И. М. Хладениус: становление логики истории

Исследования И. М. Хладениуса (1710—1759) по методологии исторического познания, которые я намерен рассмотреть, выводят герменевтику на новый уровень обобщения: в предметную область герменевтики вовлекается историческая проблематика. Особого внимания требуют логические вопросы, которые, насколько мне известно, до определенного времени не обсуждались. Предметом анализа в данном параграфе будет логика исторического познания И. М. Хладениуса (занимался теологией, логикой и методологией истории; профессор теологии, риторики и поэзии Эрлангенского университета). Исследование Хладениуса примечательно еще и потому, что осуществлено оно было до критической реформы И. Канта, никак не повлияло на него и осталось незамеченным философами и логиками вплоть

до начала XX века. Представляется, что такое отношение к уникальному исследованию далеко не случайно. Здесь скорее всего можно говорить о «заговоре молчания». Слишком велик был авторитет Аристотеля, Лейбница, Канта, незыблемым казалось здание формальной логики, которая к тому же еще и входила в систему университетского и школьного образования, т. е. составляла органическую часть воспитания и мировоззрения всех образованных людей того времени. Даже X. Вольф — искренний и последовательный борец со средневековой схоластикой — ставит себе целью лишь освобождение логики'от нагромождений схоластических ухищрений, стремится к упрощению ее для нужд преподавания. Его отдельные идеи были высказаны очень хзсторожно. Но поскольку они не были не замечены его последователем Хладениусом и повлияли на становление последнего, целесообразно рассмотреть их.

Особенно интересно отношение Вольфа к логике. Вольф полагал, что изучение логики должно предшествовать изучению философии, а в теоретическом смысле логика должна следовать за онтологией и психологией. Логика должна заимствовать свои принципы из онтологии и психологии. Итак, именно Вольф в своеобразной форме зафиксировал тот момент, на который я уже обращал внимание: логика зависит от определенных онтологических предпосылок, т. е. от определенного содержания, обусловленного предметом мысли. Именно на это общее положение опирался при создании логики исторического познания Хладениус. Правда, отмеченный момент зависимости заимствуется из других областей знания: первой философии (учения о бытии) и психологии, т. е. у Вольфа логика не имеет собственных законов.

Вольф придерживался общепринятого различения мнения и знания. К мнению относятся вероятностные, случайные предложения (по определению Лейбница, «истины факта»). Знание составляют доказуемые истины. Доказательство сводится Вольфом к его силлогистическим формам. Здесь существенны два момента. Во-первых, формальная логика отождествляется с теорией дедукции и, во-вторых, логическая доказуемость становится основным признаком научности, главным ее критерием. Логика лежит в основе научного знания, а следовательно, ее принципы определяют научность как таковую и отделяют научное знание от мнения. Хладениус четко усвоил указанный рационалистический критерий научности Лейбница — Вольфа. Его заслугой является попытка распространить данный критерий на историческое познание, которое считалось по своей сути описательным, нетеоретичным, лишенным каких-либо закономерностей. Хладениус, вслед за Вольфом, усматривал в истории действие определенных телеологических закономерностей несмотря на случайный характер их проявления. Следует отметить, что идея закономерного течения исторического процесса разделялась впоследствии и Кантом. Но Кант не принимал особой ло-

гики исторического познания. Сам же ход исторического развития подчинялся телеологическим закономерностям, которые, оставаясь непознаваемыми, управляли течением истории.

