Когда и почему?

На более твердой почве мы находимся в отношении жизненной ситуации Павла в то время, когда он писал это послание. Хотя имеется некоторая неопределенность по поводу точной датировки (56 или 57 год н. э.), не может быть никаких сомнений по поводу места создания Послания к Римлянам в ходе событий жизни Павла: согласно Рим 15:25–27, Павел написал это послание как раз перед путешествием в Иерусалим, куда он намеревался доставить деньги, собранные «языческими» общинами для более бедных верующих в Иудее. Из Деян 20:1–6 мы узнаем, что в течение нескольких месяцев перед этой поездкой Павел пребывал в Греции и Македонии. Некто Гаий, чье странноприимство восхваляется в Рим 16:23, мог быть тем человеком, который упомянут в 1 Кор 1:14, а упоминание в Рим 16:1 Фивы как служившей в кенхрейской общине (Кенхрея — восточный порт в Коринфе) также говорит в пользу предположения о коринфском происхождении послания. Похоже, этой даме и было поручено доставить послание в Рим (см. стих 2).

Если апостол написал Послание к Римлянам в этот момент своей жизни, то мы должны принимать во внимание всю важность указанного сбора денег в глазах Павла и тот риск, которому он подвергался в связи с этим. Финансовая поддержка родной иерусалимской церкви впервые была организована антиохийской общиной в Сирии, и с этой целью Варнава и Павел ездили в Иерусалим (см. Деян 11:27–30; 12:25). Их второй визит в Иерусалим в качестве представителей Антиохии был вызван дебатами по поводу требования со стороны влиятельной иудеохристианской партии, чтобы христиане из язычников совершали обрезание (см. Деян 15:1–5)[30]. Этот спор был улажен на так называемом «апостольском соборе», который принял решение против этой программы, подразумевавшей сведение христианской миссии к варианту раннеиудейского прозелитизма. Согласно Гал 2:1–10, встреча привела к другому соглашению: Павел и его союзники должны были продолжать благовествовать среди язычников, в то время как Петр формально был утвержден как глава миссии среди иудеев. Единственным исключением при этом разделении сфер миссионерской деятельности было то, что Антиохия должна была и впредь оказывать поддержку более бедным христианам в Иудее (см. Гал 2:6–10)[31]. Рассматриваемая в этом контексте поездка Павла в Иерусалим имела в высшей степени символический смысл как выражение единства церкви и принятии «языческих» общин на равных с первоначальной иудейской церковью. В этом одна из причин того, что Павел в течение нескольких лет занимался «сбором средств» среди своих церквей[32].

Если принимать все это во внимание, то весьма настораживающе звучит в Рим 15:30–31 настоятельное воззвание Павла к верующим в Риме «подвизаться со мною в молитвах за меня к Богу» не только, «чтобы избавиться мне от неверующих в Иудее», но и «чтобы служение мое для Иерусалима было благоприятно святым»*. Иными словами, накануне своего отъезда в Иерусалим Павел вовсе не был уверен, что иудейские христиане радушно примут дары от основанных Павлом церквей. Очевидно, времена изменились, и согласие, о котором Павел вспоминает в Гал 2:1–10, больше нельзя было считать чем‑то самим по себе разумеющимся.

Считается общепризнанным, что к тому моменту, когда Павел писал это послание, его положение на Востоке пошатнулось. Уже в Гал 2:11–14 говорится о неблагоприятной реакции некоторое время спустя после «апостольского собора», когда Павел в одиночестве защищал братскую трапезу между христианами–иудеями и христианами–язычниками в Антиохии. Отчет в Деян 21 о прибытии Павла в Иерусалим, вне всякого сомнения, показывает, как оправдались опасения апостола: когда представители местной церкви радушно приняли Павла и его спутников, он сначала рассказывает о том, «что сотворил Бог у язычников служением его» (Деян 21:19). В ответ апостолу сообщают о сомнительном ходе событий в Иудее. Количество верующих поразительно возросло: «много тысяч уверовавших иудеев». Но (какая тревога для Павла, знавшего, что это значит!): «и все они ревнители закона» (стих 20). А раз так, то они с готовностью поверят слухам, распространяемым по поводу Павла, будто он учит евреев диаспоры отступничеству (стих 21).

Что касается собранных средств (главная причина этого опасного путешествия Павла, ради которого он отложил свои миссионерские планы относительно Запада), мы можем лишь гадать, были они приняты или нет. Когда Павел писал Рим 15:31, ему уже могло быть известно то (о чем мы узнаем от Иосифа Флавия, что в эти годы в Иудее шли споры — законно ли принимать дары от язычников. В конечном счете, в 66 году н. э. первосвященники решили отказаться от финансовой поддержки богослужений в Храме, которую римляне оказывали им многие годы (как и другие языческие владыки до того)[33]. Для этой идеологии сегрегации не будет никаких различий между дарами языческого правителя и дарами необрезанных христиан–язычников. Сама идея, содержавшаяся в Павловом сборе средств, видимо, была противна иудейским сторонникам жесткой линии, а многие иудейские христиане, по всей видимости, симпатизировали этой точке зрения.

