Глава 4. Преемственность в правореализации

При изучении круга вопросов, связанных с преемственностью в правореализации, первоочередной задачей является раскрытие общих теоретических начал преемственности в праве.

Изучение последней предполагает наличие определенной методологической модели, которая должна учитывать не только отечественные, но и зарубежные социально-философские парадигмы. Речь, безусловно, идет о так называемой «цивилизационной концепции», которая интенсивно используется в последнее время в общественных науках. Возможно, именно это дало основание говорить о том, что данный подход оказался «плодотворным методическим принципом»[199].

При этом в отечественной науке существует не менее уникальная модель общественного развития, которую можно обозначить как «формационный подход». Необходимость его использования очевидна, поскольку в нем отражены многие достижения отечественной методологии, да и почти все отечественные исследования, связанные с проблемой правопреемственности, написаны с его учетом.

Исходя из этого, в данном случае следует согласиться с Д.А. Керимовым, отметившим, что «методология – явление интегральное, объединяющее в себе ряд компонентов: мировоззрение и фундаментальные общетеоретические концепции, всеобщие философские законы и категории, обще- и частнонаучные методы»[200]. Ценность данной мысли заключается в том, что она позволяет не противопоставлять обе концепции общественного развития, а разумно сочетать их.

Однако сразу же следует указать, что соотнесение «формационной» и «цивилизационной» концепций порождает определённую сложность. Речь идет о том, что исследования многих советских ученых сочетают в себе элементы не только исторического, но и диалектического материализма, которые, по справедливому замечанию Ф.Н. Фаткуллина, имеют «неодинаковую степень всеобщности»[201]. Таким образом, могут возникнуть определённые возражения, затрагивающие методологию исследования. Их появление очевидно, так как цивилизационная модель также не обладает той степенью абстракции, которая присуща диалектическому материализму.

Данные противоречия могут быть устранены следующим образом. Во-первых, рассмотрение преемственности будет вестись с учетом тех традиций, которые сложились в отечественной методологии. Во-вторых, автор работы не ставит задачи противопоставления и критики формационного или цивилизационного подходов. Проблема, которая стоит перед нами в данном случае, заключается в том, чтобы показать наличие преемственных связей в цивилизационной концепции. Следовательно, данный подход будет носить ограниченный характер, и применяться в случае очевидности его большей эффективности.

Преемственность можно определить как «связь между различными этапами или ступенями развития как бытия, так и познания, сущность которой состоит в сохранении тех или иных элементов целого или отдельных сторон его организации при изменении целого как системы, т.е. при переходе его из одного состояния в другое»[202]. Схожее определение можно найти и в иной философской литературе[203]. Нельзя не отметить, что правовая наука во многом опирается на общее понимание преемственности. В частности, это можно увидеть в трудах болгарского учёного Н. Неновски, где указывается, «что преемственность в праве означает связь между разными этапами (ступенями) в развитии права как социального явления, что суть этой связи состоит в сохранении определённых элементов или сторон права (в его сущности, содержании, форме, структуре, функциях и др.)»[204].

Анализ взаимодействия преемственности и правореализации предполагает необходимость выделения таких её признаков как универсальность и объективность.

Универсальность преемственности вытекает уже из того, что преемственность является одним из аспектов развития, которое в свою очередь пронизывает бытие. Не составляет исключение и право. Данное качество применительно к праву означает отнюдь не только то, что преемственность присутствует в праве на всех этапах его развития. Она также означает то, что преемственность присутствует не только в праве, но и в иных социальных регуляторах, образуя связи между различными социальными нормами.

Тем не менее, универсальность вовсе не отрицает того, что «преемственность в праве – категория конкретно-историческая»[205]. Присутствуя на конкретной стадии развития общества, она неизбежно приобретёт определённые отличительные черты и особенности.

Преемственность также обладает такой чертой как объективность. Применительно к социальным явлениям данное свойство приобретает свои особенности. По справедливому замечанию Э.А. Баллера, «преемственность в общественной жизни не может быть понята вне анализа сознательной деятельности людей»[206]. В процессе развития общества и связанных с ним явлений, так или иначе, видна деятельность конкретных личностей. Последние ставят перед собой цели и задачи и пытаются преобразовать адекватно им окружающую их действительность. Безусловно, недопустима абсолютизация личности. Однако нельзя умалять ту роль, которую она играет в правовом развитии и преемственности, зачастую выступая основанием последней.

Продолжая исследование правопреемственности, отметим, что её изучение будет неполным, если не обратиться к её сравнению с такими понятиями как «правовое наследие», «правовое заимствование», «рецепция права».

Прежде всего, следует обратиться к сопоставлению преемственности в праве и правового наследия. Последнее, на наш взгляд, носит временный характер, и рано или поздно оно подвергается изменению, что свидетельствует о наличии преемственных связей. Отсюда следует, что правопреемственность и правовое наследие тесно связаны друг с другом. Характер этой связи носит отношение общего к частному с той лишь оговоркой, что наследие, будучи самостоятельным явлением, служит основой для последующей преемственности в праве, которой в дальнейшем и поглощается.

В связи с этим интересен пример Г.В. Швекова, показывающий, что и после революции «правовое наследие включало… шариат и адаты»[207]. Получается, что данные явления перешли на новый этап общественного правового развития, что, видимо, связано с изрядной долей консерватизма, присутствовавшего в общественном сознании коренного населения.

Однако и временность элементов предшествовавшей правовой системы очевидна. Это, в частности, подтверждается историей Северного Кавказа где, например, «уже в 1927 г. были запрещены шариатские суды, годом позже – суды медиаторов, рассматривавшие дела по адатам»[208]. Таким образом, правовое наследие легло в основу будущих преемственных связей.

Нельзя обойти вниманием сравнение категорий «правопреемственность» и «правовое заимствование».

Достаточно интересной представляется позиция, согласно которой «понятие «заимствование» характеризует преемственность со стороны влияния и взаимовлияния сосуществующих культур»[209]. Мы полагаем, что приведенное утверждение демонстрирует возможность их разграничения на основании специфики самой преемственности в праве. Ведь очевидно, что последнюю можно рассматривать как на вертикальном, так и горизонтальном уровне. Поэтому правовое наследие больше тяготеет к «вертикальным связям», а правовое заимствование отражает горизонтальный срез.

Данный вывод подтверждается историческими фактами. Например, можно в очередной раз обратиться к исследованию Э. Аннерса «История европейского права», в котором автор, анализируя правотворческую деятельность Петра Великого, отмечает введение царем шведского табеля о рангах и шведских морских артикулов. При этом зарубежный исследователь особо подчеркивает, что «табель о рангах была прямо скопирована со шведского оригинала, а морские артикулы составлены с учетом еще и голландских артикулов»[210]. Заимствование зарубежного опыта, таким образом, очевидно. Но при этом следует также подчеркнуть и то, что даже механический перенос иностранных норм не отрицает в данном случае последующей преемственности в праве. На основе новых заимствованных источников права, равно как и на основе иных явлений (сугубо российского характера), постепенно формировались обновленные элементы правовой системы, которые вряд ли были очень сильно похожи на их зарубежные аналоги. Таким образом, заимствование неизбежно служит основой для преемственности, в результате которой создается качественно новое явление.

