Свадьба 1 страница

Но вот к дому невесты подъезжал возглавляемый «дружкой» жениха свадебный поезд. Но дом невесты оказывался запертым. Выполняя установившийся в этом месте действия ритуал, «друж­ка» жениха вступал в разговор с «дружкой» невесты:

- Есть ли в доме хозяин⁰

- На что тебе хозяин?

- Мы люди приезжие, хотим здесь у хозяина лошадей покор­
мить.

- У нас лошадей кормить негде. А вот на краю деревни есть му­
жик богатый, Степан Кривой, у него двор большой, там есть, где по­
кормить, а у нас княгиня молодая: мы ждем князя молодого.

— А мы тыи самым люди и есть: у нас князь молодой, приехал с молодой княгиней повидаться...¹⁰²

Невеста «со слезами» усаживалась в свадебный поезд.

Всю дорогу до церкви «дружка» жениха шутками, прибаутка­ми веселил ехавших в церковь

После венчания, до того как начинался свадебный пир, вовре­мя которого молодым не полагалось пить вино и много есть в знак нового состояния, с головы девушки снимали плат, заплетали рас­пушенные волосы на две косы, покрывали повойником и надевали кичку. Так символически обозначалось начало замужней жизни.

Любопытная деталь: в некоторых местностях в конце свадеб­ного пира гостям раздавали по кусочку пряника, который в день свадьбы был подарен невесте. Получивший этот кусочек, пони­мал, что праздник заканчивается и всем пора расходиться по до­мам. Вообще, наряду с другими символическими свадебными предметов в некоторых местностях почетное место занимал печат­ный пряник с затейливыми изображениями и надписями.

После всеобщего веселья, в первый день совместной жизни молодых, праздник, но уже в узком кругу, продолжался особенно торжественно. Именно тогда молодая жена появлялась перед го­стями в самом лучшем (третьем) своем наряде. Это была пышная темная панева (юбка), украшенная яркими разноцветными рисун­ками и затейливыми продольными полосами.

Конечно, все свадебное действо в своей основе имело опреде­ленную схему обязательных действий, в том числе и внешних, в результате которых возникала новая семья. Но в то же время сама церемония свадебного обряда во многом носила характер театра­лизованной игры.

В заключение нам остается сказать, что со временем на Руси свадебное действо-игрище, насыщенное песнями и поступками в каждом его эпизоде, обусловленными исполняемой в обряде ро­лью, настолько разрослось, что с перерывами праздновалось вплоть до шести недель.

НАРОДНАЯ ПЕСНЯ К ХОРОВОД КАК СУЩЕСТВЕННЫЕ ЭЛЕМЕНТЫ РУССКОГО НЕТРАДИЦИОННОГО ТЕАТРА

Песня

В праздничных действах на Руси обращает на себя внимание то, что уже в самых ранних праздниках, значительное, если не ска­зать исключительное, место занимала песня"¹¹.

Причем рожденная еще во времена примитивных родовых от­ношений языческим религиозным культом, песня, пройдя через века, естественно изменившаяся по содержанию, форме, целям и направленности, и сегодня имеет не меньшее значение в различ­ных современных праздниках и массовых представлениях.

Ведь русская народная песня, пожалуй, наравне с устной поэзи­ей, выражая мысли, чувства и чаяния народа, всегда была основным видом народного художественного творчеств и всегда играла огром­ную роль в культурной и общественно-политической жизни обще­ства, В мирное время наши предки песнями сопровождали трудовые процессы, жизненные события, выражали отношение к окружаю­щей природе, а в битвах-сражениях воспевали в былинах родину и ратные подвиги. Как когда-то сказал М.Е. Пятницкий: «Народная песня — это художественная летопись народной жизни»'"⁴.

