Круглый стол «человек в информационно – коммуникационных сетях». 26 января 2012 года 4 страница

ПРАЗДНИКОВ Г.А. - Ну, я тогда оттолкнусь от выступления Сергея Васильевича, собственно даже от завершения этого выступления, что технологии не бесценностны. Наверное, конечно, также как, скажем, как форма сама по себе в искусстве содержательна. Поэтому у формалистов была не очень глупая мысль, что форма – это и есть содержание. Тем не менее, все-таки содержание – это содержание, форма – это форма, а технологии – это технологии. Мне кажется, что мы, хотя в разговоре совершенно явно сегодня прозвучало, совершенно разный по сути подход к информационным сетям, к информационным технологиям – как к инструменту, да, очень совершенному, да, раньше такого не было, да, который приносит нам массу всяких удобств – нужный инструмент. А с другой стороны, вот возникла полемика, действительно, никто так точно не сформулировал, вроде бы, ну, в общем-то некий субъект культуры, который преобразует саму культуру. Мне кажется, что в это понятие – информационные технологии – мы начали вкладывать какой-то смысл, не знаю как сказать, которого они не заслуживают, который они не содержат. Знаете, меня смущает понятие «информационная эпоха». Чем больше думаю, тем больше смущает. Когда оно идет в ряду ну почти формационных каких-то характеристик, знаете, вот было феодальное, было капиталистическое общество, а вот сейчас – информационное. Постиндустриальное,... информационное. Не тянет. Знаете, Ахматова подарила Дмитрию Дмитриевичу Шостаковичу сборник своих стихов, написав на нем: «Дмитрию Дмитриевичу Шостаковичу, в чью эпоху я живу». И я понимаю, что имела в виду Анна Андреевна. Про себя могу сказать, что вот в музыке и вообще в искусстве я тоже живу в эпоху Шостаковича. Но, в общем-то, если говорить об эпохе, в которой я живу – это ни эпоха ни Ахматовой, ни Шостаковича, и не информационная эпоха. Это эпоха, в которой огромную роль играют новые информационные средства, которые очень многое меняют, как очень многое изменил ну, скажем, печатный набор по отношению к рукописной книге. Настолько, что просто жанры какие-то появились другие: появились журналы, появился............ да мало ли чего – тираж появился. Но это не изменило сути литературы. И вот нам нужно, разговаривая на эти серьезные темы, все время думать об этих смыслах. Несколько лет назад у нас в Университете на ноябрьской конференции о качестве образования я услышал московский доклад, который назывался так, на пленарном заседании, такой установочный доклад: «Новейшие информационные технологии – основа современного образования». У меня сразу же несколько таких шоков от этого названия, даже не слушая доклад. Как технологии могут быть основой такого сложного явления как образование? Технологии потому и технологии, что они безотносительны к смыслу. Топором, действительно, можно рубить дрова, можно убить старушку. И это технология! Но – технология. Больше того, сказано, что это информационные технологии. А разве образование сводится к информации? Это очень важная часть образования, но даже и не самая важная! Ведь вот наши разговоры о том же образовании и о месте информационных технологий в нем – они часто идут поперек смысла, потому что мы действительно не вникаем, а что такое вообще образование?! Вот кто сегодня, чтобы не ошибиться, вот Ирина Юрьевна рассказала, как ей подруга рассказала, что вот ЕГЭ потому не получилось, что в освоении информационных технологий школьники идут впереди учителей. Они во многом идут впереди учителей – школьники. Но ЕГЭ, я думаю, не поэтому не получается. А потому что, по сути, на уровне ЕГЭ экзаменовать литературу или философию невозможно! Это новый, хороший, то есть, не новый, а очень старый как раз прием, который можно использовать на семинаре, вот как блиц-опрос, использовать как вот представление какой-то общей картины. Но когда на полном серьезе и как это вот в экзамене ЕГЭ в прошлом году: в кабинете какого героя «Мертвых душ» висит портрет Наполеона. Или: чем убил Калашников старуху – кирпичом, топором или из автомата Калашникова?... Раскольников, простите... Это же несерьезно, понимаете. И вот эта несерьезность – она дальше. И вот я сейчас прочитал с интересом две статьи Владимира Владимировича Путина, с интересом, действительно, прочитал. Особенный интерес у меня вызвала вторая статья в «Независимой газете». Но я их прочитал в обратном порядке. И то, что меня очень обрадовало в «Независимой газете», это статья 23-го числа опубликованная - вот это внимание к образованию. В «Известиевской» статье, опубликованной, по-моему, 16-го заставила снова в чем-то засомневаться. Вот