Первые радости

Незаслуженное наказание
Спор в нашу пользу
Хочу всё знать
Уроки на помосте
В царстве тяжёлой атлетики
Даю слово, шахтёры!

Схватка с Тимофеем Буниным далась мне очень тяжело. Я едва дополз до раздевалки.

Здесь меня уже ждали мои верные друзья. Они так искренне приветствовали меня, так горячо и сильно обнимали, как будто я совершил какое-то чудо. Впрочем, та победа, может быть, и в самом деле была чудом.

Трогательную заботу о простом шахтёре и спортсмене проявил и начальник шахты. Георгий Павлович подал к зданию клуба свои сани, сам усадил меня в них и помчал домой. Ночь стояла морозная, звёздная. Мороз приятно ударял в лицо, снег скрипел под полозьями, искрился, переливался тысячами огоньков в ярком свете электрических фонарей.

— Ну, ты сегодня герой, Рудольф. Хорошо постоял за шахтёрскую честь, — сказал мне на прощание Георгий Павлович.

Дома меня встретили Валя и мама — обе они наотрез отказались идти смотреть моё выступление.

— Проиграл? — вскрикнули женщины в один голос, увидев, как тяжело, как устало я двигаюсь от двери.

— Выиграл, выиграл, — поспешил успокоить я их. — Победа далась нелегко, но я всё-таки "в дамках".

— Ну, слава богу, — вздохнула мама, — кончились твои мучения.

Но она ошиблась. На следующее утро меня срочно вызвали в городской комитет физкультуры. Здесь уже сидел прибывший утренним поездом Анатолий Дорофеевич Краснов.

— Не послушался меня, значит? — тоном, не обещавшим ничего хорошего, спросил он.

— Да вы же знаете, какая была обстановка, — попытался я объяснить ему существо дела. — Ведь на карту была поставлена наша спортивная честь...

— Всё равно будем наказывать, — упрямо повторил Краснов. — Всё равно будем тебя сечь.

Да, есть ещё такие люди: их не интересует существо дела. Не интересуют их подчас и детали. Для них всего превыше собственный авторитет, престиж, честь мундира. Сказал — "нельзя" — значит, нельзя и нечего сопротивляться. А остальное, дескать, меня и не касается. Не интересует.

Вот примерно по такому принципу и поступил тогда Анатолий Дорофеевич Краснов.

Мне тогда объявили в приказе строгий выговор и условно дисквалифицировали на одно соревнование. Не скрою — было очень обидно. Правда, товарищи по работе усиленно меня утешали, но всё это не стирало горечи от несправедливого решения.

Но так уж устроен человек, что какие неприятности ни выпали бы на его долю, он рано или поздно забывает про них. Тем более, что наплывают новые заботы, новые радости и дела.

Наша шахта, которую ребята уже давно стали называть "домом под землёй", стала обладать огромной притягательной силой для тех, кто хотел по-настоящему заниматься спортом. Секции были у меня разделены на два участка — № 5 и № 6.

Их разделяло расстояние в три километра. Спортивный зал на шахте № 6 был оборудован значительно лучше: здесь имелись прекрасные комплекты разборных гантелей и специальные станки, приспособления, вспомогательные снаряды.

На шахте № 5 дело обстояло несколько хуже: секция ютилась в маленькой кладовой одного из подвальных помещений шахтёрского клуба. Было просто обидно иметь такой первоклассный клуб без спортивного зала.

Директор клуба, тот самый Савенков, который втравил меня в историю с Буниным, не очень любил спортсменов. И поэтому на все наши просьбы отвечал односложно:

— Если найдёте свободную комнату — берите, пожалуйста.

Он прекрасно знал, что свободных комнат в клубе нет и быть не может. Но мы всё-таки придумали своё вариант — освободить бильярдную — и предложили ему.

— Ни за что! — последовал ответ.

— Ну хорошо же, — ответили мы, — больше вы нас на борьбу с хулиганами не зовите.

Дело в том, что в клуб как в одно из крупнейших культурных учреждений города часто вместе с настоящими рабочими приходили и субъекты сомнительного поведения.

Мы, спортсмены, по собственной инициативе организовали тогда нечто вроде народной дружины и часто приходили на помощь администрации. Теперь же мы грозились прекратить "оказание военной помощи" директору.

Угроза возымела своё действие неожиданно быстро. Директор согласился перевести бильярдную в подвал, а нам предоставил просторную и светлую комнату на первом этаже. Нашей радости, конечно, не было границ.

В двух секциях под моим началом к тому времени занималось уже человек сорок, а то и больше. Это были прекрасные, искренне любившие спорт ребята, всей душой жаждавшие стать сильнее, здоровее, красивее.

Контингент занимавшихся был самым разным. Особыми энтузиастами являлись парни, пришедшие в коллектив со школьной скамьи — из девятых и десятых классов. С ними я занимался на малых весах, обращая главное внимание на шлифовку техники.

Были и ещё совсем юные ребята — тринадцати-четырнадцати лет. Для них я сделал специальную полностью деревянную штангу и посадил их целиком на технику. Правда, за сорванцами приходилось всё время следить — они то и дело норовили показать друг другу свою силу и пытались поднимать недопустимые веса.

Руководя двумя секциями, обучая спортсменов технике и тактике поднятия тяжестей, я учился многому и сам. Учился жизни. Учился великому искусству общения с людьми.

