Последний день

Последний день начался не слишком удачно. Сначала он собирался не спать всю ночь, потом, когда стало совсем не-выносимо, сделал себе небольшую поблажку и решил лечь на несколько часов, и в итоге проспал до десяти. Он вскочил как ошпаренный, но от резкого движения сильно свело но-гу, и пришлось задержался на кровати еще на несколько минут. Стараясь унять боль старым способом, которым его научили в бассейне в детстве, он растягивал и растирал мышцу. Помогло, и он скорей заспешил в ванну. Умывшись ледяной водой и окончательно отогнав сон, он пришел на кухню. Вчера он решил вовсе не есть, дабы не тратить на это время, но желудок ныл, стонал, взывая к совести хозяина, и хозяин сдался, разрешив себе чашку кофе с бутербродами. Мысли метались, каждая секунда, отсчитываемая настенны-ми часами, эхом отдавалась в голове, рябью волновала по-верхность воды в кружке, словно шаги какого-то гигантско-го существа.

«И почему сейчас, – думал он, – когда мне нужен холод-ный ум, четкость, чуткость, в голове беспорядок?»

В ушах стоял странный звон, было необычное ощущение, будто мозг отделился от черепной коробки, и как в чаше с жидкостью плавал в ней, периодически ударяясь о стенки.

Он встал и направился к двери, около которой на столе лежали заранее приготовленные вещи: вода, плеер, нес-колько фотографий. Рассовывая все это по карманам, на всякий случай он в последний раз окинул квартиру взгля-дом, квартиру, в которой прошла вся его жизнь: такие род-ные стулья, стол, компьютер, гитары, по грифам которых когда-то так умело бегали пальцы, плакаты, картины, кни-ги, ковер. С каждой вещью было связанно какое-то воспо-минание, все они хранили частичку его тепла.

Он вышел и громко хлопнул дверью. Нога еще ныла, ста-раясь не замечать этого, он поспешно сбежал по лестнице вниз, на ходу поправляя одежду, на мгновение задержался на последней ступеньке, перекрестился и шагнул в летний мир, где пели птицы, ярко светило солнце, где шумно бега-ли дети, стараясь застрелить друг друга из игрушечных пи-столетов, где медленно шагали сгорбленные бабушки, пы-тающиеся за один раз отнести куда-то как можно больше вещей, где прогуливались, обнявшись, молодые парочки, где царила радость и ощущение вечной жизни. За секунду, словно воздух, он вдохнул все это, зажмурил глаза и улыб-нулся.

«Ну и хорошо. Да будет жизнь», – и он вприпрыжку за-шагал по улице.

Вчера он много думал над тем, как провести этот день. Думал о друзьях, стоит ли им звонить, беседовать с ними, говорить глупости, стоит ли с ними встречаться? Он решил, что ничего дельного из этого бы не вышло, все они крепко запечатлелись в его памяти: их голоса, глаза, волосы, они запечатлелись в виде образа, почти идеального. А вдруг, когда он встретится с ними, они будут по-новому стриже-ны, они будут пьяны, у них будет пахнуть изо рта, они будут голодны, раздражены? Ведь это все испортит. Не лучше ли оставить все как есть? Да и, к тому же, о чем бы они говори-ли, вспоминали былые времена? Единственное, что он хо-тел, так это обнять каждого. Но этим можно было бы и по-жертвовать. И он решил провести день один. Обойти как можно больше мест, с которыми его связывали какие-то воспоминания, тоже казалось утомительным и бессмыслен-ным. Он выбрал конкретный маршрут и решил, во что бы то ни стало, придерживаться его.

