Ф. Шлейермахер: понимать лучше автора

Герменевтику как практическое искусство истолкования текстов всегда связывали с понятиями интерпретации и понимания. Она имеет большую историю и очень долго выполняла конкретно-практические функции. Лишь в конце XVIII — начале XIX века начинается движение в сторону теоретического оформления герменевтического инструментария.

Уже у известного интерпретатора Нового завета И. А. Эрнести герменевтика приобретает более наукообразный характер. Эрнести является непосредственным предшественником влиятельных герменевтических концепций Ф. Шлейермахера и А. Бека. Герменевтика, как утверждает Эрнести, должна выполнять две задачи: понимания и объяснения, т. е. она должна выявлять и объяснять смысл. Оригинально была решена Эрнести проблема значения слова. Множественность значений слов объяснялась различием в их употреблении. Разные намерения и цели применения слов определяют разные значения одного и того же слова в различных местах [см.: 90, л. 65— 67]. Специально проблем понимания и знака как таковых Эрнести не ставил.

Целесообразно упомянуть и о предшественнике Ф. Шлейермахера — Ф. Асте, с которым полемизирует Шлейермахер далеко не по частному вопросу, но у нас речь об этом вопросе будет идти ниже. Видимо, ACT впервые противопоставил понимание и объяснение. Герменевтика, согласно его точке зрения, предполагает понимание и на нем основывает истолкование и объяснение [см.; 99, с. 172]. «Объяснять — значит излагать понимаемое» [99, с. 184]. ACT делает проблему понимания центральной проблемой герменевтики. Более того, он впервые выводит герменевтику на философский уровень, поставив вопрос о соотношении понимания и разума.

Однако как самостоятельная дисциплина, претендующая на роль общей теории интерпретации, которая могла быть логи-

41 ь

ческим и методологическим основанием целого класса наук, герменевтика возникает лишь под воздействием идей немецкого философа, теолога-протестанта и филолога-классика Фридриха Шлейермахера (1768—1^834)^. Современник В. Гумбольдта и Г. Гегеля, обладавший глубочайшими знаниями в области философии, религии, античного мира и профессиональным интересом к проблемам языка, он соединил в себе, по словам П. П. Гайденко,⁴ пафос Ренессанса с пафосом Реформации [см.: 25]. Первый переводчик на немецкий язык сочинений Платона, он стал известен также и как создатель герменевтического метода [см.: 23]. Шлейермахер сохраняет за герменевтикой ее собственный изначальный предмет — тексты, являющиеся памятниками. «Сам же герменевтический метод, согласно Шлейермахеру, применяется там, где приходится иметь дело с далекой и чуждой нам культурой и где поэтому появляется возможность ложного, превратного ее истолкования» [25, с. 135].

Шлейермахер впервые предпринял попытку превратить герменевтику, которая до него понималась только как специальная дисциплина, в универсальную методологию с претензией на решение философских задач. Он ставит перед собой цель создания общей герменевтики как «искусства понимания, а не истолкования понимаемого». Такое искусство должно было бы «зависеть только от общих принципов» [109, с. 7]. Шлейермахер исследовал основные понятия, поставил главные проблемы, ввел термин «понимание» в философскую терминологию, создал предпосылки для его изучения. Его заслугой является также определение герменевтики как искусства понимания. Собственно искусство понимания представляет собой практическую сторону истолкования текстов, а исследование его принципов связано с теоретической стороной и обусловливает знание конкретных методик правильного истолкования текстов.

Здесь необходимо особо подчеркнуть один очень важный момент. Согласно мнению Шлейермахера, предметом интерпретации являются главным образом литературные памятники, т. е. такие тексты, которые отделены от интерпретатора культурной, языковой, исторической и временной дистанциями. Но поскольку эти тексты есть «застывшая речь» и мы только так их и воспринимаем, постольку, по Шлейермахеру, нет иного метода при подходе к их исследованию кроме как введение абстрактной ситуации «диалога между интерпретатором и интерпретируемым текстом». Герменевтика ко времени Шлейермахера понималась по-разному и соответственно был разнобой в понимании ее функций. Одни считали, что она есть искусство правильного выражения своих мыслей (в этой трактовке она выполняла функции частично логики и также частично риторики); другие полагали, что герменевтика является искусством правильного сообщения чужой речи другому, т. е. ретрансляции, передачи чужой речи через себя, и наконец, герменевтику считали занимающейся правильным истолкованием речи

другого. Подлинно научная герменевтика, по Шлейермахеру, занимает промежуточное между третьим и вторым положение. Она должна быть искусством понимания чужой речи с целью правильного сообщения другим отраженного в мыслях интерпретатора содержания. Принцип диалогичности при такой постановке вопроса приобретает фундаментальный характер. Особенно много внимания Шлейермахер уделил разработке принципов интерпретации текстов на основе абстрактной ситуации диалога между автором текста и интерпретатором. Диалогическое отношение между интерпретатором и потребителем интерпретации традиционно не включалось в герменевтику, что является методологически слабым звеном в таких концепциях.

