Иудейская религия. Обиды и мщения

•

После вавилонского пленения фактически, а после разруше­ния храма и формально, иудеи стали «народом-парием» в опреде­ленном смысле, который будет пояснен ниже. (От особого поло­жения индийской «касты париев» положение иудеев так же отли­чается, как, например, понятие «юстиция кади» от действитель­ных принципов юрисдикции кади.) Иудеи образовали замкнутое наследственное сообщество, лишенное политической организации, соблюдающее ограничения в совместных трапезах и бракосочета­ниях, первоначально основанное на магических предписаниях, ри­туальных правилах и табу; это сообщество было лишено социаль­ных и политических привилегий и занимало особое положение в экономике. К иудеям относительно близки низшие профессио­нально специализированные индийские касты с их установлен­ным табуированием, обособлением и наследственными религиоз­ными правилами образа жизни, поскольку и они связывают со своим положением надежды на спасение. Тех и других характери­зует одинаковое воздействие религии пария: она заставляет их тем самым теснее объединяться и тем больше связывает их с особым положением, чем тяжелее положение народа и чем сильнее на­дежда на спасение, обусловленная выполнением требуемых богом религиозных правил. Как уже было указано, именно низшие кас­ты особенно тщательно выполняют кастовые предписания, видя в них условие более благоприятного перерождения. Связь между Яхве и его народом становилась тем неразрывнее, чем больше иудей несли на себе бремя презрения и преследований. Именно поэтому все попытки насильственного массового обращения иудеев в хрис­тианство, что дало бы им привилегии господствующего слоя, были безрезультатны, в отличие, например, от христиан на Востоке, которые в правление Омейядов в таком количестве переходили в привилегированную религию — в ислам, что властям пришлось затруднить этот переход, исходя из экономических интересов при­вилегированных слоев. Единственным средством спасения как для индийских париев, так и для иудеев, было выполнение специаль­ных религиозных заветов, данных народу-парию, заветов, от вы­полнения которых никто не может уйти, не опасаясь действия злых сил и не подвергая опасности свои шансы на будущее или судьбу потомков.

Различие между религиозностью иудеев и религиозностью ин­дийской касты проистекает из характера надежды на спасение. Индиец ждет от выполнения им религиозных предписаний улуч­шения своих шансов в процессе перерождения, т.е. перехода его

души после переселения в более высокую касту. Иудей же надеет­ся на то, что его потомки войдут в царство мессии, в результате чего все его сообщество перестанет быть народом-парием и зай­мет господствующее положение в мире. Ибо своим обещанием, что все народы земли будут занимать у иудеев, а они ни у кого, Яхве имел в виду, конечно, не мелкого ростовщика из гетто, но. типичных для античности могущественных горожан, должниками которых являются жители подчиненных им деревень и селений. Индиец трудится для некоего будущего существа, связанного с ним только с точки зрения учения о переселении душ, для будущего воплощения его души, тогда как иудей — для своих потомков, в анимистически воспринятой связи с которыми состоит его «зем­ное бессмертие». Однако в отличие от индийца, для которого де­ление общества на касты и место его касты остаются навек неиз­менными и который стремится улучшить будущую судьбу своей души именно внутри этого деления на ранги, иудей ждет личного спасения от полного крушения существующего порядка и преоб­разования его на благо своего народа. Ведь народ его призван и избран богом не для существования в качестве пария, а для завое­вания могущества и престижа.

Поэтому в религии спасения иудеев большое значение обрета­ет элемент обиды и гнева, полностью отсутствующий в анимисти­ческой кастовой религиозности. Как впервые заметил Ницше, он присущ религиозной этике непривилегированных слоев, предста­вители которых в полном противоречии с учением древних утеша­ются тем, что неравное распределение земных благ вызвано гре­ховностью и несправедливостью благоденствующих, а это рано или поздно должно навлечь на них божью кару. В этой теодицее мо­раль служит средством легитимизации сознательной или неосо­знанной жажды мести, что прежде всего связано с «религией воз­даяния». Там, где существует представление о религиозном воз­даянии, именно страдание как таковое, поскольку оно порождает надежду на воздаяние, способно принять оттенок чего-то самого по себе ценного в религиозном отношении. Эту настроенность могут усиливать определенные аскетические учения, с одной сто­роны, специфически невротическая предрасположенность — с другой.