с гордостью Владимир Владимирович говорить о том, как у нас высоко образование, как много у нас, чуть ли не более половины населения, имеет высшее образование, хотя экономика, говорит он, производство наше, не нуждается в том, чтобы столько людей было с высшим образованием. А кто сказал, что образование – это обслуживание экономики? Что образование – это обслуживание профессии? Что, японцы, которые пытаются решить на законодательном уровне этот вопрос, хотя практически уже решили – о введении обязательного всеобщего высшего образования – бесплатного, в Японии. Они не понимают, что для того, чтобы водить такси или коктейли разливать в баре, не требуется университетский диплом? Образование служит другому. Образование нужно, чтобы вырос человек, отец, руководитель, человек планеты Земля – вот что такое образование. И вот я, с одной стороны прочитал, обрадовался, с другой стороны, да нет, все в той же самой парадигме мы оказываемся относительно образования. Вот и развивается наше образование, поэтому и информационные технологии играют в нем решающую роль – инструментальную. И совсем не обязательно при этом говорить о компьютере. Ну, компьютер, просто это идеальная обслуживание этой цели. Вот я в журнале «Неприкосновенный запас» - «10 интеллектуалов, - назывался круглый стол, - в поисках университета». Какая основная задача образования университетского? – Дать некоторые полезные знания, совокупность навыков и все. Интеллигенция произносится с ироническим подтекстом. Это не дело образования – учить разумному, доброму, вечному – Дело! Может, основное дело. И это не советское какое-то понимание. Один из последних, в прошлом веке, по-моему, такого масштаба не было конгрессов, о стратегии образования на XXI век, который был во Франции, закончился известным документом. Я думаю, что многие знают это название, которое по-английски звучит как «Лен ту би» - «Учить быть». Вот в чем смысл образования. И поэтому, когда мы ставим компьютер как цель, смысл, основу образования, мы не понимаем толком, ни в чем смысл этих информационных..., ни в чем смысл образования. И вот когда мы говорим о том, что этот процесс идет, он необратим, ничего в нем нельзя изменить, и вот где-то мы должны прийти к роботизации человека, киборги будут, чипы будут. А почему, собственно, мы должны к этому прийти? Понимаете, все, что происходит в сфере человеческого духа – все зависит от человека! Все зависит от человека! Вот Александр Савельевич напомнил Винера, я бы сам не вспомнил, но коль скоро он вспомнил Винера, мне припомнился ответ в одном из интервью, по-моему, как раз в Москве. Ему задали вопрос: «Скажите, пожалуйста, а вот может ли в реальности произойти ситуация, которую часто обыгрывают фантасты: когда робот, машина поработит человека?» Винер ответил так: «В принципе может. Но если это произойдет, виновата будет не машина, а человек». И вот это очень важно. Поэтому сразу, чтобы не казаться консерватором, скажу, что я прекрасно понимаю, что обучение с интернетом не на порядок, а на несколько порядков выше, чем образование без интернета. Но из этого не следует, что современное образование в качестве смысловой основы своей имеет информационные технологии. Это страшно! Это страшно. Так же как вот я неприязненно – не скрываю этого – прочитал вот эти строчки в статье премьера, что вот здорово, что вот мы так много дали высшего образования, и дальше надо идти..... Хотя она тут и ни при чем, экономика. Хотя я прекрасно понимаю, как это связано. Наше образование советское развивалось, потому что нужно было создать индустриальную страну, потому что нужно было... все мы прекрасно понимаем. Но это образование, которое вдруг стало включать в себя астрономию, логику, латынь и многое-многое чего, что не имеет прямого отношения к развитию производства. Закончу фразой, еще одной, цитатой Сент-Экзюпери, в «Записных книжках» его есть: «Фашистская точка зрения: зачем дровосеку нужна астрономия?» Понимаете? И если мы понимаем место компьютера в современной жизни, интернета – в том, что он облегчает, ускоряет – да это совершенно очевидно. Совершенно очевидно! Ничего – интернет – ничего информационная эта эпоха не дает вне контекста общей культуры. Если вы читали прекрасную книгу Касперса, не только теоретика информационной эпохи, но и идеолога – он прекрасно это понимает! Будущее стран – говорит Касперс – зависеть будет не от того, какие компьютеры стоят, и какие материальные возможности имеет страна, чтобы вовремя поменять...., а от того, кто сидит по эту сторону монитора, от того, в каких ценностях, в каких мечтах живет этот человек, и живет эта страна. Вот это я хотел...

