Видение второе 5 страница. И тем не менее ты, двуликий, ты, грозный, всевидящий страж моих

И тем не менее ты, Двуликий, ты, грозный, всевидящий страж моих

потусторонних снов, ты, Бафомет, будь же свидетелем моим пред Всевышним:

владело ли мной нечистое плотское вожделение или же то было чистое

изумление, жажда поединка и... ненависть? Или эта посланница Исаис Черной,

эта инфернальная сестрица Бартлета Грина, этот злой демон Джона Роджера и

моей собственной крови до такой степени пленил меня, что я перестал

призывать Яну, святую мою спасительницу?!

Нет, нет и нет! Но с чем большей тоской взывал я к Яне, тем охотней,

уверенней и величественней, с победной улыбкой на губах, являлась Асайя во

всеоружии своей смугло-серебристой прелести. Являлась... является и

сейчас....

Разве Липотин меня не предупреждал, что борьба только начинается?

Ну что ж, я готов. Но думаю, что мы обменялись перчатками задолго до

нашей первой встречи. С чего же все началось? Где оно, это неуловимое

начало, потерянное во мгле времен? Когда мы стали сближаться с копьями

наперевес? Нет, не помню. Жаль, конечно, но если бы весь ужас моего

положения исчерпывался лишь этим, а то ведь я даже не представляю себе ни

как вести поединок, ни как его выиграть. При мысли о первом выпаде меня

сотрясает лихорадочная дрожь: боюсь промахнуться, снова попасть в пустоту и

потерять равновесие!.. Кого угодно сведет с ума этот невыносимый, длящийся

изо дня в день накал оппозиции, это пристальное, молчаливое сидение друг

против друга, эта мучительная, гипнотизирующая статика: глаза в глаза и ни

слова -- лишь нервные флюиды...

Ужас, панический ужас охватывает меня: мне кажется, я чувствую ее

приближение -- в любой миг, с минуты на минуту, княгиня может стать

видимой...

Опять где-то звенит... Вслушиваюсь: нет, как будто не в ушах! Да ведь

это же колокольчик, самый обыкновенный дверной колокольчик внизу в

прихожей!.. И новая волна ужаса окатывает меня с головы до ног. А

колокольчик звенит и звенит, этот пронзительный звон срывает меня с места;

нажимаю кнопку -- дверь внизу автоматически открывается; подбежав к окну,

выглядываю наружу: двое уличных мальчишек, застигнутые на месте

преступления, удирают во все лопатки по переулку... С облегчением перевожу

дух: шалости, детские шалости!..

И тем не менее ужас не отпускает. Мысль о том, что входная дверь сейчас

открыта, вызывает во мне реакцию прямо-таки болезненную: такое чувство,

будто меня голым вывели на всеобщее обозрение, будто заботливо хранимый

герметизм моей отшельнической жизни дал течь и вся навязчивая глупость и

грязь улицы хлынули в мою душу. Я уже хотел было спуститься в прихожую и

устранить дефект, как заслышал на лестнице шаги... Мягкие, быстрые,

вкрадчивые -- в них было что-то знакомое...

А вот и он -- Липотин!

Иронически подмигивает... Под глазами синяки, припухлые веки, как

всегда, лениво полуприкрыты.

Короткое, небрежное приветствие, как будто мы только вчера расстались,

и, словно споткнувшись, застывает на пороге кабинета, принюхивается подобно

лису, учуявшему на подступах к своей норе чужой, подозрительный запах...

Я молчу и, не сводя с него глаз, настороженно изучаю.

Он опять какой-то не такой, но мне никак не удается уловить, в чем

дело. Такое впечатление, словно это не он сам, а его двойник -- пустой,

полупрозрачный, и речь у него мертва и монотонна. А может, мы оба призраки?

Кто знает, как общаются между собой мертвые? Не исключено, что их общение

мало чем отличается от общения живых! Шея его замотана алым платком, что-то

раньше я за ним такой привычки не замечал. Простуда?..

Он стоит вполоборота ко мне и шепчет, но странная, злокачественная

хрипотца присутствует в этом шепоте:

-- Похоже, похоже... Уже почти лаборатория Джона Ди.

