Санитарный поезд

Большим событием для Зырянки оказалась стоянка в течение двух недель санитарного поезда в тупике на станции.

Он пришёл, по-видимому, ночью. Просто глазам местных жителей на пустом тупиковом пути около пакгауза вдруг предстал состав из 7 или 8 вагонов, насколько помню, бывших дачных (а может, и пульманов), населённых молодыми весёлыми людьми обоего пола в красноармейской форме. Да и как им не радоваться! Война более чем за 2000 километров отсюда, ни обстрелов, ни бомбёжек, продовольственное обеспечение гарантированное и куда более высокое, чем у гражданского населения. Раненых в поезд нет, а значит, и хлопот никаких нет. Какова была нужда-причина поставить этот поезд в тупик в Зырянке, теперь уже никто не сможет с уверенностью объяснить.

При отсутствии других новых впечатлений, появление санитарного поезда стало большим событием для всей деревни. Пацанва в свободное от домашних работ время подступала к вагонам всё ближе, подмечая все особенности чужой, незнакомой и не похожей на них, жизни. Другого мира. Обеспеченного всем. А главное – сытого.

Не помню, с чего это пошло, предложил ли кто из обитателей поезда, видя голодные глаза и измождённые лица деревенских ребятишек, спросил ли кто из местных, только в один из дней кто-то из деревенских пришёл с кастрюлей. И налили в неё густого наваристого супа по самые края. (Как видно, с котловым довольствием в Красной Армии было в порядке). Случилось это, кажется, после обеда. После ужина с кастрюлями пришло уже несколько человек. И пока этот поезд стоял в Зырянке, несколько детей из самых обездоленных семей регулярно ходили к поезду после завтрака, обеда и ужина. И как же я радовался за Шумских, когда увидел, как они несколько раз ходили с ведром за с супом из кухни поезда! Моя бабушка категорически запретила мне что-либо брать. Да я и сам понимал, что положение с питанием нашей семьи ещё не самое бедственное.

Помню и другое. Шёл как-то воинский эшелон с пополнением из Сибири на Запад – в сторону Челябинска и далее, на фронт. В Зырянке он простоял несколько часов. Красноармейцам разрешили пройти по деревне. Один молоденький красноармеец подошёл к нашей калитке. Бабушка как раз была во дворе. И он спросил: нет ли молочка. Бабушка тут же ушла в избу, спустилась в погреб и достала кринку молока. А молоко у нашей коровы было хорошее. В полуторалитровой кринке настаивался стакан сливок. Бабушка подала красноармейцу крынку. Посуды у него с собой не было, поэтому он просто выпил содержимое в несколько приёмов. Всё это время моя бабушка в платочке, повязанном «по-крестьянски», «домиком» наблюдала с не виданным мною у неё жалостливым выражением лица. Одной рукой она придерживала платок около горла, другая рука висела вдоль тела. Сделав последние глотки, арасноармец глубоко вдохнул, обтёр губы ладонью и полез за деньгами. И здесь моя бабушка, горестно вздохнув, сказала:

- Не надо, милый. Может, кто-нибудь вот так же угостит и моих сыночков.

Меня поразил тон, каким бабушка произнесла эти слова. Я привык к тому, что она строгая, суровая, даже жёсткая порой в обращении. А здесь столько материнской тоски и опасений за судьбы троих сынов, находившихся в армии (двое из которых – на фронте), прозвучало в этой фразе, что и слова, и интонация, с которыми они были произнесены, врезались в мою память на всю жизнь.

Дата добавления: 2015-07-14