Моя дорога

Я иду по ночному городу. Где-то есть место для меня. Место, к которому я принадлежу. Мой дом. Моя страна. Я иду по городу. Я иду к нему. Иду на родину. Иду к любви. Иду к счастью. Иду к теплу. Иду к свету. Иду к огню. Иду по ночному городу, и фонари светятся моими слезами. Я улы-баюсь и дышу полной грудью. Я живу. Живу моими воспо-минаниями и мечтами, делающими мое настоящее золо-тым. Я покрыт золотом. Я – птица с огненными перьями. Я – ночной ветер. Я иду по парку, под ногами желтая листва. Снова осень, и я снова счастлив. Я иду домой. Я иду, и де-ревья мне рады, я чувствую, как они за моей спиной грузно поворачиваются друг к другу и взглядом одобряют меня. Они знают. Я иду туда, где меня уже давно ждут. Ведь я иду туда, где мой дом. Шум ночи. Ветер. Запах. Моя радость не-сет меня вперед, и мне нет дела до того, кем я был, нет дела до тех ошибок, что я совершал, нет дела. Я иду к огню, и мне тепло. Уже сейчас в темноте ночного города я чувствую его. Мой костер. Только мой. Он ждет меня. Он трещит, а я уже знаю, что я ему скажу при нашей первой встрече. «Мы вместе…»

Я иду один, и мне никто не нужен. Ведь все, что мне нуж-но, там впереди. Там, где мой дом. И я уже не помню всех тех, кто был со мной в пути, их лица лишь плавают на воде. Я улыбаюсь. Еще никогда я не был так молод. Я раскиды-ваю руки и прыгаю вверх. «Э-эх!» – отвечает мне ночной воздух. Он обнимает меня. Да, дружище, я тоже так рад те-бя видеть. Мы снова вместе. Да.

Я иду, и я не устаю повторять, что иду к любви. Мое счастье там, в дверях, стоит, опершись плечом, и улыбается мне. Я дома.

Но нет, мне еще нужно идти. Пока мне нужно идти. Но еще совсем чуть-чуть. Ведь я уже вижу свет. И я собираю опавшие листья и подкидываю их вверх, они смеются и бла-годарят меня. Я бегу. Бегу, потому что идти уже невмоготу. Слезы счастливым потоком бегут по моему лицу, а я бегу по мосту. Я бегу по улице. Я бегу по лесу. Я бегу по полю. Я – вселенная. И вселенная – это я. И звезды вокруг меня поют мне, и музыка эта воистину прекрасна. И солнце и луна взя-лись за руки и смотрят на меня, они одобряют меня. Они указывают мне путь. Да, я в пути. Я один, и мир только мой. А он, кажется, не против. Он дарит мне свои сокровища. Все, что мне нужно, да я и не прошу ни о чем. Он дарит мне воздушные ботинки, одежду из листьев, венок и посох из света. Я иду по горам. Я иду по пустыне. Я иду домой, и что-то мне подсказывает, что я уже совсем близко. Пере-прыгиваю с камня на камень от А до Я. Вдоль дороги жи-вотные. Кролик зовет всю семью, и они машут мне, прово-жая. Они рады за меня, жена целует мужа и берет на руки малышку. А она смотрит мне вслед, и ее глаза загораются. Она знает, что чуть подрастет и тоже как я отправится в путь. Но дороги наши никогда не пересекутся. Может, жить мы будем по соседству, но… кто знает?

Я среди цветов. Собираю ромашки и слушаю музыку. Друг ветер поет мне свою новую песню. Весьма неплоха, но я больше люблю старые. Муравьиная королева построила своих подданных вдоль моего пути, и они почтительно склоняют передо мной свои головы.

Бегу, и улыбка моя вмещает небосвод. Перепрыгиваю с облака на облако. Я не упаду, ведь все они меня прекрасно знают, они мне помогут. Я буду жить вечно. Теперь я это знаю. Дома нет времени. Там только свет, вода и счастье. И любовь дивной девушкой собирает грибы у калитки. Уже невмоготу. Бегу так, что аж дух захватывает. Бегу домой. И я рад как никогда, ведь я делаю все правильно, ведь я снова делаю все правильно. И мир прекрасен, и очаровательные лица вокруг меня. Они желают мне удачи. Им тоже надо отправляться в путь. «И вам удачи, дорогие мои друзья. Я всех вас люблю, я всех вас крепко обнимаю, ведь вы – часть меня. Значит вы – я. Удачи вам. Пусть путь к дому у вас бу-дет короток и легок!» А у меня свой путь. И я снова бегу. Бегу домой…

16.09.2007

ПО ТЕМНЫМ УЛИЦАМ…

По темным улицам струятся потоки людей, душ, летаю-щих ангелов, светятся и чернеют. Залетают в окна, распахи-вают ставни, обнаженные сидят на подоконниках, укрыва-емые шевелящимися от ветра занавесками. Они живут, по-гружаясь в пучину мироздания. Словно деревья, тянут руки в стороны, разрастаются, ветвятся. Они плывут – по тече-нию и против, листом летят над осиротевшей землей, пти-цей поют в гремящей поднебесной и камнем падают вниз, тонут, погружаясь в пучину, где нет ничего, кроме страха и вечно бодрствующих изголодавшихся чудищ. Они живут и смеются, и плачут. Радуются горю и горюют о радости. Они любят и ненавидят, проклинают и благословляют. Они в тысячу раз прекрасней прекрасного и в тысячу раз уродли-вей. Они поют и танцуют, они хоронят и спят. Они любуют-ся и разбивают, и каждую секунду они тысячу раз разные. Они красные и зеленые, серые и голубые. Они подобны огню и морю, подобны вулкану и цунами, подобны костру и оледенелой луже. Они шуты и драматические актеры, все они – профессионалы, режиссеры и звукооператоры, техни-ки и зрители. У каждого свой театр и запас пьес, бессмерт-ных пьес. Они – аплодисменты, они – свист и гогот.

По темным улицам, освещаемым ущербными фонарями, они медленно двигаются. Навстречу друг другу и рядом, плечом к плечу. Тираны и убийцы, кормилицы и дети, фо-кусники и шарлатаны. От рождения слепые, они движутся на ощупь. Часто сталкиваются, но никогда не обнимаются. Конвейер потухших душ, ведомых на закланье. Этакий не-угасаемый огонь приносимых в жертву фениксов.

Потерянные души, повзрослевшие раньше времени. Мла-денцы с глазами стариков, старики, беспомощные, как мла-денцы. Гордая раса, стремящаяся к абсолюту. Человеческая динамо-машина, вращающаяся вокруг своей оси.

Великие Человеки, творцы кресла и стакана. Рабы вина и торжества безволья. Бредут под бременем бесчисленных ве-ков, потухший факел – знамя их, неразвеваемое ветром пе-ремен. Ползут калеки, простирая длань к надменным лиде-рам похода, не одержимых бесом правды, но те песок с бо-сых ступней своих лишь отрясают. Нет им дела до безумцев – их знамя за собой ведет, к глубинам неисчерпаемых ко-лодцев, к мирьядам звезд, манящих в вышине, когда со-брать их можно лишь одной ладонью.

Бегут, ползут, летят к вершине, где, мол, истины ковчег, завещанный Основой, ждет их с века номер ноль. Стремят-ся разумом и всеми силами пожертвовать готовы, скрипя зубами, от песка укрывая взор. Друг по другу взбираясь, словно башня из тел, лишь бы первым достигнуть ковчега, где ответ на желанный вопрос «Почему?», ну, а может, «За-чем?» И проходят века, отмечаемые единицами дней, баш-ня выше, уж радость ликует в сердцах озабоченных. Вот мо-мент. Яркий свет, над горою заря. Золотая скрижаль всем ответ несет безмолвьем. Руки тянутся все выше. Над землей повис ковчег. Башня новых добровольцев ищет.

На вершине горы торжествует трагедия. Род людской, опьяненный наживой, к небу очи свои простер. Там желан-ный Ответ, там желанное Слово. Но вдруг поднимается ве-тер могучий, и воины один за другим срываются вниз, раз-биваясь о камни, и рушится башня, содрогаясь до основы своей. Мечтатели падают с вершины, так и не узрев того главного, невидимого ими за блеском истины в Ларце, что неотрывно услаждала очи.

Не видев красоты дали, что за горой брала начало, где мироздания венец, начала и конца предивный танец, где Абсолют и где любовь. Где жизнь и смерть – одно едино.

06.11.2007

ЖИТЬ ВЕЧНО

Жить вечно. Созерцать дождь открыто и безмолвно. И дать ему также открыто и безмолвно созерцать себя. Раст-вориться в нем, и тогда можно быть везде и нигде. Везде и нигде. Построить свое лицо из капель и вдохнуть в губы жизнь. Собрать слезы и отправить их в полет. Больше нет границ. Пусть круговорот поднимет вверх и каплей бросит вниз. Быть дождем, чтобы жить вечно. Жить вечно.

