Начало жизни полсе войны

И вот, 9 мая 1945 года.

Победа!

Стихийный сбор жителей у своих предприятий, демонстрация по улице Кирова, а вечером – народное гулянье с фейерверком из ракетниц (соответствующих установок для фейерверков тогда у нас в городе не было). А 13-го мая – снова народное гулянье с таким же фейерверком. А потом, когда стемнело, демонстрация фильмов с кинопередвижек прямо на улицах на огромны полотнища, растянутые по фасадам зданий. Помню, как коченея в рубашке (в середине мая в Челябинске, мягко говоря, не слишком тепло) я впервые посмотрел фильм Пырьева «В шесть часов вечера после войны». Через месяц после праздника мы сдали экзамены за 2-й курс техникума. Причём некоторые из учащихся вечерней школы решили полностью сосредоточиться на подготовке к экзаменам на аттестат зрелости и весеннюю сессию в техникуме проигнорировали. Я смалодушничал, сдал сессию полностью, «схватив» тройку по основному предмету: электротехнике. Сказалось «раздвоение личности», перегрузка насыщенными учебными программами двух учебных заведений. В школе я получил золотую медаль, впервые введённую в СССР. Это позволило мне поступить без экзаменов в Куйбышевский авиационный институт. Мечта детства, стать авиатором, получала своё воплощение не в лётной, а в инженерной деятельности.

В интервале времени между отправкой документов в институт и получением телеграммы о зачислении в КуАИ, я смог пойти производственную практику со своими сверстниками на построенном в войну и ещё достраивавшемся заводе металлоконструкций. По общему согласию товарищей я попал в отдел главного энергетика завода (жаль, не помню ни фамили его, ни имени-отчества, хотя обычно память у мня на эти «подробности» хорошая). Это была очень интересная практика и в плане профессиональном, и – совершенно неожиданно – в материальном. Поначалу я довольно быстро и успешно справился с первым заданием – сделать описание «спейсеров», механизмов для «прошивки» отверстий под заклёпки в профильных элементах конструкций мостов и других сооружений. После этого я составил инструкцию по запуску заводской компрессорной станции. Последним заданием главного энергетика было составление схемы электропитания завода.

- На заводе шесть трансформаторных будок, строили в войну, а общей схемы электропитания так и не составили, - сказал главный энергетик, давая мне это поручение.

Не знаю, почему он при этом ничего не сказал об элементарных правилах безопасности при работе в трансформаторных будках. Пожалуй, посчитал, что этот смышлёный парнишка такие элементарные вещи и так знает. А он не знал! Поэтому смело - без резиновых перчаток! - открывал двери с нарисованными на них черепом и перекрещенными костями, брал в руки бирочки, привязанные к каждой, в карандаш (или более) толщиной, торчащей из залитого гудроном раструба фазе линии напряжением несколько киловольт, чтобы списать с них информацию. Я тогда был страшно горд такой возможностью делать работу недоступную другим.. Но даже сейчас, при воспоминаниях об этой героической (по дурости исполнителя) работе мне становится немного не по себе. К моменту получения вызова из института я успел закончить снятие информации о выводах во всех трансформаторных будках на заводеи даже начертить схему распределения всех силовых линий по территории завода. Главный энергетик высоко оценил мои работы и приказал оплатить их по тарифной ставке электрика седьмого (!) разряда. Так я впервые получил профессиональный заработок 500 рублей.

* * *

С окончанием войны и школы окончилось моё непростое, как и у всех моих сверстников, детство.

Началась новая, взрослая жизнь. Но это была уже другая жизнь, жизнь по законам мирного времени, хотя на изменение норм жизни по законам мирного времени потребовался не один год. Предстояло осознать значение и цену понесённых жертв, и бесценный обретенный опыт.

Но, как говорят порой, это была уже совсем другая история.