Вольф различал также теоретическую и практическую логику. Для теоретической логики существенно, что ее онтология определяет логический метод, а практическая логика не зависит от предмета. Эта мысль Вольфа была развита и Хладениусом, и Кантом, но по-разному. Хладениус, признавая практическое значение логики, пытался одновременно расширить онтологическое основание теоретической логики и включить в нее то, что ранее исконно считалось мнением, например историю. Кант же развивает идею чистой логики (она и есть теоретическая логика в смысле Вольфа), но кантова чистая логика уже не зависит от онтологии как первой части метафизики. Более того, практическая логика не признается Кантом в качестве научной дисциплины. Речь, по Канту, может идти только о прикладной логике аналогично тому, как мы говорим о прикладной математике, геометрии и пр. Представляется, что критическая реформа Канта была шагом вперед к формализации логи-' ки и в то же время отступлением назад, так как специальные логические дисциплины лишались научного характера. У Вольфа практическая логика понимается очень широко, вплоть до анализа способов написания, критики и чтения «исторических и догматических книг» [21, с. 143]. Как отмечал русский логик М. Владиславлев, в практической логике Вольфа «полагаются основы того, что в наше время можно назвать логикой специальных наук» [21, с. 148].

В русской литературе имеется лишь одно исследование, посвященное специальному разбору логики исторического познания Хладениуса. Это работа Г. Г. Шпета «Первый опыт логики исторических наук», опубликованная в журнале «Вопросы философии и психологии» (1915. Кн. 128). В 1903 году в XXXVII томе Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона была опубликована статья о Хладениусе, но в ней содержится лишь информация о том, что Хладениус интересовался вопросами ло-.гики без какого-либо разбора этих вопросов. В обстоятельном труде А. С. Лаппо-Данилевского «Методология истории» (Спб., 1910. Ч. 1.) рассматривается методология истории Хладениуса. В указанной работе можно усмотреть некоторые особенности и логических идей Хладениуса. В частности, неявно прочитывается идея'о специфическом «историческом следовании», об особой логике истории. Так, А. С. Л а ппо-Данилевский пишет: «Логическая связь между общими понятиями и историческая связь между действительно случившимися фактами... существенно различны: в истории нельзя логически выводить последующее из предшествующего, подобно тому как мы выводим частное из общего; задача историка, напротив, состоит в том, чтобы решить, каким образом то, что он знает о происшедшем в качестве последующего, следовало бы из предшествующего в той

мере, в какой он также знает его; кроме того, историк имеет дело и с «случайными вещами» и т. п. С указанной точки зрения Хладений старается выяснить особенности объекта исторического познания» [46, с. 31—32].

А. С. Лаппо-Данилевский видит специфику исторического следования в том, что осуществляется перенос признаков некоторых членов группы на целую группу, при этом опускается множество «индивидуальных обстоятельств» и выделяются чрезвычайные поступки. Естественно, что в этом случае каковы критерии выбора, такова и история. Мне кажется, что здесь можно усмотреть особый тип «исторической индукции»: заключение от части к целому на основании абстрагирования (отвлечения от несущественных обстоятельств) и идеализации (выделения чрезвычайного, особенного). Безусловно, что исторически приоритет в исследовании методологии истории Хладениуса должен быть отдан А. С. Лаппо-Данилевскому, но по глубине рассмотрения логических проблем предпочтение следует отдать работе Г. Шпета, на которую я в дальнейшем и буду в основном опираться.

Цель Хладениуса — установить значение единичного как объекта исторического познания. Хладениус различает факты (единичные вещи) и опыты, «т. е. истины общие, хотя и не априорные, а полученные путем сравнения данных чувств» [91, с. 401]. «Опыт есть ничто иное, как общее положение (ein allgemeiner Satz), которое создается из некоторых сходных впечатлений (срезанная трава засыхает, дерево плавает в воде и т. п.), а иногда даже и одного (например, кто видел машину, играющую на флейте, может сказать, что такие машины существуют)» [91, с. 403]. Следовательно, опыт в понимании Хладениуса есть то, что основывается на восприятии отдельных случаев (такое понимание опыта условно, с учетом явной психологической окраски теории Хладениуса соответствует тому, что в современной методологической литературе называется эмпирическим уровнем знания). Эмпирические суждения, описывающие общие опытные положения, Хладениус назвал особым термином loci communes. Далее мы рассмотрим теорию loci communes подробнее, а сейчас отметим, что суждения loci communes являются разновидностью общих суждений и были, по мнению Хладениуса, первыми приобретенными в науке положениями. Общие положения в собственном смысле слова имеют более позднее происхождение, они получены с помощью определений, обобщений и прочих логических операций и составляют содержание рационалистической философии и математики [см.: 91, с. 403]. Суждения единичные и loci communes указывают на специфические особенности логического аппарата эмпирических наук и, в частности, — что нас как раз и интересует — истории. Кроме понятий, в которых мыслятся индивиды и общие опытные положения, Хладениус вводит особый тип понятий, в которых мыслятся множества. Множеством