* Понимание конкретного акта речи имеет объективную и субъективную стороны. Понимание объективированной в языке в "виде"текста речи не должно утрачивать связи с субъектом речемыслительной деятельности. «Как каждая речь, — говорит Шлейермахер, — имеет двойственное отношение к общности языка и к общему мышлению ее инициатора, так и всякое понимание состоит из двух моментов: понимания речи как изъятой из языка и понимания ее как факта в мыслящем» [НО, с. 139]. Первый момент является объектом грамматической интерпретации, поскольку относится к языку³, а второй анализируется при помощи психологической интерпретации. «Понимание есть взаимобытие этих двух моментов» [НО, с. 140]. Шлейермахер неоднократно указывает на неразрывную связь этих, двух важнейших аспектов герменевтического искусства.

В дальнейшем развитии идей герменевтики принцип выделения объективной и субъективной сторон текста и соответственно употребление при их исследовании различных интерпретационных методик приобретают значение устойчивой традиции, идущей от Шлейермахера через его последователей и критиков к современным концепциям. Так, Ф. Бласс, во многом опиравшийся на Шлейермахера, писал: «Если язык и является необходимым орудием мышления и речи, характер которых он даже обусловливает в значительной степени (идея зависимости мышления, речи, языкового сознания, национального характера народа от языка принадлежит В. Гумбольдту. — В. К.), то нельзя, однако, упускать из виду индивидуальность мыслящего и говорящего субъекта. Поэтому необходимо еще понимание в духе этого субъекта, нужна еще особого рода интерпретация, которую Шлейермахер назвал «психологическою». У него эти два элемента понимания теснейшим образом связа-ны друг с другом и одинаково важны» [15, с. 30].

Итак, любое произведение словесности является фактомг языка и фактом мышления. П. П. Гайденко отмечает, что Шлейермахер различает в исследуемом памятнике два уровня: предметно-содержательный (факт языка) и индивидуально-личностный (факт мышления). При исследовании на первом уровне обращается внимание на то, что говорится в произведении,

Второй уровень соответствует индивидуальным особенностям автора текста, его стилю изложения. Здесь исследователь-интерпретатор пытается воссоздать, как написано произведение. «Искусство герменевтики, согласно Шлейермахеру, необходимо исследователю или переводчику текста, чтобы постигнуть индивидуальность говорящего через сказанное им, чтобы через множество частных выразительных средств: особенностей стиля, речи, построения фразы и построения всего произведения в целом — постигнуть целое выражения, стилистическое единство произведения, а тем самым понять духовную индивидуальность его автора. Таким образом, герменевтика предстает здесь как искусство понимания не столько содержательно-предметных мыслительных образований, сколько мыслящих индивидуальностей. В этом — психологическая подоплека герменевтики у Шлейермахера» [125, с. 136]. Представляется, что это очень точное наблюдение следует дополнить указанием на диалектич-ность Шлейермахера. У него грамматическая интерпретация (понимание «что», интерпретация факта языка) и психологическая (понимание «как», интерпретация факта мышления) «полностью равнозначны» [ПО, с. 140]. Они дополняют одна другую, что не мешает преобладанию одной из сторон *шд другой в одном конкретном случае и, наоборот, возвышению другой в ином, отличном от первого случае. Все зависит от предмета исследования, от того, чем он является: художественным произведением (да и в этом случае многое будет зависеть от жанра литературы: одно дело лирическая поэзия, другое — исторический роман), научным трактатом, произведением мемуарного ж^анра или жанра эпистолярного, историческим или каким-либо иным документом. Если искусство истолкования применять к любым предметам, подлежащим интерпретации, а не только к памятникам,, то грамматическая и психологическая интерпретации всегда предстают в разных отношениях. Гибкое отношение между обеими сторонами искусства интерпретации подтверждает фрагмент текста Шлейермахера: «Минимум психологической интерпретации при господствующей объективности предмета. Что относится к чистой истории, данной в отдельном, то ее цельный облик воспринимается всегда субъективно. Эпос. Общественные поступки, претендующие на историческую роль. Дидактическое в строгой форме есть в каждой области. Здесь повсюду субъективное нельзя применять как момент истолкования, оно является результатом истолкования. Минимум от грамматического при максимуме от психологического истолкования — в письмах, тем более личных» [НО, с. 143]. На диа-лектичность Шлейермахера в использовании грамматической и психологической интерпретаций указывал также Ф. Бласс, о чем мы уже говорили.