Листом подняться над осенней равниной, влекомым вет-ром, лететь. Смеяться и петь, звонко и прекрасно. Быть пе-ром, кружиться над лесами, парить орлом в поднебесной и созерцать себя в этом мире. Любить и ощущать себя люби-мым. Быть там, где роса закатным огнем блестит на паути-не. Лежать на стоге сена и следить за тем, как голубое небо учится рисовать облаками. Бродить по забытым морским берегам, лишь по щиколотку заходя в теплую воду. Обна-женным плавать в загадочных глубинах. Смотреть на гладь реки, уносящей потоки мыслей и забот. Смастерить себе плот и отдаться на волю течения. С вершины горы взирать на долину, залитую лучами заходящего солнца. Быть везде и нигде. Жить вечно.

Я живу на облаке номер шесть. Когда мы поселились здесь, среди всей этой красоты, мы не хотели давать баналь-ные названия, как «Прекрасное облако» или что-то в этом роде. Мы просто назвали облака номерами. Я живу на об-лаке номер шесть.

Мы поселились здесь совсем недавно и еще не успели освоиться. Сначала мы думали, что не задержимся здесь на-долго, но… кто знает. Ведь здесь так красиво. Особенно ран-ним утром, когда из-за горизонта земли поднимается жел-тое солнце. Все вокруг вмиг становится золотым, облака словно сияют изнутри. А ты лежишь и преспокойно смот-ришь вниз, как под тобой проплывают деревни, озера, ре-ки, поля. Лично мне нравится, когда облако летит прямо вдоль большой дороги. Нравится смотреть на машины. Мне всегда это нравилось: сидеть на пригорке, обхватив колени руками, недалеко от трассы и просто смотреть, как мимо проносятся автомобили. Туда-сюда. Туда-сюда. Это как-то завораживает, расслабляет. Ты словно становишься самим собой. Сидишь и вдруг понимаешь себя как Себя, то есть того, кем ты должен быть, да и кем ты и являешься, только либо не понимаешь этого, либо не успеваешь понять. Вот и летишь на облаке вдоль дороги, а они там, внизу. И такое умиротворение в душе! А кому расскажешь, не поймут. Ме-ня, вообще, мало, кто понимает. На земле не понимали, а здесь уж подавно. Ты, мол, на небе, а не о том думаешь, тут такая красота, вечная, так сказать, а ты все о земном. Но та-кой я человек. Земной. Меня тянет к шелесту листьев, шуму ветра в сосновом лесу, к запаху речушки, к теплому летнему дождю, к туману над морем. Да, я земной человек. И мне немного неуютно здесь. Но, ко всему привыкаешь… И я то-же привыкну. Нет, вы не подумайте, что я неверующий. От-нюдь. Просто, мое – это нести службу Богу на земле, среди всей этой суеты и такого привычного, милого слуху шума. А тут, на небе, мне как-то неуютно.

Люди здесь хорошие, но с ними мне скучно. Не о том я хочу разговаривать. Они радуются, что у них теперь свое и такое удобное облако, а я так много бы отдал, чтобы сейчас постоять среди поля, чтобы обязательно было пасмурно, и начинал дуть зловещий ветер, несущий бурю. Да что! Я бы не отрываясь смотрел на какой-нибудь завод, из труб кото-рого к небу поднимаются столпы темного дыма. Просто стоял и смотрел. И не было бы для меня ничего важнее и прекраснее в ту минуту. Те, кто проходят мимо него каж-дый день не поймут меня, а я, не задумываясь, променял бы на ту минуту мое облако номер шесть.

А здесь, наверху, мы не любим заводы. Над ними плохо пахнет, и от дыма все облако становится сероватым, словно покрытым копотью. Но это быстро проходит.

Сейчас лето, и мир окрашен в зеленое. В полудреме лежу и наблюдаю. Облако приятно, но плохо то, что оно посто-янно изменяет свою форму. Немного неудобно.

Пытаюсь вспомнить ощущение, когда нога касается теп-лого мха, и не могу. Так давно это было. Сосновый лес. Осо-бый лес. Лес, в котором никогда, почему-то, не жили пти-цы. Тишина. Только легкий ветер еле слышно колышет иголки. Лежу и смотрю в небо. Вспоминаю, как какой-то писатель учил, что для того, чтобы расширить границы ми-ровосприятия, надо смотреть не на небо сквозь деревья, а на деревья сквозь небо. Пытаюсь, но ничего не получается. Хо-рошо так лежать, если бы не маленькие настырные жучки, пытающиеся разнообразить свою лесную жизнь изучением чужака. Пахнет грибами. Где-то рядом мой велосипед. Ско-ро я сяду на него и поеду к друзьям на речку, мы поплывем на другой берег и будем прыгать в воду с мостика, а потом мы поедем на поле играть в футбол, а когда начнет темнеть, мы отправимся на поиски кукурузы, а на обратной дороге, проезжая мимо стогов сена, мы будем рассказывать исто-рии о том, что по ночам в них спят кабаны, но все равно бу-дем на них залезать и бояться. А дома, усталые, мы будем варить добытую нами недоспелую кукурузу, натирать солью и с превеликим удовольствием есть. А на следующий день пойдет дождь, и мы соберемся у меня в доме на вто-ром этаже и будем играть в игру, придуманную нами сами-ми. А после дождя мы снова сядем на велосипеды, наденем что-нибудь похуже и будем ездить по лужам, поднимая но-ги, чтобы совсем не испачкаться.

Но пока я всего этого не знаю, я просто лежу на мягком мхе среди леса и смотрю в небо. Смотрю в небо, а небо смо-трит на меня. Я смотрю на себя, юношу, всегда пытавшегося думать о чем-то большем. Я завидую ему, такому легкому, простому, невинному. Он думает об облаках, а я сижу на этих самых облаках и завидую ему. Хорошо, что сейчас со мной рядом никого нет, они бы снова посмеялись надо мной.

Лечу дальше, а подо мною тот же я, только моложе, сов-сем ребенок. В компании друзей я перелезаю через забор и ворую вишни. Они очень вкусные, не то, что свои, ведь что-бы попробовать их, надо рисковать, постоянно оглядывать-ся и при каждом громком возгласе вздрагивать. Я набиваю вишнями все карманы, а потом еду на речку и плююсь кос-точками. А потом я набираю целый мешок маленьких ма-шинок, и мы с товарищем едем через лес в одно место, где раскопан песок, строим себе небольшие дома с гаражами, проводим дороги и придумываем себе приключения. А на обратном пути уже темно, и мне страшно. Я пытаюсь ехать как можно быстрее и боюсь кабанов, да, наверное, и не именно кабанов, а просто темноты, злых духов ночи. Да, по-жалуй, это единственное, чего я боюсь...

Маленький мальчик, воображавший себя центром все-ленной и даже не задумывавшийся о том, на сколько уяз-вим. Почему он стал другим? Неужели мир изменился? Нет, скорее, изменился он сам. Подумал, что знает доста-точно много, что жизнь не так проста, как казалось, что во-круг слишком много наивных слепых. Он узнал о законах Эйнштейна, о математических таблицах, о сваях и фунда-ментах, о сотнях религий, он научился предавать и завидо-вать, убивать и благоволить, любить и ненавидеть, научился давать себе волю и сдерживать все порывы. Он научился считать себя правильным и адекватным, научился новым стремлениям и мечтам. Он слишком многому научился. Когда-то в детстве у него был девиз: «Быть свободным и простым. И никогда не переставать быть сумасшедшим». Где же он сейчас, тот свободный мальчик? Когда-то он на-писал, что пример – истинный друг нашей жизни, и без примера мы ничего не стоим. Но в его случае пример стал его ядом. Пример окружавших его людей, неправильных книг и фильмов. Мальчик погряз в неизбежных проблемах, переживаниях, тревогах. Он стал слишком рациональным. Стал зависимым и сложным. Он перестал быть сумасшед-шим.

Но пока он еще не подозревает об этом. Вот он, такой ве-селый и все еще простой, на поле роет землянку вместе с друзьями. Смотрю на него, и мне его жалко. Почему тогда я не видел и не понимал всего того, что вижу и понимаю сей-час? Может быть, все было бы совсем по-другому. Стольких ошибок можно было бы избежать. Хотя, может, именно эти ошибки и привели меня сюда, на это облако номер шесть? Тем не менее, ничего кроме жалости моя жизнь не вызыва-ет, и мои новые товарищи, прознав о ней, снисходительно посмеялись бы. И они были бы правы, но, все же, я зави-дую. Завидую тому другому, маленькому я, который на по-ле подо мной роет землянку вместе с друзьями.