Следовательно, главный вывод, который необходимо здесь сделать, заключается в том, что ни наследование, ни заимствование, ни даже преемственность в чистом виде не существуют. Эти связи находятся в сложном переплетении, поскольку наследие и заимствование могут выступать в роли исходного правового начала для очередной преемственной связи

Правовая характеристика преемственности была бы не полной, если бы мы не обратились к сравнению правопреемственности и рецепции права.

Н. Неновски предлагает рассматривать рецепцию как «специфичное проявление преемственности в праве», основываясь при этом на том, что рецепция «является примером преемственности, основывающейся главным образом на экономических, базисных факторах»[211]. Достаточно ценной в данном случае является мысль о том, что рецепция это – частный случай преемственности. Что касается выделения вышеупомянутых факторов, то это представляется весьма спорным, так как в данном случае игнорируются иные не менее важные явления.

По мнению одного из виднейших отечественных исследователей римского частного права Д.В. Дождева, рецепция римского права – это «явление восприятия и усвоения римского правового наследия в качестве действующего права»[212]. Очевидно, что здесь также нельзя отрицать наличие преемственности в праве, поскольку отмеченные «восприятие и усвоение» предполагают переработку исходного правового материала и создание качественно нового правового явления.

Данная идея находит подтверждение и в иных суждениях. Например, можно встретить указание на то, что «говорить о рецепции можно лишь в условном значении, так как те институты, которые заимствуются из иностранного права, и являются абсолютно чуждыми для народа, подвергаются адаптации к местным условиям, вследствие чего приобретают совсем иные черты, чем в иностранном праве»[213].

Следовательно, можно сделать вывод, что рецепция выступает частным случаем правопреемственности. Отсюда возникает необходимость выявления критерия, позволяющего говорить о рецепции права в том или ином случае. В связи с этим можно привести позицию Г.М. Азнагуловой, которая, раскрывая содержание термина «рецепция права», отмечает её «исторический характер», а также то, что «рецепции подлежат только те нормы, которые носят ярко выраженный абстрактный характер и не втиснуты в узкие национально-географические рамки»[214].

Таким образом, получается, что рецепция, существуя как разновидность преемственности, выделяется в её рамках вышеотмеченными свойствами.

На основании вышеизложенного следует обратиться к непосредственному исследованию преемственности в правореализации. В данном случае необходимо обратиться к исследованию оснований преемственности в правореализации, а также проявлению преемственных связей в механизме и уровнях реализации права.

В качестве оснований преемственности в правореализации можно рассмотреть общественные отношения, разделяя последние на экономические, политические, социальные и правовые (как особый вид общественных отношений). При этом раз преемственность пронизывает всю правовую систему, то исследование влияния общественных отношений на правопреемственность уместно вести через призму элементов данной системы.

Право является ядром правовой системы. Среди известных источников права ведущим в романо-германской правовой семье, как известно, является нормативно-правовой акт. Его развитие во многом обусловливается преемственностью в праве, которая, в свою очередь, испытывает сильное влияние общественных отношений.

Данный вывод подтверждается фактами из истории отечественного государства и права. Например, развитие политических, экономических, социальных, духовных отношений оказало весьма сильное влияние на конституционные реформы начала 90-х годов прошлого века, апогеем которых стало принятие ныне действующей Конституции РФ. Основной закон государства содержит нормы, оказывающие воздействие на весь спектр общественных отношений. Стоит подчеркнуть, что на конституционное развитие оказали влияние некоторые правоотношения, вследствие чего появились нормы, касающиеся смертной казни, порядка и срока ареста, участия в суде присяжных заседателей, получения квалифицированной юридической помощи и т.д.[215]

Весьма заметно влияние общественных отношений и на отраслевые источники права. Принятие ряда ключевых кодексов и иных законов во многом обусловливалось как изменением существующих общественных отношений, так и появлением новых, требующих правового воздействия.

Правотворчество в данном случае требует либо реализации полномочий соответствующих субъектов (депутатов Государственной Думы РФ, членов Совета Федерации РФ, Президента РФ и т.д.), либо волеизъявления народа на референдуме (также предполагающего реализацию права). Таким образом, речь идет о реализации выделяемых в литературе правотворческих норм[216]. Отсюда следует, что преемственность в праве имеет место в рамках данных правореализационных процессов.

В качестве источника права уместно также упомянуть правовой обычай (например, обычаи делового оборота[217]). Последние формируются в рамках правомерного поведения и деятельности людей. Государство их не создает, оно лишь может признать существование тех или иных обычаев и традиций. Отсюда следует, что обычай делового оборота развивается в рамках правореализационных процессов, имеющих место в предпринимательской сфере.

Неотъемлемым элементом правовой системы РФ является юридическая практика (в том числе правоприменительная), которая охватывает собой прецедент во всех его разновидностях. Развитие юридической практики во многом происходит благодаря изменяющимся общественным отношениям. Например, весьма интенсивна деятельность арбитражных судов и судов общей юрисдикции Российской Федерации. Нетрудно заметить, что данное обстоятельство сильно связано с изменением определенных политических и экономических общественных отношений. Реализуя свои полномочия, суды неизбежно формируют качественно новую судебную практику, развитие которой во многом обусловлено преемственностью.

Среди всего спектра правовых явлений, входящих в правовую систему, нельзя не отметить правовую доктрину – неизбежного спутника права на протяжении многих веков правового развития. Научное творчество осуществляется в рамках реализации конституционно закрепленной свободы творчества[218]. Стоит отметить, что разработка научных исследований в области права очень сильно зависит от развития общественных отношений. Мы считаем, что их роль в данном случае можно оценить двояко.

Во-первых, развитие общественных отношений диктует необходимость соответствующих изменений в правовой системе. Данные процессы затрагивают, прежде всего, право – системообразующий элемент правовой системы. Это обусловливает развитие иных связанных с правом явлений, в том числе развитие правовой доктрины. Правовая наука, таким образом, не может игнорировать изменения своего объекта, что подчеркивает её зависимость от общественных отношений. Тем не менее, правовая доктрина не только отражает существующее положение в правовой системе, но и во многом опережает его. В этом случае очевидна прямая связь с общественными отношениями, развитие которых влечет создание новых научных подходов, концепций, способных в дальнейшем воплотиться в правовой системе.

Во-вторых, правовая доктрина, как и любая другая гуманитарная наука, является социально пристрастной, то есть зависит от существующего общественно-политического строя. Разрушение СССР и образование современной России так сильно изменило политические, экономические, социальные, духовные общественные отношения, что последние десять лет прошлого века стали периодом изменения базовых ценностей. Таким образом, развитие общественных отношений повлияло на развитие науки, в которую стали проникать либеральные буржуазные методологические разработки, подходы, идеи и т.д. Ныне существующая правовая доктрина во многом исследует и обосновывает качественно обновленную систему ценностей, и в этом случае она также зависит от существующих общественных отношений.

Правопреемственность, пронизывая существующую правовую систему, присутствует также в развитии правосознания. Уместно привести слова А.В. Аверина о том, что «правосознание формируется на основе повседневной социальной практики людей, в процессе которой они постоянно соприкасаются с позитивным правом и другими правовыми явлениями»[219]. Следовательно, существование преемственности в развитии правосознания уместно анализировать через призму правореализации.