Религия страдания обретает свой особый характер лишь при вполне определенных предпосылках; так, она отсутствует у инду-истов и буддистов. Ибо там считается, что страдание заслужено самим индивидом. Иное у иудеев. Религиозное чувство, выражен­ное в псалмах, преисполнено жажды мести; то же обнаруживается в переработанных священнослужителями древних израильских

19*

верованиях. В большинстве псалмов отчетливо проступает нравст­венное умиротворение от сознания неизбежности воздаяния и ле­гитимизации открытой или с трудом сдерживаемой жажды мести, пусть даже соответствующие места являются интерполяцией в древ­ние, свободные от этого чувства тексты. Это выражается либо в обращении к богу с напоминанием о том, что иудейский народ следует его заветам и тем не менее несчастен, тогда как язычники горды и счастливы в своем безбожии и поэтому смеются над обе­щаниями бога и не верят в его могущество; либо принимают фор­му смиренного признания собственной греховности и просьбы, чтобы бог наконец забыл о своем гневе и вернул милость народу, который ведь является единственным его народом. В обоих случа­ях в основе лежит надежда на то, что месть умиротворенного на­конец бога с удвоенной силой обрушится на безбожных врагов и превратит их когда-нибудь в подножье народа Израиля (что ожи­дало врагов-хананеев по концепции священнослужителей), если Израиль не вызовет гнев божий своим непослушанием и тем са­мым не заслужит своего унижения и подчинения язычникам.

Даже если некоторые из этих псалмов отражают, как полагают современные комментаторы, личное возмущение против пресле­дований Александра Янная, то характерна подборка и сохранение их; к тому же другие псалмы со всей очевидностью отражают по­ложение иудеев в качестве народа-пария. Ни в одной религии мира нет единого бога с такой неслыханной жаждой мести, как та, которой преисполнен Яхве; об исторической достоверности данных в переработках, сделанных священнослужителями, мож­но судить едва ли не с полным основанием по тому факту, что такое событие, как, например, битва при Мегиддо, не соответст­вует этой теодицее воздания и мести. Иудейская религия стала религией воздаяния: требуемой богом добродетели следуют в на­дежде на воздаяние. И оно носит прежде всего коллективный ха­рактер; возвышен будет народ в целом, и лишь таким образом обретет свое достоинство отдельный человек. Наряду с этим и в связи с ним с давних пор существует, конечно, и теодицея от­дельной человеческой судьбы, проблематика которой находит свое выражение в Книге Иова, совершенно иной по своему характеру и созданной другими слоями общества. В этой Книге с ее отказом от решения упомянутой проблемы и подчинения человека абсо­лютной власти бога предвосхищается пуританская идея о предоп­ределении, которая должна была бы здесь возникнуть, если бы к упомянутой идее присоединился пафос вечных адских мук. Одна­ко этот пафос не возник, и Книга Иова в том значении, которое ей придавал автор, осталась, как известно, почти непонятой, на-

столько непоколебима была в иудейской религии вера в коллек­тивное воздаяние.

