Политическая социология как наука о современной политике

Почему же государство, являющееся институтом, к которому постоянно об­ращается политическая социология, присутствует всегда и всюду? Использова­ние слова «государство» для обозначения полиса — это словесное злоупотреб­ление. Лучше было бы не переводить этот термин и говорить скорее о полисе, а не о греческом государстве, чтобы не допускать досадных неясностей: ведь здесь трудно избежать многочисленных мыслительных ассоциаций, порождаемых со­временным понятием государства. И поскольку полис не является государст­вом, нам не придется искать в «политической науке» (episteme" politike), о кото­рой говорят Платон, Аристотель или Эгидий Колонна, первые западные вари­анты политической социологии, мы не будем пытаться утверждать, что Ибн Халь-дун в своей теории циклов цивилизации и упадка создал модель, применимую к «политиям» Магриба, и задаваться вопросом, не является ли «Артхашастра», сан­скритский труд, приписываемый Каутилье, и в самом деле изложением полити­ческой науки.

Однако не произвольна ли такая осторожность — рассматривать в политиче­ской социологии только один ограниченный предмет, современное европейское государство, а еще точнее, государство XIX—XX вв.? Каков бы ни был подход к пониманию социологии, она является дисциплиной эмпирической в том смыс­ле, что именно опыт позволяет решить вопрос об обоснованности и ценности ее гипотез и теорий. Во имя каких априорных истин можно утверждать, что совре­менные общества в политическом плане не подобны обществам либо существо­вавшим до XIX в., либо зародившимся в иных культурных ареалах?

Люди склонны рассматривать природные явления, проецируя на природу свои ценности и свой облик, т. е. проявляя антропоцентрические предрассудки; точ­но так же, возможно, они выказывают предрассудки этноцентризма, исключая или включая определенные общества или сообщества в число политических об­ществ, потому что в качестве критерия политики используется государство-на­ция (гл. XII). Как и исчезнувшие греческие города-государства, государство-на­ция на наших глазах вновь и вновь обнаруживает свою историчность: 1993 г.,

Социология, политическая социология, политическая'наука

война в бывшей Югославии, война между Азербайджаном и Арменией, войны в Либерии, Сомали, Эфиопии, на юге Судана, в Кашмире, на Тиморе и в Южной Африке — разве не свидетельствуют все они об искусственном характере госу­дарства-нации, каким отличались также империи и другие предшествующие им политические формы? Существовало ли государство в его нынешнем виде до XIX в. и даже в XX в.?

История Соединенных Штатов, например, отмечена рядом разрывов, доста­точно глубоких, чтобы считать, что со дня основания в 1786 г. там произошла смена ряда республик, которые, в отличие от Франции, не были пронумерова­ны, и по меньшей мере до 1932 г. (года избрания президентом Франклина Руз­вельта и выдвижения им «Нового курса») понятие «американское государство» представляло собой противоречивую формулу. За несколько десятилетий до Руз­вельта его предшественник Вудро Вильсон, который был профессором полити­ческой науки, считал, что эта дисциплина позволит выделить из царящего во­круг экономического хаоса «общий интерес», исходя из которого законодатель мог бы принимать законы, подходящие для всей страны. Таким образом, в Со­единенных Штатах до кануна Второй мировой войны и предшествовавшего пе­риода совершенствования инструментов управления с помощью прикладной политической науки не было государства. Но означает ли это, что, вопреки Ток-вилю, политической социологии нечего сказать о Соединенных Штатах XIX в. (гл. VI, с. 172)? Другой пример еще более отчетливо показывает трудности апри­орного определения политической социологии: было бы ошибкой считать, что «война» существует практически всегда и везде (и совсем уж ошибочно пола­гать, что она есть проявление агрессивного инстинкта или этологической реак­ции, см. гл. II, с. 31 и всю гл. VII), но, чтобы это утверждать, нужно изучить еще ряд форм организованного насилия. Только такая элементарная методика поз­волит обосновать специфику современной войны: «войны» кровной мести (по-английски/емсО коренным образом отличаются от нее, поскольку в этих формах борьбы хорошо известно, кто должен убивать и кого следует убивать в зависи­мости от достаточно четких отношений между противниками, связанными сис­темой родства. Современные же военные конфликты являются политическими войнами, где анонимные индивиды осуществляют массовые убийства, как пра­вило, по приказу других анонимных индивидов. Однако установление сущест­венных различий между вендеттой и современной войной (а следовательно, и связующих элементов между войной и политикой) требует проведения сравни­тельных исследований.

Дата добавления: 2015-08-03