•называется «неопределенная масса большого числа сходных индивидов» [91, с. 404]. Понятие множества «тем отличается от понятий единичных индивидов, в нем содержащихся, что такое понятие содержит в себе кроме индивидов еще отношения» [91, с. 405]. Таким образом, понятие множества, по Хладениу-су, есть представление неопределенной массы большого числа сходных индивидов вместе с отношениями между ними.

Хотелось бы еще раз подчеркнуть, что Хладениус различает множество как реальную совокупность и понятие множества. Понятие множества есть продукт действия воображения,.поэтому реальная совокупность, представляющая собой неопределенную, аморфную массу каким-то образом сходных индивидов, приобретает посредством активного действия воображения -определенный «порядок». Этот «порядок» устанавливается введением определенного отношения между индивидами, входящими в реальную совокупность. Таким образом, «жизнь» индивидов в онтологической реальности существенно отличается от их «жизни» в концептуальном космосе, в понятии множества: по--нятие множества есть совокупность индивидов с отношениями между ними.

Далее. Множество и его элементы могут восприниматься с разной степенью отчетливости. Среди неопределенной массы индивидов, входящих в множество, могут быть найдены индивиды, которые воспринимаются четко, «с наибольшей ясностью». Их Хладениус называет примерами (exempla, Exempel, Muster, Proben, Beyspiele). Совокупность примеров составляет определенное (ясное) множество. Кроме этого, существует совокупность индивидов, воспринимаемых неясно. Такое множество Хладениус называет безымянным, turba sine nomine — множество без имени, das Uebrige — остальное, Rest — остаток. Оно, по сути дела, есть разность (остаток), получающаяся в результате вычитания из неопределенной массы сходных индивидов определенного множества.

Хладениус различает также понятие множества и понятие рода (или вида), что чрезвычайно важно'для выявления специфики логических проблем в историческом познании. Обычная силлогистика является теорией общих терминов, для которых характерны родо-видовые отношения. В логику Хладе-ниусом вводятся существенно иные интуиции. Отношение между множеством и элементом множества есть отношение между неопределенной массой индивидов и примером (экземпляром), который к этой массе не принадлежит. Это не отношение включения, а отношение как бы «представления». Экземпляр ясно и четко представляет всю совокупность (неопределенное множество), через пример мы можем воспринимать всю неопределенную совокупность, т. е. здесь мы имеем своеобразную индуктивную направленность познавательного процесса (обобщение, основанное на аналогии и на наблюдении небольшого числа известных примеров), что существенно для исторического

:2 В. Г. Кузнецов 33

познания. Далее отметим, что отношение между безымянным множеством и всей совокупностью индивидов, из которой она выбирается, не есть отношение вида к роду, хотя оно и составляет часть целой совокупности. Его можно мыслить как целое^ о нем можно высказываться как о единичном. Отношение между безымянным множеством и всей совокупностью есть отношение между частью и целым.

Таким образом, у Хладениуса намечается оригинальная теория, согласно которой имеются три типа силлогистических терминов: первый — единичные термины, которые обозначают примеры; второй — общие термины, обозначающие определенные множества; третий — неопределенные термины, которые относятся к неопределенным множествам. Оригинальность этой: точки зрения заключается в том, что используются именно три типа силлогистических терминов, несмотря на то, что силлогистика обычно считается теорией общих терминов, в которой допускается использование терминов единичных, т. е. язык этой теории насчитывает два типа терминов: общие и единичные.