Надежда на возмездие, неразрывно связанная в сознании бла­гочестивого иудея с нравственной стороной закона (ею проникну­ты все священные книги времени вавилонского пленения и пос­ледующего периода), сознательно или бессознательно в течение двух с половиной тысячелетий поддерживалась в народе, твердо соблюдавшем освященное религией обособление от остального мира и хранящем веру в обещанное богом посюстороннее могущество; однако, поскольку мессия не являлся, эта надежда все время осла­бевала в сознании интеллектуалов и вытеснялась значением внут­ренней близости богу как таковой или мягкой верой в божествен­ное милосердие и готовность к примирению со всем миром. Это происходило особенно тогда, когда положение общин, лишенных всех политических прав становилось сколько-нибудь терпимым: между тем, как, например, в эпоху крестовых походов, когда евреи подвергались жестоким преследованиям, они либо вновь столь же проникновенно, сколь бесплодно взывали к богу, либо обраща­лись к нему с молитвой: пусть душа евреев «обратится в прах пе­ред проклинающими их врагами, но они не прибегнут ни к дур­ным словам, ни к дурным поступкам», открывая богу свое сердце, молча ждут выполнения его завета.

Несмотря на то что считать чувство мести собственно решаю­щим элементом исторически сильно меняющейся иудейской ре­лигии было бы сильным искажением, нельзя все-таки недооцени­вать его влияние на своеобразие этой религии. Ибо наряду со мно­гими свойствами, роднящими иудаизм с другими религиями спа­сения, оно является одной из специфических черт и не играет столь заметной роли ни в одной религии угнетенных слоев. Прав­да, в той или иной форме теодицея непривилегированных слоев является компонентом каждой религии спасения, которая преиму­щественно в них находит своих последователей, и этика священ­ства принимала эту теодицею повсюду, где она становилась со­ставной частью общинной религиозности этих слоев. Ее почти полное отсутствие, так же как отсутствие всех элементов социаль­но-революционной, религиозной этики в религиозности благочес­тивого индийца и азиатского буддиста, объясняется характером теодицеи «перерождения», в соответствии с которой кастовая сис­тема вечна и совершенно справедлива. Ибо добродетели или пре­грешения в прошлой жизни служат причиной рождения в данной касте, а поведение в настоящей жизни определяет шансы на луч­шую судьбу в будущем. Поэтому здесь нет и следа того бросающе­гося в глаза противоречия между социальными притязаниями,

возникшими вследствие данных богом обещаний, и реальной при­ниженностью, противоречия, которое полностью уничтожило не­посредственное восприятие жизни евреями, находящимися в веч­ном напряжении и ожидании, питающими бесплодную надежду на изменение своего положения; религиозная критика, направ­ленная против безбожников-язычников и вызывавшая безжалост­ные насмешки, преобразовалась в вечно бодрствующее, часто ожес­точенное внимание к добродетельному следованию закону и, на­ряду с этим, в угрозу возникновения тайного критического отно­шения к своим действиям.

К этому присоединилось казуистическое, привитое на протя­жении всей жизни размышление о религиозном долге иудейского народа, от выполнения которого в конечном счете зависело мило­сердие Яхве, и столь явно обнаруживаемое в период после вави­лонского пленения отчаяние перед невозможностью познать смысл суетного мира, сочетающееся с покорным приятием божествен­ной кары, с опасением оскорбить бога гордыней и с заботливым старанием выполнять ритуальные и нравственные предписания; все это привело к отчаянному борению не за уважение других, а за самоуважение и сохранение чувства собственного достоинства. Чувство собственного достоинства, которое — если все-таки вы­полнение обещаний Яхве должно служить критерием своего зна­чения перед богом — все время подвергалось сомнению, что могло привести к полному крушению, утрате смысла всей своей жизни.

Ощутимым доказательством милости божьей становился для еврея из гетто успех в делах. Однако это не «утверждение» в бого­угодной «профессии» в том смысле, в каком оно присуще аскезе. Ибо благословение божье здесь в значительно меньшей степени, чем у пуритан коренится в систематической, аскетической, раци­ональной жизненной методичности в качестве единственно воз­можного источника уверенности в спасении. Не только сексуаль­ная этика, например, оставалась прямо аскетической и натуралис­тической, не только хозяйственная этика древних иудеев была в постулированных ею отношениях традиционалистской, преиспол­ненной чуждой всякой аскезе непосредственной почтительности к богатству, но и вообще весь синергизм иудеев имеет ритуальную основу и сверх того часто бывает связан со специфически эмоци­ональным содержанием религиозной веры. Традиционалистские требования иудейской хозяйственной этики полностью относятся (конечно, как вообще во всех древних этиках) только к брату по вере, но не к чужим. Таким образом, в целом обещания Яхве при­вели к тому, что в иудействе в самом деле возникло в качестве важного компонента веры чувство обиды и гнева. Но совершенно