Павел, похоже, сознавал производимое им негативное впечатление, что подтверждается в Деян 21:21. В Рим 3:8 он цитирует тот призыв, который ему приписывали клеветники: «Не делать ли нам зло, чтобы вышло добро?» Это высказывание (от которого он с презрением отрекается) показывает, как трудно было придерживавшимся Закона иудейским христианам смириться с вызывающими сентенциями Павла, такими как Рим 5:20: «Закон (…) пришел после, и таким образом умножилось преступление. А когда умножился грех, стала преизобиловать благодать»[34]. Очевидно, то противостояние, с которым он, в конце концов, столкнулся в Иерусалиме, не давало ему покоя уже тогда, когда он писал Послание к Римлянам. Старания, которые он прилагал, чтобы разъяснить свое понимание Закона (особенно в Рим 7), и его позиция по отношению к Израилю (см. Рим 9–11) — это, возможно, вклад в те дискуссии, которые вызвало его Послание к Галатам и которых он ожидал во время своего визита в Иудею. Такова истина, скрывающаяся за провокационной формулой Эрнста Фукса (Fuchs) и Джейкоба Джервелла (Jervell), по которой Послание к Римлянам было также «посланием к Иерусалиму» (в более глубоком смысле, если не ставить под вопрос обращения в Рим 1:7, 15)[35].

Все эти сведения о критической точке в жизни Павла в момент составления Послания к Римлянам не должны отвлекать нас от той перспективы, которую апостол открывает во введении к своему посланию (Рим 1:8–17). В конце концов, именно тут мы находим тот событийный фон, о котором, по замыслу Павла, первые читатели должны были помнить, читая все послание в целом. Те путеводные нити, которые мы находим в Рим 15, важны для более глубокого понимания взглядов Павла, если же мы позволим автору самому ввести нас в свой текст, нам следует осознать, чего он хотел, чтобы послание читалось в контексте миссионерской перспективы, прежде всего — как его приготовление к визиту в Рим и к служению там и как предвкушение этого (см. Рим 1:9–15). В этом пассаже, открывающем послание, Павел употребляет весьма сильные выражения, чтобы уверить читателей в своем стойком желании и даже в определенных намерениях приехать в Рим (стихи 10–13). Его намек на препятствия, которые мешали ему осуществить эти планы, может относиться к последствиям изгнания евреев при Клавдии, о чем Павел услышал от Акилы и Прискиллы в Коринфе (см. Деян 18:2), если не еще раньше в Фессалонике. Там он столкнулся с политическими обвинениями, направленными против его благовествования, и решил не продолжать свой путь на запад по via Egnatia, а повернул на юг — к Афинам и Коринфу (см. Деян 17:6–7, 10–15). Заявив в Рим 1:5 о своей главной задаче — благовествовать среди не–иудеев, он идет дальше в стихе 14, подчеркивая, что это означает обязательство пересекать границы между разными народами и барьеры между культурными слоями общества — достаточный повод для его стараний добавить столицу к ряду тех городов, где он проповедовал в предшествующие годы. На земле не было такого места, где универсализм, составлявший суть Павлова призвания, мог бы претвориться более непосредственно, нежели в Риме, в котором встречались и общались люди из всех краев Империи, притом самого разного культурного происхождения.

С другой стороны, Павел колебался навязывать себя общине, которую основал не он сам (см. Рим 15:20) и которая не приглашала его принять участие в ее служении (как это сделала Антиохия, согласно Деян 11:25–26). Следовательно, по крайней мере одна из «причин Послания к Римлянам» (Wedderburn) заключалась в том, чтобы познакомить с собой римских верующих с целью проложить себе путь и про верить их готовность принять его и сотрудничать с ним.