— Рудольф Владимирович, — спросили у меня как-то раз Витя Калашников и Дима Стрельников, — а вот почему вы с нами всем делитесь и разговариваете, как с равными, а наша учительница Ирина Ивановна задирает нос, хотя куда моложе вас?

— Не знаю, мальчики, — ответил я. — Думаю, что это у неё пройдёт.

Можно было, конечно, этим и ограничиться. Но я счёл своим долгом пойти и познакомиться с учительницей. Мы честно и обстоятельно побеседовали.

— Спасибо, что пришли, — сказала на прощание Ирина Ивановна.

— Спасибо и вам, — искренне ответил я.

Прошло месяца два, и не я, а сами ребята вернулись к прерванному когда-то разговору.

— Знаете, Рудольф Владимирович, — сказал мне однажды Дима Стрельников, — наша Ирина Ивановна совсем изменилась. Ходит по домам, водит на экскурсии, даже про спортивные успехи расспрашивает. Так что мы её теперь полюбили.

Конечно, это известие я воспринял тоже как победу. Как победу, которая была для меня ничуть не менее радостной, чем самый крупный успех па помосте.

Постоянное общение с людьми было для меня чрезвычайно ценным ещё вот почему. Каждый мой ученик любым своим вопросом, любым, даже вроде самым безобидным замечанием как бы напоминал: "Вам надо учиться. Надо расширять круг своих знаний. Кто хочет учить других, тот сам должен знать больше всех".

И я учился. Читал. Ходил в кино и театры. С одинаковым удовольствием узнавал о русском богатыре Елисееве и об английском микробиологе Флеминге, о творчестве Галины Улановой и об Альберте Эйнштейне, с жадностью глотал книги Толстого, Гюго, Паустовского, Хемингуэя, Стейнбека... Конечно, я всё ещё был учеником средней школы и в свои двадцать четыре года, будучи отцом семейства, всё ещё мечтал об аттестате зрелости. Но каждая книга, каждая статья, каждая картина, увиденная в музее, делали меня богаче и счастливее.

Знания обогащают людей. И спорт — я это видел своими глазами — тоже менял человеческую жизнь. Вот пример только одного человека из тех, с кем я сталкивался в секции и кому штанга, тренировки, наше спортивное товарищество помогли найти себя, выбрать правильный путь.

В секции шахты № 5 у нас занимался восьмиклассник К. Он был сильным, здоровым, пышущим энергией мальчишкой. Однажды он решил доказать всему классу свою силу. Как только дали звонок на перемену, К. выскочил в коридор и стал придерживать дверь. Ученики напирали на неё всем классом, но сделать ничего не могли. В этот момент к двери подошёл учитель. Он приказал ученикам расступиться.

— Сам открою.

Но к тому моменту К. уже надоело баловаться и он отошёл в сторону. Дверь теперь никто не держал. Учитель же разбежался и с разгона вывалился в коридор. Все, конечно, засмеялись, а учитель рассвирепел. Он добился того, чтобы К. выгнали из школы.

Мы посчитали это решение неправильным, тем более, что К. чистосердечно всё рассказал. Мы видели, что он искренне переживает. Однажды К. даже предпринял попытку кончить жизнь самоубийством. Благо этот глупый шаг вовремя заметили и предотвратили.

Мы, члены секции, послали письмо директору школы. В нём мы взяли коллективное обязательство перед педагогическим советом добиться того, чтобы К. вёл себя образцово. Нашу просьбу удовлетворили. И, вероятно, не пожалели. К. хорошо учился, кончил школу, стал знатным шахтёром. Сейчас он отец двоих детей и мастер спорта по штанге.

Заботы, волнения, повседневные, будничные дела. Но всё это не заслоняло и не отнимало у нас главного: нашей страсти к спортивному совершенствованию. Я учил других и напряжённо учился сам: уточнял технику, накачивал силу, много занимался гимнастикой, лёгкой атлетикой, а зимой с большим удовольствием ходил на лыжах.

Конечно, было нелегко. Ведь я фактически являлся самоучкой. Правда, Леонид Синько дал мне хорошую техническую основу, но теперь до всего приходилось доходить уже самому. А ведь собственные ошибки видны далеко не всегда.

Помогали соревнования, которых с каждым годом становилось всё больше и больше. Здесь я встречался с атлетами из других городов и даже республик, знакомился с интересными людьми, разговаривал с тренерами, имевшими специальное образование.

Чтобы увиденное не забывалось, я завёл спортивный дневник. Аккуратно вырезал из газет интересные фотографии штангистов. И с максимальным вниманием рассматривал те, под которыми было написано, что спортсмен выполняет то или иное движение классического троеборья особенно хорошо.

Такая форма учёбы приносила желаемые плоды. Мои результаты росли из месяца в месяц. С мая 1952 года по март 1953 года я поднял свой результат в сумме классического троеборья на 30 кг.

Из того периода мне особенно запомнилась матчевая встреча Кузбасс-Донбасс. Она проходила 30 августа в городе Прокопьевск и вызвала большой интерес у жителей этого старинного рабочего центра. Внимание к участникам было трогательным: нам всем разрешили бесплатное передвижение на всех видах транспорта, а также проход в кино. У каждой команды в номерах, где мы жили, всегда стояли букеты живых цветов. Всё это вроде бы мелочи, но как они поднимали каждому из нас настроение, как воодушевляли! От всего сердца хотелось поблагодарить людей, проявивших такое широкое гостеприимство. А как может отблагодарить спортсмен? Конечно, прежде всего своим успешным выступлением.

