители конвенционального порядка, как обуслов­ленные государством обязательства своей карьеры) — все это чрез­вычайно неблагоприятно для возникновения серьезной общинной религиозности в кругах интеллектуалов. Потребность аристокра­тических представителей литературно-академического интеллек­туализма, а подчас и «интеллектуалов кафе» включить в число сво­их сенсационных переживаний и объектов дискуссий «религиоз­ные» чувства, потребность писателей создавать сочинения на эти интересные темы и еще значительно более действенная потреб­ность находчивых издателей в'публикации таких книг могут, правда, создать видимость «религиозного интереса»; однако из потребнос­тей такого рода и болтовни на эту тему еще никогда не возникала новая религия, и та же мода, которая породила этот предмет раз­говоров и публицистики, сама же и устранит его.

Дата добавления: 2015-08-05