ГЛАВА 31

Мать так и не узнала, что я поранил ногу. Я всегда сам промывал иперевязывал свои болячки, она лишь приносила мне миску с горячей водой,чистый бинт и вату для прокладки между пальцами. Иногда мне казалось, чтопридется все же сказать ей, потому что порезы на холодной мякоти ноги упорноотказывались заживать, но с наступлением теплой погоды все прошло. Я продолжал ездить на Звездочке к водоему, но теперь пускал ее вскачь,только когда мы выезжали на дорогу к школе и поворот в проулок оставалсяпозади. Часто я пробовал ездить, держась за седло только одной рукой, но из-заискривления позвоночника меня всегда клонило влево, и одной руки былонедостаточно, чтобы удержать меня от падения на эту сторону. Однажды, когда Звездочка шла шагом, я решил попробовать держаться заседло в разных местах в поисках более устойчивой опоры. Благодаря тому, чтоя был крив на левый бок, я мог, не напрягаясь, дотянуться левой рукойгораздо дальше, чем правой. Подвинувшись немного вправо, я сунул левую рукупод крыло седла как раз под своей ногой, где подпруга пересекает седло иуходит под крыло. Схватившись за подпругу именно в этом месте, я, потянув заремень, мог сопротивляться наклону влево, а упираясь в прокладку седла -наклону вправо. Впервые я почувствовал себя в седле совершенно уверенно. Я схватилповодья правой рукой, левой взялся за подпругу, пустил Звездочку легкимгалопом, и оказалось, что никакие толчки мне больше не страшны. Я сиделсвободно и спокойно, приподнимаясь и опускаясь вместе с движением пони,испытывая неизвестное мне ранее чувство полной безопасности и уверенности. Теперь я научился управлять Звездочкой. Движением руки я мог послать еевправо или влево, при повороте я наклонялся вместе с ней и откидывалсяназад, когда она вновь выравнивалась и шла прямо. Держась за подпругу, я былкак бы привязан к седлу и в то же время мог менять позу, смотря пообстоятельствам. Некоторое время пони шел галопом, потом я, повинуясь внезапному порыву,криками стал подгонять его. Я почувствовал, что его тело напряглось какструна, и он пошел карьером. Волнообразное качание перешло в ровный бег,частая дробь цокающих копыт зазвучала в моих ушах, как музыка. Это ощущение было слишком необычным, чтобы повторить его, чтобырастратить его в один день. Я возвратился в школу шагом, напевая песенку.Ждать, пока придет Боб и снимет меня с пони, я не стал; сам соскользнул сседла, упал на землю и пополз к костылям, стоявшим у стены; потом поднялся,отвел Звездочку в загон, расседлал и остаток перемены, пока не прозвенелзвонок, простоял у забора, глядя на пони. Всю вторую половину дня я не мог сосредоточиться на уроках. Я думал оботце, о том, как он обрадуется, когда я докажу ему, что умею ездить верхом.Мне хотелось завтра же приехать домой на Звездочке и показаться отцу, но язнал, какие вопросы он задаст мне, и чувствовал, что до тех пор, пока несмогу садиться на пони и слезать с него без посторонней помощи, у меня небудет права сказать: "Я умею ездить верхом". "Спешиваться я научусь скоро, - рассуждал я. - Если бы слезать с понигде-нибудь поблизости от костылей, то можно одной рукой держаться за седло,а другой взять костыли и поставить их под мышки. А вот садиться верхом - этодругое дело. Нужны сильные ноги, чтобы поставить одну в стремя, а другойоттолкнуться от земли. Мне надо придумать какой-то другой способ". Иногда, играя дома, я брался одной рукой за верхнюю перекладинукалитки, а другой за ручку костыля и потом медленно подтягивался на рукахвысоко над забором. Я часто пробовал свои силы таким образом и решилповторить этот фокус со Звездочкой вместо калитки. Если она будет стоятьсмирно, мне это удастся. На следующий день я сделал первую попытку, но пони все время двигался,и я несколько раз падал. Тогда я попросил Джо подержать его, взялся однойрукой за луку седла, другой за ручку костылей, составленных вместе, сделалглубокий вдох, одним движением подтянулся на руках и сел в седло. Я повесилкостыли через правую руку, но они пугали пони, и пришлось отдать их Джо. Каждый день Джо держал Звездочку, чтобы я мог сесть на нее сам, ночерез две недели пони так привык к моему броску на его спину, что уже неделал попытки двигаться до тех пор, пока я не усаживался в седле прочно.После этого я больше не просил Джо держать его, но все еще не мог брать ссобой костыли. Показав Бобу, в каком положении мне удобней возить костыли, я попросилего поездить на Звездочке, перебросив их через правую руку. Он проделывалэто каждый день после школы, и Звездочка перестала их бояться. Такимобразом, я смог ездить на пони с костылями. Когда он шел легким галопом, они ударялись о его бок, а при карьере ихотбрасывало назад, но пони их уже больше не пугался. Он не был тугоузд, и я с легкостью управлял им, держа поводья в однойруке., Я ездил с укороченными поводьями, чтобы, откинувшись назад, своимвесом увеличить их натяжение. Он слушался малейшего движения моих рук, когдамне надо было его повернуть. Вскоре он уже поворачивался на одних заднихногах, как дрессированный июни. Оказалось, что, толкая седло снизу рукой,которой я держался за подпругу, я мог приподниматься