В наших командах тогда ещё не было участников с громкими именами. Каждый коллектив представляли люди труда, те, кто не на словах, а на деле являлся шахтёром. В условиях состязаний так и было записано: "Выступать за команду имеет право спортсмен, не менее двух лет работающий на шахтах и не менее четырёх лет проживающий в данном угольном бассейне".

Я привёл здесь эти условия, конечно же, не случайно. В последнее время, особенно после новой системы зачёта, принятой на Спартакиадах народов СССР, кое-где появились любители создания искусственных рабочих спортивных коллективов. Это очень вредит делу, и нужно подумать, как избавить от "варягов" наши заводы, фабрики, шахты, колхозы, как дать этим предприятиям возможность растить собственные таланты, бороться на всесоюзной арене именно своими спортивными силами.

Матч представителей двух прославленных угольных районов выдался на редкость интересным. К тому моменту, когда я должен был выходить на помост, счёт был 2:2 (за победу в каждой весовой категории команде начислялось очко). Я знал, что моим соперником является сильный перворазрядник Алексей Воронов. С ним меня познакомили ещё до начала состязаний. Алексей работал проходчиком на шахте "Капитальная", был хорошим мастером добычи и, насколько я успел его узнать, весёлым, общительным человеком.

— Не подерёмся с тобой, как думаешь? — спросил он меня, когда мы беседовали о предстоявшем состязании.

— А чего нам драться? Свои люди, шахтёры, — ответил я ему в тон.

Больше мы о спорте не сказали ни слова, а вели беседу о шахтах, о новой технике, о товарищах по своей любимой профессии. Вероятно, в душе каждому из нас хотелось побольше узнать о своём сопернике, о его возможностях, но мы стеснялись задавать вопросы и не торопились раскрывать свои тайны. Что ж, спорт есть спорт: каждому хочется победить.

Я построил своё выступление так, чтобы делать первые подходы наверняка. В жиме я начал с 95 кг, а мой соперник — со 102,5 кг. Он, по-видимому, хотел сразу же психологически нокаутировать меня, но получилось нечто совершенно противоположное.

Наверное, Алексей не успел хорошо разогреться, а может быть, просто не настроился, но только две первые попытки у него не получились. А я, зафиксировав 95 кг и 97,5 кг, тоже пошёл на 102,5 кг. По жеребьёвке первым подходить к снаряду на равных весах должен был я. Когда судья-информатор назвал мою фамилию, в зале раздались аплодисменты. Кто-то крикнул:

— Рудольф, догоняй его!

Итак, у меня был последний подход к штанге. Мне на этот раз повезло — тяжёлый снаряд сначала был довольно легко взят на грудь, а потом не очень, правда, легко, но неотвратимо пополз вверх.

— Есть!

— Есть!

— Есть! — как автоматы щёлкнули переключатели на судейских пультах, и ровным светом зажглись белые лампочки. Начало было очень хорошим, и я в отличном настроении стал готовиться к дальнейшей борьбе.

Однако поединка с Алексеем Вороновым, к моему искреннему сожалению, не получилось. То ли он переоценил свои силы, то ли слишком устал, то ли на него подействовали мои чётко выполненные подходы, но парень из Донбасса так и не смог осилить начальный вес. Я видел, как, сгорбившись и сразу посерев, уходил он с помоста, уже зная, что борьба проиграна.

Тогда, именно тогда в Прокопьевске я впервые в полную силу и ощутил, внутренне понял, что спорт иногда приносит людям не только великие радости, но и великие разочарования. Поражения, срывы, неудачи на нашем пути совершенно неизбежны — кто становится спортсменом, тот должен всё это знать и готовить к этому свои нервы. Иначе жизнь будет казаться иногда очень тяжёлой.

Алексей Воронов показал себя в тот раз человеком отлично подготовленным к любым испытаниям. Несмотря на явный провал, он продолжил выступать и установил два рекорда Кузбасса в рывке и толчке, значительно превзойдя здесь мои показатели. Я понял, что мне просто повезло, что этот человек должен был выиграть и, конечно, непременно выиграл бы у меня, не произойди с ним такой роковой случай.

Что ж, после соревнования я сделал в своём дневнике две записи:

1. Никогда не начинай работать на помосте с веса, в котором ты не уверен (много лет спустя я убедился, что это золотое правило не всегда помнят даже очень известные спортсмены).

2. Никогда не сдавайся, даже если поражение уже налицо. Продолжай сражаться, борись за рекорды, борись с самим собой. Помни — ты не сборщик медалей, а спортсмен. И всегда оставайся им.

Так я записал в своём дневнике. Это были уроки, которые я почерпнул при встрече с донецким шахтёром и спортсменом Алексеем Вороновым.

Что касается моего дальнейшего участия в тех соревнованиях, то об этом долго рассказывать, разумеется, не стоит. Я построил свои подходы так, что в конце концов набрал рекордную для себя и Кузбасса сумму — 360 кг. Она равнялась, а может быть, даже чуть превышала требования первого разряда Единой всесоюзной спортивной классификации. Не скрою, всё это меня очень радовало. Главным образом, радовало сознание того, что в своих тренировках, в своей работе со штангой я стою на правильном пути.

Снова было радостное возвращение домой. У входа на шахту я увидел свой портрет, над которым были выведены слова: "Рудольф, от души поздравляем тебя с победой".

От всего этого веяло чем-то очень домашним, очень родным.