Этот незнакомый голос, от которого меня начинает знобить, звучит с

каким-то жутковатым, посторонним присвистом, словно проходя сквозь

серебряную фистулу. Как мучительный, предсмертный хрип пораженной раком

гортани...

С каким-то злорадным удовлетворением Липотин повторяет:

-- Похоже, похоже...

Но мне все равно. Я уже не слушаю. Меня даже нисколько не интригует

загадочный смысл этой фразы. Весь во власти неописуемого ужаса, сам не

сознавая, что говорю, произношу какие-то звуки, которые, как это ни странно,

оформляются в понятные, человеческие слова:

-- Липотин, вы призрак?

Он резко поворачивается, в его глазах вспыхивают зеленые искры. Хрипит:

-- Нет, это вы призрак, почтеннейший. Что же касается меня, то я всегда

одет в ту форму реальности, которая в данный момент мне к лицу. Могу

позволить себе такую роскошь, и хоть моему гардеробу далеко до костюмерной

Асайи Шотокалунгиной, но и он не так уж беден: в зависимости от сезона и

эпохи я всегда подберу себе что-нибудь подходящее. Что, собственно, люди

понимают под "призраком"? Как правило, ревенанта, то есть вернувшегося с

того света. Кстати, это может быть и какая-нибудь часть трупа. Ну а

поскольку каждый живущий на земле человек является не чем иным, как

вернувшейся назад посредством рождения креатурой, то, следовательно, любой

"венец творения", который болтается здесь под луной, -- всего-навсего

призрак. Увы, но, как это ни прискорбно, таков уж несчастный жребий потомков

изгнанного из райских кущ Адама... А не поговорить ли нам о чем-нибудь более

важном и менее скучном, чем жизнь и смерть?

-- У вас болит горло, Липотин? Вы простужены?

-- Ну да, конечно... эти проклятые сквозняки... пронизывают как ножи...

-- Мучительный кашель сотрясает его с такой силой, что он долго не может

прийти в себя, и вид у него такой же жалкий, как у застрявшего на полдороге

нищего бродяги. -- Впрочем, все это ерунда. Вы ведь, наверное, не забыли

моих тибетских приятелей? Ну и, надеюсь, понимаете, что я тогда имел в виду!

-- И он, как в прошлый раз у кладбищенских ворот, повторил тот зловещий жест

-- провел ребром ладони по горлу. Алый платок!

-- Кто... кто же вам... перерезал горло? -- пролепетал я.

-- Кто же еще, как не красный маэстро! Мясник! Бескомпромиссный

негодяй! Собирался меня укокошить по поручению своих хозяев. Опутали весь

мир своей невидимой сетью, и им все мало. Только со мной у них номер не

прошел. Когда этот садист, высунув от усердия язык, пилил мое бедное горло,

он совсем забыл -- впрочем, где уж ему, с его интеллектом орангутанга! --

что в моих жилах никогда не текла эта красноватая, тепленькая жижица,

которую вы гордо называете кровью. Выходит, зря старался наш тибетский

виртуоз, вызова на бис не последовало. Только внешность попортил, садиссс...

-- сухо и хрипло, как проколотая шина, зашипела липотинская фистула,

освистав конец его обвинительной речи. -- Извиняюсь, ничего не поделаешь --

"трещинка в лютне", -- сказал антиквар, прокашлявшись, и склонился в

шутовском поклоне.

Повисло тягостное молчание. При всем моем желании я не мог выдавить из

себя ни звука. А тут еще краем глаза заметил, как к слепому окну прилипло

мертвенно-бледное лицо княгини, и нервы мои болезненно заныли, не желая

подчиняться трезвым доводам разума. Молча указываю Липотину на кресло, то

самое, в котором сидит обычно княгиня: инстинктивно цепляюсь за смехотворную

надежду -- а вдруг Асайя, обнаружив, что ее место занято, отменит свой

визит? Два привидения, одновременно сверлящие тебя взглядом, -- это уж

слишком! Одна только мысль до некоторой степени успокаивает меня: значит,

я-то по крайней мере жив, иначе как бы мне различить, что эти двое уже давно

не жильцы на этом свете? Однако Липотин угадал ход моих мыслей:

-- Неужели вы в самом деле не понимаете, почтеннейший, что мы с вами

находимся не на том уровне, единственно с высоты которого и можно ответить

на вопрос, жив ты или нет? В нашем же положении никто этого не знает и

никогда знать не будет. Просто не существует доказательств! Разве это

доказательство -- то, что мы видим окружающий мир таким же, как и прежде? А

если это иллюзия, игра воображения? Откуда вам знать, может, вы и раньше

внешнюю реальность только воображали? А если мы с вами тоже разбились в

автомобиле и похороны вашей невесты -- всего лишь сон? Разве не может такого

быть?! А ну-ка попробуйте доказать обратное! Что, если не Творец создал

воображение, а воображение -- Творца, ведь в таком случае человек -- лишь

жертва своих собственных иллюзий? Нет, нет, с "жизнью после смерти" все

обстоит совсем иначе, чем утверждают те невежественные всезнайки, которые,

стоит только вступить с ними в дискуссию, сразу безапелляционно заявляют,

что им известно "лучше"...

Липотин быстро закурил новую сигарету; я тайком, с каким-то болезненным

нетерпением поглядывал на его горло, ожидая, когда же наконец просочится

сквозь алый шелк предательская синеватая струйка...

И вновь надсадно запела фистула:

-- Собственно, почтеннейший, вам не в чем меня упрекнуть, ведь я, можно

сказать, прикрыл вас своим телом. Надеюсь, вы понимаете, что тем несчастьем,

которое навлек ваш покорный слуга на свою шею, он обязан прежде всего вам и

вашему легкомыслию!.. Или я ошибаюсь и это не вы на свой страх и риск в

одиночку экспериментировали с алой пудрой тибетских гуманистов? А ведь

воспрепятствовать этим вашим экскурсиям в запретные зоны было моим орденским

долгом. Ну да ладно, мой дорогой покровитель, мы еще хорошо отделались, хотя

и не обошлось без шрамов, которые, надо вам сказать, чертовски плохо

рубцуются. И я вам не советую обольщаться на свой счет: ваш шрам, конечно,

не так заметен, как мой, но, смею вас уверить, он не менее опасен, ибо

проходит через нервный центр, в коем обитает божество сна. Так что вы

напрасно коситесь, почтеннейший, на мое горло, вам бы лучше обратить взор

свой в себя -- не видать ли там каких-либо подозрительных курений. Ведь

клапан-то теперь закрывается неплотно, и хотя люфтик совсем крошечный и

глазом вы его, сколько ни смотрите, не увидите, но герметизация нарушена, а

потому вечно вам отныне мучиться сомнениями: живой вы или мертвый. Ничего,

не берите в голову, нет худа без добра: любая трещинка -- это не только

дефект, но и лазейка на волю. Что за удовольствие, в самом деле, всю жизнь

вариться в собственном соку!

Мне тоже вдруг нестерпимо захотелось курить, дрожащими пальцами я

потянулся к сигаретам: закусив мундштук, легче справиться с лихорадкой

ужаса... Собственный голос кажется мне чужим и далеким:

-- Липотин, скажите же мне наконец ясно и недвусмысленно: призрак я или

нет?

Вся его фигура сразу как-то обвисает, он склоняет голову набок, тяжелые

веки опускаются, так что глаз уже почти совсем и не видно... Потом снова

резко выпрямляется:

-- Все мы лишь маски и призраки, только тот, кто живет вечно, может с

полным правом сказать о себе: "Я не фантом". Вы имеете какое-нибудь

отношение к вечности? Нет, поскольку так же, как и все смертные, уповаете на

жизнь бесконечную, а это нечто совсем иное!.. Но лучше не спрашивайте, все

равно, до тех пор пока сами не приобщитесь вечности, ответов не поймете,

даже если вам и ответят. Понять можно лишь то, что в состоянии вместить наше

сознание, то, что в нем уже присутствует в виде некой матрицы. Иными

словами, принять что бы то ни было можно лишь при наличии соответствующего

хватательного органа. Ну а вопросы ничего прибавить не могут, богаче от них

не станешь. Кроме того, вы их, как мне кажется, не совсем правильно

формулируете, ведь все, что вас тревожит, сводится к следующему: вам просто

не дает покоя мысль, как, каким образом и почему вы общаетесь с призраками!