Знакомясь с преданиями, летописями, сохранившимися хро­никами и другими свидетельствами прошлого, понимаешь, что одной из особенностей народной песни было то, что еще с «весе­лых пиров Владимира» она, перехоля из рода в род, разносилась по всей Руси, отражая все стороны бытия русского человека. Не случайно русская народная песня отличалась и отличается широ­ким разнообразием жанров. Здесь песни эпические и героиче­ские, крестьянские и городские, трудовые и бурлацкие, любов­ные и лирические, масленичные и посиделочные, свадебные и шуточные, плясовые и, конечно, хороводные. «Во всех них, -когда-то писала О.Б. Воронец, — вроде бы нехитрая мелодия: то разудалая, то ласкающая и певучая, то баюкающая тихой печалью и всегда пленяющая красотой распева, в котором слышится и простор, и сила, русская хватка, а нередко и глубокая скорбь»"".

Естественно, что за свою долгую жизнь народная песня, по­степенно шлифуясь, достигала высокой художественной закон­ченности. При этом она всегда была самобытной. Несмотря на кажущуюся простоту, народная песня никогда не была примитив­ной. С самого своего начала русская народная песня была мело­дически выразительной. Ей и до сих пор свойственно и мелоди­чески-ритмическое построение, и полифония, выраженная под­голосками, которые и 1рают важную роль в хоровом и игровом пе­нии. И прежде всего ей свойственны глубокие мысли, связанные с раздумьями о жизни. Будь это сольное пение, или диалог, или обрядовое действо, она с незапамятных времен всегда результат глубоких раздумий, своеобразное повествование о каких-либо фактах, явлениях, отношениях людей, в том числе и настроения самого исполнителя песни. Кстати, русская народная песня всег­да выражала внутреннее состояние русского человека.

Одна из важнейших особенностей русской народной песни заключалась в том, что ее не просто пели, а «сказывали», «играли». Такое исполнение придавало ей огромную действенную силу -кроме того, «игровые, полные содержательности и настоящего драматизма народные песни, нередко являлись произведениями законченного сюжета». Если к сказанному добавить, что их испол­нительская манера в значительной степени была насыщена эл­ементами театрализации, то можно утверждать, что русской на­родной песне, и это важно для моих размышлений — было свой­ственно тяготение к игровому началу. Чаще всего это были инсце­нировки трудовых песен, как бы наглядно разыгрывающие сюжет той или другой песни, или инсценировки вольнолюбивых народ­ных песен, выражавших народное стремление к свободе, просла­влявших вольницу, удаль молодецкую.

Но наибольшее распространение театрализация получила в хороводных песнях (собственно, эта традиция театрализации сохранилась до наших дней). Но о хороводах и их особенностях чуть позже.

Простейшей формой театрализации хороводной песни было пантомимическое воспроизведение участниками того, о чем пелось в этой песне. Например, хор, имитируя движениями сев ль­на, притоптывая:

Уж мы сеяли, сеяли ленок, Уж мы сеяли, приговаривали,

Чоботами приколачивали. Вышедшая в центр солистка:

Ты удайся, удайся, ленок, Ты удайся, мой беленькой! Не крушись ты, мои миленькой! Опять продолжает хор:

Мы ходили, ходили за ленком, Мы ходили, приговаривали, Чеботами приколачивали. И опять девушка:

Ты удайся, удайся, ленок, Ты удайся, мой беленькой! Не крушись ты, мой миленькой! Хор, продолжая притоптывать:

Мы пололи, пололи ленок. Мы пололи, приговаривали, Чеботами приколачивали. Девушка:

Ты удайся, удайся, ленок,

Ты удайся, мой беленькой!

Не крушись ты, мой миленькой!...

И так до конца песни.

По-другому исполнялась песня «Мы просо сеяли, сеяли...»

Разбившись на два полухория, исполнители, встав друг против

друга, изображали: одни — сев проса, вторые — как они его топчут.

Первые (наступая на стоящих напротив). Мы просо сеяли,

сеяли.

Вторые. А мы просо вытопчем, вытопчем.