МАРКОВ А.П. - Спасибо. Одна реплика, Георгий Александрович, по поводу Вашего недоверия к информационному обществу. Мне кажется, что недоверие связано, вероятно, с тем, что Вы сами там не живете. Дело в том, что когда говорят об информационном обществе, речь идет о совершенно потрясающем феномене, которого не было никогда ранее. Постиндустриальное общество, как известно – это общество потребления. На сегодняшнем этапе потреблением становится информация. Причем, потребление это немотивированное, бессмысленное, не преследующее никакитх целей, не стремящееся к результату. Пелевин назвал этого человека «оранусом», - человеком, который заглатывает информацию и тот час ее выбрасывает. Причем, дело даже не в самом человеке, а том соблазне, который таимся в хорошо упакованной информации. Вы говорите, что уровень культуры определяет отношение к информационному пространству. Я себя несколько раз ловил вот на к чем: мне нужна, например, статья Макса Шелера, и я захожу в сеть. Но по пути заглянул в «ютуб», потом … к утру вышел оттуда, забыв при этом, зачем я туда входил! Так вот, информационное общество – это когда главным объектом и предметом потребления становится информация – объектом бессмысленного потребления, не имеющего никакий мотивации. Это потребление информации не имеет никакого отношения ни к образованию, ни к смыслу жизни, ни к счастью – это новая форма зависимости. И мы почти все – на этой игле. Вопрос только времени.

А теперь я с вашего позволения выскажу несколько тезисов по поводу ключевых тем круглого стола «Человек в информационно-коммуникационных сетях». Сегодня большинство участников круглого стола говорили об Интернете – и это закономерно, ибо другие СМИ не могут с ним конкурировать с точки зрения его сетевых возможностей. Я хочу продолжить эту тему, отметив предварительно сложность понимания феномена виртуальной реальности: находящийся там человек предельно субъективен, а тот, кто пытается понять это явление извне, часто слишком субъективен в своих оценках.

Позитивные функции Интернета очевидны: это инструмент формирования глобальной экономической системы, среда формирования новой глобальной культуры, это глобально действующее информационное средство, обеспечивающее уникальные возможности доступа к информации. Интернет - это прежде всего демократический инструмент, обеспечивающий свободу получения любой информации, доступность знаний о всевозможных областях. Кроме того, это телефонная и видеосвязь, прослушивание радиопередач и просмотр телепрограмм, печатные средства массовой информации. Но Интернет сегодня – это пространство формирования гражданского общества, способ активизация политической жизни, это уникальная коммуникативная среда общения, воссоздающая разорванные социальные связи современного человека.

Интернет – это пространство самореализации, это неограниченные возможности вербального самовыражения, он компенсирует ресурсами вербального самовыражения растущую значимость визуальной культуры (и даже либерализацию языка считают явлением положительным – в этой среде мало грамотный человек не чувствует себя интеллектуальным изгоем). Велики интерактивные возможности Интернета, позволяющие человеку быть услышанным и понятым. Ориентированное на взаимопонимание коммуни­кативное действие является базой для воспроизводства устойчивых структур жизненного мира, ведет к созданию «устойчивых межличностных отношений и личностных структур», к возникновению «устойчивой нормативной среды». Интернет – это новые возможности идентичности: статусной, половой, сексуальной, он формирует чувство общности, выводит человека из национально-культурной идентичности в пространство «большого» мира.