Он шел, постоянно отдергивая себя от посторонних мыс-лей и заставляя себя быть губкой, дабы впитать все окру-жавшее его великолепие. Вот проехала кряхтящая старая машина, громко извергая из себя клубы черного дыма, раньше он бы разозлился, послал бы вслед незадачливому автомобилисту проклятье и в очередной раз расстроился из-за несознательности и неответственности жителей горо-да, но теперь машина казалась чудом, звеном, делающим мозаику жизни разносторонней и прекрасной. Вот, рит-мично покачиваясь, мимо него прошагал сильно подвыпив-ший мужчина, нездорового цвета лицо которого уже прак-тически утратило все человеческие черты, он что-то выкри-кивал, срываясь на шепот, как видно, пытаясь кому-то что-то объяснить. Раньше он бы брезгливо отвернулся, но те-перь его захлестывала любовь ко всему, переливалась через край, и он не мог сдержаться, чтобы не сказать «здравству-йте». Пьяница вдруг перестал шептать, обернулся, и его ли-цо сначала выразило недоумение и недоверие, а затем его словно озарил маленький огонек надежды, надежды на по-нимание и сострадание. Ему, видно, хотелось сказать что-то доброе, милое, пожелать хорошего дня, но язык, за долгие годы привыкший поворачиваться только в одном направле-нии, позволил промолвить только: «Молодой человек, не будет денежки?» Он сам, казалось, испугался своих слов и поспешил отвернуться.

А дорога вела мимо школы, мимо небольшого базарчика, который много раз пытались прикрыть, но так и не при-крыли. Как ни странно, ничего не болело, он чувствовал се-бя почти прекрасно и мог в полной мере наслаждаться со-зерцанием мира, который, казалось, даже принарядился, стараясь предстать в полном великолепии. Мимо пропар-хала парочка окрыленных влюбленных, она прижималась к его плечу и тихо попискивала, а он старался ей вторить, но его грубый голос срывался, и получался писк этакой пропи-той мыши-курильщицы. А вот прошел толстенький маль-чик, мирно посасывавший свой леденец, он теребил мать за указательный палец и требовал от нее покупки новой ма-шинки. В мире царил покой и дружелюбие, даже всегда раздражавший разбросанный по дороге мусор казался род-ным.

Он шел и слушал музыку, придававшую его движениям легкость и грациозность. Музыка приподнимала над зем-лей, все дальше удаляла от проблем и тревог, от болезней и неудач. Она помогала окончательно отрешиться от мира и по-настоящему взглянуть на него со стороны, уже не как со-участник, но как зритель.

Он шел и восхищался. Ему хотелось плакать, но, вместе с тем, он бесконечно радовался тому времени, которое он прожил. Перед глазами возникали лица минувших дней, места, где он побывал, слова, которые слышал и говорил. Он плыл в воздухе, счастливый и немного потерянный. Мир словно кто-то позолотил невидимой рукой. Было лето, а не осень, но все равно все вокруг, казалось, было золотым – де-ревья, улицы, дома, машины, золотая земля под ваниль-ным небом.

Он перешел дорогу и зашагал к трамвайному мосту, ко-торый давно закрыли, предоставив молодым романтикам первоклассный полигон для развертывания любовных уче-ний. Сколько раз он гулял там, перепрыгивая со шпалы на шпалу, сколько прекрасных мгновений пережил. Без сожа-ления он ступил на мост в последний раз. Теплый ветер дул в лицо, обнимал за плечи, подбадривал.

«Мой старый друг», – сказал он вслух с улыбкой и теат-рально помахал кому-то невидимому.

Мост был пуст. Внизу негромко шумели проезжавшие автомобили. Воздух был чист и прозрачен, солнце тянулось к зениту, согревая благодарный мир.

«Я должен быть губкой, – говорил он сам себе. – Я должен впитывать в себя все то, что вижу. Ну и что, что я вижу это в последний раз, и потом никакого толка в воспоминаниях не будет. Я хочу насладиться этим миром, увидеть его снова таким, каким он был для меня в детстве».

Солнце. Воздух. Вода. Ветер. Земля. Музыка. Они прохо-дили в его сердце, соединялись там воедино и сияли вели-кой любовью, способной рушить горы. Он шел и чувствовал в себе небывалые силы, знал, что от них не будет никакого толка, но, все же, по-мальчишески радовался, подпрыгивал на каждом шагу и громко пел. Музыка всегда была частью его жизни, он решил, что она должна сопровождать его до самого конца. Настроение было превосходным. Вчера он решил, что не будет грустить, плакать, курить, переживая о потере всего. Нет, он будет бесконечно благодарен и день проведет, как бы еще раз пролистывая страницы только что прочитанной книги, чтобы освежить все события в памяти перед тем, как окончательно ее закрыть.