Влияние общественных отношений на преемственность в развитии правосознания можно проиллюстрировать следующим примером. Например, в Семейном Кодексе РФ содержатся нормы, посвященные брачному договору[220]. Отношение к данному правовому институту в обществе явно неоднозначное, хотя в развитых странах договорной режим имущества супругов не вызывает настороженной или негативной реакции. Тем не менее, соответствующие нормы в семейном праве РФ существуют, хотя их появление не стоит связывать исключительно с изменениями в экономической сфере общества. Принятие этих норм и их реализация становятся возможной в силу изменения всего спектра общественных отношений, в том числе социальных и духовных.

Реализация данных норм приводит к изменениям в правосознании граждан, осознающих позитивные аспекты данного явления. А они, безусловно, есть, поскольку «брачный договор позволит разрешить большинство вопросов по соглашению сторон, не прибегая к судебному разбирательству»[221].

Следует отметить, что брачный договор «может быть заключен как до государственной регистрации заключения брака, так и в любое время в период брака»[222]. Возможность его заключения во время брака означает трансформацию правосознания (под влиянием изменяющихся общественных отношений) в рамках правомерного поведения. Таким образом, преемственность в развитии правосознания может испытывать прямое влияние развивающихся общественных отношений.

Преемственность в развитии правосознания испытывает сильное влияние социальных, духовных и даже правовых отношений. Например, раньше ученые отмечали, что «многие граждане избегают защищать свои интересы через суд»[223]. Данное явление было связано не только с недостатками законодательства, но и с менталитетом российского народа. Вместе с тем, развитие общественных отношений привело к прогрессу в области законотворчества. Принятие Конституции РФ, отраслевых кодексов и иных законов существенно повысило правовые гарантии защиты прав и свобод граждан. Мы полагаем, что немалую роль в этом сыграло развитие общественных отношений, порождаемых правом (конституционных, налоговых, процессуальных и т.д.). Да и участие личности в подобных отношениях неизбежно влияет на её правосознание. Однако этого явно недостаточно. Постепенной трансформации подвергается менталитет россиян, и это, пожалуй, самое главное. Развитие системы общественных отношений (в том числе социальных и духовных) привело к повышению интенсивности защиты гражданами своих прав не только в российских судах, но и в международных судебных органах.

Вывод, который здесь можно сделать, заключается в следующем. Преемственность в развитии правосознания можно наблюдать во всех правореализационных процессах. В.В. Лазарев пишет, что «знание и оценка права формируются, прежде всего, через призму применяемого права»[224]. Стоит, очевидно, распространить содержание этого тезиса на все правореализационные процессы. Личность не может механически участвовать в правореализации. Любое значимое соприкосновение с правом требует его осмысление и оценку, что означает преемственность в развитии правосознания.

Безусловно, невозможно в рамках одной главы осветить весь спектр общественных отношений, равно как и все элементы правовой системы общества. Однако уже на данном этапе исследования можно говорить о том, что универсальность преемственности обуславливает её присутствие в любом правовом развитии, протекающим в правореализации.

В качестве основания преемственности в правореализации можно рассмотреть личность.

Развитие права во многом зависит от механизмов прямой и представительной демократии, служащих каналами воздействия граждан на формирование и изменение права и закрепленных на конституционно-правовом уровне. Наличие же конституционно закрепленных прав предполагает их реализацию, в процессе которой граждане влияют на преемственность в праве.

На первый взгляд, это наиболее ярко проявляется в рамках прямой демократии[225], однако конкретный законопроект – продукт творчества одного или нескольких авторов[226], что предопределяет ограничение участия народа в правотворчестве. Стоит также принять во внимание весьма узкий круг вопросов, которые могут быть вынесены на референдум.

Поэтому огромное значение имеют механизмы представительной демократии, роль которых возросла в стране в начале 90-х годов XX века. В рамках данного исследования необходимо подчеркнуть, что представительная демократия отнюдь не сводится к одним лишь избирательным процессам. Важнейший её компонент – деятельность избранных лиц, в идеале отражающих волю и интересы отдельных групп населения.

Отсюда следует, что связь преемственности и правореализации носит в этом случае весьма сложный характер. Непосредственно в ходе реализации избирательного права преемственность норм права практически не наблюдается. На данном этапе речь можно вести лишь о развитии правосознания, правовой культуры, а в отдаленном будущем России – конституционных правовых обычаев в сфере избирательного права. Преемственность в праве в полной мере проявляет себя в деятельности органов представительной власти, существуя при этом в рамках правореализационных процессов. О ком бы ни шла речь в данном случае (депутатах Государственной Думы, членах Совета Федерации, депутатах иных органов представительной власти), очевидно, что все эти субъекты непосредственно задействованы в правотворческом процессе, что неизбежно подразумевает преемственность в праве[227]. При этом каждый них представляет собой личность, которая в известной степени влияет или может повлиять на правотворчество.

Значительную роль личности можно отметить в правоприменительной деятельности. При этом изучение личности как основания преемственности в правореализации немыслимо без анализа деятельности лиц, связанных с осуществлением судебной власти. К таковым законодательство относит судей и привлекаемых в установленном законом порядке к осуществлению правосудия присяжных, народных и арбитражных заседателей[228].

История свидетельствует, что судьями, как правило, становились отнюдь не любые члены общества. Существуют определенные критерии формирования судейского корпуса, требования к его деятельности, равно как и значительные гарантии независимости судебной власти и подчинения её только закону[229]. Все это свидетельствует о важности судебного правоприменения – деятельности, от которой во многом зависит гармония и стабильность правовой системы.

Безусловно, можно вести речь о влиянии правоприменительной деятельности (следовательно, лиц её осуществляющих) на различные компоненты правовой системы. Однако каков характер этого влияния?

Вполне уместно подчеркнуть то, что объектом такого воздействия будут правосознание, правовая культура, правоприменительная практика, юридическая техника и т.д. Сложнее обстоит вопрос с нормами права, поскольку в отечественной правовой системе за судами не признается функция правотворчества. Тем не менее, в последние годы в научной литературе стали говорить о роли судов в развитии права, подразумевая необходимость усиления правотворческой функции судебной системы[230]. Подобный тезис весьма спорен даже с учетом взаимодействия различных правовых систем. Однако нельзя отрицать и того, что правоприменительная деятельность оказывает весьма сильное влияние на правотворчество и преемственность.

И речь в данном случае идет именно о личности, поскольку в противном случае лишена смысла вся система материальных и процессуальных норм, дающих порой судье пусть ограниченное, но право выбора в той или иной ситуации. В данном случае можно согласится с А.В. Авериным, отметившим, что «судья не может являться «посторонним наблюдателем за состязанием сторон», механически «складировать» предоставленные ему доказательства»[231].

Личность как основание преемственности в правореализации можно рассмотреть и через роль выдающихся деятелей в правовом развитии.

Личности создают человеческую историю – основной лейтмотив философии Дж. А. Тойнби. В известной степени с этим можно согласиться (ни в коей мере не умаляя роли иных явлений). При этом концепция английского историка далеко не бесспорна и может вызывать определенные возражения. Тем не менее, некоторые её отдельные моменты заслуживают внимания.

Прежде всего, отметим, что по замыслу английского мыслителя «акты социального творчества – прерогативы либо творцов-одиночек, либо творческого меньшинства»[232]. К слову, это подтверждается самой историей, в которой можно найти немало подтверждений того, как яркие личности оказывали заметное влияние на развитие, в том числе и правовое.