Шлёйермахер сформулировал основную цель герменевтического метода: понять автора и его труд лучше, чем он сам понимал себя и свое творение. Понимать отдельную мысль и все

произведение в целом можно, исходя из всей совокупности «жизненных отношений» автора текста. «Богатство языка и история времени автора даны как целое. Основываясь на нем, произведение автора должно понимать как отдельное... Всякое полноценное знание находится в этом мнимом кругу так, что каждое особенное может быть понято из всеобщего, чьей частью оно является, и наоборот. И каждое знание является научным, если оно получено таким способом» [НО, с. 147]. В этом небольшом отрывке содержатся главные идеи герменевтики Шлейермахера: диалектика части и целого, идеи герменевтического круга, предварительного понимания.,

Диалектика части и целого осуществляется в двух плоскостях. На первом уровне часть берется как отрывок произведения, а целое как само произведение. На втором уровне вскрывается взаимодействие между совокупностью условий внешней и внутренней жизни автора как целым и его произведением как частью. При понимании произведения как факта языка часть понимается через целое, а целое через часть. Причем при последовательном переходе от первой части ко второй, от второй к третьей и т. д. всякий раз понимание целого изменяется, оно неодинаково при постижении частей целого. Общее, окончательное понимание текста как бы конструируется в процессе курсорного чтения из множества сменяющих друг друга гипотез о понимании целого. Более того, новое гипотетическое понимание целого влияет на понимание уже прочитанных частей. Происходит как бы возвращение назад и уточнение, переосмысление предыдущего материала. «Мнимым кругом» назвал эту ситуацию Шлейермахер, потому что в действительности никакого круга нет, существует лишь диалектика письма и чтения, точнее, понимание целого через последовательное прочтение его частей. «Войти» в этот круг легко, но «выйти» значительно труднее. Для этого нужно полностью дешифровать смысл текста, достичь полного его понимания. Полное понимание произведения состоит из диалектического синтеза предварительных пониманий, из знания внутренних и внешних условий жизни автора и из осмысления их влияния на замысел произведения, его сюжет, содержание и на индивидуальный стиль автора; оно также должно учитывать условие, которое постулирует конгениальность личности истолкователя и автора текста, соразмерность их творческих потенциалов.

Шлейермахер различал несколько способов понимания, между которыми существует тесное взаимодействие, они не могут мыслиться в отрыве друг от друга. Понимание имеет как бы две стороны: объективную и субъективную. Каждая из них состоит из двух видов понимания: исторического и дивинатор-ного. Таким образом, образуются четыре способа истолкования произведения: объективно исторический, объективно дивина-торный, субъективно исторический и субъективно дивинатор-ный.

Шлейермахер отмечает, что герменевтическое искусство может быть развито не из условий, когда понимание невозможно или нарушено, хотя таковые и должны учитываться при выработке исследовательской программы, а из условий, обеспечивающих позитивное решение проблемы. «Искусство (герменевтическое искусство истолкования. — В. К.) может развивать свои правила только из позитивной формулы, которая суть историческая и дивинаторная (пророческая), объективная и субъективная реконструкция данной речи» [110, с. 146].

Объективное понимание имеет своим предметом речь как факт языка. Подход к исследованию этой стороны произведения осуществляется через знание языка. Успех сопутствует тому, кто глубоко усвоил тот язык, на котором говорили автор и его современники. При объективно историческом понимании стараются выяснить, «как речь выглядит в общности языка», а при объективно дивинаторном исследуется, «как речь становится пунктом развития языка». Объективно историческое и объективно дивинаторное понимание составляют в совокупности грамматическую интерпретацию,,

Субъективная сторона понимания направлена на речь как факт мышления, в центре здесь «инициатор речи», автор текста. Возможность субъективного исследования обусловлена знанием внутренней и внешней жизни автора произведения. Субъективно историческое понимание исследует проблему, «как речь дана как факт души», а субъективно дивинаторное занимается выяснением того, как содержащиеся в речи мысли возникают в говорящем и воздействуют на него. Это понимание есть «вживание в другого», перевоплощение в автора, оно в полной мере применимо только к «родственным душам», конгениальным личностям. Субъективно историческое и субъективно дивинаторное понимание вместе составляют то, что ранее Шлейермахером было названо психологической интерпретацией.