У Хладениуса же, кроме обычных единичного и общего суждений, появляется суждение с неопределенным субъектом. Предложение, выражающее такое суждение, называется предложением loci communes (предложением типа общих мест). По Хладениусу, оно обладает одной интересной особенностью, которая существенно отличает его от суждений общих в собственном смысле. Это есть суждение о конкретном множестве, а не о каждом элементе этого множества. Поэтому множество воспринимается как целое (мыслится как единичное) и суждение с неопределенным термином в качестве субъекта является единичным. Зачем это нужно Хладениусу? Согласно его теории,, историческое познание является познанием единичных вещей,, уникальных событий, неповторяемых процессов. Единичных суждений в обычном смысле для исторического описания явно-недостаточно, поэтому Хладениус расширяет понятийный аппарат исторического познания, вводя в него особый тип суждения, в котором неопределенно-общее мыслится как единичное,.и, следовательно, в этом случае неопределенная масса индивидов может выступать в качестве субъектов исторического события (процесса, явления и пр.) и суждение о нем будет единичным.

Но этим дело не ограничивается. Использование специфических суждений типа общих мест в силлогистических выводах накладывает, как полагает Хладениус, неизгладимый отпечаток на характер таких выводов. Выделение особого типа суждений приводит к тому, что, как пишет Г. Шпет, «самый характер выводов с положениями типа «общих мест» отличается от строгой дедукции дискурсивного вывода. Дело в том, что, составляя выводы, относящиеся к «общим местам», мы приписываем качества примеров (exernplarum) всему множеству, т. е„ распространяем их на множество безымянное» [91, с. 407—

408]. Другими словами, логика здесь будет иная, отличная от аристотелевской силлогистики.

Рассмотрим пример Хладениуса, который анализирует также Г. Шпет.

Corvi (i. e. exempla corvum) sunt nigri

Atqui Corvi (nempe turba sine nomine) sunt corvi (i. e. exempla) Ergo Corvi (turba sine nomine et exempla, h. e. tota turba)

sunt nigri.

Если в этом примере убрать все пояснения, заключенные в скобки, то силлогизм приобретает по форме обычный вид, но по содержанию обращается в тривиальность, так как заключение силлогизма утрачивает признак новизны по отношению к посылкам (будет в точности воспроизводить большую посылку). Очевидно, что вся специфика этого рассуждения сосредоточена именно в той информации, которая заключается в скобках.

Вороны (пример вороновости) суть черные, а так как вороны (разумеется множество безымянное) суть вороны (пример), следовательно, вороны (множество безымянное и притом пример, т. е. столь многочисленное множество)

суть черные.

Г. Шпет заключает относительно этого примера: «Таким образом, хотя «общее место» возникает из интуитивного суждения о множестве, но оно переходит своеобразным способом в.дискурсивное суждение. Отличие этой «дискурсии» от настоящей демонстрации вещь достаточно явная» [91, с. 408]. И далее, развивая идею о различении обычных дискурсивных умозаключений (в данном случае имеется в виду традиционная силлогистика) и силлогизмов с использованием неопределенных терминов, Г. Шпет делает любопытные выводы. Он замечает, что суждения типа общих мест имеют значительно более частое употребление в познавательной деятельности и языковой практике, чем суждения с определенными терминами, так как четкость и ясность терминов требуют логических определений, т. е. искусственных приемов, которыми владеют не всякие участники языковых коммуникаций, а лишь персоны, специально обученные логическим и философским методам. Суждения второго типа «прежде всего, — пишет Г. Шпет, — возникают в математике, теперь в подражание математике их вводит и философия. Но неправильно так ограничивать задачи логики и тем самым выбрасывать из нее вместе с учением об «общих местах» логические правила истории и повествования» [91, с. 408].