Вот они мы, полные надежд и планов на бесконечное бу-дущее, наивные комочки радости. Мы делаем настил из до-сок и бревен, а затем, чтобы со стороны его не было замет-но, срезаем пласты травы и кладем сверху. Но когда уже почти все готово, весь интерес пропадает, и мы переключа-емся на что-то другое. А спустя какое-то время узнаем, что в землянку провалилась корова и сломала ногу, и ее съели.

А мы как всегда беззаботны и легки. Загораем на речке, закапываем друг друга в песок. Это особый пляж. Река де-лает изгиб, и на повороте образовывается мель. С берега ее не видно, но, если немного проплыть, то можно встать и практически всю реку пройти пешком. В некоторых местах воды даже по щиколотку, и мы бегаем друг за другом. Бега-ем посреди реки. Боремся, брызгаемся, смеемся. Затем до-плываем до другого берега и идем на родник, откуда воз-вращаемся все искусанные комарами. Вдоль реки стоят не-большие рыбачьи домики. Один из жителей выставил на всеобщее обозрение клетки с кроликами, и мы кормим их через решетку листьями и гладим. Каких тут только нет: и большие, и маленькие, черные, белые, серые, рябые. Весе-лые, прыгают друг на друга. Вспоминаю, как в деревне де-душка и бабушка тоже разводили кроликов. Мы их так лю-били. А потом дедушка приехал к нам и привез мясо в бан-ке, и сказал, что очень вкусно. Так кроликов не стало. Мама отказалась есть, а я попробовал, но так и не смог получить удовольствие, все время представлял, как это мясо когда-то было живым, бегало и ело также, как и я его ем. Дедушка расстроился, наверное, ему тоже не очень нравилось то, чем он занимался.

Друзья уже поплыли обратно, а я все глажу кроликов, словно пытаюсь извиниться. Скоро и их съедят. Наконец, прыгаю в воду и быстро-быстро гребу, чтобы согреться. Ме-ня уже ждут. На велосипедах мы отправляемся в неболь-шое путешествие, «в даль». Пройдя по улице, на которой мы жили, до конца, выходишь на поле, которое тянется до горизонта. Этот горизонт мы и зовем «даль». Мы едем и едем, вдоль посадок и лесов, славим дорогу и восхищенно смотрим по сторонам. Доезжаем до опоры линии электро-передач, залезаем на нее и оставляем на ней свои имена. За-тем возвращаемся и на обратной дороге, не доезжая до до-ма, на одиноко стоящих в поле пустых баках пишем: «… но где-то там есть даль. Там – наши мечты и наша вечная па-мять», и подписываемся Сосновое братство (мы живем на Сосновой улице).

Братство наше просуществовало не так уж и долго. Мы повзрослели, все переосмыслили и пошли дальше каждый своей дорогой. Но пока мы неразлучны. Когда по вечерам наша компания собирается в лесу у костра, мы делаем друг другу только нам понятные знаки, молча встаем и отходим. Чуть поодаль садимся на хвою и ведем наши братские бесе-ды. Друзья рассказывают о своих проблемах, страхах. Я рас-сказываю о своих, но они с недоверием смотрят на меня, ты, мол, высокий и красивый, какие у тебя могут быть пробле-мы. А остальные товарищи подходят и недовольным голо-сом укоряют нас, что мы, дескать, поступаем неправильно, что разрушаем компанию, что мы сидим отдельно, значит, у нас есть от всех секреты. Что мы можем ответить, ведь нам, действительно, с ними не интересно. Теперь я пони-маю, что нам завидовали. И когда мы шли втроем, обняв-шись, остальные смотрели на нас осуждающе и отпускали в наш адрес шуточки. Да, теперь я понимаю, что они просто завидовали.

Братство наше просуществовало не так уж и долго. Судно село на мель, экипаж отправился на поиски провизии. Ина-че быть и не могло.

Сменяются картины детства, а я медленно лечу дальше на своем облаке, и кажется, что делал я все правильно. И каж-дый отдельный ответ вел меня к истине. Но пришел ли я к ней? Да, теперь, на небе, я многое понял, многое переос-мыслил. Но какой теперь прок от накопленных знаний?

Закаты в душе растопились подобием воска...

Босыми ногами - по травам ушедших годов...

Мечта о покое лишилась последнего лоска,

И память о ней - это гавань ушедших судов...¹

Остается лишь тешить себя, вслух читая любимых поэтов, и наблюдать за тем, как маленький мальчик, сам того еще не подозревая, плывет против течения.

Вот мы приступом берем водокачку, на которой располо-жился опорный пункт противника. Мы разделились, и я остался один. Ползком пробираюсь через колючие кусты, боясь, что меня увидят. Бесшумно вскакиваю на ступени и быстро поднимаюсь вверх. Передо мной мой товарищ, но сейчас он – враг. «Пам-пам. Ты убит!» – почти торжественно кричу я. «Нет, я первый тебя убил!» – возмущается он, и мы начинаем спорить.

А вот мы на поле. Воображаемый ринг. Вокруг сидят зе-ваки, слышатся их подбадривающие и наставляющие воз-гласы. В центре я и мой друг, в будущем брат. Мы развлека-ем всех тем, что деремся. Кто-то придумал для драки безу-словный повод, но на самом деле, мы просто подчиняемся их воле и «воле чести», не можем же мы упасть в грязь ли-цом и опорочить совой авторитет. Я – фаворит, противник мне по зубам. Я могу с ним даже поиграть. И публика на моей стороне. Она подсказывает мне, какой удар лучше на-нести. Всеобщее внимание опьяняет. Что-то стало с моей памятью, я, почему-то, совсем забыл, что когда-то вместе с тем, кто сейчас смешит зевак, на самом деле относясь к си-туации более чем серьезно, я играл в песочнице, что он был моим первым дачным другом, не знаю я и того, что он ста-нет и последним из них. Что-то с памятью моей. Передо мной противник, и я должен его бить, чтобы не выглядеть трусом, и чтобы потом мой брат и товарищи, похлопав по плечу, сказали, что я молодец.

Вспоминаю, как уже в городе я шел домой, и ко мне вдруг подошел знакомый парень и спросил: «Хочешь по-драться?» Я был горд собой, уверен в своих силах и, естест-венно, согласился. Мы зашли за площадку для игры в хок-кей, где нас уже ждали. Там было несколько ребят постар-ше, которых я, честно говоря, опасался, несколько помоло-же, почти всех я знал в лицо. Совсем не задумываясь над тем, чем собирался заняться, я спросил, кто будет моим первым противником. Наверное, часть причины была в том, что в те времена в моде была компьютерная игра «Смертельная битва», где герои устраивали турнир и по-парно дрались насмерть. Нам всем хотелось быть похожи-ми на этих героев, мужественных, сильных, гордых, между собой мы даже иногда называли друг друга их именами. Почему бы ни устроить свой турнир? Я в то время занимал-ся восточными единоборствами и был наголову сильнее своих сверстников, поэтому в противники мне поставили паренька постарше. Я бился храбро, но был слабее и не один раз получил удар в голову. А ребята, наблюдавшие за нами, как видно, забавлялись, я им не нравился, и каждый пропущенный мной удар бальзамом ложился на их завист-ливое сердце. Я проиграл. Но этого оказалось недостаточ-но. Мне предложили новый бой против низкорослого ма-лыша, только запретили его всячески бить и травмировать. Почему я согласился, ума не приложу, ведь это было чистое безумие – драться, но не иметь права бить, а в противном случае, быть наказанным старшими. Я согласился. Он пры-гал на меня и пинал, а я всячески пытался увернуться, но в один момент я толкнул его, и он упал, закрыв лицо руками и картинно плача. Тут же я получил карательный удар но-гой в висок и упал на землю. Так закончился мой бой. Не скрывая слез, я пошел домой. По дороге встретил одноклас-сницу, которая, как тогда принято было говорить, «была влюблена» в меня. Она взволнованно поинтересовалась причиной моих слез, но я грубо что-то ответил ей и, не ос-танавливаясь, прошел мимо.

Жил я у бабушки. Она заботливо кормила меня, читала сказки и чесала спину подушечками пальцев перед сном. Разве есть кто-нибудь добрее бабушек? Но я тогда об этом не думал, как и все дети, я был эгоистичен и считал, что все-го заслуживаю, и так и должно было быть. Сказал ли я ей хоть раз искренне спасибо? Нет, дети вечно спешат познать мир, они не задерживаются на подобных мелочах.