К тому времени я опять работал в механическом цехе — электриком по высоковольтным устройствам. Дела на производстве шли хорошо, я чувствовал себя здесь как в дружной, связанной большой любовью семье. Особенно неразлучными мы были с товарищами по бригаде — Кирсановым, Ловейко и Листуновым. Нас называли "вечным квартетом".

Мы и в самом деле почти не расставались. А на работе уж и подавно сообща выполняли любое задание, отлично понимая и дополняя друг друга.

Время бежало незаметно, события наплывали в нашу жизнь вроде бы медленно, но неотвратимо.

На шахты пришло новшество: разработки угля начали вести открытым способом. Экскаваторы вгрызались в породу, погружали свои ковши на глубину в три-четыре метра, доставали уголь и ссыпали его прямо в поданные по железнодорожной ветке составы. Просто и великолепно.

Новшество приобретало популярность. Ожидалось, что скоро такая система добычи станет массовой. Экскаваторам — и тем, что уже работали, и тем, что ожидались в качестве пополнения, — нужно было много электрической энергии. Поэтому перед нами была поставлена задача срочно подтянуть трёхкилометровую высоковольтную линию.

Ставя эту задачу, начальник трассы словно невзначай сообщил, что точно такую же линию, только по другой стороне обвалов, тянет бригада шахты № 5.

— Между прочим, — сказал начальник, — трасса должна быть готова через сутки. Экскаваторы стоят, а государству нужен уголь. Понятно?

— Понятно! — сказал за всех нас Андрей Данилович Котченко. Потом он подошёл к телефону, вызвал главного механика шахты № 5 и, заливаясь неудержимым смехом, объявил:

— Данила, говорят, ты высоковольтку собираешься тянуть? За нами поспеешь?

В трубке что-то долго шипело.

— Ну давай-давай. Сделаешь раньше меня — получишь пол-литра. А нет — тогда уж, прости, всё наоборот. Ну, до скорой встречи.

Думал ли в самом деле Андрей Данилович, что мы сумеем обойти своих товарищей по труду? Вероятно, нет — на пятой шахте работала тоже крепкая, дружная и, главное, более молодая бригада. Но таким уж родился Андрей Данилович — весёлым заводилой, огневым, неукротимого темперамента человеком.

Что ж, сказано — сделано. Мы получили все необходимые указания и материалы и приступили к делу. Во главе бригады, командуя нашими силами, шёл сам главный механик.

Наш Андрей Данилович не боялся никакой работы: он засучил рукава и вместе с нами, обливаясь потом и пачкаясь в грязи, начал ставить на точки тяжёлые девятиметровые столбы.

Вначале дело спорилось. Всего за несколько часов мы прошли полуторакилометровый участок и, по данным "разведки", обошли ребят с пятой шахты. Но постепенно силы нашей бригады стали иссякать. Я видел: мои товарищи еле держатся на ногах. Видел это и наш главный механик.

Тогда-то у него и созрело "мудрое" решение: дать людям своеобразный допинг. Он быстро куда-то собрался и вскоре вернулся с хорошей закуской и тремя бутылками спиртного.

— Давайте, ребята, подкрепляйтесь, — весело сказал он. — А потом уж мы славно закончим наше дельце.

Однако водка, как известно, ещё никогда и никому не помогала. Наоборот, разомлевшие, захмелевшие парни вообще вышли из строя. А тут, как назло, прибежали посланные нами в разведку мальчишки и сообщили, что бригада пятой шахты вышла с нами на одну отметку.

— Проиграли... Ай, проиграли... — сокрушался главный механик. — И это, когда осталось поставить каких-нибудь пять столбов...

В нашей бригаде вместе со мной в тот день были мои товарищи Ловейко и Листунов.

Как и я, они, конечно, даже не притронулись к спиртному во время обеда — у нас был нерушимый "сухой закон". Оценив обстановку и заразившись азартом соревнования с пятой шахтой, я сказал главному механику:

— Разрешите, мы за два часа кончим работу втроём?

— Смеёшься, Рудик?

— Не смеюсь. Только два условия: не мешайте нам сейчас, а потом, перед соревнованиями, позвольте денёк-другой отдохнуть.

— Дорогой мой, да если вы сделаете это, то я на всё согласен. Честное слово.

— По рукам?

— По рукам!

Я собрал свою группу и поговорил с ребятами не только как с рабочими, но и как со спортсменами.

— Мы взялись за трудное дело. Здесь надо бросить на весы всё — и силу, и смекалку.

— Ясно, — гаркнули хлопцы.

Мы быстро распределили работу, причём самую сложную — подъём столба с багром — я взял, конечно, на себя.

Два первых столба мы поставили очень быстро — даже не верилось. С третьим пришлось возиться долго: он был собран из чистой сосны и оказался мокрым, скользким. Когда его установили, стало легче.

Весть о том, что в нашей бригаде три человека ставят столбы с быстротой молнии, облетела весь городок. Главный механик пятой шахты, хотя его ребята отставали, прибежал к нам и стал смотреть на происходившее. Смотрел и всё повторял:

— Вот молодцы-то!

— Да ты иди к своим! — прогонял его Котченко.

— Нет уж, посмотрю. Мои всё равно проиграют. А я посмотрю. Никогда не видел, чтобы так здорово работали...

Установку столбов мы закончили точно в срок и раньше пятой шахты. Андрей Данилович подошёл к каждому из нас и крепко пожал руки.

— Вот уж не думал, ребята... Честное слово, не думал и не верил... Вот оно что значит — спорт... В самом деле — великая вещь.