С этим выводом Г. Шпета, конечно же, следует согласиться. Справедливым является и второй его вывод: «Мы должны признать, что перенесение методов математической логики в эту область (логики истории. — В. /С) было бы просто ее искажением, раз мы признаем, что понятие множества отличается от понятия общего вида или рода. Кто, поставив своей зада-

:2* 35

чей осветить понятие множества, дает философское определение термина, тот не уяснит смысла предложения или «общего места», а скорее затемнит его и исказит. Например, если кто-то в фразе «я люблю поэтов» станет логически определять понятие «поэт», то он только исказит мысль, так как речь идет не о «виде» поэтов, а о «множестве» известных ему поэтов» [91, с. 408]. Но все же хотелось бы отметить, что четкие и правильные выводы Г. Шпета, к которым следует полностью присоединиться, основываются, к сожалению, на неполном анализе примера Хладениуса. Г. Шпету «совершенно ясно», как осуществляется переход к «дискурсивному суждению», в чем заключается своеобразие этого перехода и отличие такой «дис-курсии» от «настоящей демонстрации» (т. е. от традиционного использования категорического силлогизма). Но все-таки, видимо, полной ясности здесь нет. Что же препятствует ее достижению?

Рассматриваемый пример строится по образцу первой фигуры категорического силлогизма. Тот факт, что приведенное рассуждение не может быть отнесено к категорическому силлогизму, является, действительно, достаточно ясным, но совершенно«очевидным он станет только после соответствующего уточнения. Дело в том, что в меньшей посылке субъектом является безымянное множество, которое есть «остаток», получившийся при вычитании из неопределенной массы индивидов четко мыслимого множества примеров. И этот вывод следует из определения безымянного множества.

Если А есть множество, мыслимое ясно, a В — не ясно, то В· представляет собой кольцо, т. е. круг В без внутреннего круга А (см. рис.). В силу этого суждение «5 есть Л» не является интуитивно ясным, и утверждение Г. Шпета, основывающееся: на непосредственной (интуитивной) ясности категорической

связи между В и А, является неверным, а следовательно, и общий вывод о том, что интуитивное высказывание об общем месте «переходит» в дискурсивное суждение, является по меньшей мере необоснованным. Суждение «В есть Л» (в разбираемом примере «Ворон (как безымянное множество) суть ворон (как пример)») не является категорическим, и поэтому демонстрация по первой фигуре категорического силлогизма невозможна.

Представляется, что тому типу выводов, который пытаются обосновать Хладениус и вслед за ним Г. Шпет, можно дать иную интерпретацию, которая будет действительно отлична от традиционного категорического силлогизма, будет сохранять специфику рассуждений типа общих мест (loci communes) и в то же время — и это весьма существенно — сохранит значимость выводов Хладениуса и Шпета для логики исторического познания.

Предварительно необходимо ввести несколько дополнительных понятий. Основное понятие назовем «популяция». Под популяцией мы будем понимать неопределенную совокупность большого числа явлений, индивидов, особей и пр. Число элементов популяции столь велико, что их исследование путем эмпирического перебора не представляется возможным. Тем не менее знание свойств популяции, «законов» ее «жизни», специфических особенностей ее функционирования очень часто является насущной научной и практической задачей. Ясно, что мы подводим к тому, что методы исследования ее должны быть статистическими. Действительно, для того, чтобы что-то узнать о популяции, часто поступают следующим образом. Выбирают из популяции случайным образом несколько образцов (экземпляров), которые образуют контрольное (испытуемое) множество. Далее исследуют это выбранное множество образцов и составляют определенное суждение о нем, например, что оно обладает каким-либо свойством (возможно, с определенной степенью вероятности). Казалось бы, что на этой стадии исследования уже возможен перенос обнаруженного свойства на всю популяцию в целом и как будто есть для такого переноса достаточное основание: ведь выборка образцов для исследования была случайной. Но случайность — хороший помощник в борьбе с субъективизмом и произволом, с внесением в научные методики надуманных схем и личных амбиций конкретных ученых, а степень вероятности вывода, которая является объективной характеристикой, случайность, разумеется, повысить не может. Для увеличения коэффициента надежности вывода обычно по специальным методикам вводят понятие типичного представителя популяции. Если теперь образцы в значительной степени сходны с типичным представителем, то обнаруженное у образцов свойство может быть перенесено на типичного представителя, и, далее, с той степенью точности, которую нам позволяют ввести методики выявления типичного представителя,

можно уже данное свойство перенести, наконец, на всю популяцию в целом.