В качестве примера можно привести политику российского императора Александра II, которому, как отмечают в юридической литературе, принадлежит «выдающаяся роль в проведении реформ»[233].

«Крестьянский вопрос» – одна из ключевых проблем российской внутренней политики первых трех четвертей XIX в. Предпосылки для его решения назревали уже давно, о чем свидетельствуют попытки разрешения данной проблемы[234]. Однако отмена крепостного права, равно как серия других фундаментальных преобразований, произошли лишь при Александре II – царе, оцененном уже своими современниками[235].

Все это, безусловно, подразумевало качественное обновление российского права. И хотя правовое развитие шло крайне неравномерно (некоторые исследователи отмечают, что «благодаря судебной реформе 1864г., процессуальное законодательство оказалось обновленным в большей степени, чем нормы материального права»[236]), стоит все же учесть, что изменение общественных отношений неизбежно влекло развитие права, включающее в себя правовую преемственность. Последняя, несомненно, существовала в рамках правореализации, участниками который были, прежде всего, монарх и его окружение.

Понимая, что один субъект не может быть основой всего общественного развития, Дж. А. Тойнби дополняет свой подход понятием «творческое меньшинство». Применительно к праву эта мысль приобретает особое звучание, поскольку история знает случаи привлечения определенной части господствующего класса для обсуждения тех или иных законопроектов[237]. Более того, очень часто непосредственная работа по созданию источника права ложилась на представителей правящей элиты. Об этом, в частности, свидетельствует история создания Судебника 1497 г., авторство которого приписывают представителям феодальной знати[238]. Схожа история создания и Уложения 1649г.[239]

Развивая данную мысль, стоит отметить, что в истории права есть случаи, когда «творческое меньшинство» включало лиц не самого знатного происхождения. Например, составление «Саксонского зерцала», являющегося одним из достижений немецкой средневековой правовой культуры, ставят в заслугу Эйке фон Репкову (Эйке фон Репгау в некоторых изданиях) – выходцу из небогатой рыцарской семьи, получившему очень хорошее по меркам своего сословия образование[240].

«Саксонское зерцало» очень интересно с точки зрения преемственности в праве, поскольку в нем нашли отражение обычное право, судебная практика, а также взгляды самого составителя[241]. Последний при этом был шеффеном, то есть был связан с судебным правоприменением, что подразумевает связь между преемственностью и реализацией норм права.

По замыслу Дж. А. Тойнби, поступательное движение вперед возможно благодаря тому, что происходит «подтягивание нетворческого большинства растущего общества до уровня творческих пионеров»[242]. Данный процесс осуществляется посредством так называемого мимесиса (социального подражания), под которым также можно понимать «приобщение через имитацию к социальным ценностям»[243].

В данном случае мы затронули лишь малую толику общей цивилизационной модели Дж. А. Тойнби. Однако, очевидно, что при всей своей спорности она может служить элементом общей методологической конструкции, на основе которой изучается преемственность в правореализации.

Анализ преемственности в правореализации был бы явно не полным, если бы мы не обратились к проявлениям преемственности в механизме реализации права.

Итак, первый компонент механизма реализации норм права – целостный участок правомерного поведения, представляющий собой саморегулирование участниками реализации правовых норм своего поведения[244].

В рамках рассматриваемого элемента механизма правореализации присутствует преемственность различных элементов правовой системы. Признание в данном случае существования преемственности в праве основывается на том, что правотворчество пронизывается процессами реализации права[245]. Проявления преемственности в данном случае можно анализировать через призму развития сущности и содержания права.

Под сущностью права можно понимать «обусловленную реальными условиями жизни и в известной мере согласованную властную социальную волю, выражаемую для регулятивного воздействия на общественные отношения»[246]. Таким образом, в сущности права выражены интересы господствующей части общества и всего общества в целом. Отсюда условно можно выделить два ключевых аспекта: классовый и общесоциальный.

Проявление преемственности в сущности права наблюдается в процессе правотворчества, имеющего самые разнообразные формы. Прежде всего, стоит упомянуть о механизмах прямой демократии, имеющей богатые традиции во всем цивилизованном мире[247]. Принятие ныне действующей Конституции РФ, содержащей целый спектр социальных норм, имело место в рамках реализации гражданами права на участие в референдуме. С другой стороны, очевидно, что основной закон государства закрепил основы рыночной экономики, частную собственность и т.д. Тем самым созданы правовые предпосылки для сильнейшего расслоения общества и появления социального неравенства. Таким образом, в результате имевшего место конституционного развития были заложены параметры последующих изменений сущности права.

Наиболее ярко преемственность в сущности права проявляет себя в деятельности правотворческих органов, поскольку здесь происходит основное развитие права.

Лица, задействованные в механизме правотворчества, должны отражать интересы общества или его большей части, развивая тем самым общесоциальный аспект сущности права. Об этом свидетельствуют лозунги и программы, имеющие место в период выборов. Проблема в том, что в отличие от рядовых граждан все избранные и назначенные лица изначально отражают не свои интересы. Наиболее близкой к идеалу является ситуация отражения взглядов большинства населения. Однако так бывает крайне редко.

Органы государственной власти и управления выражают интересы, производные от интересов ведущих экономических и политических сил. Отсюда следует, что в процессе их правомерной деятельности (правореализации) имеет место преемственность в сущности права, прежде всего, в ее классовом аспекте.

Органическим продолжением сущности права является его мобильное содержание. Наиболее корректно понимать содержание права в узком смысле, так как только в этом случае можно признать за правом его признаки (нормативность, формальную определенность и т.д.) В силу этого можно согласиться с точкой зрения, согласно которой «содержание права состоит в системе определенных, общеобязательных и юридически обеспеченных норм, установленных или санкционированных регулирующей подсистемой для властного воздействия на организуемые общественные отношения ради своих и согласованных общих социальных интересов»[248].

Пожалуй, нет необходимости доказывать, что нормы права, входящие в его содержание, находятся в постоянном развитии. На основании вышеприведенных суждений относительно преемственности в развитии сущности права можно говорить о том, что правовые нормы развиваются в рамках саморегулируемого поведения.

Ранее отмечалось, что достоинством узкого понимания содержания права является возможность выделения определенных признаков. Речь в данном случае идет о нормативности, регулятивности, формальной определенности, принудительности, системности. Будучи содержательными свойствами права, они также развиваются в рамках правореализационных процессов.

Возникновение права – процесс весьма длительный и сложный. Подчиняясь общим законам развития и преемственности, право формировалась в тесном взаимодействии с иными социальными нормами, и далеко неслучайно обычай как источник права получил свое приоритетное развитие именно в древности. При этом все вышеперечисленные свойства, по справедливому замечанию Ф.Н. Фаткуллина, «возможны во всех, в том числе в неправовых средствах социальной регуляции и, следовательно, носят родовой для них характер»[249].

Таким образом, преемственность в развитии содержания права можно рассмотреть через призму развития его содержательных свойств. Думается, что становление и развитие данных признаков происходит в рамках реализации. На заре государственно-правового развития речь могла идти лишь о реализации социальных норм. В ходе эволюции социального управления в государственное управление, а некоторых социальных норм в правовые происходило развитие содержательных свойств права. Безусловно, этот процесс продолжился и на стадии правового развития. Например, отмечаемый в литературе казуистический характер древних правовых предписаний[250] трансформировался в абстрактные модели поведения. «Возрастание степени абстрактности правовых норм – определяющая тенденция главного свойства права – его нормативности»[251].