Дойдя до середины моста, он остановился и сел на рельс. Раньше он бы обязательно позаботился о том, чтобы под-стелить что-то под себя, теперь это было не важно, и он улыбнулся своему господству над телом. Широкая вода, об-рамляемая двумя берегами, уходила вдаль, где стоял еще один мост. Он всегда любил воду, любил плавать, нырять, умываться, пить, и теперь просто не мог отказать себе в удо-вольствии посидеть немного, наслаждаясь отблесками солн-ца на синей глади. Разум был свободен от мыслей и медлен-но парил в воздухе.

Кое-где поблескивали маленькие маковки церквей, слов-но фонарики, освещавшие безоговорочное царство бесфор-менной массы серых зданий. Местами зеленели парки, на горизонте виднелись устремленные вверх мрачные трубы. Благодать и умиротворение. Как он любил жизнь в тот момент! Он вдохнул полной грудью и, словно дым, вы-пустил воздух вверх. Далеко впереди и слева виднелся лес, туда он и держал свой путь.

С автомобильной части моста поднимались фонари, раз-двоенные головы которых находились прямо на уровне иду-щих по трамвайным путям. Он вспомнил, как это выглядит ночью. Два огромных горящих глаза, вокруг которых роятся мелкие мошки, тонкая паутина, пересекающая путь и лип-нущая к рукам, словно паук, который плел ее, собирался поймать зазевавшегося человека. Ночью это будто дорога между мирами, другая, загадочная, изолированная светом фонарей, слепящим глаза.

Он снова шел вперед, с силой перелистнув страницу жиз-ни, описывавшую мост романтиков.

«Приятно чувствовать себя ничем не обязанным, свобод-ным от всех и от всего, – думал он. – Так легко. Словно я по-худел еще на двадцать килограммов. Последний день… Кто знал, что будет так хорошо? Интересно, как бы провели его мои знакомые? Интересно, те, которые склонны выпивать, напились бы или наоборот постарались быть трезвыми? Этакая борьба со страстью, чтобы хотя бы в последний мо-мент ощутить себя человеком. Мне кажется, большинство все-таки постаралось бы остаться трезвыми. Наверное, те, которые находились бы в компании – напились, а по одно-му нет. Многие бы, как я, ушли одни встречать конец на-едине с самим собой. Кто-то назло и вопреки остался бы до-ма смотреть телевизор. Хотя об этом многие говорят, вряд ли на деле многие отправились бы в бар веселиться, есть де-ликатесы и всячески развлекаться. Мне кажется, в такие мо-менты в любом человеке что-то переключается, какой-то внутренний тумблер, и он понимает всю бессмысленность своих дел, мыслей, планов, своего старого восприятия ми-роустройства. И что бы ни ждало там, за порогом жизни, вечная пустота ли, лучшая ли жизнь, страдания, человек в любом случае становится, по мере возможностей того мо-мента, тем, кем он должен быть, да и мог бы быть, если бы не все обстоятельства прошедшей жизни. Он как бы просы-пается от долгого, порой мучительного сна, открывает глаза и, осмотревшись по сторонам, по-детски улыбается этому прекрасному миру. Нет, нет смысла терзать себя, вспоми-нать ошибки, это великий день, он должен быть торжест-венным».

Дойдя до конца моста, он свернул направо. Там какие-то ребята катались на велосипедах, громко и задорно смеясь, как только умеют делать дети. Он вспомнил, как когда-то тоже катался по лесным дорогам, играл в «полицейских и воров». Они с друзьями делились на две группы: одни были полицейскими, другие – ворами. Воры должны были про-вести контрабанду и передать кому-то, а полицейские – предотвратить это. Трюки, погони, смех. Это было самое настоящее счастье. Детство. Он мысленно пожелал ребятам удачи и вдруг сорвался с места и, пренебрегая всеми пред-писаниями врачей, побежал вперед так быстро, как только мог. Это было восхитительно – вновь почувствовать себя вольным делать это, почувствовать себя легким и сильным, ощутить землю под ногами, услышать стук собственного сердца. Он бежал и готов был взлететь, но крыла, почему-то, под рукой не оказалось. Останавливаясь, тяжело дыша, он подумал, что так давно не испытывал такой радости, как от этой незапланированной пробежки. Наконец-то позво-лить себе небольшую шалость! Это еще сильнее укрепило в нем ощущение счастья, даруемого последними переживае-мыми моментами.