Интернет – это компенсаторное пространство для лиц, нуждающихся в коррекции, социализации, интеграции в социум. Для кого-то Интернет становится способом ухода из реального мира контактов, когда равнодушное и даже агрессивное поле непосредственных социальных контактов приводит к потребности покинуть это пространство и и «собирать своих для общего интереса или дела со всего земного шара». В итоге культура непосредственных и устойчивых дружеских связей замещается культурой сетевых друзей (френдов, мемберов, фоловеров и проч.). В коммуникационных пространствах Интернета организуются сообщества, члены которого оказывают психологическую помощь друг другу. Московский психолог Василюк отмечает бурное развитие всяких форм Интернет-консультирований, разных полу-психотерапевтических, полу-бытовых групп, где можно под маской, под ником, псевдонимом, обсуждать свои собственные или вымышленные проблемы, надевать на себя разные роли и так далее. Проявляется некое буйство фантазии, в психотерапию играют уже как в игру.

Но не менее очевидны и негативные последствия экспансии виртуальноц реальности. Интернет представляет серьезный вызов культуре как ценностно-нормативной системе – его виртуальный мир блокирует нормативную функцию культуры, которая всегда осуществлялась в рамках «контактных», коммуникационных социальных институтов (семья, школа, неформальная группа и т.д.). Антикультурные возможности реализуется здесь за счет карнавальности интернет-пространства, которое воспроизводит структуры карнавального празднества путем снятия границ и запретов, театральности, мистификации (инсценировки реальных и нереальных ситуаций), наличия масок, гротеска и ироничности, хамства и эпатажа. В нравственном плане Интернет представляет ризоматическую структуру с отсутствующим центром, где каждую секунду возникает новый фокус, центрирующий внимание посетителя.

Очевидны линии разрушения ценностно-нормативной системы культуры, и прежде всего за счет публичности интимного, в результате чего стимулируется своеобразный духовный эксгибиционизм, убивающий «культуру стыда». Интернет способствует дисбалансу двух векторов культурного развития: свободы и ответственности. Культура в ее традиционном смысле репрессивна, она ищет не только новые смыслы бытия и формы самореализации личности, но и новые формы сдерживания деструктивных сил человека. Безграничная свобода в Интернет-пространстве – это уход от репрессий культуры, но это испытание свободой, которое не по силам современному человеку.

Не случайно интернет-медиапространство квалифицируют как проект всеобщей деонтологизации бытия, созданный в свое время а рамках философии постмодерна: реальность понимается как конструкт, эффект, и прежде всего, эффект массмедийный; она понимается как фрагментарное и принципиально множественное пространство, в котором нет и не может быть связующего центра. Реальности присвоен статус конструкта, результата производства и объекта массового потребления. Онтологию этого пространства обеспечивают массмедиа, которые заведуют массовым производством эффекта реальности. Массмедиа создают эту реальность, упаковывают ее и продвигают к массовому потребителю.

Интернет – это завершающая стадия человека потребляющего. Человек, попадая в информационную среду, становится потребителем информации. Потребление информации здесь доведено до абсурда, при этом центрированность на потреблении убивает способность человека к творчеству. Информация, превращается в предмет потребления, влечет за собой «гламуризацию» культуры. Как отмечает известный социолог Н.Е. Покровский, потребление гуманитарного знания становится гламурным, то есть рассчитанным на бесконфликтное, интеллектуально необременительное, «гладкое», «вкусное» потребление, абсолютно не связанное с осмыслением содержания самого знания

Пребывание в виртуальном пространстве влечет за собой экзистенциальную пустоту, когда человек теряет чувство востребованности жизнью. Реальный социум распадается на герметичные группки, противопоставляющие себя «ужасному» внешнему миру (этот эффект получил название «гуманитарного сектантства»). Эти эзотерические сообщества говорят на своем языке, у них свой литературный канон, свои сходки, свои интриги и свои святые. Эти гуманитарно–сектантские группки живут в коробочке без окон и дверей, проблемы внешнего мира им неинтересны (Н.Е.Покровский).