Первые, (повторяя свое движение). А мы топать не дадим. не дадим. А чем вы вытопчете, вытопчете?

Вторые. Мы коней напустим, напустим.

Первые. А мы коней поймаем, поймаем

Вторые. А чем вы поймаете, поймаете?

Первые. Шелковым неводом, неводом.

Вторые. А мы невод разорвем, разорвем.

Первые. А мы коней в стойло запрем, запрем.

Вторые. А мы коней выкупим, выкуп им...^Ш6 и т.д.

Были песни, в ходе которых разыгрывались целые сценки. Та­кой была песня «Я уеду на Китай гуляти, я китайского товара за-купати». В ней пелось об упрямстве жены, муж которой всегда привозил ей ценные подарки, а теперь захотел привезти подарок внучке. Вышедшие из хоровода парень и девица по ходу песни ра­зыгрывали пантомимические сценки, изображавшие спор между упрямой женой и мужем.

Наибольшее распространение театрализация получила в хо­роводных песнях. И это не было случайностью. Именно встре­чающийся у всех славянских племен хоровод был в язычестве ос­новным действом, сочетающим (синтезировавшим) в себе пусть примитивный, но танец, песню и игровое действие. И, как мы знаем, это было характерно уже для древнейших ритуальных и об­рядовых действ.

Хоровод

В исторической науке нет точного указания, когда возникли хороводы, хотя в некоторых преданиях они упоминаются. Но рас­сказ о них там ведется, как о давно существующих. Поэтому с пол­ной уверенностью можно говорить, что русские хороводы столь же древни, как и наша жизнь.

До сих пор нет четкого объяснения происхождению слова «хо­ровод». Одни филологи и историки считают, что оно происходит от греческого «ступаю в хоре», другие, что оно обозначает поющих и пляшущих. Я не собираюсь вступать в этот спор. Цель моих рас­суждений совершенно иная: мне важно не происхождение слова, а то, что оно означает. Вот почему я согласен с теми, кто говорит, что «хоровод» — это «круг, собрание на вольном воздухе молодежи обоего пола для пляски с песнями», правда с одной поправкой. По моему мнению, хороводы с самого своего возникновения были доступны не только молодежи, но и всем возрастам.

Знакомясь с существующими описаниями содержания хоро­водов и действий, их сопровождающих, можно проследить: во-первых, постепенное развитие на Руси народных увеселений, во-вторых, что они (хороводы) разделены по временам года и прово­дились, как правило, в свободные, «праздничные» дни.

Так, например, в одних из последних весенних хороводов (Ни­кольских) целые селенья в складчину варили брагу, каши, пекли пироги. В этих пиршествах девицы не принимали участия. Перед вечером женщины выходили на улицы петь и водить хороводы. Шумное раздолье обычно проходило три дня.

Летние хороводы были веселее весенних. Так, в канун троиц­ких хороводов женщины покупали на ярмарках наряды: платки, ленты, пекли караваи, сдобники; мужчины рубили березки, кото­рыми украшали избы и место гуляний. Словом, к хороводам гото­вились заранее. Игры, песни, хороводы начинались с рассветом дня. Праздник продолжался всю неделю.

Осенние хороводы начинались с момента сбора груш, яблок и других плодов. Кроме хороводов, связанных с временами года и хозяйственной жизнью крестьян, как уже отмечалось, хороводы сопровождали свадебные действа. Последние чаще всего игрались зимой. Кстати, многие историки считают, что хороводы — явле­ние, принадлежащее русскому народу. Но ведь хороводы, правда под другими названиями («коло» — в Югославии, «хоро» — в Бол­гарии и т.д.), встречаются не только у православных народов, а и «у многих народов»"¹⁷.

Хоровод, хороводное действо как бы состояло из трех частей: сборной — сбор участников хоровода, игровой — основной его части и заканчивающейся — разводной, обычно переходящей в плясовые песни.

