Мир между иудеями и язычниками

Считается общепризнанным, что сопоставление иудеев и язычников и обсуждение отношений между ними составляют неотъемлемую часть аргументации послания. Основополагающее условие этой озабоченности — призвание Павла в качестве апостола для язычников; следовательно, эти пассажи обыкновенно истолковывают как в какой‑то мере апологию его собственного служения и труда. Поскольку большинство современных читателей Послания к Римлянам не являются иудеями, настойчивое включение Павлом не–иудеев в сферу Благой вести приветствуется с благодарностью. С особым одобрением встречают его отказ от требования сторонников иудейства («иудействующие») (больше бросающегося в глаза в Послании к Галатам, нежели в Послании к Римлянам), чтобы все христиане раньше или позже становились иудеями (если этот отказ не упускают из виду или не преуменьшают его важность как установление того, что следует понимать как нечто само собой разумеющееся). Такое восприятие этого предмета в терминах «более широкой» концепции миссионерства в противовес «более узкой» не является ошибочным, но в нем есть опасность игнорирования этических аспектов проблемы. Конечно, Павел как раз отстаивает точку зрения, что язычников надо включить в такие определения, как «народ Божий» (см. 9:24–26) или «усыновление» (см. 8:15), или «избранность» (см. 8:33) — определения, которые раньше предназначались для Израиля. Но вся сила доводов Павла — в контексте современных убеждений — выявится лишь тогда, когда мы осознаем, что нормальные иудеи его времени считали язычников не просто аутсайдерами или чужаками, но врагами. Такая коннотация связана с повторяющимся предпочтением термина Hellems (греки) более нейтральному ethne (народы) для обозначения неиудейского мира (см. 1:16; 2:9, 10; 3:9; 10:12). Это вызывает в памяти жестокое завоевание Александром Ближнего Востока, которое положило конец вполне терпимому существованию иудеев при персидском режиме и проложило путь для войны Антиоха IV Епифана против веры Израиля во втором столетии до н. э.[55]

«Другая сторона медали» заключалась в том, что, по широко распространенной языческой традиции, иудеи, в свою очередь, рассматривались как враги рода человеческого — вердикт, отзвук которого есть у Павла в его полемике против евреев (вернее, иудеев) в 1 Фес 2:15[56]. Основной причиной столь негативного образа иудеев была их кажущаяся малообщительность — результат многочисленных пищевых предписаний, правил чистоты и их боязни осквернить себя идолопоклонством в контексте совместных пиршественных трапез. Конечно, языческие соседи евреев диаспоры были неспособны оценить богословскую заинтересованность в особенностях иудейского образа жизни. Но их чувства были не далеки от существа дела: в конце концов, Петру потребовалось откровение с неба, чтобы понять, что «ни одного человека нельзя почитать скверным или нечистым» (Деян 10:28). Если не говорить об обнаружении сути праведности через Иисуса Христа, то и сам Павел разделял убеждение прочих иудеев, что понятие «язычник» равносильно понятию «грешник» (см. Гал 2:15). Ввиду этой традиции, он мог быть уверен, что его мрачный портрет человечества в Рим 1:18–32 поймут как портрет язычников, а не иудеев.

Этот общий вердикт относительно языческого мира лежал в основе окончательного решения первосвященников Иерусалима в 66 году н. э. отказаться от всякой финансовой поддержки со стороны римлян, и дискуссия, предшествовавшая этому решению, видимо, послужила фоном сомнениям Павла по поводу его сбора средств для иерусалимской церкви (см. 15.31)⁴. Дух ревностной любви Божьей, ведущий к столь радикальным актам отделения от всякого смешивания с языческим миром, был присущ собственному идеалу Павла до его обращения, и в Рим 10:2 этот идеал все еще признается за лучшее, что есть в иудаизме, исключая то, что иудаизм страдает слепотой (см. ниже, в главе четвертой, с. 117–118). Хотя всегда рискованно воображать себе ход истории иначе, чем он был в действительности, мы можем быть уверены, что, если бы Павел дожил до иудейского восстания против Рима (начавшегося в 66 году н. э.), оно бы его не удивило. Его подробные аргументы в пользу повиновения политическому «статус–кво» в Рим 13:1–7 звучат как предостережение против того развития событий, которое можно было предвосхитить уже в пятидесятые годы первого века н. э. Это делает Павла предвестником иудейской «партии мира» на ранних этапах восстания.

Это предостережение не выводится напрямую из доктринальной части послания, но почти полное стирание Павлом различий между язычниками и иудеями в Рим 2–3 фактически разрушило идеологическую подоплеку умонастроения «холодной войны», которое тогда отравляло чувства набожных иудеев. Грешники ли язычники? — Да, но разве иудеи свободны от греха? Нет. — Но иудеи знают волю Бога из Его откровения, тогда как язычники — нет! — Да, но Бог оценивает не знание Его воли в теории, а претворение ее на практике. А такое может происходить и с язычниками, при том, что они и не ведают, что это и есть воля Божья, просто потому, что у них имеется понятие добра и зла, укорененное в их совести и втайне обличаемое Богом. По контрасту, тот иудей, который не послушен всему, что он узнал в синагоге, а то и поучает других, больше не считается иудеем. Словом, грех присущ не одним лишь язычникам, а посему праведность предназначена не только для иудеев, но предложена всем — как грешникам, которые получают прощение ради Христа. Этим положен конец всякому чувству превосходства, основанному на обладании Божьим Законом и знании его. Статистический учет того, какая часть человечества грешит больше или меньше, оставлена в стороне как не имеющая смысла, так как от тех, кому больше доверено, и ожидается большее. Поскольку быть принятым Богом оказывается делом одной лишь благодати, а не заслуг, дверь веры в Бога взамен веры в себя открывается для всех и для всех есть лишь одна–единственная основа для приобщения к Богу. В каком‑то смысле конец Рим 3 свидетельствует о рождении концепции «единого мира», укорененной в той вести, что Бог не делит человечество на соперничающие партии или враждебные лагеря, но объединяет людей под общим для всех диагнозом (грехом) и под общим для всех средством исцеления (благодатью).

Какое затмение этой вести должно было произойти, чтобы однажды Джон Леннон смог написать знаменитые строки — кредо целого поколения: «Представьте, не существует неба… и никакой религии тоже… и мир будет только один». Трагедия началась, может быть, тогда, когда христианство (язычников) стало думать о себе как о «новом» или «истинном» Израиле[57] и унаследовало как гордыню той маленькой, но избранной нации в отношении к остальному миру, так и традиционное презрение язычников к «варварскому» народу с его грубым азиатским «суеверием». В то время как в других местах сам Павел не вполне осознавал искушение (и не противостоял ему) извлечь пользу из негативного образа иудеев[58], как раз в Рим 11:17–24 он, кажется, предчувствует вред, причиняемый таким ходом мысли и пытается его предотвратить.

Дата добавления: 2015-08-05