Все четыре способа понимания образуют неразрывное единство, находятся в постоянном взаимодействии. Интересно по этому поводу привести мнение Г. Шпета, который глубоко разбирался в проблемах герменевтики, знал всю историю ее развития. Г. Шпет подошел к анализу концепции Шлейермахера действительно творчески, выявив ее сильные стороны, которые, собственно, и определили заслуги и место Шлейермахера в развитии герменевтических идей. Но он также указал на недостатки его концепции. Так, рассматривая задачи герменевтики и определяя главную из них как постижение смысла, Шпет точно высвечивает суть шлейермахеровской герменевтики: если вводятся два основных вида интерпретации, соответствующие «фактам языка» и «фактам мышления автора», то неизбежно должна приниматься предпосылка о двойственности смысла текста (названия таких пар противостояний могут быть разные: «передний план — задний план», «первый смысл — второй

смысл», «смысл текста — смысл подтекста»). Шпет показывает правомерность такой постановки вопроса: «Если, однако, мы признаем возможность такого «второго смысла», мы должны согласиться, что обычное мнение о субъективно-психологической природе смысла, вкладываемого в изложение сам-им автором по своему желанию или вообще преднамеренно, имеет основание» [90, л. 99]. Шпет считает также, что Шлейермахер поставил проблему, важную во всем ее философском значении,— проблему соотношения между «первым» и «вторым» смыслом. В то же время необходимо отметить, что Шпет понимает Шлейермахера нетрадиционно, его интерпретация не совпадает с текстами самого Шлейермахера и его последователей А. Бека, Ф. Бласса, В. Дильтея. Шпет видит в герменевтике Шлейермахера глубоко заложенную тенденцию будущего выделения психологической герменевтики в самостоятельную дисциплину и отделения от нее феноменологической герменевтики, предметом которой является анализ чистого смысла, освобожденного от влияния психологических привнесений⁴., Эту тенденцию Шпет видит в самостоятельности двух важнейших сторон герменевтического процесса. Обосновывая эту точку зрения, он пишет: «...всматриваясь в «целое», к которому должно быть приводимо при интерпретации каждое отдельное место, мы можем заметить, что это «целое» может быть, так сказать, двух порядков: мы можем отнести данное место к целому языку или также к целому мышлению и всей личности автора..Ясное дело, что самый предмет, как носитель смысла, окажется разным в зависимости от того, в каком направлении мы будем восходить к целому: языка или лица. Какие бы ошибки дальше ни допустил Шлейермахер, его великой заслугой остается не столько само по себе это противопоставление, сколько указание их взаимной самостоятельности. Для него это не ступени, а момент понимания и интерпретации, одно другому не подчинено, одно к другому не сводится» [90, л. 99].

Шпет не принимает концепции Шлейермахера из-за ее ярко выраженной психологической окраски. Шпет, будучи последовательным рационалистом и сторонником феноменологии, боролся против всяческих форм психологизма в логике, методологии науки, герменевтике, поэтике и эстетике. Для него характерно следующее высказывание, явно направленное против пси-тлогически истолковываемой герменевтики Шлейермахера: «Объективная структура слова, как атмосферою земля, окутывается субъективно-персональным, биографическим авторским дыханием. Это членение словесной структуры находится в исключительном положении и, строго говоря, должно быть вынесено в особый отдел научного ведения. При обсуждении вопросов поэтики ему также не должно быть места, как и при решении вопросов логики. Но еще больше, чем при рассмотрении движения научной мысли, до сих пор не могут отрешиться при толковании поэтических произведений от заглядывания в био-