Из всего вышесказанного следует, что преемственность в развитии содержания права обусловила преобразование содержательных атрибутов социальных норм в сугубо правовые свойства. Поэтому применительно к праву речь следует вести не просто, например, о нормативности, а о государственной нормативности, государственной обеспеченности и т.д.[252]

Таким образом, в рамках перехода процессов реализации социальных норм в социально-правовые, а затем исключительно в процессы правореализации возникла и развилась связь между содержательными свойствами социальных и правовых норм.

В процессе саморегулирования участниками реализации правовых норм своего поведения происходит развитие не только права, но и иных компонентов правовой системы, из которых стоит в очередной раз упомянуть о правовой доктрине.

Правовая наука, как ранее отмечалось, является социально пристрастной. Тем не менее, её нормальное развитие и преемственность не приемлют открытого давления или насилия. Ведь неслучайно данные процессы во многом протекают в рамках реализации отдельных конституционно закрепленных свобод, подразумевающих невмешательство государства. Отсюда следует, что развитие юридической науки имеет место главным образом в рамках саморегулирования (не предполагающего конкретного жесткого задания, предельно сжатых сроков исполнения и т.д.)

Преемственность в развитии правовой доктрины может иметь место в рамках иных компонентов механизма реализации права. Но в любом случае её прогрессивное развитие предполагает известный уровень свободы. От последней сильно зависит ценность научного творчества, поэтому саморегулирование своего поведения предполагает наиболее глубокое развитие правовой доктрины и, следовательно, наибольшую интенсивность преемственных связей.

Сталкиваясь с правовыми нормами, вступая в правоотношения, индивид познает и оценивает нормы права[253], то есть происходит развитие правосознания в процессе реализации права.

Саморегулирование участниками реализации правовых норм своего поведения представляет собой наиболее значительный по объему участок механизма правореализации. Отсюда следует, что подавляющим большинством субъектов правореализации в данном случае являются граждане, не обремененные ни большой властью, ни специальными юридическими познаниями. Следовательно, наиболее распространенным в обществе является так называемое «обыденное правосознание». При его характеристике в литературе справедливо отмечают, что оно «представляет собой совокупность повсеместно распространенных правовых знаний, представлений, чувств, возникающих как результат осмысления правовых предписаний и практики их реализации при непосредственном соприкосновении с правовым регулированием»[254].

Таким образом, преемственность в развитии обыденного правосознания имеет место преимущественно в рамках саморегулирования. Сказанное вовсе не означает, что профессиональное правосознание и теоретическое (научное) правосознание не могут развиваться в рамках данного участка механизма правореализации. Также ошибочно было бы отказать возможности развития обыденного правосознания в пределах иных элементов механизма реализации права. Речь, прежде всего, идет о преобладании процессов развития обыденного правосознания в пределах рассматриваемого участка механизма правореализации.

Подводя итог рассмотрения преемственности через призму первого компонента механизма реализации права, стоит отметить следующее. В рамках саморегулирования участниками реализации правовых норм собственного поведения имеет место преемственность в развитии многих компонентов правовой системы: права, правовой доктрины, правосознания. Однако данный вывод отражает лишь половину картины. Не менее важно признание существования преемственных связей непосредственно в развитии саморегулирования участниками реализации правовых норм собственного поведения (как первого компонента механизма реализации). Отражая динамику правовой системы, реализация права сама находится в процессе развития, опосредуемом преемственными связями. Последние обусловливают связь правореализации с процессами реализации иных социальных норм, развитие содержания и форм правомерного поведения, изменения его границ и т.д.

Следующим компонентом механизма реализации права является целостный участок правомерной деятельности соответствующих субъектов, которые осуществляют индивидуально-правовое регулирование.

Содержание данного участка правореализации является весьма сложным. Поэтому в силу ограниченности пределов настоящей главы мы проанализируем преемственность в правоприменительной деятельности[255].

Активная деятельность судебной системы не раз порождала споры относительно возможности признания за ней правотворческой функции. Не вдаваясь по данному поводу в полемику, отметим следующее.

Во-первых, (независимо от решения данного вопроса) недопустимо игнорировать тот факт, что в процессе правоприменительной деятельности развивается правоприменительная практика, которая, безусловно, занимает важное место в правовой системе и служит основой для дальнейших преемственных связей.

Во-вторых, ряд авторов признает существование правоположений – «строго обоснованных на всесторонних знаниях, обобщениях и опыте положениях, вырабатываемых в ходе судебной, следственной, арбитражной или иной правоприменительной практики и выраженных в официальных документах специфического назначения»[256]. Таким образом, в рамках правоприменительной деятельности имеет место преемственность развитии правоположений – важнейшего инструментария последующего применения норм права.

В процессе применения норм права неизбежно находит свое развитие правосознание. Преемственные связи в данном случае весьма сильно зависят от специфики субъектного состава правоприменительной деятельности. Особо сложные формы юридического процесса обуславливают огромное количество участников, каждый из которых является носителем правосознания. При этом применение норм права порой окружено богатой эмоциональной атмосферой[257], столкновением интересов и т.д. Все это влияет на отношение к праву, его понимание и осознание.

От преемственности в развитии данных правовых явлений можно перейти к преемственности в самом правоприменительном процессе. В литературе наличие подобных связей анализируется с указанием на то, что «индивидуализация и персонификация в применении права – как важнейшие его особенности присутствуют и преемствуются на всех этапах его развития»[258]. Тем самым признается факт существования преемственности непосредственно в правоприменительной деятельности.

При этом стоит отметить взаимодействие преемственных связей на различных уровнях. Косвенно данное обстоятельство нашло свое отражение в литературе, где отмечается связь между обобщением юридической практики и изменением законодательства, порядком работы компетентных органов и т.д.[259] Отсюда следует, что преемственность в развитии различных (в данном случае практики) явлений влияет на преемственность в развитии самой правоприменительной деятельности.

Стоит отметить, что преемственность в развитии применения норм права тесно связана с преемственностью в развитии самих этих норм. С одной стороны, развивающиеся правовые нормы обуславливают внедрение в правоприменительную деятельность новых явлений. Например, повышение уровня абстрактности норм, их технического оформления стимулирует развитие и внедрение их толкования. С другой стороны, развивающиеся процессуальные механизмы требуют своего законодательного закрепления, что стимулирует преемственность в развитии права.

Завершение индивидуально-правового регулирования знаменует собой возникновение целостного участка правомерного поведения участников индивидуально-регламентированных общественных отношений.

Образуя итог индивидуально-правового регулирования, данный компонент механизма реализации права содержит богатые преемственные связи. Их содержание в немалой степени определяется тем, что правомерное поведение является принудительным в сравнительно небольшой группе случаев (например, при исполнении судебных решений и приговоров). Огромную же часть содержания данного участка механизма реализации образует добровольное правомерное поведение, сопряженное не только с правом, но и с иными социальными нормами.

Опираясь на данные суждения, стоит отметить ключевые параметры преемственности в правореализации.

Считается, что речь в данном случае можно вести, прежде всего, о праве и преемственности в его развитии. В отличие от индивидуально-правового регулирования, где преемственность в праве не проявляет себя столь ярко, в данном случае речь идет о развитии правовых норм, содержащихся в нормативных правовых актах. По мнению Ф.Н. Фаткуллина и Ф.Ф. Фаткуллина, индивидуально-правовое регулирование также имеет место в ходе правотворческой деятельности, когда «вышестоящий орган поручает нижестоящему принять тот или иной нормативный правовой акт»[260].