-- При этом он покосился в сторону окна и сделал над письменным столом

резкое круговое движение рукой. Густое облако пыли взметнулось под потолок,

и на меня дохнуло таким кладбищенским запустением, что мне даже послышалось

карканье застигнутого врасплох воронья и истошные крики сов.

-- Да, да, так оно и -- есть, -- вскочил я, -- вы совершенно правы,

Липотин: я общаюсь с привидениями... В общем: ежедневно... здесь... в том

самом кресле, в котором вы сейчас сидите... вижу... образ... я вижу...

княгиню!.. Она приходит ко мне! В любое время дня и ночи... и преследует

меня своими глазами, своим телом, всем... всем своим существом, от которого

нет спасения. Она ловит меня -- хладнокровно, неумолимо, расчетливо, как

тысячи пауков в этом забытом Богом и людьми доме ловят мух в свою ажурную,

искусно сотканную паутину... Помогите мне, Липотин! Помогите мне, помогите,

чтобы я... чтобы я не...

Это неожиданное для меня самого словоизвержение, казалось, прорвало во

мне какую-то дамбу; почти не соображая, что делаю, я упал перед Липотиным,

как перед сказочным волшебником, на колени и поднял на него затуманенный

слезами взгляд.

Он медленно приподнял левое веко и так глубоко затянулся своей

сигаретой, что снова послышался отвратительный присвист. Табачный дым окутал

его лицо, и сквозь него он вкрадчиво прохрипел:

-- Ваш покорный слуга, почтеннейший, ведь... -- его испытующий взгляд

царапнул меня, -- ведь кинжал по-прежнему у вас, не так ли?..

Я хватаю со стола тульский ларец и поспешно нащупываю потайную

пружинку.

-- Так, так! -- бормочет Липотин и покровительственно ухмыляется. --

Отлично! В вашем лице реликвия Хоэла Дата обрела своего настоящего

наследника. Храните ее как зеницу ока. И вот вам мой дружеский совет:

подыщите для кинжала какой-нибудь другой тайник! Сдается мне, вам и самому

уже не раз бросалось в глаза поразительное сходство -- можно было бы даже

сказать: родственность! -- этого миниатюрного азиатского саркофага с земной

оболочкой Асайи Шотокалунгиной, моей прежней, высокочтимой хозяйки. А

смешивать символы не рекомендуется, можно легко перепутать и те силы,

которые стоят за ними. Такая смесь взрывается при малейшей детонации.

Грозовые всполохи каких-то полупрозрений сверкнули в моей душе. Я так

порывисто выхватил кинжал из серебряного ковчежца, словно самого себя

освобождал от тех филигранно сработанных чар, которыми был окован на

протяжении стольких дней, недель... а может, и лет... А ведь и в самом деле

было бы, наверное, совсем неплохо -- взять да и пронзить магическим клинком

сидящий предо мной фантом! Но Липотин с таким надменным недоумением вскинул

брови, что вся моя решимость сразу куда-то улетучилась.

-- В магии мы все, мой покровитель, не более чем жалкие дилетанты,

постигающие лишь самые азы, -- поддразнивал меня Липотин и так старательно

хохотнул, что в горле снова зловеще засвистело. -- Подобно неопытным

скалолазам, которые за всем своим технически сложным, громоздким снаряжением

и детально разработанным, продуманным вплоть до каждого шага маршрутом

подчас забывают о такой элементарной вещи, как прогноз погоды, я уж не

говорю -- о цели своего восхождения, мы то судорожно цепляемся за внешний

ритуал, то легкомысленно пренебрегаем им; а ведь в магии речь идет не о

покорении какой-то одной недоступной вершины -- это дело фанатичных аскетов!

-- но о свободном, без этих чудовищных и нелепых "аппаратов тяжелее

воздуха", парении над миром и человечеством, когда маг в мгновение ока

облетает весь земной шар, погружается в глубины океанов, возносится к

звездам...

Но у меня из головы не шли мои собственные проблемы, и я перебил

антиквара:

-- Только вы можете мне помочь, Липотин. Знайте же: всеми силами моей

души взывал я к Яне. Но она не приходила! Вместо нее стала являться княгиня!