графию автора. До сих пор историки и теоретики «литературы» шарят под диванами и кроватями поэтов, как будто с помощью там находимых иногда утензилий они могут восполнить недостающее понимание сказанного и черным по белому написанного поэтом. На более простоватом языке это нелитературное занятие трогательно и возвышенно называется объяснением поэзии из поэта, из его «души», широкой, глубокой и вообще обладающей всеми гиперболически-пространственными качествами. На более «терминированном» языке это называют неясным по смыслу, но звонким греческим словом «исторического» или «психологического» метода,— что при незнании истинного психологического метода и сходит за добро» [93, с. 74—-75]. На отмеченную нами диалектичность Шлейермахера в вопросе о соотношении грамматического и психологического моментов в герменевтической интерпретации Шпет среагировал негативно с четких позиций последовательного рационалиста: «Наиболее опасным в этом отношении надо считать, пожалуй, его слишком прямолинейное стремление уравнять в правах и значении оба момента, так что ему казалось, что полная интерпретация невозможна без раскрытия обоих моментов, каковое раскрытие ему само собой казалось в обоих случаях пониманием» [90, л. 100]. Рассматривая различные виды употребления термина «понимание» (внутренней жизни, душевных переживаний, природы), Шпет доказывает, что данный термин в этих случаях употребляется в переносном смысле. Психологическая интерпретация не является понимающей деятельностью, относящейся к сфере деятельности разума по поводу раскрытия смысла, а есть субъективно-психологическое проникновение, вчувствование, «симпатическое» переживание явлений неинтеллектуальной природы⁵. Шлейермахер, по мнению Шпета, принял за интерпретацию то, что ею ни в коей мере не является. Интерпретировать можно только знаки, которыми выражается определенный смысл. Интерпретация есть операция по приписыванию непонятным знакам смысла или по выявлению уже приданного ранее, но в настоящее время нам неизвестного (скрывающегося) их смысла.

Итак, согласно Шлейермахеру, интерпретатор исследует текст и как языковое явление, и как человеческое творение, учитывая исторически обусловленное знание языка, условия жизни и быта автора, своеобразие его личной судьбы, характер исторической эпохи, особенности стиля и т. п. Автор мог впитывать некоторые идеи своего времени непосредственно в процессе воспитания, в ходе некритического усвоения существующих традиций. Восприятие некоторых моментов, перевод их в личностный план могли осуществляться неосознанно. Интерпретатор, изучая эпоху автора, свойственный ей язык, стилистические особенности истолковываемых текстов, может знать больше автора и, в частности, может освоить то, что осталось неосознанным для автора текста. Своеобразное отношение между бес-

сознательным моментом в творчестве автора и переводом его в план сознания интерпретатора может привести к тому, что интерпретатор будет понимать автора значительно глубже, чем сам автор понимал себя и свое произведение. В. Дильтей по этому поводу писал: «Последняя цель герменевтического опыта состоит в том, чтобы понять автора лучше, чем он сам понимал себя. Положение, которое является необходимым следствием учения о бессознательном творчестве» [101, с. 331]. Такая установка на постижение истолковываемых текстов и на роль понимания в ней получила позже название романтической герменевтики. Она основана на абсолютизации герменевтического метода в процессе восприятия и интерпретации текстов.

Интересное толкование, развитие и уточнение учения.о взаимоотношении сознательного и бессознательного моментов в творчестве автора были предложены Фр. Блассом. Понимание определенного предмета («произведений человеческого духа») требует отождествления интерпретатора с личностью а-втора. Это — идеальная цель, достичь которую можно только приблизительно. В герменевтическом процессе Бласс выделяет два этапа: этап, на котором осуществляется понимание автора, и этап, связанный с оценкой автора. Понимание автора складывается из постижения осознаваемых им факторов. В отношении языка это означает, что нужно использовать грамматическую интерпретацию, которая имеет дело с сознательным пониманием языка. «Для этого необходимо, чтобы мы обладали знанием языка в той мере, как изучаемый автор, и чтобы мы, так сказать, из запаса языка могли делать выбор слов и оборотов в духе автора, соответственно каждый раз данному настроению его. В этом именно и состоит отождествление своей личности с чужой, чему — насколько это возможно — •способствует рефлексия» [15, с. 31]. Но отождествления себя с личностью автора путем рефлексивного проникновения в его внутренний мир оказывается недостаточно для понимания автора и его произведения. Необходимо еще знать реальные данные, отразившиеся в сознании автора, и усвоить его субъективный взгляд. Следовательно, чтобы понять автора, нужно учитывать только осознанные им факторы. А вот оценка автора и его произведения связана с раскрытием бессознательных факторов, повлиявших на автора в процессе создания произведения. Достигается это при помощи «перенесения» в мир, в котором жил автор. Средством такого «перенесения» является историческая интерпретация. Таким образом, историческая интерпретация выполняет двойственную функцию, объясняя как осознанные, так и бессознательные моменты, повлиявшие на авторский творческий процесс. Грамматическая (словесная), историческая и техническая интерпретации служат, согласно концепции Бласса, основанием для выполнения герме-невтом своей главной задачи, заключающейся «в понимании

слов и предложений, т. е. в правильном уразумении изложенных в них понятий и суждений» [15, с. 34].