Знакомясь с описаниями старинных хороводов, понимаешь, что уже в те древние времена их действа строились на сочетании песни с соответствующей игрой. Именно в хороводах старинное выражение «играть песни» находило буквальное воплощение. На­пример, в хороводе «Под дубравою лен, лен» в середину медленно движущегося круга выходила одна из участниц и движениями имитировала сначала сеяние льна, потом как бы его полола, дер­гала, сушила, мяла, чесала... И так она изображала все приемы об­работки льна, вплоть до прядения. Но часто в разыгрывании таких сценок участвовали несколько человек, В хороводной песне «Вер­ный мой колодец» действовали парень и три ухаживающие за ним девушки. Одна «стлала» ему постель, другая из своего платка гото­вила изголовье, третья укладывала его спать. Были хороводы, где содержание песни «разыгрывалось» всеми ее участниками. На­пример, в хороводе «Варили мы пиво» участники хороводов «ва­рили» пиво, «пили» его и т.д.

Вообще, инсценировки хороводов уже с давних времен име­ли разную форму, втом числе и усложненную разного рода диало­гами. Так, например, в сохранившемся до наших дней хороводе, в основе которого была любовная песня «Как по травке, по мура-вке молодец гулял!», носящая лирико-драматические черты, по­началу разыгрывалась пантомимическая сценка, в которой па­рень выбирал девушку, затем между ними возникал диалог: - Выйди за меня, за такова,

За удалога молодца,

Соседушка, собратушка,

— обращался парень к девушке, которая отвечала ему:

Все хвалят тебя. А я, красная девица,

Иду за тебя!

Могло быть и большее количество участников, выходящих в центр хороводного круга. Обычно такие хороводы носили коме­дийный характер. Можно предположить, что вскоре роль таких исполнителей в хороводах значительно возрастала и впоследствии именно они, постепенно превращаясь в лицедеев, явились родо­начальниками скоморохов и скоморошества.

Не только содержание, но и сами формы и характер хороводов тех времен говорят, что их содержание не только так или иначе бы­ло связано с крестьянской жизнью (как трудовой, так и бытовой), но и раскрывалось своеобразной игрой, инсценировкой, то есть театрализацией.

Движение хороводов было скорее ходьбой по кругу, сопро­вождавшейся игровыми сценками, чем пляской. Круговой хоро­вод двигался «посолонь», то есть по солнцу и обратно, однолиней­ный — «змейкой», а двухлинейный строился на встречных движе­ниях. Но каков бы ни был рисунок хоровода, участники его, пере­ступая ногами в такт исполняемой песни, по возможности стара­лись держать корпус неподвижно. Кстати, не случайно хоровод­ные песни отличались, и до сих пор отличаются, четкостью ритма. (Какова была это пластика, можно понять, увидев хоровод «Берез­ка», в исполнении ансамбля «Березка», воскрешенном одним из выдающихся балетмейстером, знатоком русского танца — Надеж­дой Надеждиной.)

Игрались хороводы чаше всего по вечерам. Объясняется это тем, что именно в это время на селе заканчивались дневные работы.

Местами их проведения, «сценической площадкой», как пра­вило, были лужайки, луга, берега рек, околицы — словом, места удобные для общих гуляний. При этом следует отметить, что деле­ние на зрителей и исполнителей отсутствовало. А это, как извест­но, один из основных признаков Праздника.

Но широко распространенные во времена Средневековья хо­роводы постепенно теряли свое значение в жизни Руси. Более то­го, чем ближе дело шло к нашему времени, тем реже они стали встречаться. Как считает В.Н. Всеволодский-Гернгросс, это было вызвано «разложением родовой общины».

В то же время хороводы r которых были слиты хоровое, сло­весное творчество и, пусть весьма примитивное, схематичное, но все более увеличивающееся, игровое действие, постепенно пре­вращались в «игрище».

