Письмо 104

От маркизы де Мертей к госпоже де Воланж Поистине, дорогой и добрый друг мой, с большим трудом поборола ячувство гордости, читая ваше письмо. Как! Вы удостаиваете меня полногосвоего доверия настолько, что даже спрашиваете у меня совета? Ах, ябесконечно счастлива, если заслужила с вашей стороны столь благосклонноемнение, если не обязана им только дружескому предубеждению в мою пользу.Впрочем, какова бы ни была причина, оно в равной степени драгоценно моемусердцу. И если я удостоилась его, это в глазах моих будет лишним побуждениемеще больше стараться быть его достойной. Поэтому я (без всяких притязанийдавать вам совет) свободно выскажу все, что думаю. Я не очень доверяю себе,так как мое мнение расходится с вашим. Но когда я изложу вам свои доводы, выих рассмотрите, и, если не одобрите, я заранее подписываюсь под вашимрешением. Во всяком случае, у меня хватит разумения не считать себя разумнеевас. Если же, однако, - и притом лишь в данном случае - мое мнение выпредпочтете своему, причину мы, по-видимому, найдем в иллюзиях материнскойлюбви. Чувство это - похвальное, и поэтому его не может не быть у вас. Как,действительно, сказывается оно в решении, которое вы намереваетесь принять?Таким образом, если вам порою и случается заблуждаться, то лишь в выборедобродетелей. Предусмотрительность - на мой взгляд, та из них, которую следуетпредпочитать, когда решаешь судьбу ближнего, и в особенности - когдаскрепляешь ее такими неразрывными и священными узами, как узы брака. Именнотогда мать, в равной мере мудрая и любящая, должна, как вы прекрасновыразились, "помочь дочери своим жизненным опытом". Но, спрошу я вас, чтоона должна сделать для достижения этой цели, если не установить ради нееразличие между тем, что больше по сердцу, и тем, что должно? Разве мы не роняем материнский авторитет, разве мы не уничтожаем его,если подчиняем легкомысленной склонности, кажущуюся мощь которой испытываютлишь те, кто ее опасается, но которая исчезает, как только решаешь непридавать ей значения? Что до меня, то, признаюсь, я никогда не верила в этинепреодолимые, страстные увлечения, в которых мы, словно сговорившись,готовы, по-видимому, находить оправдание своему неблаговидному поведению. Непонимаю, каким образом склонность, внезапно возникающая и столь же внезапноисчезающая, может значить больше, чем непоколебимые правила целомудрия,честности и скромности. И так же точно непонятно мне, почему женщина,поправшая их, может быть оправдана своей так называемой страстью с большимправом, чем вор - страстью к деньгам, а убийца - жаждой мести. Кто может сказать, что ему никогда не приходилось бороться? Но я всегдастаралась убедить себя, что для того, чтобы устоять, достаточно захотетьэтого, и до сих пор, по крайней мере, опыт мой всегда подтверждал этоубеждение. Чего стоила бы добродетель без налагаемых ею обязанностей?Служение ей - в приносимых нами жертвах, а награду мы обретаем в своемсердце. Истины эти могут отрицаться лишь теми, кому выгодно их обесценить икто, будучи уже развращен, рассчитывает хоть ненадолго обмануть других,пытаясь дурными доводами оправдать свое дурное поведение. Но можно ли опасаться этого со стороны простого и робкого ребенка, состороны ребенка, рожденного вами и воспитанного в чистоте и скромности, чтодолжно было лишь укрепить его благие природные качества? А ведь именно из-затаких опасений, которые я осмелилась бы назвать унизительными для вашейдочери, хотите вы отказаться от выгодного, замужества, которое уготовано ейвашим благоразумием. Мне очень нравится Дансени, а с господином де Жеркуромя, как вы знаете, с довольно давних пор редко встречаюсь. Но дружескоечувство к одному и безразличие к другому не мешают мне понимать, как великаразница между двумя этими партиями. Согласна, что по рождению они равны. Но один без состояния, а другойнастолько богат, что даже и без родовитости достиг бы чего угодно. Готовапризнать, что счастье - не в деньгах, но следует согласиться и с тем, чтоони весьма ему способствуют. Мадемуазель де Воланж, как вы говорите,достаточно богата для двоих. Однако шестидесяти тысяч ливров дохода, которыеу нее будут, не так уж много, когда носишь имя Дансени и надо в соответствиис этим поставить и содержать дом. Мы живем не во времена госпожи деСевинье.2 Роскошь поглощает все: ее порицают, но приходится за нею тянуться,и в конце концов излишества лишают необходимого. Что касается личных качеств, которым вы с полным основанием придаетебольшое значение, то с этой стороны господин де Жеркур несомненнобезупречен, и он уже это доказал. Я хочу верить и верю, что Дансени ему ни вчем не уступает, но имеем ли мы тому доказательства? Правда, до сих пор онкак будто бы свободен был от свойственных его возрасту недостатков и вопрекидуху нашего времени стремился вращаться в хорошем обществе, что являетсяблагоприятным для него предзнаменованием. Но кто знает - не обязан ли онэтим скромным поведением лишь ограниченности своих средств? Даже если