С тех пор авторитет нашей тяжелоатлетической секции возрос ещё больше. Даже на всех важных производственных совещаниях о ней говорили с уважением. Таким образом, наш маленький трудовой подвиг явился прекрасной агитацией за спорт.

И уж, конечно, самым горячим пропагандистом физической культуры стал сам Андрей Данилович. Он говорил молодым рабочим,:

— Хочешь стать человеком — иди в секцию к Плюкфельдеру. Не пожалеешь.

Но больше всего мы удивились, когда Котченко однажды сам пришёл к нам на тренировку.

— Чемпиона из меня, конечно, не выйдет, но немножко покачать силу не повредит, верно ведь? — точно извиняясь, спрашивал он.

— Конечно, Андрей Данилович. Милости просим. Это очень хорошее решение, — от души приветствовал его я.

Ведь было ясно, что появление главного механика в секции придаст ей ещё больший авторитет.

Я думал, что Андрей Данилович придёт разок-другой и бросит, но он стал регулярно заглядывать к нам. Я ещё лучше узнал и полюбил этого очень весёлого, жизнерадостного, по-настоящему любящего жизнь и людей человека. Конечно, серьёзной тренировкой он не увлекался, а работал, по его словам, "чтобы жир согнать".

И это ему удалось: наш главный механик становился всё стройней, брюшко у него исчезло, под рубашкой рельефно проступили мускулы. Словом, всё шло отлично.

И Котченко, убедившись в великой пользе физкультуры, стал заглядывать в наш зал при каждом удобном случае. Из-за этого в секции даже появился телефон: Андрей Данилович распорядился поставить аппарат, чтобы в случае необходимости телефонистки искали его не дома, а в зале.

— Теперь спортзал — моя вторая квартира, — любил повторять он.

Но однажды случилась беда. По просьбе Андрея Даниловича я дал ему второй ключ от спортзала, чтобы он мог в любое время зайти в него и позаниматься самостоятельно.

И вот как-то раз, проверив утреннюю смену, Котченко заскочил в зал на полчасика. Времени особо много не было, и главный механик решил приступить к тренировке без разминки.

В качестве первого упражнения он выбрал своё любимое: приседание со штангой на спине. Но, как на грех, перепутал диски: двадцатикилограммовые принял за пятнадцатикилограммовые.

Котченко надел их, снял штангу со стоек (а на ней был непосильный для него вес — 160 кг) и присел. А встать не смог. И, конечно, сбросить со спины снаряд тоже не смог. Огромный вес буквально спрессовал его. Неизвестно, чем всё это кончилось бы, если бы в зал на крик Котченко (а кричал он в тот миг, по его же словам, страшно) не забежал проходивший мимо шахтёр. Он-то и помог нашему начальнику освободиться от груза.

У нас в стране так уж повелось, что жизнь советского человека с каждым днём становится всё интереснее и радостнее. Кажется, ещё совсем недавно был заложен фундамент, и вот уже к очередному Дню шахтёра наша шахта — её рабочий коллектив — получила замечательный подарок: просторный и благоустроенный Дворец культуры.

В нём имелся даже превосходный спортивный зал на втором этаже, но штангистов туда, как водится, не пустили. Нам вновь было отведено маленькое и очень неуютное помещение в подвале.

А секция между тем всё росла — как по численности, так и по результатам. Ей нужна была уже серьёзная материальная база. И вот, тщательно обследовав Дворец, я предложил на рассмотрение проект: из трёх служебных комнат первого этажа, никем, по существу, не занятых, а также коридора оборудовать капитальный зал тяжёлой атлетики. Дней десять я сидел над проектом, сделал ряд чертежей и произвёл необходимые расчёты.

Но, как это часто бывает, когда рождается что-то новое, хотя бы и не очень значительное, сразу находятся скептики. Так случилось и на сей раз.

— От такой перестройки рухнет второй этаж, — твердили одни.

— Провалится пол, — поддакивали им другие.

— Да и вообще ничего не выйдет, — резюмировали третьи.

Я отправился в городское управление архитектуры, раскопал проект Дворца и доказал, что стены между помещениями на первом этаже не являются несущими для спортзала на втором этаже — но противников моего проекта переделки от этого не убавилось. Казалось, выхода нет. И тут я вспомнил об одном любопытном знакомстве.

Это произошло тогда, когда мы с Ловейко и Листуновым заканчивали прокладывать линию высоковольтной передачи и втроем обошли всю бригаду пятой шахты. Со стороны за нашей работой наблюдал тогда незнакомый мне человек в жёлтой кожаной тужурке. Я понял, что он занимает какое-то видное положение в городе, потому что, увидев его, и наш главный механик, и главный механик с пятой шахты подошли к нему и отрапортовали, как командиру.

Человек этот оказался начальником нашего треста. Звали его Глебом Александровичем Быстровым. Когда был вкопан последний столб, он подозвал меня и сказал:

— Хорошо работаете, ребята!

— Спасибо за доброе слово, — ответил я за всех.

— Нет, это вам надо сказать спасибо, — засмеялся он.

Глеб Александрович подробно расспросил нас, где мы работаем, как справляемся со своими делами, как отдыхаем. А на прощанье сказал:

— Вот что, Рудольф. Я хоть больше за футбол болею, но о твоих штангистах и о тебе тоже много хорошего слышал. А сейчас вживую увидел, как может пригодиться в нашем деле богатырская сила. Так что если тебе что-нибудь будет нужно, заходи.

