Заключение автора

Благородные юные дамы, в утешение которых я предпринял столь долгийтруд, мне кажется, что по милости божьей, пришедшей мне на помощь по вашимблагочестивым молитвам, не по моим, полагаю, заслугам, я вполне совершил то,что в начале этого труда обещал исполнить; с благодарностью за это,во-первых, богу, а затем и вам, мне следует дать отдых перу и усталой руке.Но прежде, чем я то им дозволю, я намерен кратко возразить по поводукое-чего, что иная из вас или и другие могли бы высказать, как быпобуждаемые молчаливыми вопросами; хотя мне кажется, и я в том уверен, чторассказы эти не дают на то большего права, чем другие, напротив, я,помнится, доказал в начале четвертого дня, что они его не дают. Может быть, иные из вас скажут, что, сочиняя эти новеллы, я допустилслишком большую свободу, например, заставив женщин иногда рассказывать иочень часто выслушивать вещи, которые честным женщинам неприлично нисказывать, ни выслушивать. Это я отрицаю, ибо нет столь неприличногорассказа, который, если передать его в подобающих выражениях, не был бы подстать всякому; и, мне кажется, я исполнил это как следует. Но предположим,что дело обстоит именно так (ибо я не намерен с вами тягаться, вы бы меняпобедили); я утверждаю, что в объяснение того, почему я так сделал, у менянаготове много причин. Во-первых, если в иной новелле есть кое-что такое, тотого требовало качество рассказов, на которые, если взглянуть рассудительнымоком человека понимающего, то станет очень ясно, что иначе их и нельзя былорассказать, если б я не пожелал отвлечь их от подходящей им формы. Если,быть может, в них и есть малая доля чего-либо, какое-нибудь словцо, болеесвободное, чем прилично женщинам святошам, взвешивающим скорее слова, чемдела, и тщащимся более казаться хорошими, чем быть таковыми, - то я говорю,что мне не менее пристало написать их, чем мужчинам и женщинам вообщеговорить ежедневно о дыре и затычке, ступе и песте, сосиске и колбасе и томуподобных вещах. Не говорю уже о том, что моему перу следует предоставить неменее права, чем кисти живописца, который, без всякого укора, по крайностисправедливого, не только заставляет св. Михаила поражать змея мечом иликопьем, св. Георгия - дракона в какое угодно место, но изображает и Христамужчиной и Еву женщиной, а его самого, пожелавшего ради спасениячеловеческого рода умереть на кресте, пригвожденным к нему за ноги не одним,а двумя гвоздями. Кроме того, ясно можно видеть, что все это рассказывалосьне в церкви, о делах которой следует говорить в чистейших помыслах и словах(хотя в ее истории встречаются во множестве рассказы, куда как отличные отнаписанных мною), и не в школах философии, где не менее потребно приличие,чем в ином месте, и не где-нибудь среди клириков или философов, - а в садах,в увеселительном месте, среди молодых женщин, хотя уже зрелых и неподатливыхна россказни, и в такую пору, когда для самых почтенных людей было ненеприличным ходить со штанами на голове во свое спасение. Рассказы эти, каковы бы они ни были, могут вредить и быть полезными,как то может все другое, судя по слушателю. Кто не знает, что для всехсмертных вино - вещь отличная, как говорит Чинчильоне, Сколайо и многиедругие, а у кого лихорадка, тому оно вредно? Скажем ли мы, что оно худо,потому что вредит лихорадочным? Кто не знает, что огонь очень полезен, даженеобходим смертным? Скажем ли мы, что он вреден потому, что сжигает дома,деревни и города? Так же и оружие охраняет благополучие тех, кто желает житьв мире, и оно же часто убивает людей, и не по своей вредоносности, а по винетех, которые злобно им орудуют. Ни один испорченный ум никогда не понялздраво ни одного слова, и как приличные слова ему не на пользу, так слова ине особенно приличные не могут загрязнить благоустроенный ум, разве так, какгрязь марает солнечные лучи и земные нечистоты - красоты неба. Какие книги,какие слова, какие буквы святее, достойнее, почтеннее, чем священноеписание? А было ведь много таких, которые, превратно их понимая, сами себя идругих увлекали в гибель. Всякая вещь сама по себе годна для чего-нибудь, адурно употребленная может быть вредна многим; то же говорю я о моих новеллах. Кто пожелал бы извлечь из них худойсовет и худое дело, они никому в том не воспрепятствуют, если случайно чтохудое в них обретется и их станут выжимать и тянуть, чтобы извлечь его; акто пожелает от них пользы и плода, они в том не откажут, и не будет тогоникогда, чтоб их не сочли и не признали полезными и приличными, если ихстанут читать в такое время и таким лицам, ввиду которых и для которых они ибыли рассказаны. Кому надо читать "Отче наш" либо испечь