-- Естественно, ничего другого и быть не могло, -- невозмутимо буркнул

Липотин. -- Кто первым откликается на крик о помощи? Наши близкие, не так

ли? В конце концов, своя рубашка ближе к телу... А что может быть ближе

того, что живет в нас? Потому-то княгиня и является вам!

-- Но я не хочу ее видеть!

-- Ну и что! Она чувствует эротический импульс в вашей крови, слышит

далекое эхо страсти в вашем голосе.

-- Боже Всемогущий, но я же ее ненавижу!

-- Ненависть -- это ее любимое лакомство.

-- Я проклинаю это исчадие ада всеми силами преисподней, истинной ее

родины! Ненавижу, ненавижу! Я бы задушил, растерзал ее на части, если бы

только мог, если бы только знал как...

-- Неужели вы не понимаете, что ядовитые языки того страшного пламени,

которое вы называете "ненавистью", только доставляют ей наслаждение, доводя

до экстаза, и чем яростнее они жалят, тем исступленней становится оргия

черного Эроса? Магическая пиромагия своего рода, почтеннейший!..

-- Вы полагаете, Липотин, что я втайне люблю княгиню?

-- Любите?.. Вы ее уже ненавидите! А это, как утверждают в один голос

ученые, высочайшая степень магнетизма. Или симпатии, если вам так больше

нравится...

-- Яна! -- тоскливо вскрикиваю я.

-- Опасный призыв! -- предостерегающе останавливает меня Липотин. --

Княгиня непременно перехватит его! Дело в том, почтеннейший, что женская

составляющая мужской эротической энергии зовется "Ян". И призывать на помощь

ее -- все равно что усесться на бочку с пироксилином. Конечно, это будет

понадежней любой брони, тут уж гарантия стопроцентная -- ни один

злоумышленник к вам на пушечный выстрел не подойдет, но и риск велик. Чуть

что -- огненная вспышка, и поминай как звали!..

От полной безнадежности у меня даже в глазах зарябило. Я схватил

Липотина за руку:

-- Помогите же мне, старый друг! Вы должны мне помочь!

Липотин косится на лежащий между нами кинжал и неуверенно бормочет:

-- Ничего не поделаешь, придется.

Какое-то недоброе предчувствие заставляет меня придвинуть оружие к себе

и время от времени поглядывать на него краем глаза. Липотин сделал вид, что

ничего не заметил, неторопливо закурил новую сигарету и, когда завеса

табачного дыма скрыла его лицо, проскрипел:

-- Вы имеете какое-нибудь представление о тибетской эротической магии?

-- Да, небольшое.

-- В таком случае вам, наверное, известно, что трансформация

сексуальной энергии человеческого полового инстинкта в магическую энергию

осуществляется посредством специальной техники, которая называется

"вайроли-тантра"!

"Вайроли-тантра"! -- эхом откликается во мне. В какой-то редкой книге я

действительно что-то читал об этой таинственной практике; ничего

определенного, конечно, не помню, но все равно термин этот ассоциируется у

меня с чем-то темным, противоестественным, идущим наперекор человеческой

природе. Видно, не зря секрет этой традиционной техники так строго

охраняется посвященными в тантрические мистерии.

-- Ритуальный экзорцизм? -- словно в забытьи спросил я.

Липотин недоуменно качнул головой:

-- Вы еще скажите: искусственная стерилизация! Изгонять пол?.. Что же,

тогда останется от человека? Ничего, ровным счетом ничего, даже благостного

облика аскета-великомученика, причисленного церковью к "лику святых". Стихию

истребить нельзя! И совершенно бессмысленно пытаться избавиться от княгини.

-- Липотин, мне иногда кажется, что это вовсе не княгиня. Это...

От звука липотинского голоса у меня даже зубы заныли, такое

впечатление, словно кто-то ногтем царапал по стеклу.

-- Вы думаете, это -- Исаис Понтийская?! Ну что ж, неплохо! Очень

неплохо, мой новоявленный Вильгельм Телль, почти в яблочко!

-- Или Исаис Черная Бартлета Грина, ублажающая свою утробу кровью

шотландских кошек... По мне -- один черт, как ни назови!.. Однажды она

явилась своей будущей жертве под именем леди Сисси...