Он выключил музыку и прислушался. Город гудел. От да-лекого шума машин до разговора двух пожилых дам через дорогу. Живой город беседовал сам с собой.

«Я слышу тебя, – сказал он и улыбнулся. – Я слышу тебя! А ты меня?»

Он закружился на месте, раскинув руки.

«Я слышу тебя…»

Он зашагал дальше. В голубом небе летали прекрасные птицы, они парили, слегка переругиваясь друг с другом, а над ними мирно плыли облака. Вдоль дороги росли краси-вые коттеджи с ухоженными садиками, украшенными ис-кусно сделанными скульптурами. В этих коттеджах жили люди, которые любили, плакали, смеялись, страдали и ра-довались, люди, которые жили, даже если порой казалось обратное.

Он шел и чувствовал свое родство со всем, что его окружа-ло. Никогда до этого дня он не ощущал ничего подобного, родства с этими людьми, этими домами, этим небом. Он вдруг ощутил мир как единое целое, один организм, где все на своем месте, все необходимо и приносит свою пользу. Все, что он видел, теперь вызывало в нем братскую любовь.

«Вот, чему нас учили, – подумал он. – Вот, что должны мы были чувствовать всегда. Но, наверное, человек не может это вместить. Задержать на всю жизнь. Интересно, что было бы, если бы мы все это ощущали? На что бы стал похож наш мир?»

Навстречу выбежала черная собака. Всю жизнь он поба-ивался этих созданий, считая их потенциально опасными, теперь же в ней он видел исключительно потрясающее существо, идеально гармоничное и невосполнимо нужное. Удивляясь самому себе где-то на задворках сознания, он свистнул и присел, подзывая собаку. Та сначала опасливо покосилась на чужака, затем завиляла хвостом и, прижав уши, робко подошла. Он обнял ее, принялся чесать за ухом, теребить шерсть, он извинялся за всю свою ненависть к ее породе, воспитанную с годами, понимая, каким глупым он был все то время. Собака лизнула его в лицо, а он был бы рад ответить ей тем же.

Поднявшись, он пошел дальше. Пес теперь не отходил от него ни на шаг, а он и не отказывался от нового друга. Он шел вдоль реки, наслаждаясь каждым шагом, удивляясь каждому своему следу, оставляемому на песке. Музыка сно-ва играла, размывая барьер между прошлым и будущим. У воды стояли какие-то люди, рассказывая друг другу веселые истории, монологи сменялись взрывами хохота. Ему вдруг захотелось подойти к ним и послушать, но потом он поду-мал, что они, скорее всего, засмущаются, и, даже если он уйдет, настроение у них уже не будет таким, какое у них сейчас.

Воздух пах летом, настоящим летом, полным клубники, велосипедов, речки и футбола. Он шел по лесу, и запах хвои кружил ему голову. Подняв шишку, он бросил ее в кого-то невидимого, затем сделал вид, что уклоняется от от-ветного броска. Собака заворчала, подозрительно на него посмотрев, а он с веселым смехом провел удачный бросок ей в голову и пустился наутек. Она с лаем бежала за ним, показывая, что пытается укусить за пятку, на самом же деле просто скалила зубы – она уже не могла сделать больно доброму божеству.

Он остановился. Тропинка разветвлялась и уходила нале-во. Он знал, что там родник. Ему захотелось снова его уви-деть. Спустившись по деревянной лестнице, он в очередной раз изумился чуду появления воды из-под камня. Подста-вив ладони, он ощутил ледяную влагу, нежными пальцами касавшуюся его кожи. Он поднес руки к губам и сделал гло-ток, чувствуя, как холод проходит сквозь него и очищает ра-зум. Напившись, он хотел было наполнить бутылочку, кото-рую взял с собой, но потом подумал, что вода, которая в нее уже налита, ждет, что ее выпьют, и ему стало жалко выли-вать ее на землю.