небоишься прослыть игроком или распутником, для игры и для распутства нужныденьги, и можно любить пороки, даже остерегаясь их крайностей. Словом, он непервый и не последний из тех, кто вращается в приличном обществе лишьпотому, что не имеет возможности жить по-другому. Я не говорю (упаси боже!), что так о нем думаю. Но здесь есть известныйриск, и как вы стали бы упрекать себя, если бы все сложилось неудачно! Чтоответили бы вы дочери, если бы она сказала вам: "Матушка, я была молода,неопытна, поддалась даже простительному в моем возрасте заблуждению. Нонебо, предвидя мою слабость, даровало мне в помощницы и хранительницы мудруюмать. Почему же, позабыв свою предусмотрительность, согласились вы на то,что сделало меня несчастной? Разве мне подобало самой выбирать себе супруга,когда я понятия не имела о том, что такое брачная жизнь? Даже если я ихотела этого, разве вы не должны были воспрепятствовать? Но у меня и не былоникогда этого безумного желания. Твердо решив повиноваться вам, япочтительно и безропотно ждала вашего выбора. Я никогда не отступала отдолжной покорности вам и, однако, переношу теперь страдания, выпадающие надолю непокорных детей. Ах, меня погубила ваша слабость..." Может быть,уважение к вам заглушило бы ее жалобы, но материнская любовь догадается оних, как бы дочь ни скрывала своих слез. Они все равно попадут в вашесердце. Где тогда станете вы искать утешение? Не в безрассудной ли любви,против которой должны были вооружить ее и которой, напротив, допустили еесоблазниться? Не знаю, друг мой, не слишком ли во мне сильно предубеждение противэтой самой страсти, но я считаю ее опасной даже в браке. Не то чтобы я неодобряла достойного и нежного чувства, которое украшает брачные узы иоблегчает налагаемые ими обязанности, но не ему подобает скреплять их: неэтому преходящему наваждению решать при выборе, определяющем всю нашу жизнь.И действительно, для того чтобы выбирать, надо сравнивать, а как этовозможно, если мы увлечены одним лишь предметом, если и его-то нельзяпо-настоящему узнать, находясь в состоянии опьянения и ослепления? Поверьте мне, я не раз встречала женщин, зараженных этим пагубнымнедугом, и некоторые из них делали мне немало признаний. Послушать их, такнет ни одною возлюбленного, который не являлся бы образцом совершенства. Носовершенства эти существуют только в их воображении. Их взбудораженныеголовы только и грезят, что о прелестях и добродетелях: они наслаждаются,украшая ими своих избранников. Это - облачение божества, надетое часто наотвратительных идолов. Но каким бы он ни был, раз уж они облачили его такимобразом, то, одураченные творением своих же рук, падают пред ним ниц ипоклоняются. Или дочь ваша не любит Дансени, или испытывает тот же обманчувств; они оба подпали ему, если их чувство взаимно. Итак, ваше основаниедля того, чтобы соединить их навеки, сводится к уверенности, что они другдруга не знают и знать не могут. Но, скажете мне вы, разве ваша дочь игосподин де Жеркур лучше знают друг друга? Нет, конечно, но тут нет хотя бысамообмана, они просто совсем друг друга не знают. Что в таком случаепроисходит между супругами, которые, как я полагаю, люди порядочные? То, чтокаждый из них изучает другого, наблюдает за самим собой и сравнивает,старается выяснить и вскоре соображает, какими из своих вкусов и желаний емунадо пожертвовать, чтобы совместная жизнь была спокойна. Эти небольшиежертвы отнюдь не тягостны, ибо приносятся взаимно и были заранеепредусмотрены. Вскоре они порождают взаимную доброжелательность, а привычка,укрепляющая те склонности, которых она не разрушает, постепенно приводитмужа и жену к той сладостной дружбе, к тому нежному доверию, которые всочетании с уважением и составляют, по-моему, подлинное и прочноесупружеское счастье. Увлечения любви, может быть, и более сладостны. Но кому не известно,что они зато менее устойчивы, и каких только опасностей не таит мгновение,которое их разрушает. Именно тогда малейшие недостатки представляютсяубийственными, непереносимыми из-за полной своей противоположностипокорившему нас образу совершенства. Каждый из супругов, однако, думает, чтоизменился лишь другой, сам же он, как и раньше, стоит того, во что былоценен минутным заблуждением. Он уже не ощущает былого очарования, ноудивляется тому, что сам его не порождает. Это унижает его, оскорбленноетщеславие ожесточает души, усиливает взаимные обиды, вызывает раздражение, азатем и ненависть, и в конце концов за мимолетные наслаждения приходитсяплатить годами несчастья. Вот, дорогой друг, мой образ мыслей по поводу того, что нас занимает. Яне защищаю его, а лишь излагаю. Решать должно вам. Но если вы останетесь присвоем мнении, прошу вас сообщить мне доводы, оказавшиеся сильнее моих. Ябыла бы рада поучиться у вас, а главное - успокоиться относительно судьбывашей милой дочери, ибо горячо желаю ей счастья и из дружеских чувств к ней,и из тех, которые навеки соединили меня с вами. Париж, 4 октября 17...

Дата добавления: 2015-07-18