неправильно было бы представить себе, что потребность в спасе­нии, теодицея или общинная религиозность вообще возникают только в среде непривилегированных слоев общества или тем бо­лее как следствие мести и гнева, как своего рода продукт «нравст­венного восстания рабов».

Это неверно даже по отношению к раннему христианству, хотя в нем всячески подчеркивается, что воздаяние получат духовно и материально «нищие». Из противоположности пророчества Иису­са и ближайших последствий этого пророчества очевидно, к чему приводят обесценение и устранение ритуальных законов, наме­ренно направленных на обособление от внешнего мира, и уничто­жение связи между религией и положением верующих внутри зам­кнутого в виде касты народа-пария. В раннехристианском проро­честве, безусловно, содержатся специфические черты «воздаяния» в смысле будущего уравнения судеб (это особенно очевидно в ле­генде о Лазаре) и мести, которая находится в руке божьей. Царст­во божье здесь также земное царство, которое прежде всего долж­но быть предназначено иудеям, испокон веку верующим в истин­ного бога. Именно специфическая жажда мести, свойственная на-роду-парию, здесь исключена новыми религиозными обещания­ми. И опасность богатства для спасения мотивируется отнюдь не аскетически, по крайней мере, в тех частях учения, которые по традиции относятся к собственной проповеди Иисуса, и не может быть мотивирована чувством гнева против привилегированных, о чем свидетельствует его общение не только с мытарями (а они были в Палестине большей частью мелкими ростовщиками), но и с богатыми знатными людьми. Для этого слишком сильны были его безразличие к делам мира и страстность его эсхатологических чаяний. Правда, если богатый юноша хочет стать «совершенным», т.е. учеником Христа, он должен без всяких оговорок уйти от мира. Однако со всей ясностью утверждается, что богу все доступно, и даже если богатый человек не решается расстаться со своим богат­ством, он может, хотя и с большим трудом, достичь блаженства.

«Пролетарские инстинкты» столь же чужды пророку немир­ской любви, который принес духовно и материально нищим бла­гую весть о близости царства божьего и освобождение от власти демонов, как Будде, для которого полный уход от мира является непреложной предпосылкой спасения. Близость понятий «обиды» и «мстительности» и осторожность, с которой следует применять схему «вытеснения», убедительнее всего проявляется в заблужде­нии Ницше, распространившего свою схему на буддизм — совер­шенно неподходящий для этого объект. Буддизм является полной противоположностью морали, основанной на мщении; это — ре-

лигия спасения интеллектуалов, последователи которой почти без исключения принадлежат к привилегированным кастам, преиму­щественно к касте воинов, гордо и свысока отвергающей иллюзии как земной, так и потусторонней жизни. По своим социальным корням ее можно сравнить, как ни различны они во всем осталь­ном, с религией спасения греков, в первую очередь неоплатони­ков, а также с учением о спасении у манихеев или гностиков. Тому, кто не стремится к спасению, погружению в нирвану, буддийский бикшу охотно предоставляет весь мир, включая возрождение в раю. Именно этот пример показывает, что источником религии спасе­ния и этической религиозности может быть не только социальное положение угнетенных и обусловленный практической жизнью рационализм бюргерства, но и интеллектуализм как таковой, прежде всего метафизические потребности духа, в силу которых размыш­лять над этическими и религиозными проблемами заставляет не материальная нужда, а внутренняя потребность постичь мир как осмысленное целое и занять по отношению к нему определенную позицию.

Дата добавления: 2015-08-05