Об «игрищах» чуть позже. Сейчас мне важно отметить только одну, но важную особенность «игрища»: главное место в нем зани­мала игра. Ведь не случайно корневое слово в понятии «игрище» -слово «игра».

ИГРА И ИГРИЩА. ИХ РОЛЬ В СТАНОВЛЕНИИ РУССКОГО НЕТРАДИЦИОННОГО ТЕАТРА

Игра

«Играть, игрывать — шутить, тешиться, веселиться, забав­ляться, проводить время с потехой»"¹", — думаю, что толкование В.И. Далем этого понятия как нельзя лучше объясняет то, о чем теперь пойдет речь.

Несомненно, что в любой игре, не всегда имеющей опреде­ленную последовательность, важен сам игровой процесс. Причем этот игровой процесс — действие во времени и в пространстве.

Установить точно, когда на Руси возникли игры, практически невозможно. Может быть, тогда, когда хороводы стали называть «игрою»? Думаю, это не так уж и важно. Главное то, что, во-пер­вых, испокон веку игры и забавы на Руси были прежде всего непо­средственно связаны с образом жизни селянина, — как, когда-то очень точно было замечено: забавы, веселый разгул, игры — это поэтическая, творческая суть русского народа. Отнять их у него -значит оставить его без жизни.

И во-вторых, эти игры часто превращались в целые зрелища, в ко­торых принимало участие большинство присутствующих девушек.¹"⁴

Чтобы представить себе, как проходили такие игры, что гово­рили и что делали исполнители в той или другой игре, воспользу­емся как примером описанием игры, которое приводит в своей книге «История русского театра XVII—XIX веков» известный исто­рик театра Б. Варнеке.

Итак, со словами «Два поля, дожавши, третье запахавши, от­дай да полож» сноп обвязывают красной шерстью, моют руки, чтобы жито вышло чистое, перевязывают серпы травой, чтобы в будущем году не порезать руки. Затем жницы по три раза кувыр­каются по земле или ложатся на землю, приговаривая: «Нивка, нивка, отдай мою силу на другую нивку». Иногда вместе со сно­пом вьют венки. Потом на жницу, выбранную по жребию, надева­ют белое покрывало и венок, подруги в венках трижды кланяются на восток и, выстроившись в длинный ряд, идут с песнями по до­мам. Порой снопу приделывают руки и рядят его в сарафан и кокошник или наряжают соломенное чучело в женское платье, укра­шая его бусами, лентами и цветами...»"¹¹

Широко была распространена и комическая игра «Игумен». Прежде всего участники выбирали двух основных действующих лиц: «игумена» и монастырского «привратника». Все остальные, изображавшие «чернецов» и «черничек» запевали: «Наше дело мо­лодое — скакать да плясать, а нас насильно запрятали в монастырь и заставляют молебны служить...»

Чернички. — Попляшсмся,

Поскачсмся,

Чернецы. Без игумена свово.

Без канальи его... Закончив петь, они вступали в диалог с привратником:

Дома ли отец игумен?

Привратник. Уехал в город.

Играющие. Приехал ли игумен?

Привратник. Еще далеко.

Играющие. Далеко ли игумен?

Привратник. Близко...

Когда же Привратник отвечал «приехал», а затем «игумен по­шел в баню» и т.д. Диалог продолжался до тех пор, пока Приврат­ник не говорил: «Встал и зовет к себе на расправу!» После этих слов в игру вступал Игумен, к которому по очереди подходили чернецы и чернички.

Игумен. Ну, мать, что делала?

Черничка. Молилась, постилась, душой смирилась.

И гумен. А четки где?

Черничка. Ахти, плясала, да потеряла!

Услышав такие слова, игумен начинал бить черничку до тех пор, пока она не убегала. И так поступали все чернецы и чернички.