А дедушка был просто дедушкой. Мы разговаривали только по поводу учебы в школе и мыслей о будущем. Мне было это неинтересно, но из уважения я заставлял себя рас-сказывать о своих буднях. Это уважение периодически под-питывалось дедушкой финансовыми поощрениями. Из все-го времени, проведенного нами вместе, запомнились похо-ды в гараж, где дед чинил машину, а я только мыл руки мутной водой в жестяной банке; поездки на дачу, от кото-рых у меня осталась неприязнь к гречневой каше, которая была включена в ежедневный рацион; ну и, конечно, вылаз-ки за грибами.

Я был не очень благодарным внуком, самодовольным, грубым и язвительным.

Сейчас, вспоминая детство, лежа на моем облаке, я не пе-рестаю удивляться, как часто человек делает ошибки. И ведь можно с легкостью сделать все наоборот: улыбнуться, а не обидеть, помочь, а не пройти мимо. Но мы не делаем этого. Не делаем и не замечаем. А отсюда все прекрасно видно. Наверное, человек не может по-другому. Сначала на-делает глупостей, а потом раскаивается. Потом, когда уже поздно, и когда ничего уже нельзя изменить.

Жаль, облаками нельзя управлять, оно летит лишь туда, куда дует ветер, да и то, если дует. А как хотелось бы снова пролететь над теми местами, где я был счастлив, где любил и плакал, где побеждал и проигрывал, где я жил. Снова по-бывать там, где я жил. Вот бы всем научиться ценить жизнь, брать все от каждого момента. Но мы вечно озабочены зав-трашним днем, спешим вперед с полным портфелем тревог и забот за спиной. Живем для будущего, для потомства, а когда в один прекрасный момент этот завтрашний день не настает, приходит запоздалое понимание того, что мы так ни разу и не посмотрели по сторонам, словно мы всю жизнь ехали-ехали куда-то на поезде, тихо посапывая на верхней полке в ожидании прибытия, а поезд взял и сло-мался где-то между станциями. И если бы можно было все отменить, начать сначала, крикнуть куда-то вверх: «Постой-те, подождите! Я ошибся. Я все делал не так! Разрешите по-пробовать еще раз! Я обещаю, что не подведу! Только поз-вольте мне еще раз попробовать!» Но жизнь заканчивается, и с этим уже ничего не поделаешь. Умный человек учится на чужих ошибках, глупый – на своих. И хоть бы кто-нибудь пришел и рассказал об этих своих ошибках, показал нам примером, как делать не стоит. Но нет, таких примеров нет. Вот и выходит, что все мы являемся теми самыми глупыми, которые вечно учатся на своих ошибках. И ведь так хочется помочь людям, спуститься на облаке и хоть кому-нибудь прошептать на ухо: «Эй! Остановись. Ты заблудился. По-смотри по сторонам. Жизнь же около тебя, возьми ее». Но нам нельзя вниз. Они не знают о нас, и нам не велено вме-шиваться в их дела.

Кладу руки под голову и закрываю глаза.

Вот я в школе. Здесь меня все звали разрушителем, пото-му что я планомерно уничтожал все вокруг себя: ронял гор-шки на головы одноклассников, разбивал портреты матема-тиков, бил стекла, выламывал двери в раздевалках, калечил товарищей. Все это получалось у меня, конечно же, случай-но, но сложившееся обо мне мнение, как о «потенциальном вредителе» школы, распространилось на всех учителей. Ме-ня знали почти все, и это мне, естественно, льстило.

Мой класс был достаточно сдруженный, но, тем не менее, всегда находился какой-нибудь «мальчик для битья». Стоит отдать нам должное – мы никогда не меняли своих взгля-дов. Уж если кого начинали задирать, то это клеймо жерт-вы так и пребывало с этим беднягой до конца учебы. Таких было несколько. И на переменах мы вволю издевались над ними. Либо наваливались со всех сторон и начинали тол-кать, либо брали за руки и за ноги и носили по всей школе. Нам было весело, и никто даже не думал, что делает что-то не так.

Были и ребята, которые отнимали у других деньги. Как ни странно, они были не большие, сильные и страшные, а низкие, но наглые. У них, однозначно, был дар убеждения. Один из них просто подходил и говорил: «Дай мне столько-то», и мы молча давали. Иногда кто-то пытался что-то воз-разить, но, тут же получив удар в плечо и услышав «быстро давай», все равно раскошеливался. В нас был заложен ка-кой-то страх перед ними, страх сопротивления, страх, что ничего не получится, что мы опозоримся перед всеми. Лег-че просто молча отдать и жить дальше. Нет, конечно, при-ставали не ко всем, не трогали знакомых и явных спортсме-нов.

Я был одним из тех несчастных, которых периодически, как это можно назвать, «стригли». Причем делалось это в определенные дни. Каждый раз мой вымогатель, например, говорил: «Подойду в следующий вторник. Принеси мне столько-то. Пока», и жал мне руку, как будто мы были хоро-шими знакомыми. Я безоговорочно подчинялся. Так про-должалось, пока в один из дней я не решил нарушить сис-тему. Когда он в очередной раз подошел ко мне и позвал за собой, я просто сказал «нет». Он явно не ожидал этого и на секунду опешил. Затем схватил меня за рукав, но я силой отдернул руку. Началась драка. Я был на две головы выше соперника и явно сильнее, но он занимался борьбой и все пытался схватить меня за ноги, чтобы сделать бросок. Мы упали, и я оказался сверху, прижав обидчика к полу. Все это происходило на перемене перед всем классом. И что было самое обидное, так это слышать крики одноклассни-ков, поддерживавших моего противника: «Давай, с правой ему». Мне это казалось странным. Когда нас разняли, и я предстал перед учительницей, то услышал еще одну обид-ную реплику: «Ты, мол, не лезь в эти драки. Видишь, какой он. Не можешь справиться, попроси, чтобы друзья заступи-лись». «Как же так! – думал я раздосадовано. – Я его побил, а меня жалеют, будто побитого, и советуют не связываться!»

Так начали отравляться школьные годы. Затем появился совсем юнец, который развлекался тем, что забегал в класс, произносил что-то обидное в мой адрес и убегал. Конечно, ловить его по всей школе было унизительно. Да и побить его я не мог, уж больно низко смотрелся бы я, избивая тако-го малыша. Приходилось терпеть, но это было ужасно. Как-то я отловил его, когда нас никто не видел, и объяснил, что поступает он не правильно, и настойчиво попросил больше не продолжать. С тех пор он успокоился.

Конечно, из всего этого складывалось отношение ко мне одноклассников, и вся радость беззаботной жизни посте-пенно омрачалась. Не был я доволен своими школьными годами, по крайней мере, последние классы многое хоро-шее перечеркнули. Наверное, это была расплата за подтру-нивание над товарищами, за «мальчиков для битья».

Я во второй раз решил заняться восточными единоборст-вами. Но так получилось, что в моей группе я был самым старшим, а остальные – младше меня лет на пять. И я, голи-афом возвышаясь над ними, смотрелся, вероятно, весьма комично.

Среди малышей был один, который, почему-то, звал ме-ня куропаточкой. Это было не очень приятно, особенно ког-да, как-то встретив меня в школе, он при всем классе так на-звал меня. Но не бегать же мне за ним. Просто один раз я пригрозил ему, что побью его, и он перестал. Но с тех пор некоторые одноклассники подтрунивали надо мной: «Эй, куропаточка!»

Я, как и все подростки, считающие себя взрослыми, не-имоверно стеснялся быть увиденным на занятиях моими знакомыми. Это же позор, я занимаюсь с детьми! Но как-то однажды дверь в спортивный зал отворилась, и в проеме показалось лицо моей одноклассницы. Она увидела меня, кивнула головой в знак приветствия и закрыла дверь. Я по-чувствовал, что начал краснеть. Отпросившись у тренера, я со всех ног кинулся за моей разоблачительницей. Настигнув ее в коридоре, я не нашел ничего лучшего, как промолвить запыхавшимся голосом: «Привет, Нина». «Привет», – без-различно ответила она, но мне в тот момент казалось, что она презирает меня, считает меня не взрослым. Какое ей было дело до меня, да и, в конце концов, какое мне было де-ло до ее мнения. Но в тот момент это казалось очень важ-ным, я обязательно должен был хоть как-то оправдаться. Какими глупыми мы иногда можем быть!

«А мы тут занимаемся, – запинаясь, произнес я, стараясь не опускать глаза на пол. – Взрослых нет, и я тут один, пред-ставляешь?» «Да», – протянула Нина, стараясь отобразить на лице хоть какую-нибудь заинтересованность, и пошла дальше, а я вернулся в спортивный зал, сетуя на то, что ме-ня «поймали с поличным». Какие мы все-таки смешные. Та-кие самоуверенные и такие уязвимые. Стараемся опередить время, а время все время утирает нам нос и ставит на свое место.