Таким образом, в логическом плане здесь имеются две схемы рассуждений:

I. Все В есть P II. Каждый элемент А «есть» Д

Д «есть» В Д есть P

Д есть P Каждый элемент А есть P

Здесь В — образцы, определенная выборка из популяции; P — признак, присущий (возможно, с определенной степенью вероятности) множеству образцов и затем становящийся переносимым признаком; Д — типичный представитель популяции; А — популяция.

Нетрудно заметить аналогию между введенными здесь терминами и терминами Хладениуса. Образцы — это примеры (экземпляры Хладениуса), понятие «типичный представитель» близко по смыслу к понятию безымянного множества Хладениуса (множество индивидов, относящихся к понятию «типичный представитель», не может мыслиться ясно), понятие «популяция» совпадает по основным признакам с понятием хладениева множества как «неопределенной массы большого числа сходных индивидов». Понятие «множество образцов» также не является видом понятия «популяция», как и безымянное множество не является видом хладениева множества. Существенно слабые звенья предлагаемой интерпретации — меньшая посылка в первой схеме и большая посылка во второй схеме. В них логическая связка «есть» введена с некоторой «натяжкой». Типичный представитель популяции лишь по ассоциации сходства может быть сопоставлен с образцом. Насколько он с ним точно совпадает, зависит от методики отбора образцов (насколько она лишена субъективных моментов) и от методики определения типичности. Кстати, уместно именно здесь указать, что меньшая посылка в примере Хладениуса обладает такой же особенностью: индивид из неясно воспринимаемого безымянного множества у Хладениуса категорически связывается (именно «суть») с ясно воспринимаемым примером. Этот факт говорит, с одной стороны, о слабости всех статистических выводов, но, с другой стороны, указывает на соответствие предлагаемой интерпретации тем принципам, которые неявно содержались в понимании рассуждений с применением loci communes.

Использование во второй схеме в качестве большей посылки общего суждения делает данную схему слишком сильной, так как типичный представитель — это некий «усредненный» индивид из популяции; естественно, что в популяции могут быть такие индивиды, которые не обладают «типичностью» некоего «среднего стандарта». Поэтому в целях снижения риска получения слишком недостоверного вывода можно вторую схе-

му «ослаблять». Например, вместо квантора «каждый» использовать квантор «большинство». Следует заметить, что вторая схема вовсе не обязательна. Для интерпретации примера Хла-дениуса достаточно первой схемы. Вторая схема является попыткой расширения концепции Хладениуса, распространения ее на любые совокупности, так как использование такого типа выводов только для неопределенных множеств представляется неоправданно узким.

Пример Хладениуса можно представить в виде статистического умозаключения:

Все вороны (являющиеся образцами из популяции) суть черные. Ворон (являющийся типичным представителем популяции) суть ворон (являющийся образцом из популяции).

Ворон (являющийся типичным представителем популяции) суть черный.

Казалось бы, по форме данный силлогизм совпадает с категорическим силлогизмом первой фигуры. Но на самом деле все обстоит значительно сложнее. Множество образцов по своей мощности существенно меньше множества типичных представителей. Оба этих множества соотносятся с мощностью популяции, количество индивидов в которой обычно не поддается эмпирическому учету. Количество индивидов, входящих в множество «типичных представителей», тоже не поддается эмпирическому учету, но меньше количества индивидов всей популяции. А вот количество образцов всегда является конечным и всегда меньше количества «типичных представителей». Так что и по форме мы здесь имеем неправильный силлогизм: меньший термин, будучи не распределенным в посылке, распределяется в заключении. Не спасает здесь и предложение Хладениуса считать меньшую посылку единичным суждением опять-таки по причине того, что множество «типичных представителей» больше множества образцов. В этом случае меньшая посылка может быть как утвердительным, так и отрицательным суждением. -Следовательно, заключение и в силлогизме Хладениуса, и в нашей статистической интерпретации его должно носить вероятностный характер. Такой тип выводов в какой-то мере соответствует духу исторического познания. Он может быть применен при исследовании массовых исторических процессов.