В рамках данного типа правомерного поведения можно говорить и о возможности развития норм права, содержащихся в правовых обычаях, а также о наличии преемственных связей в развитии правосознания, правовой культуры и т.д. В основании данного вывода – аргументы и рассуждения, аналогичные тем, что имели место в предыдущих компонентах механизма реализации права. При этом особо хотелось бы остановиться на преемственности в развитии доктрины (науки).

Действующее законодательство знает такое явление, как авторское право на служебные произведения[261]. Изучение соответствующих правовых норм позволяет сделать вывод, что данные отношения между работником и работодателем возникают после конкретного задания работодателя, представляя при этом индивидуально-регламентированные общественные отношения. Данный вывод еще более подкрепляется тем, что при необходимости данные отношения могут регулироваться трудовым договором[262], который после его заключения регулирует индивидуально-регла­ментированные общественные отношения.

От преемственности в развитии данных правовых явлений можно перейти к преемственности в развитии третьего участка механизма реализации.

Оба процесса при этом весьма тесно связаны. Ведь очевидно, что развитие основных компонентов правовой системы обогащает содержание целостного участка правомерного поведения участников индивидуально-регламентированных общественных отношений, изменяет его границы. Разве можно, например, отрицать, что развитие правосознания, правовой культуры, доктрины, наконец, самого права в рамках данной группы отношений способствует развитию договорной дисциплины, добросовестному исполнению обязательств, судебных решений, приказов работодателя и т.д. А ведь все это влияет на преемственность в развитии самих общественных отношений и связанного с ними правомерного поведения.

В завершение данной части исследования необходимо отметить некоторые параметры преемственности в уровнях реализации права.

Перейдем к рассмотрению правопреемственности через призму особенностей структурной субординации.

Говоря о санкциях, прежде всего, необходимо обратиться к поощрительным санкциям. Было бы неверно отрицать то, что их реализация большей частью связана с позитивным, поощряемым законодателем и правоприменителем поведением. Отсюда следует, что реализация данного вида санкций не связана с принуждением. Отсутствие последнего обусловливает большую динамику преемственных связей в развитии правосознания, правовой культуры, правомерного поведения. Трудно не согласиться с тем, что вовремя поощряемое социально активное поведение личности во многом служит залогом её дальнейшего позитивного развития.

Существование преемственности имеет место и в реализации охранительных санкций. Стоит отметить, что тесно связанная с данным типом санкций ретроспективная ответственность включает в себя не только юридическую, но и другие виды социальной ответственности (моральную, политическую и т.д.)[263]. Отсюда следует, что реализация правовой санкции может предусматривать наступление не только юридической, но и иных видов социальной ответственности, оказывающих воздействие на поведение субъекта. Подобное взаимодействие[264] позволяет говорить о возможности исправления личности, преемственности в развитии качественно нового правомерного поведения и связанных с ним правовых явлений.

Безусловно, данный вывод претендует на излишнюю идеализацию реальности. Санкция правовой нормы реализуется в отношении нарушающего её субъекта, но в огромном числе случаев правонарушителем оказывается лицо с антисоциальной, антиправовой позицией. Правомерное поведение такого субъекта, как правило, носит принудительный характер, поэтому преемственность может принимать искаженные черты. В процессе реализации санкции правовой нормы (например, уголовной) часто происходит отнюдь не исправление правонарушителя, а усиление его антиобщественной позиции. Отсюда следует важный вывод, заключающийся в том, что привлечение к ответственности и применение санкции должны быть предельно взвешенными и обоснованными. Только в этом случае есть шанс, что правонарушитель осознает свое деяние, что его исправление будет иметь место в реальной, а не абстрактной действительности.

Осуществление некоторых видов санкций тесно связано с лицами, осуществляющими профессиональную юридическую деятельность. Речь идет о санкциях, устанавливающих правовую ничтожность действий, характерных для целого ряда процессуальных норм[265]. Любое нарушение требований процессуальных норм может повлечь вынесение незаконного и необоснованного решения. Отсюда следует, что реализация данного вида санкций призвана повышать профессионализм, правовую дисциплину, правовую культуру субъектов, занятых в юридическом процессе.

Однако ведущая роль принадлежит диспозиции правовой нормы. Преемственность в процессе реализации диспозиции гораздо шире и глубже, нежели аналогичные связи в реализации санкции. В связи с этим можно согласиться с Н.В. Щербаковой, отметившей, что «позитивные установки формируются под воздействием не столько уголовных и административных мер, сколько всеми другими отраслями права»[266]. Стоит, безусловно, расширить и изменить данный тезис, признав, по сути, в рамках реализации диспозиций наибольшую динамику развития за всеми правовыми явлениями. При этом следует учитывать следующие обстоятельства.

Во-первых, речь в данном случае можно вести о правовых нормах, так как преемственность в их развитии в основном обнаруживает себя на данном уровне реализации права (реализация диспозиций «правотворческих норм»).

Во-вторых, реализация диспозиций многих правовых норм пересекается с реализацией норм морали и иными социальными нормами. Отсюда следует необходимость признания преемственности между правом и иными социальными нормами. Мы полагаем, что именно здесь происходит основное развитие ранее отмечавшейся позитивной ответственности.

В-третьих, при анализе преемственности через призму данного уровня реализации следует исходить из того, что развитие также имманентно самим процессам реализации диспозиции. На всех этапах правового развития имеет место развитие пределов данного уровня реализации, содержания правомерного поведения и т.д. Нетрудно заметить, что развитие в данном случае опосредуется преемственностью.

Вывод, который можно здесь сделать, заключается в следующем. Проявление преемственности в структурной субординации подразумевает как преемственность в развитии различных правовых явлений, так и преемственность в самих правореализационных процессов. Очевидно, что в рамках последних развивается практика реализации диспозиций и санкций, усложняется содержание правомерного поведения, происходит его трансформация и т.д.

В заключение данного этапа исследования следует сказать и об отмечаемой в литературе функциональной субординации[267]. Последняя предполагает учет специфики реализации материальных и процедурно-процессуальных норм. Следует отметить, что сложная система общественных отношений диктует необходимость выделения в данном перечне не только уровней реализации материально-правовых, процедурно-процессуаль­ных норм, но также уровня реализации собственно управленческих норм и уровня реализации контрольно-надзорных норм[268].

Правореализационные процессы, протекающие в рамках функциональной субординации, включаются в механизм реализации права. Соответственно проявления преемственности, имеющие место в данном механизме, также обнаруживают себя вышеуказанных процессах реализации права. Однако специфика преемственных связей будет отличаться в зависимости от того, о реализации каких норм идет речь.

Материально-правовые нормы регулируют первичные отношения, связанные с повседневной деятельностью людей, производством, распределением, потреблением различных материальных и иных социальных благ, производством самого человека[269]. Огромное количество людей не занято государственным управлением, осуществлением контрольно-надзорной деятельности, правоприменением. Отсюда следует, что подавляющая часть общества состоит в отношениях, регулируемых материально-правовыми нормами.

Специфика преемственности в данном случае во многом определяется именно этим обстоятельством. В рамках правореализационных процессов развиваются те ранее рассматривавшиеся компоненты правовой системы, которые преимущественно связаны с поведением вышеуказанной группы населения.