Вот о каком человеке и о каком разговоре я вспомнил в трудную минуту. Немного, конечно, поколебался: стоит ли идти? Ведь просить, даже не за себя, всегда неприятно.

Но ведь тут на карту были поставлены общие интересы, судьба целой секции, её дальнейшая жизнь. И я собрался с духом.

Бывают такие люди: заберутся в начальственный кабинет и страх как боятся, что к ним пробьётся какой-нибудь неугодный посетитель. Глеб же Александрович был руководителем совсем иного типа. Он (об этом все знали) строго наказывал своей секретарше:

— Кто бы ни приходил — докладывайте. А если у меня никого нет, то пусть сразу и заходят.

Меня приняли сразу. Глеб Александрович встал из-за своего стола и, как приветливый хозяин, пошёл мне навстречу, протягивая руку:

— Ну, выкладывай, чемпион, с чем пришёл?

Я обстоятельно изложил свою просьбу.

— Что ж, ты, пожалуй, дело предлагаешь, — сказал начальник треста после некоторого раздумья. — Пора уже людям начинать жить по-хорошему, с размахом. Когда это, конечно, позволяют возможности.

Он дал соответствующие распоряжения, и уж буквально через день началась разборка стен в комнатах первого этажа. Мы, спортсмены, самым активным образом помогали строителям и очень часто сами становились строителями.

Прошёл всего месяц, и новый тяжелоатлетический зал — первый в Киселёвске, а может быть, и во всём Кузбассе — вступил в строй. Стояли, словно солдаты на смотру, вытянувшиеся в строгую линию пять идеально отструганных помостов, отливали никелем новенькие штанги, сверкали зеркала, радовали глаз наборы гантелей, резиновых жгутов, гирь, эспандеров...

Здесь, в этом зале, начала свою вторую жизнь секция тяжёлой атлетики киселёвской шахты "4-6". Здесь родилась её слава, которая потом, несколько лет спустя, перешагнула границы нашего городка, границы Кузбасса и стала достоянием всей страны. О нашей секции стали писать в газетах и журналах, ей посвящали радиопередачи, в наш город приезжали учиться опытные руководители и тренеры.

Почему? В чём были истоки такой необычайной популярности? Мне думается, в том, что наш опыт, наша действительность доказала: всякие разговоры о том, что исключительные результаты современного спорта рождаются в исключительных условиях, — чепуха. Мы сами шаг за шагом прошли школу поднятия тяжестей от азбуки до высшей математики. Мы сами с помощью парткома, шахткома и комитета комсомола создали свою материальную базу. Мы доказали на деле, что каждый трудовой коллектив может создать у себя крепкую, жизнедеятельную, неуклонно набирающую силу спортивную секцию. Да, может! Стоит только по-настоящему захотеть этого!

А коллектив наш и в самом деле, выражаясь по-шахтёрски, выдавал на-гора продукцию высшего качества. В нём мужали и крепли человеческие и спортивные характеры.

Как тут не вспомнить хотя бы нескольких людей, как не проследить их рост, их интересные судьбы, в которых спорт сыграл отнюдь не последнюю роль?

Помню, например, как впервые пришёл к нам в зал грузчик Анатолий Коржов. В руках у него была папироска, а стоило подойти поближе, как в лицо ударил крепкий винный запах. Потом, уже много времени спустя, Толя признался, что выпил тогда больше для храбрости.

Но мы, конечно, никого никогда не прогоняли, и Коржов стал равноправным членом нашего коллектива. Как и всякий другой посвящавшийся в ранг спортсмена, он дал крепкое слово не курить и не пить. Это было законом. И это сразу же меняло людей, приходивших в секцию.

Мы много беседовали с Толей о жизни — и я, и другие товарищи. Под нашим общим влиянием, даже, можно сказать, нажимом, парень понял, что шесть классов — это не образование для современного человека, и пошёл учиться.

— Боюсь только силы воли не хватит, — признался он как-то мне.

— Спорт поможет тебе выработать волю, ты ещё других будешь увлекать за собой, — ответил я тогда.

И мои слова оправдались. Анатолий становился всё собраннее, всё решительнее. В вечерней школе молодёжи, где он учился, его портрет вывесили на Доске почёта.

Хорошо шли дела у Коржова и в спорте. Он стал у нас одним из самых техничных спортсменов, у которого было чему поучиться. За четыре года тренировок Толя прошёл путь от робкого, неуверенного в себе паренька до сильного перворазрядника.

В 1956 году мы проводили нашего товарища в ряды Советской Армии. А через год на моё имя из воинской части пришло письмо. Писал командир подразделения, в котором теперь служил бывший шахтёр.

"Дорогие товарищи, — сообщалось в письме, — ваш друг по шахтёрскому труду и по спорту является отличником боевой и политической подготовки. Он демонстрирует высокую дисциплину, огромное упорство в достижении цели и трудолюбие. И говорит, что все эти качества приобрёл в секции тяжёлой атлетики киселёвской шахты "4-6". Поэтому от имени командования и от себя лично выражаю вам, товарищи, сердечную благодарность за воспитание хорошего воина-патриота."

В письме было ещё много тёплых и трогательных слов. Между прочим, в нём сообщалось, что рядовой Анатолий Коржов стал чемпионом своего военного округа по поднятию тяжестей. Конечно, это письмо мы поместили в нашем зале на самое видное место. Рядом с грамотами, которые мы получали за победы в соревнованиях. И, конечно же, оно повлияло на многих ребят, которые начинали свой путь в секции так, как когда-то начинал его Анатолий.