Когда читатели приближаются к концу послания, они узнают, что Риму не предназначено стать конечным местопребыванием Павла, но лишь остановкой на его пути в Испанию (15:24, 28). В этих его замечаниях может таиться двойной умысел. Для тех, кто был настроен опасливо или враждебно по отношению к затянувшемуся пребыванию и чересчур мощному влиянию апостола, это ограничение срока его визита могло преуменьшить значение последнего. С другой стороны, для тех, кто от всего сердца приветствовал апостола и готов был помогать ему и поддерживать его, эти сведения имели характер вопроса: что вы думаете о моих планах? Можете ли вы внести свой вклад в эту новую перспективу — дойти до «концов земли» (см. Ис 49:6 — место, цитируемое Павлом в Деян 13:47)?[36]

Для некоторых новейших исследователей Послания к Римлянам, таких как Петер Штульмахер (Stuhlmacher)[37], эта «испанская перспектива» означает важнейший повод для написания Послания к Римлянам. Эти исследователи справедливо ссылаются на Рим 15:20–21, где Павел подчеркивает, что предмет его желаний — трудиться в качестве миссионера–первопроходца в тех краях, куда еще не достигло Евангелие. Но его реальная деятельность, похоже, заключалась в другом; иначе он не избрал бы на довольно долгий срок в качестве одного из своих опорных пунктов Эфес. Теоретический принцип невмешательства в существующие общины и объявление о своих миссионерских планах, касающихся Испании, тесно переплетаются с выражением со стороны Павла сильного желания насладиться общением с римскими христианами как только это станет возможно (см. стихи 23–24; 29–32 и еще раз ср. 1:9–14). Создается впечатление, что — прикрываясь намерением отправиться в Испанию — Павел не был недоволен тем, что находился в Риме весьма долго, если сравнивать с его прежними остановками в Коринфе или Эфесе. Кажется, апостол готов к обоим исходам дела, в зависимости от реакции римлян на его послание и от того, будет ли он принят в Риме в надлежащее время. Во всяком случае, Штульмахер прав, предполагая, что, составляя Послание к Римлянам, Павел всячески старается проложить себе дорогу в Рим и уничтожить все сомнения насчет законности его благовестил, сеемые противниками апостола (см. Рим 3:8). Некоторые из его читателей могли быть удовлетворены его апелляцией к собственному авторитету (см. 1:1–6; 11:13; 15:15–16) и очевидным успехом (см. 15:17–19). На других могли произвести впечатление его аргументы, основанные на Писании (см. главы 3–4, 9–11, 15) или на человеческом опыте (см. 2:14–15; 7:7–25). Третьи могли быть побеждены местным влиянием тех членов христианских групп в Риме, которых Павел упоминает с похвалой в приветствиях главы шестнадцатой.

Кажется, имелось лишь одно значительное препятствие для планов Павла относительно Рима: согласно Рим 14, существовала, должно быть, серьезная напряженность внутри и между локальными группами верующих. Павел обсуждает это довольно подробно и с крайней осторожностью. Поддержка со стороны только одной части римского христианства не послужила бы целям, которые имел в виду Павел, не говоря уже о том, что сама мысль о местной церкви, разделенной на конфликтующие партии, была ужасна для апостола (см. Рим 16:17–20). В Первом Послании к Коринфянам он боролся против образования своего рода «фан–клубов», состоявших из приверженцев разных учителей или проповедников в Коринфе (см. 1 Кор 1–4), и, по всей вероятности, место, где Павел написал Послание к Римлянам, — это именно Коринф. Предостережение в Рим 16:17 звучит так, словно сам факт разделений был, на взгляд Павла, опаснее, нежели те (может быть, доктринальные) причины, которые могли вызывать их.

Вне всяких сомнений очевидно, что согласие внутри церкви (как по местам, так и в целом) — одна из главных забот Павла. Но не стоит этот аспект переоценивать; он никоим образом не может выражать все богатство и глубину того, о чем говорит Павел в этом послании. Следовательно, предложения рассматривать Рим 14 как кульминацию этого послания и как ключ к нему[38] следует отнести к преувеличениям. Хотя на первый взгляд звучит разумно, что практические цели Послания к Римлянам следует искать в его этических пассажах (например, в Рим 12:1–15:13[39]), мы должны помнить, что миссионерство Павла есть то важнейшее дело, в которое входит написание послания и которому оно предназначено служить. Его пастырские комментарии к местным римским проблемам (осторожно названные «смелыми» в 15:15) — это лишь одна часть его стратегии, нацеленной на то, чтобы подготовить платформу для его запланированного выхода на сцену имперской столицы, официально считавшейся центром населенного мира (см. Лк 2:1). Помня о «волнениях» при Клавдии, о размышлениях относительно взаимоотношений между иудейскими христианами и остальными иудеями, между иудеями и язычниками в целом и между конфликтовавшими движениями внутри раннего христианства, мы можем встроить Павлово «я должен» в контекст его честолюбивого видения своей миссии на Западе. Короче говоря, характер и цель этого послания — результат того, чем стал Павел как личность, в чем заключалась, как сам он полагал, его задача, в какой момент своей жизни он написал это послание и куда он намеревался идти (Иерусалим — Рим — Испания).

Дата добавления: 2015-08-05