Аполитичность

Нередко человеку и человеческим ценностям противопоставляется «власть», на чьей совести и сама война, и правонарушения, ее сопровождающие, и жизнь каждого отдельного героя. В каждом правиле есть исключения, и все же «копание» в политической подоплеке конфликта не свойственно женской журналистике экстремальных ситуаций:

«Какая ей разница – кто оппозиция, а кто за Дудаева. Она предпочитала в тонкости не вдаваться. Ее дело – снимать»[94].

Не имея особой склонности к анализу, прогнозированию, женщины-журналисты не пытаются найти конкретных виновных среди оставшихся в «Кремле» или «Москве» - слова эти обобщают власть, государство и тех людей, по приказу которых ведется война:

«Когда там узнают, что в России говорят: «Никакой войны нет, есть борьба с бандитами», - сплевывают презрительно и цедят сквозь зубы: «Шняга»[95].

Имя врага – конкретнее. Потому что женщина-журналист смотрит на войну не глобальным взглядом, она воспринимает то, что видит непосредственно перед собой. Так, объектив фотоаппарата Натальи Медведевой не видел тех, кто «Москва», но видел Басаева:

«По полу были разложены провода от взрывчатки, у стен стояли канистры с бензином. Малейшее отступление Москвы от его требований, и он приведет все это в действие. Ему терять нечего, он – смертник, у него – зеленая повязка на лбу»[96].

Вместе с тем, Ахмедова пишет, что Наташе «была чужда политика, диктовавшая правила игры в солдатики, она ничего не понимала в расстановке военных сил. Ее интересовали только люди – с той и с этой стороны»[97].

В плане отношений с политикой и объема соответствующей информации в текстах из женской журналистики экстремальных ситуаций «выбивается» Анна Политковская. В ее творчестве абстрактные «власть» и «государство» нередко принимают конкретные формы:

«Государство и власть, летом 99 го взявшие на себя миссию «освободить Чечню от бандитизма», никак не представлены перед лицом беды под генетически кодовым названием «37 й». Прежде всего потому, что творят чеченский «37 й» – люди, находящиеся на государственной службе. Несведущему это покажется наветом, но от того, что Путин по телевизору чеканит слова о наведении порядка – порядка в Чечне все меньше, а смертей все больше»[98].

Вот как характеризует Анну Политковскую журналист Михаил Леонтьев: «…Анна была убежденным и страстным врагом
правящего режима». По его словам, «она была не журналистом, а борцом. Борцом в первую очередь с правящим режимом»[99].

Между тем, Анна Политковская, казалось бы, не страшась последствий, раз за разом называла «виновных», на ее взгляд, политических персон скорее из соображений «борца» за права страдающих от «игр» политических верхов:

«Ее отношение к деятельности Кадырова основывалось на позиции правозащитницы, поскольку то, что творилось в Чечне, не влезало ни в какие правовые рамки», – утверждает коллега Политковской по журналистскому цеху Юлия Латынина[100].

В условиях войны бывает крайне сложно избежать некоторых политических вопросов, ведь на войне всегда есть свои, а есть враги. Журналист, принадлежащий к одной из сторон, автоматически принимает ее сторону. Однако в женской журналистике экстремальных ситуаций больший акцент делается не на объяснении читателю, кто прав, а кто виноват. Миссия женской журналистики, действительно, скорее в отстаивании гуманистических идеалов и ценности человека и человеческого в нем. Ведь, по большому счету, не так важно, как зовут дядьку, отдающего приказы. Трагедия войны глубже и шире, это трагедия всего общества.

Дата добавления: 2015-07-20