ТОПИКА § 87(44), 88, 89 4 страница

И как не вызывает никаких сомнений, что великие нравственные сферы не погибнут от того, что не всякий в любой момент совершает в них то, что должен был бы, так несомненно и другое, что сотни и тысячи живут только одним днём, не подозревая, что и в их волении присутствуют задачи и ответственность за целое, довольные уж тем, что могут пользоваться промежутком времени, отпущенным им судьбой,– но точно так же несомненно, что нравственные силы могут проявиться и идти дальше и выше только в индивидах и через них, реализовываться через их волевые акты, через них и только через них.

Поэтому можно было бы сказать, что каждый должен делать выбор согласно своей совести, каковая содержит непосредственно в себе нравственный закон. Ни в коем случае речь не идёт только о тех вещах, которые находятся внутри сферы совести и о которых уведомляет нравственный закон. Королю, государственному деятелю, полководцу, управляющему большим торговым домом или крупным промышленным предприятием его совесть подсказывает не то, что ему делать при данном стечении обстоятельств, а только то, что его решение будет решающим для многих других, для судьбы войска, государства, народа, что он должен решать и за них, следовательно, принимать решение, учитывая этот момент, он должен уметь думать, действовать, исходя из более высокой или даже всеобщей точки зрения, не учитывая личные настроения, склонности, пристрастия, а руководствуясь только своим высоким призванием, великими интересами, которые ему доверены, теми средствами, которые имеются у него в распоряжении.

Но как ему в таком случае оценить и понять ситуацию, как соответствовать тому более высокому Я, которое он представляет, и принимать решение, учитывая условия, которые в этот момент действуют, предвидя все последствия, каковые могут возникнуть?

Вне всякого сомнения, гениальность государственного деятеля, полководца, правителя и т. д. просто и точно подскажет ему правильное решение, и он поступит так, как надо. Но в чём заключается эта гениальность? Почему в ней рождается верное решение интуитивно, как бы не аргументировано? Не потому ли, что гениальный человек реалистически, моментально, не долго думая и рассчитывая, окидывает взором, как предыдущее, так и последующее, все вытекающие из прошлого условия и последствия решения? Но далеко не всегда в данной ситуации оказывается такая редкая гениальность. И менее одаренные натуры попадают в такое положение. Должны ли они тогда беспомощно разводить руками? Или как-либо искать выход?

Есть два пути, чтобы обдумать ситуацию и найти правильное решение, или по крайней мере искать его: теоретический и исторический.

Теоретическим путём можно решать возникший трудный вопрос, исходя из сути и понимания того, о чем идёт речь, из полученного научного познания, из найденных соответственно этому действующих принципов, и поэтому отдать предпочтение принципиальному и идеальному перед реальным и несовершенным. Тогда заявляют, что государство, право, хозяйственная жизнь должны быть так устроены, ибо из их принципов вытекает вот это, а то постоянно и неизменно. Какими бы ни были данные условия, нечто традиционное, сила затронутых интересов, они не являются важными, они не могут решать; лишь оправданное перед судом разума, соответствующее ему, только познанная истина должны служить нам мерилом; реальность должна покориться этому.

Было бы прекрасно, если бы ситуации были такими простыми, и их можно было бы так уверенно обосновать. Но, во-первых, в таких вопросах часто, или всегда, конкурируют сферы очень различного вида, которые, быть может, по своим теориям стоят на пути друг друга, даже исключают друг друга.

Предположим, католики в каком-либо государстве требуют свободы и автономии в церковных делах, признанных церковью своей сущностью и возведенных ею в догму, но и сущность государства состоит в том, что в его сфере и для его подданных нет никакого другого высшего авторитета, кроме государственного; и государство должно тем твёрже придерживаться этого принципа, что католическая церковь абсолютно нетерпима к инаковерующим, и, следовательно, если государство уступит ей, то евангелические церкви моментально оказались бы в величайшей опасности. Если в народе, входящем в состав государства, встречаются самые различные экономические интересы – одни требуют для своего производства, по возможности, свободной торговли, другие полагают, что не могут существовать без защиты со стороны государства от более дешевой заграничной продукции, третьи неистовствуют против эксплуатации рабочих капиталистами и фабрикантами и требуют социалистических преобразований,– то совершенно понятно, что любое из этих направлений само по себе можно теоретически хорошо обосновать, но все они говорят и требуют так, как будто государство существует только ради них, должно ориентироваться только на них, в то время как каждое направление всё же в сфере права и власти государства имеет свою защиту и ведёт свою жизнь, следовательно, надо было бы в первую очередь работать ради его сохранения, поддерживать его. И так повсюду.