Облако летит дальше, с ним дальше летят мои воспоми-нания. Не так уж и плохо было в школе. Хороших момен-тов тоже хватало. Вспоминаю, как нас с другом как-то на-значили дежурными по кухне, и мы должны были отнести обед для младшеклассников в соседнее здание. Убедившись, что нас никто не видит, мы открыли кастрюлю и аж вскрик-нули от радости. Яйца! «Давай их в стену», – говорю. «Да-вай», – с удовольствием отвечает друг, и мы начинаем рас-стрел трансформаторной будки. Было весело. Побив с пол-дюжины яиц, мы с чувством выполненного долга отправи-лись дальше. Но на этом наши развлечения не закончились, ведь, как известно, дежурство дают редко, и надо от него взять все. Отдав повару продукты, мы незаметно проскочи-ли в коридор (ходить по корпусу младших классов не раз-решалось), а дальше в пустой класс – видимо, занятия еще не начались. Взяв мел, на доске мы написали «смерть пору-бит вас косой» и для пущей убедительности пририсовали тощую фигуру в рясе с капюшоном на голове и с косой в руках. Как будто ничего не произошло, мы вышли из класса и вернулись на кухню попросить обязательный стакан чая с булочкой. Прозвенел звонок. Мы заговорщицки перегляну-лись и прошмыгнули обратно в коридор. Дети как раз захо-дили в класс. Тут начали раздаваться удивленные возгласы: «Ой, гляди, скелет» или «Ух ты!», а учительница, гневно по-смотрев по сторонам, поспешила стереть наше послание с доски. Посмеявшись в кулак, мы пошли назад, ведь так при-ятно сделать какую-нибудь гадость…

Летом солнце жарит. Особенно здесь, на облаке, оно осо-бенно беспощадно. В такие моменты больше всего думаешь о зиме, о чистом снеге, о волшебных минутах тихого январ-ского вечера. Ребенком я очень любил зиму. Зима – это лы-жи, это снежки, которые мы с улицы приносили в школу на перемене, чтобы на уроке за спиной учителя бросать друг в друга. Зима – это снежные крепости у бабушки в деревне, зима – это ледяные горки, это праздники, подарки, само-дельные петарды брата. А самое первое воспоминание – это мама, которая катает меня по дорожкам на санках.

Лежа на моем теплом облаке номер шесть, я смотрю на маленького мальчика, такого легкого и простого, веселого и беззаботного. Вместе с друзьями мы, закутанные в теплые куртки, по заледенелым улицам идем на снежные горки. Рядом с горками много шин от грузовиков, и мы катаемся на них, цепляясь ногами друг за дружку. Весело, мы смеем-ся, сбиваем друг друга с ног. Кто-то катается стоя, но у нас не получается, мы все время падаем и кубарем съезжаем вниз.

Проходят часы. Постепенно пальцы деревенеют, и мы по-нимаем, что пора отправляться домой. На обратной дороге я останавливаюсь у киоска, чтобы что-то купить. Вдруг из-за угла появляется мужчина, хватает меня за руку и с наслаж-дением произносит: «Попался». Я в недоумении смотрю на него, а он, кивая на меня головой, объясняет продавцу:

– Клей нюхают у меня в подъезде. Теперь попался. В ми-лицию отведу, будет знать.

– Отпустите, – кричу, а он еще сильнее сжимает руку.

С надеждой смотрю на продавца, но он, видно, и без того пытается мне помочь.

– Да ладно вам, отпустите его, – говорит, высовывая лицо из маленького окошка.

– Нет, теперь он попался.

– Отпустите, пожалуйста, – пытаюсь вырваться, но муж-ская железная хватка мне пока не по силам.

– Клей нюхаете в подъезде?

– Ничего мы не нюхаем, – отвечаю и сам себе удивляюсь, почему я сказал «мы»?

Тем самым я, как бы, подтвердил свою причастность.

– А ну-ка, дыхни, – и мужчина приближает ко мне свое разгневанное лицо.

Я дышу, и мой обвинитель, видимо, ничего не почувство-вав, сразу заметно успокаивается. Вопросительно посмотрев на продавца, пожавшего плечами, он разжимает руку.

– Еще раз попадешься – тогда не отпущу, – и я со всех ног бегу домой.

Дома хочу скорее поделиться с родителями случившим-ся. Отец сразу же настораживается: «Клей?», и, хоть я рас-сказываю все как было, он сомневается и начинает меня по-дозревать, что для меня очень странно – стал бы я рассказы-вать, если бы действительно увлекался чем-то подобным. Но отец подозревает. Он начинает усиленно наблюдать за мной, вслушиваться в телефонные разговоры. Как-то я дого-варивался с другом о прогулке и вскользь произнес: «Возь-ми пи-пи». Мы купили с ним игрушечные пистолеты, стре-ляющие пластмассовыми пульками, но так как стеснялись показаться маленькими, при родителях называли их не пи-столетами, а просто пи-пи. Отец же встревожился не на шутку. Постоянно он спрашивает меня, что это за пи-пи, а я из детского упрямства, из нежелания раскрываться, да и чтобы создать вокруг себя какую-то тайну, не отвечаю. Мне кажутся все подозрения глупыми и даже обидными. Отец же места себе не находит. Наконец мать просит меня объяс-нить, рассказать всю правду, чтобы не мучить никого. С тру-дом мне удается пересилить себя, столь унизительным ка-жется мне что-то объяснять.

Родители часто меня не понимали. Отцы и дети, вечные проблемы. Человеку, чтобы стать взрослым, надо окунуться во взрослую жизнь, стать самостоятельным, самому решать многие вопросы, еще когда он живет с родителями. Но час-то мы слышим: «Ты еще мал, ничего не знаешь, вот будешь жить один, тогда делай, как хочешь». С какой же страшной бездной неизвестности встретится человек, оказавшись один на один с взрослой жизнью, сам, по сути дела, будучи еще неопытным ребенком. Конечно, родители пытаются за-щитить детей от жестокого мира, пытаются оградить их, обеспечить им счастливое и беспечное детство, но при этом нельзя слишком сильно ограничивать их свободу. Часто можно увидеть мамаш-наседок, как за цыплятами, гоняю-щихся за своими отпрысками, прикрикивающих и проро-чащих многие беды тем, кто не слушается взрослых. Ребе-нок будет бояться мира, бояться людей, бояться своих твор-ческих импровизаций. Кроме как к заторможенности раз-вития, такая забота ни к чему не приведет.

Мои родители меня практически ни в чем не ограничива-ли, и за то им огромное спасибо. Конечно, не очень хорошо, что почти все я узнавал из собственного опыта, книг и рас-сказов друзей, но зато я с детства был вполне самостоятель-ным и мог принимать решения. Хотя и здесь истины нет, ведь бывает так, что родители пускают все на самотек, а ребенок попадает в, как принято говорить, плохую компа-нию, и так трудно становится объяснить ему, что это не правильно, и с такими людьми лучше не общаться. Слава Богу, меня это не коснулось.

Свешиваю руки и голову с облака и болтаю ими в возду-хе. Подо мной леса сменяются полями. Посадки подсолну-хов, кукурузы, прорезанные полосами дорог, простираются покуда видит глаз. Где-то среди них небольшие участки, на которых растет картошка, и вечно молодые бабушки в ши-рокополых шляпах любовно ухаживают за ними. Представ-ляю себя этаким путешественником, странствующим по свету на своем необычном средстве передвижения. Да я те-перь и есть путешественник. Человек-невидимка. Вижу все, а меня не видит никто. Заглядываю в окна, двери, стучу, а мне никто не открывает. Прошу принять меня к себе, на-кормить ужином, погреть у очага, но меня никто не слы-шит. Скитаюсь по земле, как любимую книгу перечитывая страницы своей жизни. Наслаждаюсь воспоминаниями, мечтаю о новых впечатлениях. Душа, отпуск которой слиш-ком затянулся. Вон они, смеются надо мной, дети неба, пус-кай. Я – ребенок земли и скучаю по родине.

Мне всегда не сиделось на месте. Куда бы я ни приезжал, мне хотелось обойти всю округу, узнать, что за поворотом. Если я видел гору, мне хотелось на нее взобраться, если ви-дел реку, мне хотелось пройти по ней, изведать ее берега. И причина не в том, что у меня было слишком много энергии, которой нужен был выход, а в жажде приключений, откры-тий, пройти там, где еще никто не ступал, или увидеть са-мому то, что кто-то видел, но не я. Нет, это не гордость, это – желание всеобъемлемости. Желание познать мир, мой мир, который был создан для меня, наполнить им себя.