В некоторых селах игры начинались с того, что крестьяне из­бирали из своей среды старика, угощали его вином, рядили в раз­ные платья, насмехались над ним. Затем, вволю потешась, выво­дили его на луг, а сами, образовав несколько кругов, по очереди подходили к старику и кланялись ему в пояс. После такого зачина начиналось гуляние: парни и девушки заводили хороводы и игра­ли в разные игры.

Многие игры проводились во время христианских праздни­ков. Причем следует отметить, что, хотя эти игры были связаны с церковным календарем, по своему игровому существу в них сохра­нялись языческие обряды и элементы.

Игры того времени имели любопытную особенность: они по своему содержанию и цели могли видоизменяться. Одни персона­жи могли заменяться другими. Например, любовная игра легко за­менялась охотничьей, и наоборот, охотничья — любовной. Есте­ственно, соответственно менялось и словесное содержание игры. Думаю, что возможность и легкость таких переходов происходила потому, что образы, или, как говорили, «личины», создаваемые участниками игр, были результатом весьма примитивного художе­ственного начала. Необходимо заметить, что некоторые театрове­ды считают, что ряженье не имеет отношение к зарождению обра­за. А раз так, то ни хороводы, ни игры нельзя относить к искусству, поскольку специфической особенностью последнего является на­личие образа. Позволю себе с этим принципиально не согласить­ся. Да, действительно, наличие образа есть специфическая осо­бенность искусства. Но ведь участник игры не просто, скажем, ря­дился в шкуру медведя, а наверняка подражал его повадкам, мане­ре двигаться и т.д. По моему же разумению, ряженье неумолимо толкало того, кто рядился, менял «личину», к подражанию поведе­ния тому же медведю, то есть начинал действовать пусть в весьма примитивной форме, но в образе. Вот почему я считаю, что игры, как и хороводы, как и игрища того времени, есть явления рождаю­щегося сценического искусства, а значит, и искусства вообще.

Игрище

Кстати, я часто сталкиваюсь с тем, что в некоторых работах «игра» преподносится как синоним «игрища» и наоборот. Позво­лю себе и с этим не согласиться. Внимательно изучая дошедшие до нас описания и тех и других, понимаешь что «игра» была ча­стью «игрища». Пусть основной, но частью. Конечно, ранняя тер­минология весьма емка, и поэтому мы сегодня сталкиваемся с тем, что разные по содержанию, характеру и внешней форме действа называют одним и тем же словом. Так «игрищем» называли и игры, и «бесовские действа», и свадьбы, и хороводы, и ряженье, и даже место действия.¹¹¹ Кстати, такая терминологическая емкость свойственна и более позднему времени. Так. в XVI-XVII веках «потехами» называли и привозимые иностранцами диковинки, и фейерверки, и воинские занятия, проводимые Петром I.

Я считаю, что игрища по своей сути есть сборища для заба­вы, потехи, увеселения, различных игр, «плясов» и даже часто «ратоборства». (На кулачках бились вплоть до 1771 года, когда церковь вообще запретила игрища).¹¹² Как правило, игрища про­водились ночью.

Надо полагать, что игрища, появившись еще в родовом обще­стве как определенное народное действо, сочетающее в себе и хо­роводы, и разные игры, и всякие забавы и шутки (чаще всего озор­ные), сохранялись многие годы, вплоть до конца XVII века. Во вся­ком случае, в грамоте царя Алексея Михайловича 1649 года наряду с запретом «кликать» во время рождественского праздника Коляду и Усень запрещались и игрища.