Коля

Как-то, апрельским днём 45-го, иду я домой после занятий в техникуме. На улице тепло, уже сняты зимние пальто и шапки, и настолько просохло на улицах, что уже начали ходить без галош. Путь мой из дома в техникум и обратно протекал через рынок, который называли «элеваторным», т.к. расположен он был рядом с элеватором неподалёку от Театральной (ныне) площади, напротив управления Южно-Уральской дороги. Давно снесён элеватор, ликвидирован рынок, на их месте построены жилые дома.

А тогда…

Прошёл по территории рынка, выхожу из ворот и замечаю группу людей, человек 15, молча стоявших полукругом вокруг кого-то, прислонившегося к одной из стоек ворот. Присоединяюсь к этой группе и вижу: у одной из стоек полусидит юноша, примерно, мой ровесник (лет 15 – 16), только выше меня ростом. На нём ватник, ватные брюки, ботинки на деревянной подошве и шапка-ушанка, завязанная под подбородком, хотя на улице совсем тепло. А под ним – лужа. Похоже, сидел он уже давно. Что же касается лужи…Возможно, у него просто не было сил сходить оправиться. Это я понял несколько позже. Шёл четвёртый год войны. Наши войска громили фашистов в Европе. По всему чувствовалось, что конец её очень близок. За эти годы я видел множество людей самого разного возраста и состояния. Но что такое «опухнуть от голода» я раньше только слышал, здесь же увидел воочию. Всё лицо - сплошная опухоль. И глаза едва видно сквозь щёлочки между распухшими щеками и надбровными дугами. Естественно, стоявшие около люди задавали вопросы, стараясь узнать, кто он, что произошло и кое-что ещё, что обычно спрашивают в таких случаях. На вопрос, как зовут, ответил:

- Коля.

Из дальнейшего опроса выяснилось, что его только что освободили из тюрьмы, где он сидел за кражу куска хлеба. Оказалось, что он из Златоуста, до которого 160 км по железной дороге. А у него нет денег, а из документов есть только справка об освобождении.

Стою, слушаю, в голове мысли всякие. И вдруг вижу среди собравшихся одного паренька с соседней улицы. Жители малоэтажных домов чаще видят и лучше знают друг друга, чем жители девяти (и более)-этажек. Мы не были знакомы, даже не знали, как зовут друг друга. Но это не помешало мне подойти к нему и спросить:

- Поможем?

- Попробуем, - сказал он, пожав плечами.

План был прост.

От ворот рынка до городской больницы, что на улице Воровского, около 500 метров. Мы решили довести Колю до больницы, сдать в приёмный покой, ну а там, как мы рассудили, умереть не дадут. Мы предложили этот план Коле. Он не возражал. Ну а что, по совести говоря, мог он возразить? Ведь у него вариантов не было…

И вот когда мы его стали поднимать, я поразился: до чего же он был лёгок! Вели мы его, держа подмышки с разных сторон. И каждый старался не прижиматься к нему, идти на расстоянии вытянутой руки. Оба мы боялись, что у него могут быть вши, которые переползут на нас. Раза три он просил нас остановиться, передохнуть. (Совсем ослаб с голодухи). Но потом и мы начали уставать. Всё же неудобно идти даже с лёгкой ношей, если она на расстоянии вытянутой руки. Посовещались с «собратом по операции». Решили: он идёт в больницу, берёт носилки и дальше мы Колю донесём. Коля слушал наш диалог молча. Говорить ли ему трудно было, доверился ли он полностью неожиданным «спасителям», не знаю. Мы прислонили Колю к столбу, я встал рядом, придерживая его, напарник ушёл. Я ни минуты не сомневался, что он вернётся, и всё же понемногу начал волноваться, когда мне начало казаться, что время затягивается. Это ведь сейчас даже у младших школьников есть если не часы, то мобильный телефон, по которому всегда можно определить время. Тогда даже у большинства взрослых часов при себе не было. И вот, вижу: появляется вдали мой напарник с носилками, спешит, а приблизившись объясняет, что кого-то там, в больнице, из хозяйственников не было и вышла задержка с получением носилок. Быстро кладём носилки, помогаем Коле поудобнее лечь на них и – вперёд! До приёмного покоя дошли быстро. Там, после некоторых колебаний, приняли неожиданного пациента, быстро раздели, чтобы помыть в бане. Ну, а нам сказали, что мы свободны.