Интернет – это расширение зоны ненормативного поведения, которому сеть придает ему статус легитимного. Это пространство трансгрессии (понятие, принадлежащее Батаю, Бланшо, Фуко и Делезу), девиация в «опыте предела». Трансгрессия в Сети выражается в стремлении испытать предел как таковой, опыт, который нельзя испытать в жизни. «Невозможный опыт», выталкивая субъекта на границу, разрушает саму структуру субъектного. Василюк в этой связи отмечает тревожную тенденцию, связанную с «психопатологизацией общественного сознания», когда стирается грань между нормой и патологией. И беда в том, что психопатологические феномены начинают считаться, утверждаться как норма человеческой психики.

В личностном плане Интернет - это компенсаторное пространство отработки любых социальных и психических девиаций. В частности, некоторые элементы отклоняющегося поведения в сети связаны с вауеризмом (более того, психологи отмечают появление феномена дивуаеризма, т.е. страсть подглядывать за подглядывающими). Желание подсматривать находит отклик в патологическом стремлении рассказать о себе, обнажить свое естество (а это уже близко к эксгибиционизму). Некоторые исследователи (Е.А.Иваненко, М.А.Корецкая, Е.В.Савенкова) отмечают, что YouTube – это пространство, в котором друг друга нашли вуайеристы и эксгибиционисты.

Интернет – это средство формирования зависимого поведения. Интернет–зависимость есть разновидность аддикции или компульсивного поведения, когда человек постоянно и безуспешно пытается избавиться от вызванной мыслями тревоги с помощью столь же навязчивых и утомительных действий (компульсий). Медиазависимость обладает той же логикой фор­мирования, как и наркотическая: логикой неумолимого прогресса зависимости, логикой утраты воли и сфокусированности на модели привычного удовольствия. Психологи обнаруживают несколько видов Интернет-адикций: зависимость от информации - компульсивная навигация по WWW, поиск в удаленных базах данных (англ. compulsion — принуждение); патологическая привязанность к опосредствованным Интернетом азартным играм; коммуникативная зависимость - от кибер-отношений, т.е. от социальных применений Интернета: от общения в чатах, групповых играх и телеконференциях, что может в итоге привести к замене имеющихся в реальной жизни семьи и друзей виртуальными; киберсексуальная зависимость - от порнографических сайтов в Интернете, от обсуждения сексуальной тематики в чатах или специальных телеконференциях для взрослых. Вывод Войскунского таков: зависимость от Интернета - реально существующий феномен. Для того, чтобы считать его заболеванием, в настоящее время недостаточно клинических данных. Ряд эффектов, считающихся проявлениями феномена зависимости от Интернета, предположительно могут получить альтернативное объяснение (например, в рамках психологической концепции потока). За проявлениями зависимости от Интернета нередко скрываются другие аддикции либо психические отклонения. Зависимые от Интернета пользователи нуждаются в квалифицированной психотерапевтической помощи.

Интернет-зависимости носят явный характер патологии. Отмечено, что Интернет воспроизводит некоторые структурные элементы такого специфического явления эпохи барокко, как анатомический театр, сформировавшегося как практика одновременно познавательного и праздничного развлечения (Анатомический театр являл собой особым образом организованную практику представления тела: непристойное зрелище того, как внутреннее превращается во внешнее, органы изымаются из глубин и становятся поверхностью (эта идея содержится в публикациях А.Иваненко, М.А.Корецкой и Е.В.Савенковой). В Интернете «анатомирование» производится вживую, к тому же зритель и «актер» совпадают: тело само себя как бы потрошит на подиуме и еще при этом себя разглядывает.

Далее, пребывание в сети способствует утрате идентичности, а в некоторых случаях - размыванию границ индивидуальной телесности. Виртуальное способствует «обезличиванию в многоликости», поощряет «оборотничество», когда можно быть кем угодно и когда угодно. Такая мерцающая идентичность порождает «игру в ускользание», где виртуал всегда остается в формате возможности быть кем-то другим. В результате медийный персонаж вместе с потерей идентичность теряет и этичность и даже логичность. И, наконец, Интернет – это утрата свободы и потеря индивидуальности. Когда пользователь заходит в YouTube с целями поиска информации, он позиционирует себя как самостоятельного субъекта с определенным запросом, стратегией и дистанцией; он как бы управляет процессом и сохраняет свою суверенность. Но вот именно, что как бы. Во время поиска информации пользователь обычно «входит во вкус», оказывается увлечен и сам для себя потерян.