Преемственность в развитии правовых норм больше связана с реализацией другой группой норм, именуемых процедурно-процессуальными. Сфера действия данных норм весьма широка. В связи с этим достаточно интересна позиция Н.М. Вагиной, которая помимо правоприменительного процессуального права, выделяет правотворческое процессуальное право, регулирующее «процесс принятия правотворческих решений государственных и муниципальных органов»[270]. Признание факта существования данной группы норм позволяет говорить о том, что преемственность в праве имеет место в ходе их реализации.

Стоит отметить и то, что процессуальные нормы большей частью связаны с деятельностью лиц, обладающих профессиональными юридическими навыками. Отсюда следует, что преемственные связи, имеющие место в правореализации, проявляют себя в развитии правовых явлений, тесно связанных с данной группой лиц (профессиональное правосознание, правоприменительная практика, юридическая техника и т.д.)

Право – необходимый инструмент социального управления, что предопределяет необходимость существования контрольно-надзорных норм и управленческих норм. Очевидно, что специфика проявлений преемственности в их реализации в определенной степени определяется содержащимися в них полномочиями, особенностями субъектного состава.

В процессе реализации различных правовых норм вырабатывается и развивается практика их реализации, которая служит основой для дальнейшего правового развития. Следовательно, преемственность в реализации данных правовых норм в конечном итоге связана с развитием самих правореализационных процессов.

[1] См., например: Алексеев С.С. Теория права / С.С. Алексеев. – М.,1982. – С.216; Лазарев В.В. Теория государства и права: учебник для вузов / В.В. Лазарев, С.В. Липень. - М.: Спарк, 2004. – С.439; Теория государства и права: курс лекций / Под ред. Н.И. Матузова и А.В. Малько. – М., 1997. – С.627.

[2] См.: Раянов Ф.М. Проблемы теории государства и права (юриспруденции) / Ф.М. Раянов. - М.: Право и государство, 200З. – С.250.

[3] См.: Васильев А.М. Правовые категории. Методологические аспекты разработки системы теории права / А.М. Васильев. – М.,1976. – С.175.

[4] Общая теория права и государства: учебник / Под ред. В.В. Лазарева. – М.: Юрист, 1994. – С.107.

[5] Алексеев С.С. Общая теория права: в 2-х т. / С.С. Алексеев. - М.: Юридическая литература, 1981. – Т. I. – С.292.

[6] Власов В.И. Теория государства и права: Учебник для высших юридических учебных заведений и факультетов / В.И. Власов. – Ростов н/Д: Феникс, 2002. – С.450.

[7] Поляков А.В. Общая теория права: учебник / А.В. Поляков, Е.В. Тимошина. – СПб: Изд-во СПбГУ, 2005. – С.271–272.

[8] Власов В.И. Указ. соч. – С.450–451.

[9] Общая теория права и государства: Учебник / Под ред. В.В. Лазарева. – М.: Юрист, 1994. – С.108.

[10] См.: Проблемы общей теории права и государства: учебник для вузов / Под общ. ред. В.С. Нерсесянца. – М.: НОРМА – ИНФРА-М, 1999. – С.416.

[11] Орзих М.Ф. Право и личность / М.Ф. Орзих. – Киев; Одесса, 1978. – С.29.

[12] Общая теория права и государства: учебник / Под ред. В.В. Лазарева. – М.: Юрист, 1994. – С.108.

[13]См. подробнее: Поляков А.В., Тимошина Е.В. Указ. соч. – С.257-280.

[14] Фаткуллин Ф.Н. Проблемы теории государства и права: курс лекций / Ф.Н. Фаткуллин. – Казань: Изд-во Казанск. ун-та, 1987. – С.151.

[15] Теория государства и права / Под ред. А. М. Васильева. – М., 1983. – С.301.

[16] Фаткуллин Ф.Н. Указ. соч. – С.151.

[17] Фаткуллин Ф.Н. Указ. соч. – С.151.

[18] Общая теория права и государства: Учебник / Под ред. В.В. Лазарева. – М.: Юрист, 1994. – С.108.

[19] Подробнее об этих факторах см.: Фаткуллин Ф.Н. Указ. соч. – С.151–155.

[20] Философский энциклопедический словарь. – 2-е изд. – М.: Советская энциклопедия, 1989. – С. 505.

[21] Там же. – С.160.

[22] Общая теория права и государства: учебник / Под ред. В.В. Лазарева. – М.: Юрист, 1994. – С.109.

[23] Алексеев С.С. Механизм правового регулирования в социалистическом государстве / С.С. Алексеев. – М., 1966. – С.52.

[24] Теория государства и права: курс лекций / Под ред. Н.И. Матузова и А.В. Малько. – 2-е изд., перераб. и доп. – М.: Юристъ, 2002. – С. 724.

[25] Орзих М. Ф. Указ. соч. – С.39.

[26] Черданцев А.Ф. Теория государства и права А.Ф. Черданцев. – М., 1999. – С.342.

[27] Поляков А.В., Тимошина И.В. Указ. соч. – С.271.

[28] Фаткуллин Ф.Н. Указ. соч. – С.144.

[29] Фаткуллин Ф.Н. Указ. соч. – С.145.

[30] Ткаченко Ю.Г. Некоторые методологические проблемы теории правоотношений / Ю.Г. Ткаченко // Труды ВЮЗИ. – 1975. – Т.39. – С.79.

[31] Ткаченко Ю.Г. Указ. соч. – С.70–93; Афанасьев В.Г. Человек и управление обществом / В.Г. Афанасьев. – М., 1977. – С.261; Каган М.С. Человеческая деятельность / М.С. Каган. – М., 1974. – С.5–20; Новинский Н.И. Понятие связи в марксистской философии / Н.И. Новинский. – М., 1961. – С.119 и др.

[32] Воробей Ю.Д. Общественные отношения как форма общественно-исторической практики Ю.Д. Воробей // Вестник ЛГУ. – 1973. – № 6. – С.9.

[33] Общественное сознание и общественная практика. – М., 1979. – С.9, 11.

[34] Воронович Б.А. Категория деятельности в историческом материализме / Б.А. Воронович, Ю.К. Плотников. – М., 1975. – С.19.

[35] Барулин В.С. Диалектика сфер общественной жизни / В.С. Барулин. – М., 1982. – С.65–67.

[36] Алексеев С.С. Общая теория права: в 2-х т. / С.С. Алексеев. – М.: Юридическая литература, 1981. – Т. I. – С.297.

[37] Алексеев С.С. Указ. соч. – С.298.

[38] Алексеев С.С. Развитие и совершенствование советского законода­тельства / С.С. Алексеев, А.В. Мицкевич, И.С. Самощенко // Советское государство и право. – 1971. – № 1. – С.104–105.

[39] См.: Горшенев В.М. Правовое регулирование и орга­низация управления социалистическим обществом / В.М. Гошенев // Ма­териалы теоретической конференции, посвященной 50-летию Со­ветской власти. – Свердловск, 1968. – С.30.