Конечно, на протяжении веков менялось не только содержа­ние, но и значимость игрищ в повседневной жизни и быте народа. Если поначалу игрища были прямым отражением родового об­щинного строя и имели, по всей вероятности, примитивный ха­рактер, то с переходом к земледелию содержательный и каче­ственный уровень игрищ как бы поднялся на следующую ступень­ку. Практически вес игрища так или иначе были связаны с трудо­вой деятельностью человека, с сельским хозяйством: с началом се­ва, со сбором урожая и т.д., игрово воспроизводя трудовые эпизо­ды. Постепенно функции игрищ, не теряя связи с трудовыми праздниками, поводом которых было конкретное земледельче­ское событие, стали значительно увеличиваться за счет насыще­ния их различными играми. То есть обрели более усложненные формы. Кстати, уже с XV века «игрище» стало синонимом праз­дника. «В процессе своего развития, — писал в уже упомянутой мною книге В.Н. Всеволодский-Герпгросс, - игрища дифферен­цировались, распадались на родственные и в то же время все более и более отдалявшиеся друг от друга разновидности... Их сбли­жало то, что все они отражали действительность и пользовались сходными приемами выразительности — диалогом, песней, пля­ской, музыкой, маскированием, ряженьем, лицедейством и пр.»¹¹¹ Правда, тогда игрища не осознавались как произведение искус­ства. К тому же следует добавить, что песня, хоровод уже не зани­мали в них решающего места.

СКОМОРОШЕСТВО

Я сознательно до сей поры не говорил о таком весьма важном для Нетрадиционного театра явлении, как скоморошество. Только упоминал о нем, отлично понимая его значение в становлении русского театра вообще и Нетрадиционного театра в частности. Теперь же, по моему разумению, пришло время более подробно осмыслить такое самобытное русское явление, как скоморошество и скоморохи.

Поскольку ни в этой книге, ни в этой главе я не ставлю своей задачей создать свой вариант истории русского театра и даже ис­тории русского Нетрадиционного театра, а пытаюсь проследить становление и развитие такого театра, его особенностей, его видов и форм, его драматургии, проследить становление и развитие его выразительных средств, его режиссуры и других его особенностей от древнеродового общинного строя, от язычества до наших дней, то поэтому для достижения стоящей передо мной цели я выбрал именно такой путь рассуждений о Нетрадиционном театре.

Судя по дошедшим до нас фрескам Софийского собора в Ки­еве, уже в начале XI века (1037 г.) во всех празднествах, игрищах и других действах активное участие принимали скоморохи.

Скоморошество как явление в становлении русской культуры занимает отнюдь не последнее место. Судя по источникам, его по­явление на исторической арене связано с усилением разделения труда, сопровождавшего разложение древней славянской общины и принятием Русью христианства.

В отличие от весьма сложного явления, коим было скоморо­шество, быть скоморохом, то есть петь, плясать, разыгрывать сценки, балагурить, мог не каждый весельчак. Не случайно сушествовала и существует пословица: «Всяк спляшет, да не как скоморох».

Собственно, поначалу, будучи наиболее творчески одаренны­ми людьми, среди участников праздников и других народных действ они отличались озорством, умением играть на различных музыкальных инструментах (сопели, гудке, волынке и т.п.), наде­вать «личины» и «хари» (различные маски), выступать как певцы, звукоподражатели, акробаты, дрессировщики и т.д.

Появляясь на улицах, площадях среди стоящих вокруг людей, скоморохи прославляли земные радости, противопоставляя их ас­кетизму, который усиленно насаждался церковью. Непременные участники древних народных праздников (например, на Святках скоморохи, ряженные в «личины», разыгрывали различные коми­ческие сценки), они, непосредственно, напрямую общаясь со зри­телями, вовлекая их в свою игру, заложили многие особенности исполнительской манеры, которая, развиваясь и уточняясь, дошла до наших дней.

Выходцы из народа, органически связанные с его бытом, скомо­рохи своими способностями, жизнерадостностью, юмором, готов­ностью к шутке значительно выделялись среди других участников праздников, игрищ, обрядов. Естественно, что они стали промы­шлять своим умением петь, плясать, балагурить, разыгрывать раз­личные сценки, подчас соблазнительного характера.¹¹-¹ В праздниках и игрищах они представали в образе веселого, разбитного, себе на уме, рядившегося в личину простоватого, сметливого мужика.