Конечно, тут можно поспорить. Кто-то скажет, что жизнь – миг, и не надо впустую, без толка для души, растрачивать драгоценное время. Всего не пересмотришь, а это значит, что не надо и начинать. Весь мир у тебя на ладони, внутри, и не надо никуда ездить. К тому же, в любую секунду мож-но погибнуть, и никакого толка от всех впечатлений не бу-дет. Но ведь с другой стороны, этот великий мир, такой раз-носторонний, такой разнообразный, со всеми океанами, ре-ками, горами, полями, лесами, животными, звездами, пла-нетами, со всеми вселенными, этот прекрасный, идеальный мир, ведь он был создан для нас, для того, чтобы мы жили в нем и радовались, чтобы познавали его, любовались им. Как же не пытаться изучить его, не заглянуть за ширму? Ведь, может, это и есть неблагодарность – пользоваться всем, считая себя достойным, жить нахлебнически, даже не поднимая головы. Ведь каждый раз, открывая что-то новое, удивляешься безукоризненному величию мира, его пре-красным чертам, и через это как бы безмолвно говоришь: «Спасибо за то, что я живу». Может, в этом и есть настоя-щая благодарность?

Хоть мысль эта полностью оформилась у меня в голове намного позже, с самого детства я чувствовал тягу к неизве-данным горизонтам. Я пытался найти единомышленников в лице друзей, и некоторые загорались этим пламенем от ме-ня на некоторое время, но большинство быстро гасло.

Лечу над бескрайним полем, а подо мной вдоль посадок несколько ребят спешат куда-то на несмазанных велосипе-дах. Это мы с другом отправляемся в очередное путешест-вие. Мы выбрали дорогу и, совершенно не зная, куда она нас приведет, полностью отдаем себя в ее власть. Мы едем, поворот за поворотом удаляясь от дома. Запоминаем, где посажена кукуруза, чтобы потом, когда она созреет, вер-нуться за ней. Проезжаем мимо деревень, наслаждаясь про-хладой колодезной воды, залезаем в заброшенные дома. До-рога ведет нас дальше через лес, но мы полностью ей дове-ряем. Миля за милей, мы все дальше и все ближе. Едем це-лый день, без устали крутя старые педали. Самое плохое в подобной поездкеx – это то, что надо той же дорогой воз-вращаться назад. Полные новых впечатлений уже затемно мы приезжаем домой. Нас на столько восхищает путешест-вие, что мы решаем снова отправиться в путь, только в дру-гую сторону. И вот мы опять в дороге, через реки и поля, деревни и заброшенные фермы, где мы катаемся на ваго-нетках. Мы находим старую полуразрушенную церковь и через окно влезаем внутрь. На потрескавшихся стенах еле видны изображения, пол на половину разобран. Под купо-лом живет голубь, который периодически перелетает с мес-та на место, с церковным эхом хлопая крыльями, словно страж взирая на нас сверху. Затем дорога упирается в ту-пик, и, так как уже вечереет, нам приходится вернуться. Но снова и снова нас тянет в путь. И вот, запасшись едой на день, мы выбираем новую дорогу. Новые невиданные места, поселения, железнодорожные станции, добрые хозяйки, угощающие нас водой и яблоками… Так проходит лето, и мы обещаем друг другу через год повторить наши странст-вования. Я рад, что нашел себе единомышленника и с пред-вкушением жду наступления нового «сезона».

Но приходит новый год, и мой друг меняется. Он знако-мится с новыми товарищами, его больше привлекает устра-ивать с ними вечеринки, чем общаться со мной. Я спраши-ваю его о новых поездках, а он лишь отвечает, что кататься на велосипедах уже не солидно, и что он испортит свою но-вую репутацию, но обещает в конце лета куда-нибудь со мной вырваться. Я жду, а что мне еще остается делать? Участвовать в вечеринках мне не интересно, меня зовет даль. Вот и лето проходит, а друг мой все не вспоминает обо мне. В последний день мы разговариваем, он объясняет, что у него новые интересы, что велосипеды никак не вписы-ваются в новую концепцию его веселой жизни, извиняется, признает, что не прав, а мне так хочется плюнуть ему в ли-цо. С тех пор наши отношения портятся, и больше мы не общаемся.

Теперь я путешествую один. Сам себе капитан, на своем корабле бороздящий небесные просторы. Главное – догово-риться с ветром.

Поля сменяются лесами. Молодыми и солнечными, дре-мучими и полными детских страхов, наполненными едва различимыми мелодиями и теми, где никогда не пела ни одна птица. То тут, то там в небо тянутся лесенки из дыма. Кто-то жжет костры. Может, это охотник, готовящий ужин в походном котелке и рассказывающий спутнику истории из своей жизни, или молодые романтики, уставшие от го-родской суеты? Вот бы сесть среди них и послушать. А если очень повезет, попробовать похлебки с сухарями. Ни один ресторан в мире не накормит так вкусно. А вволю нагрев-шись у костра, залезть в палатку и уснуть под протяжный писк комаров.

Лес. Столько связанно у меня с ним. Вот они мы, сидящие вокруг огня, одноклассники, решившие на время стать ин-дейцами. Мы выбираем себе новые имена. Белый гриф, Стальной феникс, Черный бегемот и я, Неунывающий клен. Я долго думал над своим именем, мне хотелось наделить его подлинным смыслом, двумя словами описать всю свою жизнь. Тогда у меня было мало друзей, и я считал себя оди-ноким. Одиноким, как дерево. Как дуб. Нет, это было черес-чур, и я решил остановиться на клене. Итак, я одинокий, как клен, но я не падаю духом, мне хорошо, я счастлив, ме-ня все устраивает, я не унываю. Так пришло новое имя «Не-унывающий клен». Немного странное, но я был им доволен.

Итак, вот они мы, бледнолицые индейцы, поем песни о духе Маниту, который всех зовет на лесную тропу. Все во-одушевлены своим новым положением, мы полны радости и готовы весь день напролет бегать по лесу, играя в игры, а на самом деле, воюя друг с другом не на жизнь, а на смерть. Отвага переполняет нас, и каждому мы стремимся дока-зать, что достойны называться индейцем. Встречаясь на тро-пе, мы приветствуем друг друга открытой ладонью, готовим еду на воде из реки, а утром и вечером – обязательная мо-литва, где все становятся в круг на колени и повторяют за шаманом магические слова. Мирные часы чередуются с войной.

И вот бой. Мы бежим через лес в поисках противника. Среди всех мы самые старшие и вселяем в остальных ужас. Ветки хлещут лицо, крапива обжигает руки. Бежим и меч-таем о победе. Вдруг я оказываюсь один, рядом со мной враг, парень младше меня на несколько лет. Он заметно опасается меня, видимо, уже думая о том, что будет делать после поражения. Я – сама снисходительность. «Давай по-дождем, – говорю. – Сейчас, появятся другие, тогда…» Он, естественно, соглашается, и мы рядом идем в направлении, откуда слышны крики и шум борьбы. Но никого не видно, и мы все же решаемся сразиться. На шее у нас висит жизнь из картона, сорвать ее – значит убить. «Ну что, воин, ты го-тов?» – спрашиваю и с победным видом наступаю. Через се-кунду я повержен. В руке он держит мою жизнь, а я не могу поверить, что это произошло. Я опозорен. Только и могу, что произнести: «Молодец, воин» и побрести назад в ла-герь.

Лес. Бесконечные костры, песни под гитару. Самые яркие воспоминания моей жизни. Веселая компания, в которую я так до конца и не вошел. Помню, я как-то предпринял по-пытку сдружиться. Взял гитару и один отправился на место стоянки. Но, придя туда, никого не обнаружил. Наверное, лагерь переехал на новое место. Был уже вечер, я ходил по тропам, громко выкрикивая имена знакомых, пока не стем-нело. Пришлось ночевать одному – идти домой было уже поздно. Палатки у меня не было, только спальник. Набрав воды в роднике, я нагрел ее на огне, кое-как поужинал и взял в руки гитару. Сидя в глухом лесу, я во весь голос пел песни, представляя, что деревья – мои зрители. Ветер колы-хал кроны, но когда я пел, мне казалось, что он стихал. Это означало, что лесу нравится мое пение. И я пел снова и сно-ва, обращаясь к деревьям, как к живым, и мне чудилось, что и они мне отвечают. Затем я залез в спальник, но уснуть оказалось не так уж просто. Вместе с темнотой пришли страхи ночи: дикие звери, дикие люди, злые духи, и, чтобы хоть как-то оградить себя от них, я укрывался в спальнике с головой. Было нестерпимо душно, но одинокая ночь пугала сильнее. Тем не менее, борясь с назойливыми жучками, я уснул и на утро познал всю радость пробуждения в лесу среди просыпающейся природы, пожеланий доброго дня от еще полудремлющих птиц и мягких объятий легкого ве-терка. Это была моя первая ночь в лесу в одиночку.