пирог или тортсвоему духовнику, та пусть их бросит, ни за кем они не побегут, чтобызаставить себя читать, хотя и святоши рассказывают порой и делают многоетакое. Явятся также и такие, которые скажут, что здесь есть несколько новелл,которых если б не было, было бы гораздо лучше. Пусть так; но я мог и обязанбыл написать только рассказанные, потому те, кто их сообщил, должны были бырассказывать только хорошие, хорошие бы я и записал. Но если бы захотетьпредположить, что я был и их сочинителем и описателем (чего не было), яскажу, что не постыдился бы того, что не все они красивы, потому нет такогомастера, исключая бога, который всякое бы дело делал хорошо и совершенно;ведь и Карл Великий, первый учредитель паладинов, не столько их сумелнатворить, чтобы из них одних создать войско. Во множестве вещей должны бытьразнообразные качества. Нет поля, столь хорошо обработанного, в котором ненаходилось бы крапивы, полыни и терния, смешанного с лучшими злаками. Неговоря уже о том, что, принимаясь беседовать с простыми молодухами, а выбольшею частью таковы, было бы глупо выискивать и стараться изобретать вещиочень изящные и полагать большие заботы на слишком размеренную речь. Вовсяком случае, кто станет их читать, пусть оставит в стороне те, что емупретят, а читает, какие нравятся. Все они, дабы никого не обмануть, носят начеле означение того, что содержат скрытым в своих недрах. Будет, думается мне, еще и такая, которая скажет, что есть между нимиизлишне длинные. Таковым я еще раз скажу, что у кого есть другое дело, тотделает глупо, читая их, хотя бы они были и коротенькие. И хотя много прошловремени с тех пор, как я начал писать, доныне, когда я дохожу до конца моейработы, у меня тем не менее не вышло из памяти, что я преподнес этот мойтруд досужим, а не другим; а кто читает, чтобы провести время, тому ничто неможет быть длинным, если оно дает то, для чего к нему прибегают. Короткиевещи гораздо приличнее учащимся, трудящимся не для препровождения, а дляполезного употребления времени, чем вам, дамы, у которых остается свободноговремени столько, сколько не пошло на любовные утехи. Кроме того, так какникто из вас не едет учиться ни в Афины, ни в Болонью или Париж, следуетговорить вам подробнее, чем тем, которые изощрили свой ум в науках. Я вовсе не сомневаюсь, что явятся и такие, которые скажут, что рассказыслишком наполнены острыми словами и прибаутками и что было неприличночеловеку с весом и степенному писать таким образом. Этим лицам я обязанвоздать и воздаю благодарность, ибо, побуждаемые добрым рвением, они пекутсяо моей славе. Но я хочу так ответить на их возражение: сознаюсь, что я -человек с весом, и весился много раз в моей жизни, потому, обращаясь к тем,которые меня не весили, утверждаю, что я не тяжел, наоборот, так легок, чтоне тону в воде; и что, принимая во внимание, что проповеди монахов, сукоризнами людям за их прегрешения, по большей части наполнены ныне острымисловами, прибаутками и потешными выходками, я рассудил, что все это не будетне у места в моих новеллах, написанных с целью разогнать печальноенастроение дам. Тем не менее, если б они оттого излишне посмеялись, их легкоможет излечить плач Иеремии и покаяние Магдалины или страсти господни. А кто усомнится, что найдутся и такие, которые скажут, что у меня языкзлой и ядовитый, потому что я кое-где пишу правду о монахах? Тех, кто такоескажет, надо извинить, так как нельзя поверить, чтобы их побуждала какаяиная причина, кроме праведной, ибо монахи - люди добрые, бегают от неудобствиз любви к богу, мелят от запасов и не проговариваются о том, и если бы отвсех не отдавало козлом, общение с ними было бы куда как приятно. Тем неменее я сознаюсь, что все мирское не имеет никакой устойчивости и всегда вдвижении и что, может быть, подобное случилось и с моим языком, о которомнедавно одна моя соседка (ибо я не доверяю своему суждению, которого, повозможности, избегаю во всем, меня касающемся) сказала, что он у меня лучшийи сладчайший на свете; и в самом деле, когда это случилось, оставалосьнаписать лишь немногие из этих новелл. Тем, которые судят столь враждебно,довольно будет и того, что сказано. А теперь, предоставляя каждой говорить и верить, как ей вздумается,пора положить предел словам, умиленно возблагодарив того, кто после стольдолгого труда своею помощью довел нас до желанного конца. А вы, милые дамы,пребывайте, по его милости, в мире, поминая меня, если, быть может,кому-нибудь из вас послужило на пользу это чтение. Популярность: 434, Last-modified: Wed, 10 Jan 2001 20:20:49 GMT Оцените этот текст: Не читал 10 9 8 7 6 5 4 3 2 1

Дата добавления: 2015-08-03