Постепенно скоморохи все больше и больше профессионали­зировались, становясь уже в качестве «игрецов» ведущими участни­ками, заводилами различных массовых действ. Именно в этом каче­стве они не только сыграли значительную роль в становлении мас­совых представлений, но и явились хранителями их различных сце­нариев и, пожалуй, первыми знатоками, пусть еще несовершенных, построений массовых представлений. Надо полагать, что именно из их среды выделились первые профессиональные распорядители эт­их действ, то есть, как бы мы теперь сказали, режиссеры.

Поначалу для игры на музыкальных инструментах или других целей было достаточно одного исполнителя или двух. К сожале­нию, дошедших до нас подлинных монологов и диалогов практи­чески нет. И все же о характере последних можно судить по запи­санному гораздо позже тексту диалога двух исполнителей, счи­тающемуся текстом народной драмы «Барин». Дело в том, что, внимательно знакомясь с этим диалогом, невольно представляешь себе, как ранее разыгрывалась эта сценка двумя скоморохами. Приведу отрывок из опубликованной в книге «Фольклорный те­атр» народной драмы «Барин бравый».

Нарядится двое. Один Барин бравый. лругой — АФонька-ма-лый. Стоят, разговоры ведут.

Барин. Афонька-малый!

Афонька. Ч го, барин бравый?

Барин. Коней-то ты поил?

Афонька. Поил.

Барин. А почто губа суха?

Афон ька. Пролубь высока.

Барин. А ты бы подсек.

Афонька. Я и так вес четыре нож отсек.

Барин. Такты коня-то извел?

Афонька. Я его на конный двор свел.

Барин. Афонька-малый, в моем поле был?

Афонька. Был, барин бравый.

Барин. Ну, что хлеба, хороши?

Афон ька. Хороши! Колос от колосу не слыхать человечьего голосу!

Барин. Что ты, Афоня, вертишься, кривляешься?

Афонька. Красен, барен.

Барин. А как я, красив?

Афонька. Как сука на морозе.

Барин. Как?

Афонька. Как маковый лист в огороде...»^т и т.д.

Участие в разыгрываемых сценках большего числа исполните­лей — явление более позднее.

Объяснить значительно возросшее число скоморохов в раз­личных праздниках, игрищах и других массовых народных действах можно скорее всего тем, что в XV веке начался бурный рост на Руси экономики и культуры. Множилось число городов, вокруг которых образовывались посады, где жили ремесленники и купцы, росла внутренняя и внешняя торговля, снова расцвели ремесла, быстрыми темпами развивалась городская культура. И самое глав­ное — объединение земель вокруг Москвы как центра способство­вало укреплению самодержавия, которое нашло свое выражение в принятии русским великим князем царского титула «всея Руси».

Творчество скоморохов, проповедующее мирские радости, культ тела, вносило в обрядовые действа светское содержание. Их творчество, наполненное сатирой по отношению к церкви и вла­сти, по существу отражающее черты растущего народного проте­ста, естественно, с самого своего возникновения вызывало осуж­дение церкви, которая, борясь со всяким проявлением языче­ства,¹"¹ считало скоморошество вредным и опасным, бесовским, дьявольским. Тем более что своим внешним видом скоморохи, одеваясь в кургузые короткополые кафтаны, в то время как ноше­ние короткополой одежды в Древней Руси считалось грехом, при­бегали ко всяким маскам. Все это в глазах церкви было подтвер­ждением их бесовского происхождения. Так, еще во втором деся­тилетии XII века в «Повести временных лет» сурово осуждалось скоморошество как «позоры, идущие от беса замышленного дела». Особенно сильному преследованию скоморохи подвергались в XIII— XV веках, в годы татаро-монгольского ига, которое надолго задержало развитие экономики и культуры на Руси, когда церковь усиленно проповедовала аскетический образ жизни.

Дата добавления: 2015-07-08