В то же время можно обнаружить некоторые плюсы такой зависимости: в деятельности аддикта очевидны глубокая заинтересованность, бескорыстное любопытство, гипермотивированность. Войскунский считает, что наиболее адекватным психологическим аналогом феномена зависимости от Интернета является «опыт потока» (или аутотелический, самоцельный опыт, который ориентирован на процесс, а его результатом становится личностный рост и самореализация. Именно «опыт потока» хоть как-то объясняет процессы внутренней мотивации, для которого характерны: потеря чувства времени, самосознания; слитность с действием и отсутствие привязки к конкретным видам деятельности; вызов субъекту - имеющимся у субъекта знаниям, умениям, навыкам и способностям, в целом его компетентности в решении проблем; ощущение контроля за ситуацией; бесцельность (цель лежит в самом человеке). При этом субъект переживает чрезвычайно сильные ощущения: выход их окружающей физической и социальной среды и ощущение переноса в новую реальность; глубокую удовлетворенность. Феномен зависимости от Интернета может быть понят не просто как исключительно обсессивное пристрастие, от которого следует любой ценой избавляться, но и как богатая внутренней мотивацией познавательная деятельность, вознаграждающая аддиктов ощущением потока. В этой связи можно предположить, что это наш «новый мир» мир информационного века – это некий симбиоз не всесгда осознаваемой реальности и нее менее реалистичных «виртуальных миров».

ФАТИЕВ Н.И.: - Как давеча писал Экклезиаст «и это пройдет …». Молодежь принято ругать на любом более - менее крутом изломе молодежной субкультуры. Менторский пафос сопровождал общественное обсуждение таких тем, как «молодежь и дискотека», «молодежь и телевизор», «молодежь и рок –музыка», а если вспомнить панков, хиппи и стиляг, то, ретроспективно глядя в прошлое, замечаешь, что этот ряд, представляющий собой поводы для критики старшим поколением младшего, уходит в глубь веков, в бесконечность.

Интернет и его производные – социальные сети создали прежде всего новое пространство общения. Его характеризует специфический характер контента - музыкальные клипы, фотографии, фильмы – то есть видеоряд превалирует над текстом. Последний сохраняется, но становится более лапидарным, впрочем, начальные стадии этого процесса описал еще Маршалл Маклюэн в «Галактике Гутенберга». Разумеется, социальные сети меняют характер общения. Мало кто часами висит на телефоне, более того в последнее время, по крайней мере в мегаполисах, не видно тусующейся молодежи в подворотнях и подвалах, что было характерным явлением еще в благополучные 80-е годы прошлого века. Вероятно, это можно поставить социальным сетям в заслугу. С другой стороны исчезает навык чтения длинных текстов. Скажем сто страниц в день для современного молодого человека – груз неподъемный, а мы в свое время вполне осиливали 300 страниц за ночь. Анализируя это процесс, замечаешь, что сначала уходит мотивация – зачем читать длинный текст, если можно найти его дайджест. А затем уже теряется сам навык вдумчивого чтения.

Достаточно часто можно встретить суждение о том, что Интернет это большая свалка и чуть ли не помойка. Когда то так и было, во в сяком случае на мой запрос о И.С. Бахе поисковик выдавал информацию про ансамбль «Бахыт компот». Но с тех пор много чего поменялось к лучшему и даже общедоступная Википедия – вполне достойный инфоресурс для студенчества.

Ну и, наверное, последнее замечание. На стенах социальных сетей нередко можно увидеть то, что раньше писали - сами знаете где. Это малоприятно, с позиций общественной нравственности, но по сути в этом нет ничего нового. От этого надо ограждать детей, технически это сегодня нетрудно, используя пресловутый «родительский контроль». В отношении же тинейджеров это уже бесполезно. Если вспомнить классиков «жить в обществе и быть свободным от общества нельзя». Интернет, хотим мы того или нет, наше общественное сегодня и завтра в социальном и медийном смысле. А социальные сети - тип современного общения, которым молодежь охвачена шире, чем каким - нибудь иным из более традиционных. В социально – нравственном отношении эти явления амбивалентны. Окончательный диагноз их воздействия на социум – дело отдаленного будущего.