во время езды рысью, ивремена, когда меня било о седло, миновали навсегда. Звездочка никогда не шарахалась в сторону. Она всегда бежала прямо,поэтому я чувствовал себя уверенно и не опасался, что она может менясбросить. Я не понимал, что для того, чтобы удержаться в седле, когда понивдруг отпрянет вбок, нужны здоровые ноги, так как со мной пока таких случаевне бывало. Я считал, что сбросить меня может только лошадь, встающая надыбы, и начал ездить более отчаянно, чем другие ребята в школе. Я проносился галопом по пересеченной местности, недоступной для моихкостылей, - я попирал " ее ногами, крепкими, как сталь, ногами Звездочки,которые теперь я ощущал, как свои собственные. Там, где другие ребята старались объехать холм или насыпь, я мчалсянапрямик, однако когда мы ходили пешком, то, наоборот, я обходилвозвышенности, а все мальчишки взбирались на них. Теперь я мог побывать везде, где бродили они, и всю часовую переменувыискивал места, где не смог бы пройти на костылях, и, проезжая по нимверхом, становился равным своим товарищам. Но я не знал, что мной руководит именно это побуждение. Я ездил потаким местам потому, что мне так нравилось. Другого объяснения у меня небыло. Иногда я проезжал галопом по проулку. В конце его был крутой поворот нашоссе. На противоположном углу была построена пресвитерианская церковь, иего назвали "Церковный угол". Однажды я на полном галопе завернул за "Церковный угол". Накрапывалдождь, и мне хотелось добраться до школы сухим. Женщина, которая проходиламимо церкви, неожиданно раскрыла зонтик, и пони на всем скаку резкошарахнулся в сторону. Я почувствовал, что падаю, и попытался заставить себя вытащить ступню"плохой" ноги из стремени. Я всегда ужасно боялся, чтобы лошадь не протащиламеня за собой по земле. Отец раз видел, как лошадь неслась во весь опор,таща за собой седока, запутавшегося одной ногой в стремени, и я на всю жизньзапомнил его рассказ о том, как тело всадника подпрыгивало на кочках,увлекаемое скачущей лошадью. Ударившись о шоссе и ощутив, что ноги мои свободны, я почувствовалоблегчение. Несколько мгновений я лежал неподвижно, опасаясь, что переломалсебе все кости, потом сел и стал ощупывать ноги и руки, болевшие от ушибов.На голове вскочила шишка, на локте была большая ссадина. Звездочка галопом помчалась к школе, и я знал, что Боб и Джо скоропоявятся с моими костылями. Я сидел на дороге, стряхивая пыль со штанов, ивдруг заметил женщину с зонтиком. Она бежала ко мне с выражением такойтревоги и страха на лице, что я быстро оглянулся, проверяя, не случилось лисзади меня что-нибудь ужасное. Но, кроме меня, на дороге никого не было. - Ох! - воскликнула она. - Ты упал? Я видела. Бедный мальчик, тыушибся? Ох, в жизни этого не забуду! Это была миссис Конлон, знакомая моей матери, и я подумал: "Она скажетмаме, что я упал. Завтра придется показать отцу, что я умею ездить верхом". Миссис Конлон торопливо бросила свои свертки на землю и, положив рукуна мое плечо, заглянула мне в лицо. Рот ее был полуоткрыт. - Ты ушибся, Алан! Говори! Что скажет твоя бедная мама? Что ж тымолчишь? - Со мной ничего не случилось, миссис Конлон, - заверил я ее. - Я ждусвоих костылей. Джо Кармайкл принесет их, когда увидит пони. Я твердо верил, что Джо быстро сообразит, что нужно предпринять. Боб -тот примчался бы взбудораженный и растрезвонил бы о происшедшем на весь мир!Ну, а Джо, не поднимая шума, прибежит с моими костылями, думая лишь о том,как бы скрыть случившееся от всех. - Ты не должен ездить верхом, Алан, - продолжала миссис Конлон,отряхивая мои плечи. - Это плохо кончится, вот увидишь. - В ее голосезвучали нежные, добрые нотки, она встала подле меня на колени и нагнулаголову так, что ее лицо очутилось рядом с моим. Она ласково улыбалась мне: -Ты не такой, как другие мальчики. И никогда не должен забывать об этом. Тыне можешь делать все то, что они. Если твои бедные отец и мать узнают, чтоты ездишь верхом, это разобьет им сердце. Обещай мне, что никогда больше несядешь на лошадь. Ну, обещай! Я с удивлением увидел слезы у нее на глазах, и мне захотелось утешитьее, сказать, что мне ее жаль. Хотелось подарить ей что-нибудь, заставитьулыбнуться, сделать ее счастливой. Я всегда замечал эту грусть у взрослых,разговаривавших со мной. Как я ни старался, я не в силах был приобщить их кмоему счастью. Они крепко держались за свою печаль. Причины этого я никак немог понять. Прибежали Джо и Боб. Джо нес мои костыли. Миссис Конлон вздохнула иподнялась с земли; пока Джо помогал мне встать и подставлял мне костыли, онасмотрела на меня трагическим взглядом. - Что случилось? - спросил он с тревогой. - Звездочка шарахнулась и сбросила меня, но со мной ничего неслучилось. - Мы должны молчать об этом. Ни слова, - шепотом произнес Джо,посматривая на миссис Конлон. - Держи язык за зубами, иначе тебе никогда недадут сесть на лошадь. Я попрощался с миссис Конлон. Уходя, она напомнила мне: - Не забудь, что я говорила тебе, Алан. - Одно можно сказать, - заявил Джо, оглядев меня с ног до головы, когдамы пошли к школе, - никакой беды не стряслось. Ты ходишь не хуже, чемвсегда.

Дата добавления: 2015-07-15