Нам часто писал и сам Коржов. Он делился радостями и трудностями солдатской службы, спортивными успехами. "Первый разряд держу прочно, а вот мастерский рубеж не перешагну, видно, никогда", — сознался он однажды в своих сомнениях.

Я отвечал ему регулярно и каждый раз пытался убедить, что у парня всё ещё впереди.

"Если мы с тобой встретимся, — обещал я ему, — то ещё наверняка шагнём вперёд. Наверняка."

Я привожу выдержки из нашей переписки, ибо она во многом объясняет, что значила наша секция для людей и что делали люди для неё. Когда Анатолий получил письмо, в котором выражалось сомнение насчёт его возвращения в Киселёвск, то он даже обиделся. Вот ещё одна выдержка из его письма. Привожу её в надежде, что мой давнишний друг не обидится.

"Дорогой Рудольф, — сообщал Коржов, — ты сомневаешься, вернусь ли я в Киселёвск. Да, я сейчас служу в большом промышленном центре, где дома выше, людей и шуму больше. Но наш милый город я не забуду никогда, потому что именно в нём я узнал радость труда, радость настоящей мужской дружбы, радость творчества. Я вернусь обязательно, и мы с тобой ещё постучим штангой о помост."

Он действительно вернулся, и мы ещё долго, до самого моего отъезда, работали вместе. В 1959 году Толя Коржов осуществил свою давнишнюю мечту: стал мастером спорта.

Но, пожалуй, больше всего лично меня радовала и радует судьба Виталия Бедарева. Этого могучего, атлетического сложения парня с лицом доброго мальчугана я встретил в вагонном парке нашей шахты лет десять тому назад. Я попытался с ним заговорить, но он только покачал головой и развёл руками.

— Наш Виталий немой, — с горечью пояснил кто-то.

Меня это известие глубоко тронуло. Вероятно, потому, что я знаю цену беде и очень тяжело переношу чужое горе. Мне очень захотелось, чтобы Виталий не чувствовал себя чужим, оторванным от всех нас. Чтобы он жил так же полнокровно, как все мы.

Однажды я зашёл перед тренировкой к нему домой. Виталий лежал на диване у открытого окна и смотрел на улицу, которую мальчишки превратили на время в футбольное поле.

— Слушай, — сказал я ему, — не хочешь ли заняться штангой?

— А удобно ли это? — написал он свой вопрос на клочке бумаги.

— Вот чудак! Почему же неудобно? Давай-ка одевайся.

К этому могу лишь добавить, что слесарь-наладчик вагонного парка шахты "4-6" Виталий Бедарев стал третьим мастером спорта, выращенным в нашей секции. Он трижды завоёвывал звание чемпиона области, дважды выходил победителем на состязаниях лучших штангистов Сибири и Дальнего Востока. Сейчас у него уже есть свои ученики, которым он передаёт сложное и красивое искусство покорения металла.

А мастер спорта Георгий Матвейчук — забойщик и балагур, — он ведь тоже пришёл в нашу секцию новичком и в ней проделал весь трудный путь. Да разве всех перечислишь — и мастеров, и десятки перворазрядников, которых дала советскому спорту наша шахта? Наша, киселёвская! Наша — всем сердцем любимая...

В 1951-1952 годах я не участвовал в особо крупных соревнованиях, да и вообще старался больше тренироваться, чем выступать. Почему? Даже не могу точно ответить на этот вопрос. По-видимому, я инстинктивно берёг нервную энергию для уже недалёкого будущего. Для великой битвы на помосте.

Мечтал ли я в те годы о чём-то большом? Думал ли о громких победах? Да, и мечтал, и думал. Моими кумирами в то время были феноменальный советский атлет Трофим Ломакин и непобедимый гаваец Томми Коно. Где только было можно я доставал о них литературу, с жадностью читал журналистские отчёты, вырезал из журналов и газет фотографии и увешивал ими стены нашего спортивного зала и своей комнаты. Я думал как о самом счастливом о том дне, когда смогу хотя бы просто увидеть одного из этих силачей. Сразиться с ними пока нечего было и думать. Они жали в те годы по сто тридцать — сто сорок килограммов, а я едва перевалил за сто. И всё-таки... Всё-таки мечты не оставляли меня ни на минуту.

Неожиданно 10 ноября 1953 года я получил письмо, в котором сообщалось, что меня вызывают на тренировочный сбор тяжелоатлетов перед чемпионатом Российской Федерации. Маленькая, с синенькой каёмкой бумага, заполненная торопливой машинописью. Как она взволновала меня! До сих пор — а пролетело уже двенадцать лет — помню её текст от строчки до строчки, помню, что подписал её и сейчас успешно работающий в Росспортсоюзе Лев Максимович Левитан. Да и как было не запомнить этот документ: меня, рядового шахтёра и рядового спортсмена, вызывали на сбор сильнейших штангистов республики? Значит, где-то меня уже знали, где-то считались со мной и надеялись, что из меня что-то выйдет.

Предстоявшему сбору и особенно следовавшим за ним соревнованиям я придавал исключительное значение. "Вот, — говорил я себе, — наступает великий и строгий экзамен, на котором я проверю свои возможности."

Чемпионат республики проходил в 1953 году в Свердловске. Я впервые попал в эту уральскую столицу и смотрел на незнакомый, большой, трудолюбивый город с восхищением. Он мне сразу понравился. И нравится до сих пор.