ЮДИН Б.Г. - У меня есть предложение к студентам. Александр Петрович полушутя его уже высказывал. Это предложение у меня возникло после того, как выступила Галина Борисовна, с мыслью о реформатировании культуры. Действительно, здесь сидят такие аксакалы, которые до информационной эпохи не доросли, а вот для вас, может быть, проблемы здесь нет. Пожалуйста, подумайте над этим предложением.

ДРИККЕР А.С.: - Пока студенты думают, у меня некоторая ремарка. Когда говорят про информационное общество, то это – сплошной обман. Тем более, когда говорят про общество знания. Никакого общества знания нет сегодня. Разве знание ценится в сегодняшнем обществе? – Смех на палке. Конечно, это, безусловно, так. Мы живем, как мне кажется, в обществе с гигантской компьютеризацией, которая открывает огромные возможности. На сегодняшний день Касперс, и есть такая книга – «Теория информационного общества». Там четко сформулировано, там тот же Касперс пишет, что на самом деле все сводится к производительности труда. Оценка вполне марксистская – затратить поменьше, получить побольше. Его сегодня даже и ни на долю процента нет, но компьютеризация открывает... инструмент. Был Сократ, который только говорил. Был Платон, который писал. Так вот, культура переломилась с этого момента, и пошла она иначе, и говорят, что письменность – убила она что-то в устном творчестве, безусловно. Устное слово – куда богаче, ярче, больше нюансов. Но, будущее было за этим. Сегодня... весь вопрос в том.

ПРАЗДНИКОВ Г.А. - …Коль скоро Маркс упомянут был. Я скажу, что меня.... не представляется самым универсальным марксовое понятие общественно-экономической формации, вот те составляющие. И хотя Мераб Константинович Мамардашвили сказал, что это идиотическое понятие, но это на совести Мираба Константиновича. Я понимаю, что это надо дополнить цивилизационным подходом, но вот это характеризует эпоху, на мой взгляд, наиболее...

ДРИККЕР А.С.: - Мы говорили о духе. Тогда вопрос. Маркс – он гений, ну какие разговоры. Но Маркс, у которого в основе классовая борьба. А вот почему Марксу, гению, не приходило в голову посмотреть вокруг: сидит его жена, дети,..... все – капиталисты. Это классовые враги? Маркс – гений, у которого что-то отрублено, поскольку он видит безумно далеко и много и не видит какую-то очевидность. Что есть человек, человеческие отношения неизмеримо важнее, то, о чем Вы говорили, чем классовое и общественное.

ШОР Ю.М. – Хочется сразу предупредить, что буду выступать с «консервативно-романтических позиций» и с позиций антитехнократических. При этом не опасаюсь быть односторонним – в любом случае, та часть истины, которую ты защищаешь, в чем-то односторонняя, в ней что-то преувеличивается, а что-то, наоборот, недооценивается.

Поставленные в повестку нашего заседания вопросы – несомненно, удачные, но в некотором смысле они вторичны. Они уже исходят из неизбежности Интернета, его плюсов и минусов, желательных правил поведения в нем и т.д. А первично здесь, думается, то, что появление виртуальных пространств и информационных технологий качественно меняет саму природу реальности, более того – заново ставит старые философские вопросы: а что такое реальность, что в этом мире действительно реально, а что только кажется таковым? Но дело в том, что ответы на него принципиально различны с точки зрения технократического подхода – с одной стороны, и гуманитарного – с другой.

Рельефно и радикально ставит этот вопрос известный критик современной техногенной цивилизации Владимир Кутырев, в частности, в монографии «Бытие или Ничто» (СПб., 2010). А не исчезает ли то, что мы называем «человеком», «культурой» в информационно-коммуникативных сетях? Не идет ли речь о замене естественного искусственным, мира как реальности – миром как информационной конструкцией, духа – интеллектом, культуры – технологиями? В. Кутырев подчеркивает, что выступает в защиту Бытия от агрессии Ничто, хочет оберечь естественное от поглощения его искусственным, полноценное социальное от превращения в виртуальное. Свою позицию мыслитель обозначает как «динамический консерватизм».

Дата добавления: 2015-08-03