Пес тоже полакал из ручья и теперь улыбался так, как мо-гут улыбаться только собаки.

«Ты знаешь, у меня всегда были кошки, – он опустился и обнял пса за шею. – И никогда не было собак. Даже и не хо-телось… А теперь я думаю, что был неправ».

Он поднялся и пошел дальше, а пес семенил рядом. Тро-па то уходила вниз, то поднималась в гору, петляла меж де-ревьев. По пути им никто не встречался, и оба были этому только рады. Наконец, растительность начала редеть, и они снова вышли на берег. Посмотрев по сторонам, он кивнул сам себе:

«Вот мы и пришли».

Они стояли на небольшом пригорке, внизу плескалась во-да, сзади оставался лес. Где-то рядом рос большой дуб. По-началу он хотел найти его, но потом передумал, дуб стал частью прошлого, яркой картиной в памяти, пусть там он и останется.

Он сел на траву и всмотрелся вдаль. Далеко впереди на другом берегу стояли серые дома, по реке изредка проноси-лись моторные лодки, где-то в камышах плавала стайка ди-ких уток, по железнодорожному мосту, постукивая колеса-ми, медленно тянулся усталый поезд. Понимание целост-ности мира снова захлестнуло его, и на глазах выступили слезы. Он вспомнил, что чувствовал много лет назад, когда умер его дед. Он так же смотрел на мир и понимал, что дед этого уже не видит и не увидит никогда, и он пытался на-учиться ценить каждый момент, не упускать ничего, чтобы жить за двоих, смотреть за двоих, дышать, слышать, через себя восполнять то, что уже не суждено делать деду. Сейчас он чувствовал нечто похожее. Теперь он уходил сам, уходил в этот день, и он должен был, просто обязан был вобрать в себя все без остатка. За себя и за всех тех, кто умер и не ус-пел этого сделать.

Он сидел час за часом, неподвижный, погруженный в се-бя и со стороны мог напоминать статую. Голова сильно кру-жилась и появилась тошнота. Он знал, что таблетки теперь не помогут, организм исчерпал свой ресурс. Он достал нес-колько фотографий. Старые, знакомые, любимые лица. Долго всматривался в каждое из них, подносил к губам, це-ловал. Затем он убрал фотокарточки в карман и снова по-грузился в окружавший его мир. Собака периодически убе-гала куда-то, но потом возвращалась и подолгу сидела ря-дом.

Смеркалось, на другом берегу в домах зажигались окна, люди возвращались с работы, усталые, но полные жизни. В лесу пели сверчки, на воде лягушки. Он моргнул и вдруг по-чувствовал адскую боль, согнувшись пополам, он застонал, пес вскочил и заскулил, не зная, как помочь хозяину.

«Вот и все», – подумал он.

Боль становилась все сильней, разливаясь по всему телу.

«Господи, помилуй», – процедил он сквозь зубы и заста-вил себя перекреститься.

Его словно разрывало на куски. Хотелось кричать, но он не стал бы делать этого, даже если бы боль была в десять раз сильней. Затем его словно ударили молотом по голове, и мир погас. Пес завыл, затем лег рядом и положил морду на лапы…

Что-то изменилось. Он чувствовал запах, слышал. Осто-рожно он приоткрыл глаза. Было совсем темно, дул теплый ветер, плескалась вода, рука нащупала траву. Вмиг он по-нял, что не умер, и это понимание словно громом оглуши-ло его, словно мечом разрубило его пополам. Он застонал и услышал тихое поскуливание – рядом спал черный пес.

«Нет, – подумал он. – Нет, пожалуйста, это был послед-ний день, правильный последний день, утро уже не имеет смысла, пусть его не будет. Пожалуйста. Пожалуйста…»

«Пожалуйста, – прошептал он, пес снова заскулил во сне. – Пожалуйста…»

Он закрыл глаза…

Через несколько часов горизонт начал светлеть, затем медленно поднялось летнее солнце, беспечное и полное все-ленской мудрости. Оно осветило высокий берег реки, зарос-ший камышами. На пригорке неподвижно лежал человек, а рядом, положив морду на его колено, лежала черная соба-ка.

17.12.2009

Дата добавления: 2015-07-20