Итак, Хладениус выделяет три типа суждений: единичные, общие в собственном смысле (субъект и предикат которых являются определенными понятиями) и суждения о множестве как единичном. Последнее обозначается предложением, называемым loci communes. Шпет четко отмечает, что логика истории «должна быть спецификацией общего учения о loci communes» [91, с. 409]. Что будет специфицировать это общее учение? По убеждению Шпета, который, между прочим, во всех своих работах последовательно проводил в методологии науки анти-

кантианскую установку о первичности предмета исследования по отношению к методу, предмет исследования должен определять специфические особенности метода. Поэтому и к логике исторического познания как к методу относится указанное исходное методологическое требование. Ее специфика, детерминируется особенностями предмета исследования. Следовательно, на повестку дня выдвигается задача выявления специфического предмета истории и его анализа. Если она будет решена, то 'во многом прояснится вопрос об онтологических основаниях логики исторического познания.

Следовательно, можно с уверенностью констатировать, что уже у Хладениуса намечается подход к разработке специальных методов герменевтики, предназначенных для обоснования целых областей знания (в данном случае истории). С одной стороны, описанный подход характеризуется расширением сферы действия герменевтики: теперь ее интересуют не только литературные тексты, но предмет истории. С другой стороны, соединение герменевтических приемов с логическими методами исследования ставит вопросы о статусе особой герменевтической логики и о возникновении предпосылок для оформления особого раздела логического знания, который можно условно назвать логической герменевтикой. Логическая герменевтика есть не приложение формальной логики в области герменевтики (для решения проблем герменевтики), а специальный раздел логики, в котором логические системы создаются вновь для решения конкретных герменевтических проблем. Одна какая-либо логическая система может быть предназначена для интерпретации определенной проблемы. На этом ее функции могут быть исчерпаны, и она далее может никогда не использоваться. Примеров такого рода существует достаточно.

Заключая данный параграф, подчеркнем, что Хладениус выводит герменевтическую проблематику на качественно новый уровень. Во-первых, он значительно расширяет предмет герменевтики: ей становится подвластной вся область исторических фактов. Конечно же, пока еще весьма далеко до подлинно научной методологии, но для развития герменевтики момент расширения ее предметной области имеет большое значение. Во-вторых, выведение герменевтической проблематики на уровень логики открывает новые возможности для методологических обобщений, а именно герменевтика из конкретно-научной методики с очень узким предметом может потенциально превратиться в общеметодологическую дисциплину. Для превращения возможности в действительность не хватает эмпирических фактов, еще слишком узок предмет герменевтики, чтобы осуществился этот диалектический скачок. Иными словами, практика научного познания еще не дает возможности обобщить концептуальный аппарат герменевтики до общеметодологического стандарта. И в-третьих, герменевтика у Хладениуса и соответственно его логика и методология исторического познания опи-

раются на конкретно-научный фундамент. Этим фундаментом во времена Хладениуса была психология. С современной точки зрения данное преимущество может показаться не столь значительным. Но не будем спешить с оценками, тем более что они лишены исторической перспективы. Если же посмотреть на концепцию Хладениуса с исторической точки зрения, то использование любого научного фундамента в противовес метафизическим и схоластическим спекуляциям является, безусловно, решительным шагом вперед. Каков бы ни был уровень развитости психологических представлений того времени, опора на них представляла научно обоснованную оппозицию метафизическим концепциям в области методологии исторического познания.

Дата добавления: 2015-07-07