[40] Черданцев А.Ф. Теория государства и права / А.Ф. Черданцев. – М.: Юрайт, 2001. – С.208. Определений правовой нормы, предлагаемых различными авторами можно привести великое множество. Например: «норма права – установленное или санкционированное государством общее правило поведения, обеспеченное государством, рассчитанное на неопределённое число однотипных случаев и обязательное для всех и каждого в условиях предусмотренной ситуации» (Фаткуллин Ф.Н. Проблемы теории государства и права. – Казань: Изд-во Казанск. ун-та, 1987. – С.217).

[41] Нижечек В.И. Советское право в системе нормативного регулирования социалистических общественных отношений / В.И. Нижечек. – Иркутск: Восточно-Сибирск. кн. изд-во, 1973. – С.170.

[42] Алексеев С.С., Мицкевич А.В., Самощенко И.С. Указ. соч. – С.27.

[43] См.: Недбайло П.Е. Советские социалистические правовые нор­мы / П.Е. Недбайло. – Львов, 1959. – С. 89; Недбайло П.Е. Применение советских правовых норм / П.Е. Недбайло. – М., 1960. – С.3.

[44] См.: Процевский А.И. Метод правового регулирования трудо­вых отношений / А.И. Процевский. – М., 1972. – С.105.

[45] См.: Шейндлин Б.В. Сущность советского права / Б.В. Шейндлин. – Л., 1959. – С110.

[46] Фаткуллин Ф.Н. Указ. соч. – С.137.

[47] См.: Братусь С.Н. О роли советского права в развитии производ­ственных отношений / С.Н. Братусь. – М., 1954. – С.52.

[48] Горшенев В.М. О демократизации правового регулирования в современный период / В.М. Горшенев // Право и коммунизм. – М., 1976. – С.89.

[49] Антонова Л.И. Локальное правовое регулирование (теоретическое исследование) / Л.И. Антонова. – Л.: Изд-во ЛГУ, 1985. – С.7-8.

[50] Витченко А.М. Метод правового регулирования социалистических общественных отношений / А.М. Витченко // Под ред. М.И. Байтина. – Саратов: Изд-во Саратовск. ун-та, 1974. – С.43

[51] Алексеев С.С. Механизм правового регулирования в социалистиче­ском государстве / С.С. Алексеев. – М., 1966. – С.106.

[52] Руткевич М.Н. Диалектический материализм / М.Н. Руткевич. – М., 1973. – С.412.

[53] Маликов М.К. Проблемы реализации права / М.К. Маликов. – Иркутск: Изд-во Иркутск. ун-та, 1988. –С.38.

[54] Шундиков К.В. Цели, средства и результаты в правореализационном процессе / К.В. Шундиков // Известия вузов. Правоведение. – 2001. – № 4. – С.30.

[55] Экимов А.И. Интересы и право в социалистическом обществе / А.И. Экимов. – Л., 1984. – С.93.

[56] Шундиков К.В. Указ. соч. – С.32-33.

[57] Нижечек В.И. Указ. соч. – С178-179.

[58] Нижечек В.И. Указ. соч. – С180.

[59] Алексеев С.С. Общая теория права: в 2-х т. / С.С. Алексеев. – М.: Юридическая литература, 1982. – Т. 2. – С.67.

[60] Комментарий к Гражданскому кодексу РФ части первой (постатейный) / Под ред. О.Н. Садикова. – М.: ИНФРА-М, 1997. – С.11.

[61] Васильев А.М. Категории теории права: автореф. дисс.... д-ра юрид. наук. / А.М. Васильев. – М., 1975. – С.13.

[62] Карташов В.Н. Применение права: учебное пособие / В.Н. Карташов. – Ярославль: Изд-во Ярославск. ун-та, 1980. – С.41.

[63] Топорнин Б.Н. Система источников права: тенденции развития / Б.Н. Топорнин // Судебная практика как источник права. – М., 2000. – С.19.

[64] См.: Теория государства и права: курс лекций / Под ред. Н.И. Матузова, А.В. Малько. – М., 2000. – С.382; Алексеев С.С. Общая теория социалистического права: курс лекций. - Свердловск, 1964. – Вып. 2. – С.45; Вып. 3. – С.102-103; Кондратьев Р.И. Локальные нормы трудового права и материальное стимулирование / Р.И. Кондратьев. – Львов, 1973. – С. 40.

[65] Архипов С.И. Понятие и юридическая природа локальных норм права / С.И. Архипов // Правоведение. – 1987. – № 1. – С.45.

[66] Бару М.И. Правовые и иные социальные нормы, регулирующие трудовые отношения / М.И. Бару // Советское государство и право. – 1973. – № 1. – С.52-58.

[67] Антонова Л.И. Локальное правовое регулирование (теоретическое исследование) / Л.И. Антонова. – Л.: Изд-во ЛГУ, 1985. – С.18.

[68] Антонова Л.И. Указ. соч. – С.21.

[69] Егоров Ю.П. Правовой режим сделок как средств индивидуального регулирования / Ю.П. Егоров. - Новосибирск: Наука РАН, 2004.

[70] Лазарев В.В. Правоположения: Понятие, происхождение и роль в механизме юридического воздействия / В.В. Лазарев // Правоведение. –1976. – № 6. – С.3-15.

[71] Алексеев С.С., Дюрягин И.Я. Функции применения права // Правоведение. –1972. – № 2. – С.25-33.

[72] Безина А.К. Судебная практика в механизме правового регулирования трудовых отношений. – Казань, 1989.

[73] Безина А.К. Индивидуально-договорное регулирование труда рабочих и служащих / А.К. Безина, А.А. Бикеев, Д.А. Сафина. – Казань: Изд-во КГУ,1984. – С.18.

[74] Фаткуллин Ф.Н. Указ. соч. – С.142.

[75] Безина А.К. Указ. соч. - С.26.

[76] См.: там же. – С.18.

[77] Фаткуллин Ф.Н. Указ. соч. – С.139.

[78] Ткаченко Ю.Г. Методологические вопросы теории правоотношений / Ю.Г. Ткаченко. – М., 1980. – С.54.

[79] Недбайло П.Е. Применение советских правовых норм / П.Е. Недбайло. – М., 1960. – С.132-133.

[80] См.: Решетов Ю.С. Механизм правореализации в условиях развитого социализма / Ю.С. Решетов. – Казань, 1980. – С.106.

[81] Алексеев С.С., Дюрягин И.Я. Указ. соч. – С.26.

[82] Кейзеров Н.М. Власть и авторитет. Критика буржуазных теорий / Н.М. Кейзеров. – М., 1973. – С.46.

[83]См.: Лазарев В.В. Применение советского права / В.В. Лазарев. – С.29; Яковлев В.Ф. Реализация права и отраслевые методы регулирования отношений / В.В. Лазарев // Проблемы применения советского права. – Свердловск, 1973. – С.10.

[84] Маликов М.К. Указ.соч. – С.94.

[85] См.: Байтин М.И. Сущность и основные функции социалистического государства / М.И. Байтин. – Саратов, 1979. – С.229–230.

[86] Собрание законодательства Российской Федерации. – 2002. – №30. – Ст.3019.

[87] См.: Калмыков Ю.Х. Вопросы применения гражданско-правовых норм / Ю.Х. Калмыков. – Саратов: Изд-во Саратовск. ун-та, 1976. – С.8–14.

[88] См.: Теория государства и права. - Л., 1987. – С.466–467.

[89] Алексеев С.С. Общая теория права: в 2-х т. – М.: Юридическая литература, 1982. – Т.2. – С.204.

Дата добавления: 2015-07-20