-- Как бы то ни было, а она -- та, в чьем кресле сейчас сижу я,

ничтожный Маске, та, которая больше чем привидение, больше чем любая самая

очаровательная женщина, больше чем почитаемое когда-то, а теперь забытое

божество, -- она повелительница человеческой крови, и тот, кто хочет ее

победить, должен подняться над кровью!

Невольно я хватаюсь за горло: чувствую, как бешено, в рваном, сбивчивом

ритме пульсирует артерия, словно хочет меня о чем-то оповестить -- так,

азбукой Морзе, перестукиваются через тюремные стены заключенные! А может,

это беснуется, рвется на волю нечто инородное?.. И я замираю, не в силах

отвести взгляда от кроваво-алого горла своего визави.

-- Так, значит, вы поднялись над кровью? -- шепчу я непослушными

губами.

Липотин съеживается -- седой, древний, ветхий, он словно проваливается

в себя, и оттуда, как из могильной ямы, доносятся натужные стоны его

расстроенной фисгармонии:

-- "Над", почтеннейший, -- это почти то же самое, что "под". Быть над

кровью или под кровью, над жизнью или никогда не жить -- какая разница, в

конце концов?.. Сами видите: никакой... никакой!..

Отчаянный ужас, прозвучавший в этих словах, казалось, пытался

ухватиться за меня своей костлявой старческой рукой. И прежде чем до меня

дошло, что сейчас, может быть, единственный раз в жизни антиквар на

мгновение приоткрыл свою безнадежно больную, обреченную душу, Липотин уже

проводит по волосам, выпрямляется и зловещая ухмылка, полуутопленная в алый

платок, мгновенно стирает то странное впечатление, которому так и не суждено

запечатлеться в моей памяти. Он перегибается ко мне и сипит:

-- Хочу вас предупредить: сфера Исаис и Асайи Шотокалунгиной -- это

остров, который находится в самом средоточии жизни, в центре Алого моря, и с

его берегов, в чьи неприступные скалы оглушительным прибоем колотится кровь,

еще никому, ни по сю, ни по ту сторону, не удалось сбежать: ни

достопочтенному магистру Джону Ди, ни его тезке эсквайру Роджеру, ни вам,

почтеннейший покровитель. Так что лучше не тешьте себя радужными надеждами.

-- Неужели никакого пути к спасению нет?!

-- Вайроли-тантра! -- невозмутимо ответствует, окутываясь дымом,

призрачный визитер. Я уже отметил про себя, что всякий раз, произнося эти

слова, он прячет свое лицо.

-- В чем же суть вайроли-тантра?

-- Гностики называли подобную технику "обращением вспять течения

Иордана". Что имеется в виду, вы легко догадаетесь сами. Только не

забывайте, что это лишь внешний аспект, который может кому-то показаться

весьма непристойным. Скрытое под этой скорлупой ядро можно добыть только

самостоятельно; если же вы прибегнете к моим услугам, то ничего, кроме

пустой шелухи, не получите. А ритуал, исполняемый вслепую, без реального

проникновения в его внутреннее содержание, -- это уже практика красной

магии, доступная исключительно лишь немногим посвященным в эту древнейшую

традицию, доставшуюся нам по наследству от красной, атлантической расы.

Любые же профанические попытки имитации чреваты в ритуальной магии очень

тяжелыми последствиями, одно из которых -- страшный, испепеляющий все на

своем пути огонь; потушить его, кстати, невозможно. Не слушайте ничьих

советов, человечество, слава Всевышнему-, не имеет об эзотеризме ни

малейшего понятия: профанация, гм, всегда каралась самым решительным и

жестоким образом, так что держитесь, пожалуйста, подальше от всех этим

самозваных гуру, седобородых кудесников и прочей нечисти, имя коей --

легион;, тот несусветный вздор, который плетут эти высокопарные шарлатаны о

черной и белой магии, не лезет ни в какие ворота... А сокровенное...

Тут липотинская речь переходит в заунывное монотонное бормотание,

которое льется и льется с его губ сплошным потоком, так молятся ламаистские

монахи, до бесконечности повторяя свои медитативные мантры. У меня такое

чувство, что это говорит уже не Липотин, а кто-то далекий и невидимый...

Последнее, что я еще разобрал, было:

-- Разрешение от уз. Связывает любовь. Любовь устраняется ненавистью.