Соревнования начались, как обычно, с парада. Мы все прошли строем по украшенной плакатами и транспарантами сцене. Потом главный судья соревнований вызвал к подъёму флага чемпионов прошлого года. Я стоял и думал: кому из них удастся сохранить своё звание, а кто уступит его более молодым или, наоборот, более опытным?

Свои шансы я расценивал тогда не очень высоко и думал лишь о том, чтобы удачно использовать все девять подходов. "Медали пока не для меня", — сказал я самому себе, выходя на помост.

Но уже после жима выяснилось, что в средней весовой категории имеются, по существу, лишь два претендента на победу: астраханец Пётр Безъязычный и я. Остальные участники заметно отстали. Таким образом, совершенно неожиданно для себя и уж, конечно, для других я оказался в центре внимания.

В жиме астраханец сработал очень хорошо и опередил меня на пять килограммов.

После рывка мы сравнялись, и это сразу же придало мне необычайную смелость, тем более что терять мне, как говорится, было нечего. Я попросил четвёртый подход для установления нового республиканского рекорда.

Подойдя к штанге, я уже давно заученным движением прокрутил гриф, оставляя на нём белые пятна магнезии. А потом всё произошло мгновенно, и я даже сам был поражён, с какой лёгкостью взлетел вверх снаряд. Загремели аплодисменты. В глаза ударил непривычный всплеск "блица" — кто-то из фотокорреспондентов отважился потратить на незнакомого атлета несколько сантиметров плёнки. Увы, напрасно. И вот почему.

По существующим правилам после установления рекорда и штанга, и спортсмен должны быть подвергнуты контрольному взвешиванию. Что касается штанги, то она ни похудела, ни потолстела — стрелка остановилась точно против отметки 117,5 кг. Хуже обстояло дело со мной. Оказывается, я весил уже на 700 граммов больше, чем это допускают границы среднего веса. То ли пообедал слишком плотно, то ли воды выпил больше, чем нужно — точно утверждать не могу. Но рекорд, конечно, не был засчитан.

Моё неожиданное потяжеление сыграло в тот день со мной злую шутку ещё раз. После неудачной попытки свалить республиканский рекорд мы с Петром Безъязычным продолжили борьбу. Оба начали толчок со 130 кг, и оба, не рискуя, остановились на 145 кг, удачно использовав все три подхода. Таким образом, каждый набрал и одинаковую сумму — 360 кг. Но Пётр Безъязычный имел собственный вес, увы, на семьдесят пять граммов меньше. И право подняться на высшую ступень пьедестала почёта, естественно, было предоставлено ему.

Вернувшись в гостиницу, я достал свой дневник и записал: "На каждом соревновании нужно самым строгим образом следить за собственным весом. Без такого контроля тебя будут бить всегда".

На соревнованиях выступать радостно. Радостно одерживать победы. Но радостней всего, друзья, после удачи возвращаться в родной город. На шахте мне устроили нечто вроде приёма. Директор пригласил в свой кабинет начальников участков и смен, представителей парткома, комсомольского комитета, профкома и, конечно, моих товарищей рабочих.

— Ну, Рудольф, расскажи нам, как ты чуть чемпионом России не стал, — открыл встречу начальник, и все дружно захлопали в ладоши.

Я, как мог, живо описал свердловские баталии. Меня слушали внимательно, задавали много вопросов. Потом мне от имени коллектива преподнесли нашу шахтёрскую лампочку, но только к была ней прибита алюминиевая табличка с напутственными тёплыми словами: "Пусть эта лампочка всегда освещает тебе путь вперёд — к спортивным победам и спортивной славе". Эту лампочку я поставил у себя в комнате на самое видное место.

Но если я и думал о спортивной славе, то навстречу ей никогда не спешил. Я уже очень хорошо понял, что спешка тут ни к чему хорошему не приведёт. Нужен огромный труд, медленное и упорное накапливание сил и средств для решительного штурма. Я не случайно употребляю здесь слова из военного лексикона: тактика спортивной борьбы очень часто схожа с военной тактикой — в нашем деле тоже очень важно досконально знать свои силы и силы соперника, исподволь накапливать резервы, уметь ввести их в бой в нужный момент.

10 октября 1954 года в помещении нашего центрального клуба проходило собрание городского спортивного актива Киселёвска. На нём остро стоял вопрос о дальнейшем развитии массовой физкультуры, о борьбе за высокие показатели. На трибуну один за другим поднимались мои товарищи по шахтёрскому труду — футболисты, легкоатлеты, стрелки, велосипедисты — и брали на себя различные обязательства.

Поднялся на трибуну и я. Поднялся и сказал;

— Дорогие товарищи! Обязуюсь перед вами, что в ближайшее время, — может быть, уже в следующем году, — я выполню норму мастера спорта СССР.

При этих словах все присутствующие встали и дружно закричали: "Ура!" Ведь тогда в нашем городе не было ещё ни одного мастера спорта, и эти мои слова прозвучали как далёкая и, может быть, несбыточная мечта.

Слушая, как приветствуют меня шахтёры, как ликуют они при одной мысли, что у нас будет свой мастер спорта, я понял, какую большую ответственность взял на себя.

Дома я поделился своими волнениями. Брат Володя сказал:

— Хвастун!

Мама поддержала:

— Он всегда был такой!

А я сидел и молчал. И думал: только бы и в самом деле не прослыть хвастуном...

VIII

Дата добавления: 2015-07-15