Во-вторых, идеальное и принципиальное, каковое мы понимаем по свойству, присущему человеку, есть не истинное в себе, а истина, каковую мы познали, до сих пор познали, и в этом «до сих пор» заключается главное. Сущность теории состоит в том, что она придаёт форму постулата результату совокупного прежнего опыта, выводам, развитым из этого опыта, постулата, в котором всегда подчеркиваются наиболее ясно, а часто гипертрофированно, альтернативы ощущаемым под конец беспорядкам и ущербу. Чем меньше моментов, в том числе относительно незаметных и скрытых, включает такой постулат в свой итог, тем одностороннее он выделяет единичные моменты, тем более доктринерским он становится и тем опаснее желание решать возникший вопрос, исходя из теории.

Таким образом, намечен уже другой, более надёжный путь. Это – исторический, который определяет следующий шаг, исходя из ставшего до сих пор и из взаимосвязи становления. Ибо какой бы свободной ни была воля поставленного перед выбором человека, в тот момент, когда надо принимать решение и совершать поступок,– она связана и обусловлена совокупностью того, что предшествовало. И так же, как воля есть нечто новое, только становящееся, так и мысль, которая должна осуществиться, улучшая, исправляя, продолжая то, что до сих пор было, продолжает лишь то, что последует сразу же за данным моментом, постигает и осуществляет то, что созревает в нем и уже созрело. Такой шаг вперёд всегда проблематичен, содержит опасность, представляет собой ту операцию, которая может стать роковой без точного диагноза оперируемой точки, без полного знания артерий, нервов, мускулов, связок всего страдающего тела. Тот, кому предстоит принятие правильного решения, может это сделать, только точно зная все обусловливающие и участвующие моменты, только ясно понимая то, что в этом до сих пор ставшем есть здорового, что уже созрело, совершенно представляя это ставшее, которое он должен продвинуть ещё на один шаг вперед.

Таким образом, мы нашли опосредованную связь с нашей наукой. Наши исторические исследования, как мы знаем, работают, всегда отталкиваясь от настоящего, с историческими материалами, которые имеются в нём или их можно ещё найти. Здесь нам предоставляется возможность приложить добытые в исследовании результаты к настоящему. Как в вогнутом зеркале ловят луч света, чтобы ярче осветить отдельную точку, поставленную в его фокус, и сделать её тем самым более ясной, так и мы сосредоточиваем найденные в историческом исследовании открытия, концентрируя их свет на эту одну точку, на обсуждаемый вопрос. То есть так мы констатируем наше понимание исторической взаимосвязи этого вопроса, его место в непрерывности становления.

Следовательно, мы получаем сущность данной формы изложения. В ней исторически исследованное будет использовано так, что в вопрос, на который надо ответить, альтернативу, где нужно сделать выбор, вводят как X, как неизвестное и неопределённое, которое нужно найти на основе исторически данного и определённого. Итак, форма, внешне аналогичная исследовательскому изложению, только с одной оговоркой, что в последнем нужно реконструировать, определить прошлое и фактическое из материалов, имеющихся в наличии в настоящем, в дискуссионном же изложении до сих пор ставшее и происшедшее должно мотивировать наше решение, что дальше должно произойти. Здесь новое, каковое требуется настоящему, является проблематичным, а там прошлое и происшедшее подвергается сомнению.

Используемые в дискуссии моменты заключены частично в субъекте, который должен действовать, частично в объекте действия.