В это время у меня не было свободного времени – я обучался одновременно днём в техникуме, вечером – в школе рабочей молодёжи, в 10-м классе. Поэтому я не мог зайти в больницу, что бы узнать: как там наш Коля? Н мне встретился мой напарник и сказал, что Колю откармливают. Ещё некоторое время спустя, тот же хороший человек при встрече сказал: Коля уехал домой.

Было приятно сознавать, что я смог сделать что-то полезное, чтобы помочь человеку спастись от гибели.

Из воспоминаний жены друга,

учительницы Митиной Н.Д.

В 1946 - 47 годах Удмуртию парализовал неурожай. За 2 года не выпало ни капли дождя, ни одной снежинки. Стояли чёрные от засухи поля, передох от бескормицы почти весь скот. Измученные войной люди голодали после её окончания ещё 2 года.

У мамы руки не отмывались от зелени: она рубила в корыте лебеду, смешивала её с отрубями и пекла нам лепёшки.

В 1947-м я заканчивала 10й класс. Решением райисполкома нам выделили по 100 г хлеба (в день! – А.И.), нотолько в дни экзамена. Благо нас (десятиклассников – А.И.)) было семеро: остальные после обязательной семилетки работали в колхозе или в городе, после ФЗУ.

Была страшная детская смертность. Матери собирали весной колоски, прозимовавшие под снегом, и делали из чёрного зерна затируху для детей. Везде висели медицинские листовки, предупреждавшие об угрозе заболевания септической ангиной, которая, как жаба, душила детей. Но от этих листков матери только отмахивались: и так, и так умрёт, так перед смертью хоть накормлю.

В такой обстановке об институте не могло быть и речи; надо было работать. А так как в селе я была знаменита грамотностью и хорошей речью, меня направили в удмуртскую деревню Лолошýр-Возжѝ учителем русского языка и литературы, в 33 км от дома (ближе не было часов).

Летом мы с папой (учителем в нашей школе – А.И.) заработали 3 пуда ржи. На скудном поле в 3 га соседней деревни мы вручную убрали рожь. Ходили туда ежедневно за 6 км. Папа приделал к косе какое-то приспособление, чтобы стебли ровно ложились на землю, а я вязала снопы и составляла из них суслоны. За адскую эту работу платили по пуду за гектар.

Когда-то во время войны папе досталась из американской посылки (союзники в войну собирали у жителей своих стран вещи разной степени износа и посылали в СССР в качестве «гуманитарной помощи», как назвали бы сейчас –А.И.) шуба на кенгуровом меху. Бабушка сшила мне из неё полупальто-мона'рку. За ведро картошки мама выменяла у соседки Аграфены матерчатые зелёные высокие ботинки со шнурками (Груша когда-то ходила в них под венец и берегла как семейную реликвию). Я общипала своих белых кроликов, спряла пух, связала белый берет.

Экипировали учительницу!

В субботу после уроков я шла домой (зимой – на лыжах). Мыла маме полы, мылась в бане, стирала там же свою одежонку и сушила у печки, чтобы к утру высохла, - ни о какой смене тогда и представления не имели,- и в середине следующего дня отправлялась в свои Лолошýр-Возжѝ. Так еженедельно – 66 км (ещё бы сейчас ноги не болели). Но не ходить было невозможно: в котомке я несла молоко (зимой – замороженное), в коробочке – яйца, пересыпанные мукой. Хлеб в Л-В мы с соседкой по комнате пекли сами, чередуясь по неделям.

О магазинах в благословенной деревне и не слыхивали.

В 1948 году отменили в городе карточки. (Уточняю: карточная система в СССР была отменена с 16 декабря 1947 года – А.И.) Хоть нас, деревенских, это и не касалось, но жить как-то сразу стало полегче.

И я собралась в университет.

Дата добавления: 2015-07-14