Можно ли страсть к походам назвать побегом от действи-тельности? Ведь это – своего рода создание нового мира, где нет обязанностей перед обществом, нет денег, нет изнури-тельной работы, не надо спешить, бояться опоздать, где тщеславие не душит всех до одного, где люди сплочены, зная, что от каждого из них зависят остальные, где покой воцаряется в душе, а порядок в голове. Это как глоток све-жего воздуха среди опостылевшей городской духоты. Побег от действительности. Просто человека не устраивают те рамки, в которые его помещают, ему хочется подлинной свободы, чего-то искреннего. И он отправляется на приро-ду, в путешествие. Расслабить натянутые до предела нервы, отдохнуть. И чем чаще он уезжает и возвращается назад, тем несносней кажутся ему четыре стены собственного до-ма, давящие на грудь и сбивающие дыхание, дорога манит все сильнее. И некоторые не выдерживают, уезжают насов-сем, решая стать аборигенами, обосновываются в неболь-шом деревянном домике на берегу моря, играя в Робинзона Крузо, или кругами колесят по планете. Находят ли они свое счастье, или же оно бликами все зовет на горизонте, за-манивая все дальше? Может, это и есть искушение? Ведь сказано, что «в поте лица будете добывать хлеб свой». Скольких погубила дорога? Мы говорим о них, как о сумас-шедших, решивших сломать систему и разбившихся голо-вой о бетонную стену. Кто-то говорит о них, как о храбре-цах, героях, бросивших вызов устоям. Не нам решать, кто они. Позже все все узнают. Я уже знаю, но, пожалуй, про-молчу.

Остальные же, напившись вволю живой водой приключе-ний, возвращаются к своим станкам, уже мечтая об очеред-ных отпусках. Как добро без зла, отдых тоже не ощутишь без работы. К тому же надо кормить вечно голодных детей. И так продолжается из года в год. Время бежит сквозь паль-цы, лишь камушки побольше застревают и остаются на ла-дони, но их не так уж и много. Может, лучше сразу набрать в кулак больших камней?

Какой-то шум прерывает мои мысли. Открываю глаза. Надо мной самолет несет куда-то странствующие души. Вот они, сонные путешественники: кто-то летит на деловую встречу, кто-то в поисках любви, кто-то пытается убежать от самого себя, кто-то летит, потому что это его работа. Все они опасаются, что могут разбиться, но все равно летят, по-тому что это быстро и удобно, для пилотов же в этом ро-мантика. Они бороздят воздушные просторы, парят над бренным миром, они на несколько часов обретают свободу и счастье. А затем возвращаются в свои дома, полные про-блем, непонимания и больных родственников.

Здесь, на облаке, все проще. Есть ты, мир над тобой и мир под тобой. Отсюда прекрасно видны все ошибки и все за-блуждения, но исправить уже ничего нельзя. Здесь не надо спешить и не надо волноваться. Здесь конец всего и начало всего.

Однажды я уже был в небе. Правда, в роли пассажира. Я летел над морем на дальтоплане, созерцая мир с высоты птичьего полета. Что я видел? Ленивый муравейник, где каждый муравей себе на уме, но на самом деле не очень-то интересно смотреть вниз. Больше всего меня привлекала са-ма идея полета. Ветер в лицо. Нет, высотные летчики не ощущают такого, они защищены стеклом и металлом, у них множество лампочек и раций. Здесь же настоящее ди-кое искусство. Холод, слепящие потоки воздуха и адрена-лин. Хочется кричать, но не получается – только открыва-ешь рот как рыба в безмолвном восторге. А когда пилот от-ключает двигатель, и дальтоплан стремительно теряет высо-ту, а потом у самой земли снова задирает нос, ощущаешь себя живее всех живых. Наверное, это уже чересчур, ведь подобные трюки, так же, как и прыжки с парашютом – не что иное, как самоубийство с хорошим концом. Лучше про-сто парить, петь и смеяться душой. Зачем понадобилось Икару лететь к солнцу? Ведь того, что он мог иметь, радости полета, было бы достаточно для того, чтобы стать счастли-вым. Но человек жаден, ему всегда мало. Хочется чувство-вать свою власть над жизнью и смертью, а власти этой нет…

Сейчас весь мой новый мир – это небо. Небо безукориз-ненно. Даже заполненное грозовыми облаками, мрачное и пугающее, оно величественно, и, стоя на земле, колени сами собой подгибаются пред его красотой. Небо – это символ будущей жизни, символ надежды. А побывали бы вы здесь во время заката, когда облако начинает светиться ваниль-ным цветом. Кажется, сонмы ангелов водят хоровод вокруг тебя. Небо бездонно, небо бескрайне, и можно подумать, что нет ничего более прекрасного, здесь забываешь все, ви-данное доселе. Но не случайно же говорят, что «на небе только и разговоров, что о море…» Море. Глубины, полные тайн и неотвеченных вопросов. Да, прямых слов о море здесь, конечно, не услышишь – люди боятся и стесняются собственных желаний и мыслей. Но, однозначно, большин-ство из местных мечтают еще разок посидеть на берегу, по-слушать шум волн, подставив щиколотки под их влажный язык. Море. Оно – как отражение неба. И если штиль, мож-но использовать его как зеркало. Помахать ему, а оттуда двойник помашет в ответ. Но смотреть на море сверху – все равно, что смотреть на картину с торца, вроде бы, ты ви-дишь ее, а красоты не замечаешь. Лучше смотреть с берега. Ведь и лес со стороны ничем не привлекателен, а зайдешь внутрь и словно попадаешь в другой мир. Море. Завораживающая гладь. Соленые брызги и песнь камней. А купались ли вы когда-нибудь в дождь? Когда туман подни-мается над водой, размывая горизонт. И ты словно нахо-дишься в невесомости, окруженный голубым, плаваешь в беспредельном пространстве, скрытый дымкой от земли, от людей. Когда не понимаешь, в теле ли ты еще, или же это твоя душа парит, омовенная прохладой. И далекие голоса с берега кажутся такими неземными, чуждыми твоей приро-де. А капли все падают и падают сверху, шумя и рябью ко-лыхая поверхность воды. Нырнешь, послушаешь, и так и хочется смеяться. Смеяться от счастья, что ты стал свидете-лем чуда.

Как бы я снова хотел посидеть у моря, побросать в воду гальку, наслаждаясь закатом. А когда-то я был и на океане. Один, в чужой стране, на другом конце земли. Океан – это старший брат моря. Сильный, могучий, пугающий и в то же время успокаивающий. Гладь размером с материк. Я шел по кромке воды, пытаясь это осознать. Всматривался вдаль, представляя, как там плавают акулы, настоящие большие акулы, способные съесть человека. Или гиганты-киты, осьминоги – все они там есть, ближе или дальше. Черные глубины, затонувшие корабли, трюмы, полные зо-лота – все там, передо мной. Я шел, как ребенок открыв рот в восторге, не отрывая взгляда от воды, зачарованный и счастливый. Глаза щипало от соли. По берегу важно ходили чайки, какие-то серые птицы побольше и совсем малютки. Малютки ждали волны. Она накатывала, и они вслед за ней, уходящей, пускались бегом по песку, что-то быстро-быстро собирая. Волна возвращалась, и они скорее разбегались кто куда. А я шел по чужой земле, задумчиво насвистывая на-вязчиво игравшую у меня в голове мелодию…

На океане я совершил одну очень большую ошибку. Так получилось, что мы с другом, ожидая самолета на родину, на три дня должны были остановиться у его знакомых, про-живающих на побережье. Но, приехав, обнаружили, что их на месте нет. Снимать комнату в отеле было для нас слиш-ком дорого, и пришлось ночевать на улице. Борясь с мок-рым соленым ветром и боясь встречи с полицией, мы спали по очереди на скамейке у причала. На следующий день мы познакомились с одним человеком, который жил на пляже в палатке, спрятанной за насыпью песка под железобетон-ной плитой, служащей пешеходной дорожкой. Он развелся с женой, был безработным и скрывался от мира на берегу. Мужчина пообещал нас приютить, но так как ему надо бы-ло идти по делам, мы договорились встретиться вечером. День прошел в праздности, лениво нежась на песке и гуляя по полосе прибоя, мы думали о доме и о родных. Наступил вечер, но мужчины нигде не было. Мы подождали его нес-колько часов, но он так и не появился. Тогда друг сказал, что видел, где он живет, и раз он согласился, чтобы мы у не-го переночевали, то почему бы ни отправиться туда без не-го. Найдя пустую палатку, мы, как ни в чем не бывало, сло-жили свои вещи в угол, сами разделись и легли спать. Про-снулись мы от гневного возгласа:

– Это что такое? Вам кто разрешил здесь быть?

Сыпля удары и не переставая кричать, он сдернул с нас одеяло.