Ненависть устраняется представлением. Представление устраняется знанием.

Знание устраняется незнанием -- вот кристалл алмазного Ничто.

Журчащий поток обтекает меня со всех сторон, но расчленить его на

отдельные слова или фразы я не могу, не говоря уж о том, чтобы уловить хотя

бы тень смысла. Эта речь предназначена для Бафомета, догадываюсь я и делаю

отчаянную попытку расслышать то, что слышит Двуликий. Но мои уши остаются

глухи...

Когда я наконец понимаю, что все мои усилия напрасны, и поднимаю глаза,

то вижу пустое кресло. Липотин бесследно исчез.

Да и был ли он у меня?..

"Время" не поддается никакому учету, снова куда-то запропастился целый

кусок, и я даже приблизительно не могу представить себе размеров пропажи.

Так в один прекрасный день можно недосчитаться и нескольких лет, решил я и

не поленился завести все часы в доме; теперь не без удовольствия

прислушиваюсь к их усердному, педантичному тиканью, правда, все они

показывают разное время, так как переводить стрелки я не стал: в моем

странном душевном состоянии эта противоречивость в свидетельских показаниях

не только не кажется неестественной, но и наоборот -- забавляет, особенно

смешно, когда они, как на самой настоящей очной ставке, начинают своим

сварливым механическим боем, перебивая друг друга, выяснять, кто из них

прав. Для меня же смена дня и ночи уже давно означает не более чем

чередование белого и черного, а в том, что спал, я убеждаюсь лишь после

того, как обнаруживаю себя протирающим глаза в одном из кресел, В этом

случае равновозможны два варианта: вокруг меня либо непроницаемая темень,

либо смутное, потустороннее свечение -- это бледное, практически невидимое

солнце пальпирует своими холодными, равнодушными лучами слепые, воспаленные

окна моего дома, выдавливая из углов кабинета бесчисленные белесые тени,

похожие на отвратительные гнойные выделения...

Мою недавнюю встречу с фантомом Липотина я, конечно, зафиксировал вовсе

не для того, чтобы доказать себе -- это было бы уже верхом идиотизма! -- мою

собственную принадлежность к миру так называемых живых. Мне иногда кажется,

что веду я эти записи исключительно ради самого процесса писания, может,

даже и пишу-то не на бумаге, а чем-то чрезвычайно едким вытравливаю

загадочные иероглифы в живой ткани моей памяти. Но есть ли, в сущности,

какая-либо разница между двумя этими способами письма?!

Непостижима "действительность", но еще непостижимее "Я"!.. Как ни

старался я разглядеть, что же то было за состояние, в котором я находился до

того, как ко мне пришел Липотин, оповестивший о своем прибытии звонком двух

уличных сорванцов, все мои усилия оказались напрасными, с тем же успехом

можно пытаться пробить лбом каменную стену, ясно одно: это какой-то редкий

случай летаргии! Какое же кошмарное действо творилось там, за толстой

скорлупой, герметически отделившей какую-то часть моего Я, через какой

страшный инициатический ритуал проходило это мое Я в тот латентный период,

если его понадобилось скрыть даже от меня самого! Эта мысль не дает мне

покоя, она преследует меня днем и ночью, но я не могу, не могу, не могу

вспомнить ни-че-го!.. Если я пребывал в вечности, то каким образом меня

вернули в бесконечность? Нет, это невозможно: жизнь вечную и жизнь

бесконечную разделяет бездна и никому из смертных не дано порхать над нею

взад и вперед... Тут меня осенило: быть может, Яну вобрала в себя вечность,

поэтому и не слышит она моих призывов?.. Ведь мой зов обращен в

бесконечность, и на него вместо моей Яны откликается... Асайя Шотокалунгина!

Но вновь мысли возвращаются на круги своя: что же происходило со мной в

том странном, так похожем на смерть состоянии? И чувствую, как где-то в

глубинах подсознания зреет тайный плод, и первые мои неуверенные догадки все

больше перерастают в уверенность, что в том герметическом саркофаге моей

летаргии я постигал какое-то сакральное знание, невыразимое в терминах

земного языка, и некто, бесконечно далекий от всего человеческого, посвящал

Дата добавления: 2015-07-08