Позитивизм и значение в общественных науках

Социология получила свое название в номенклатуре наук, созданной Огюс-том Контом. Этим и объясняется тот факт, что позитивистская модель познания обладает чем-то вроде приоритета в политической социологии, тем более что ее собственному предмету часто грозит опасность заразиться ценностными сужде­ниями. Должен ли последовательный позитивизм соглашаться с включением дисциплин, посвященных изучению общества, в число наук? Где необходимые для этого законы? Где способы проверки их обоснованности? Одним словом, к политической социологии необходимо применять подход, близкий к тому, что был рекомендован Витгенштейном для философии: правильный метод состоял бы в том, чтобы каждый раз, когда кто-то высказывает мысли о политике, пока­зывать ему, что некоторые из употребляемых им терминов лишены смысла. Ме­тод не удовлетворит тех, кто хотел бы говорить о политике, но это единственно строгий метод: о том, что нельзя высказать, лучше промолчать,1 то, что не имеет смысла, не должно высказываться. Форма, которую этот тип теории получил у Рудольфа Карнапа, приводит к следующему утверждению: «Если язык физики, вследствие его универсальности, сделать языком науки, то вся наука превратит­ся в физику. А метафизика будет исключена из этой сферы как лишенная всяко­го значения. С этого момента различные науки будут составлять в дальнейшем лишь части объединенной науки». А поскольку политическая наука не является (или пока не является) «физикой социального», нам придется помолчать.

Однако этот вид радикализма, от которого впоследствии отказались и сами Витгенштейн и Карнап, не является обязательным требованием позитивистской эпистемологии: можно допустить, что высказывания и теории, которые явля­ются не научными, не «позитивными», а «теологическими» «или «метафизичес-

1 Тезис из «Логико-философского трактата» Витгенштейна (1921).

ЧАСТЬ I. Институт политики

кими», не лишены смысла. Именно таков тезис Карла Поппера, оспаривающе­го утверждение Карнапа, согласно которому разграничительная линия между на­укой и метафизикой якобы совпадает с границей, отделяющей смысл от бессмыс­лицы: отбрасывание метафизики в мир бессмыслицы является само по себе вы­ражением метафизической позиции. Не воспроизводя здесь все связанные с этим технические споры, отметим лишь следующее: Поппер утверждает, что основа­телем теоретической физики можно считать греческого философа Парменида. Это не означает, что можно приравнять Парменида к Эйнштейну, а лишь то, что между двумя учеными нельзя провести разграничение типа метафизическая бес­смыслица/научная истина. Если философа-досократика нельзя оттеснить в по­темки ненаучности и бессмыслицы по отношению к физике, являющейся об­разцом для наук, то почему в политической социологии мы должны занять бо­лее радикальную позицию? Можно, например, утверждать, что платоновская теория трансформации политических режимов гораздо ближе к постановке про­блем в сегодняшней политической науке, нежели Парменид к Эйнштейну¹ (не говоря уж о том, что нельзя понять логику политической социологии Маркса, не выяснив, как она связана с логикой Гегеля).

Дата добавления: 2015-08-03