– Да как вы посмели?! Вы пришли без спроса ко мне в дом! Как поступают с такими людьми?

– Но ведь мы с вами договорились, – попытались оправ-даться мы, но, казалось, мужчина не слушал.

– Кто вам разрешил приходить ко мне в дом, спать под моим одеялом? Да я сейчас убью вас, – с этими словами он достал нож и стал размахивать им перед нашими лицами.

– Остановитесь, что вы делаете, – все казалось как во сне, нереальным, тогда мы просто не отдавали отсчета, что про-исходило, понимание пришло чуть позже.

– Да я убью вас, закопаю вот здесь в песке, и никто не най-дет вас и не узнает…

Мы уже приготовились принять бой, но мужчина вдруг смягчился, либо, наконец, услышал, что мы ему говорили, узнал нас, либо просто блефовал и решил закончить коме-дию. Он настойчиво посоветовал нам больше не поступать подобным образом, потому что на свете есть множество ме-нее адекватных людей, способных на его месте и убить, не раздумывая. Мы еще немного поговорили и легли спать. Страшно, почему-то, не было.

На следующий день мы гуляли втроем, он показывал нам окрестности, рассказывал о своей веселой жизни, хотел да-же познакомить со своими друзьями, но мы благоразумно отказались. Вместе пообедав, он вдруг предложил нам сдел-ку.

– Мы тут занимаемся кое-какими делами. Это беспроиг-рышно. Просто нужны начальные деньги. Да и занимаются мои знакомые, я только получаю свою прибыль. Я отдаю им сто, а они мне через день сто двадцать.

– Что же делают эти знакомые? – спросили мы.

– Наркотики. Да вы не волнуйтесь, – он тут же поспешил нас успокоить. – Дело беспроигрышное, и сами мы ничем не рискуем и ни во что не вовлекаемся. Просто даем им на-ши деньги, а они отдают нам больше. Подумайте.

Как ни удивительно это сейчас, а ведь мы согласились. Обрадовались, что разбогатеем, ничего не делая. Не думали мы, сколько судеб мы сломали, семей разрушили, детей по-губили. Как пелена застилала нам глаза.

Дальше все было просто и, наверное, предсказуемо. За наше жестокосердие мы получили по заслугам. Мужчина должен был принести деньги в день нашего отъезда. Утром он пропал. Мы ждали его до последнего, ходили по всему кварталу вокруг автобусной остановки, но он не появился. Расстроенные, разочарованные, мы поехали в аэропорт. Так закончилась наша неудачная попытка разбогатеть. Кто зна-ет, что случилось. Украл ли он наши деньги или просто за-держался? Теперь это уже не важно. А важно то, что мы творили беззаконие и даже не задумывались над этим.

Интересные вещи случаются в жизни. А ведь с каждым происходит что-то подобное. Сколько ошибок. Идешь по этой узкой горной тропе и на каждом шагу оступаешься. И ведь кажется, что делаешь все правильно. Голосу совести нельзя бездумно доверять, иногда он может увести нас туда, откуда так трудно бывает вернуться. Мы такие храбрые, гор-дые, летим в передовом отряде в атаку, размахивая знаме-нем, а на самом деле мы – неопытные слепые, в лучшем слу-чае, только учащиеся находить ямы с помощью палочки, остальные же решают доверить себя поводырям, которые на деле оказываются шарлатанами и ворами. Интересно, жизнь – это мозаика из судеб людей. И если посмотреть на нее под таким углом, то она представляется этаким домом инвалидов. Время тянется, а лекарство от увечья так и не от-крывают. Да, что жизнь? Мы лишь проплываем мимо тону-щих судов на таком же судне и лишь ждем, когда и оно не-минуемо пойдет ко дну. Вот только проведем ли мы с поль-зой это время?

Если бы я собрал самые интересные моменты из своей жизни и написал автобиографию, кто-нибудь нашел бы для себя в ней что-нибудь поучительное, заинтересовался бы моей историей? Хотя, писатель из меня никудышный. С детства мне приходили в голову различные сюжеты, я пы-тался их записать, воодушевленно начинал, но так и не мог закончить – не хватало терпения. Я писал о воинах королев-ства Архонт, которые попали в плен и, оказавшись в сердце врага и выведав секрет неуязвимости крепости, бежали. Пи-сал с большими перерывами и, дойдя до середины книги, понял, что мне больше не интересно. Появились новые идеи, я начал новое повествование о двух молодых людях, друзьях детства, которых развела судьба, и о том, как они снова встретились, не узнавая друг друга. Я опять не мог за-кончить. Наверное, и автобиографию я бы не дописал до конца.

А если написать книгу облаком, этакую небесную по-весть? И отправить ее в полет. Мои новые соседи читали бы ее и, подув, отправляли к следующим. А потом моя повесть выпала бы дождем, и каждое слово, коснувшись земли, впи-тывалось бы в ее недра. А потом испарялось и снова стано-вилось облачком. Только последовательность слов в книге менялась бы, и мудрецы, соревнуясь в хорошей памяти, как ребус разгадывали бы ее, восстанавливая первоначальный смысл. А собравшись в единое целое, повесть снова выпада-ла бы дождем и так без конца. Как бы я назвал ее? Может, Жить вечно? Пробую писать, но ничего не получается. Улы-баясь своей идее, я снова погружаюсь в наблюдение за ми-ром.

Вечер. Подо мной, пересекая голубые полосы рек, корич-невой змеей от горизонта до горизонта растянулась желез-ная дорога. На одном из мостов замечаю две темные фигур-ки. Я уже знаю, кто это. Конечно, влюбленные. Сидят, све-сив ноги. Она положила голову ему на плечо, он робко ка-сается ее талии. А когда проезжает столь желанный поезд, она в притворном страхе прижимается к нему, а он, забы-вая о своей робости, представляя себя защитником, обни-мает ее. Поезд уходит, и они немного отстраняются друг от друга, с надеждой вслушиваясь, не приближается ли вдале-ке следующий. Наверное, молчат. Как все влюбленные, молчат об одном. Хотел бы я сесть между ними и послу-шать.

Любовь. Как-то я пострадал от нее. Мы с друзьями отме-чали день рождения одного из нас. Среди приглашенных была одна девушка, не очень симпатичная, кроме меня к ней никого не влекло. Я же уже общался с ней до того и, подстегиваемый молодостью, взял на себя роль ее ухажера. Друзья подшучивали надо мной, мол, как тебе не про-тивно? Но я не слушал их, увлекаемый запахом духов, я те-рял голову, все глубже и глубже увязая в трясине женского соблазна. Мне было в новинку, мне все нравилось, а мнение остальных меня совершенно не интересовало…

Ничего, собственно, и не было, и весь роман закончился в тот же вечер, но на следующий день мой лучший друг от-вернулся от меня. «Как ты мог? – захлебываясь раздражени-ем и отвращением, высказывал он мне. – Как ты мог быть с ней? Ведь она… Да как тебе было не противно?» После это-го он стал меньше со мной общаться, вместе с некоторыми другими ребятами он подтрунивал надо мной, отпускал скользкие колкости, присылал непристойные записки, вро-де бы, от той девушки. Я терпел, но особенно больно вос-принимались такие удары не от просто знакомого, а от луч-шего друга. Я до сих пор не могу понять, как подобная ситу-ация могла служить причиной развала дружбы, или, мо-жет, он давно хотел перестать со мной общаться и лишь ждал подходящего повода? Намного после того я спраши-вал его, но он отвечал как-то уклончиво, ссылаясь на моло-дость и глупость. Он так ни разу и не извинился.

Грустный период моей жизни. Период без друзей, когда был только я и серые здания вокруг меня… Не хочу сейчас думать об этом. Любовь безжалостна и безразлична. Лю-бовь. Всеобъемлющее чувство. Особенно отсюда, сверху, прекрасно видно, как ею пропитана каждая черточка наше-го мира. Незримая всеобщая любовь. Высшее чувство, ощу-щаемое в дуновении ветра, в плеске волн, в шелесте листьев, снегопаде, в песни цикад, в мурлыканье кошки, в детском смехе, в колыбельной матери, в железнодорожном мосте и теплых объятиях. Везде и повсюду. Любовь. Воспетая тыся-чами поэтов, каждый раз находящими в ней что-то новое…

Весна. Закат. Крыша. Я и она. Мы болтаем о пустяках, знакомых, пытаюсь нащупать общие интересы. Их не очень много. Я – сдержанный романтик, люблю хорошее кино, книги, театр. Она младше меня, еще ребенок, любит серьез-ные мультфильмы, веселые прогулки в веселой компании. Она так не похожа на меня, но, все же, она мне нравится. Маленькая, позитивная и уже имеющая что-то женствен-ное, заставл

Дата добавления: 2015-07-20