1. В субъекте. Итак, эта нация, это государство, эта церковь и т. д. обусловлены и определены таким образом в их предыдущей истории, имеют такие задачи, такие границы, такие средства и т. д. Это субъективное положение дел охватывает одну сторону определяющих моментов. Если в 1866 г. для Пруссии после закончившейся удачно для неё войны с Австрией и её союзниками речь шла о том, должна ли она вместо старого немецкого союза государств и его федеративного устройства приступить к основанию германского федеративного государства без Австрии, но присоединив к нему самые враждебные и опасные центральногерманские государства, такие как Ганновер, Гессен, Нассау, то один вариант ответа вытекал из констатации субъективного положения дел: соответствует ли это характеру и задаче прусского государства, может ли оно пожертвовать столь многим от своей свободы действий, имеет ли оно и найдет ли материальные и моральные средства, чтобы удовлетворять обязанностям по защите и т. д., которые возникнут для него вместе с основанием федеративного государства.

Прусское государственное руководство должно было особо обдумать, сможет ли увеличение территории и власти компенсировать государству большие вложения, которые ему придётся сделать, сможет ли оно по своей природе и своим средствам выдержать значительные изменения своей индивидуальности.

2. Второй момент заключен в объективных отношениях, которые необходимо учитывать как одинаково обусловливающие и определяющие, т. е. в объективном положении дел. Итак, в приведённом примере государственное руководство должно было обдумать, что для него вместе с этими аннексиями возникнет то или иное недовольство, то или иное сопротивление, что вследствие устранения гнилого государственного устройства, исключения Австрии, увеличения территории Пруссии равновесие сил в Европе претерпит значительные преобразования, что особенно Франция, которая с 1648 г. основывала своё европейское значение на бессилии центральной Европы, не будет спокойно взирать на возвышение власти Германии под прусской эгидой, и всякие прочие соображения. Нельзя было бы прийти к окончательному решению, опираясь на теорию, например, национального государства, парламентаризма, права легитимности и т. д. Речь шла совершенно реалистично об исторически возникшем состоянии, насколько его нужно сохранять и признавать, в какой мере его можно реформировать.

Если сущность дискуссионного изложения такова, что оно, полностью познав ставшее, судит об его продолжении и прослеживает дальнейшее движение исторического труда, то хорошо понятно, что его компетенция не ограничивается политическими материями. Оно уместно не только тогда, когда нужно решить de lege ferenda [115], об экономических, социальных, церковных вопросах; но и в некотором смысле сюда относится труд по созданию новых научных, художественных достижений, хотя, само собой разумеется, в этом случае наряду с историческим рассмотрением имеет свое законное место теоретическое.

Новые музыкальные средства выражения, например у Рихарда Вагнера, требуют оценки в зависимости от того, соответствуют ли они сути и задаче музыкального искусства и, следовательно, ведут ли они прежнее развитие музыки дальше и в каком направлении.

Но всегда главной областью применения дискуссионного изложения будут сферы, которые мы обозначили как сферы практических общностей, спорных и конфликтующих интересов: государство, экономическая, социальная, правовая сферы.

[Конспект лекций, записанных Фридрихом Майнике в зимний семестр 1882/83 гг., содержит ещё следующие заключительные слова, произнесенные Дройзеном:]

Мы довели изложение до этого пункта, и теперь легче сделать обзор наших лекций по разделам: методика, систематика и топика. Два момента нашего обзора обозначаются особенно ясно. Во-первых, что мы, в отличие от естественных наук не имеем в арсенале наших средств эксперимента, что мы можем только исследовать и ничего иного. Второе, что даже самое основательное исследование может получить только фрагмент, отблеск прошлого, что история и наше знание о ней, как небо и земля, отличны. Обращение к фантазии здесь не поможет. Греки нарисовали себе чудесную, гармоничную картину своего прошлого – с тем, что от неё сохранилось действительно подлинного, она, к великому сожалению, совпадает мало. Это могло бы привести нас в уныние, если бы не было одного момента: развитие идеи в истории мы все-таки можем проследить, даже имея фрагментарный материал. Таким образом, мы получаем не образ происшедшего самого по себе, а образ нашего восприятия и мысленной переработки его. Это наш суррогат.

Получить его не так легко, и изучение истории не столь отрадно, как это кажется на первый взгляд.

Дата добавления: 2015-07-26