Известной методологической слабостью концепции Шлейермахера является отсутствие теоретического анализа самого феномена понимания как естественной способности человека и теоретической предпосылки герменевтического метода, что значительно ослабляет философский статус шлейермахеров-ской герменевтики. Следствием данного просчета является еще один недостаток, связанный с неразличением интерпретации и понимания. Так, в частности, Г. Шпет критикует Шлейер.махе-ра именно за указанные слабости и выявляет, в чем корень неточности Шлейермахера, почему он не пошел еще дальше, не углубился еще более в тонкости методического инструментария герменевтики. Интерпретация, по Шпету, начинается там, где кончается естественное понимание, т. е. наступает тот предел, переступив который исследователь вступает в зону неясности, непонимания.

Именно ситуация непонимания объективно наталкивает исследователя на проблему методов ее устранения, методов, отличающихся от естественного понимания. Причину шлейер-махеров'ской «неточности» Шпет видит как раз в самом главном, по мнению многих исследователей, завоевании шлейер-махеро'вской системы: в учении о «лучшем-понимании». «Шлей-ермахеру, по-видимому, кажется, — писал Г. Шпет, — что раз анализ интерпретации, о которой говорит искусство герменевтики, дает «больше», чем можно было бы найти в безыскусственном непосредственном понимании, то тем самым разрешается и проблема последнего. Всю разницу между истолкованием, сообразующимся с искусством и безыскусственным, он видит не в том что, с одной стороны, встречаются с чем-то «чужим», а с другой стороны, с чем-то «своим», как и не в разнице между речью письменной и устной, а исключительно только в том, что одно хотят понять точно, а другое — нет. Выходит, как будто вся разница между пониманием и интерпретацией в степени точности» [90, л. 89].

Характерно, что Шлейермахер критикует уже упомянутого нами Ф. Аста именно за разграничение понимания и интерпретации, т. е. за то, что, наоборот, с точки зрения поступательного развития герменевтических идей является заслугой Аста. Шпет усиливает позицию Аста, противопоставляя ее в данном вопросе позиции Шлейермахера, заостряет ее таким образом, что отчетливо проступает логическая и методологическая роль интерпретации. Методологически это особый прием исследования, 'ведущий к приросту знания, который восполняет понимание, объясняя то, что непонятно. Если Шлейермахер считал различение понимания и интерпретации ошибкой Аста, то Шпет считает, что «основная ошибка Аста именно в том, что он недостаточно различал понимание и интерпретацию, и при том в двояком смысле: как прием исследования и как прием

изложения. Последнее же отличается не только применением правил красноречия (на чем настаивал Шлейермахер. — В. К.), но и — и это тут в высшей степени важно — также правил логики. При этом условии различение должно быть строгим и должно быть доведено до принципиальных оснований самого познания — в аспекте гносеологическом, — одна сторона, и методологическом,— другая сторона» [90, л. 86] ⁶.

Следует сказать несколько слов о самой технике истолкования текстов и уточнить некоторые существенные моменты. Шлейермахер выдвигает общие методологические правила истолкования текстов: а) сначала производится общий⁴ обзор произведения; б) одновременно с н'йм раскрывается бытие понятий с помощью грамматической и психологической интерпретаций; в) только при условии концептуального «увязывания», единства двух названных интерпретации можно идти дальше; г) необходимо возвращаться назад, если они не согласуются, и так следует поступать до тех пор, пока не будет найдена причина рассогласования грамматической и психологической интерпретаций [см.: 110, с. 148]. Важнейшим требованием является то, что понимание целого складывается из частей, но начало понимают не раньше, чем в конце. Следовательно, «чтобы иметь начало, нужно иметь конец, что является обычной мерой мышления указанного комплекса» [ПО, с. 149].

Много внимания Шлейермахер уделяет психологическому истолкованию, так как оно прямо в тексте произведения не дано, не лежит на поверхности. До начала психологической интерпретации, по мнению Шлейермахера, нужно обратить внимание на то, «как были даны автору предмет и язык и что можно знать о его личной жизни» [110, с. 152]. Имеются два метода психологического истолкования: дивинаторный и компаративный. Они не должны зависеть друг от друга, при использовании одного метода нельзя ссылаться на другой, но существенно важно то, что результаты, полученные после применения обоих методов, не должны противоречить друг другу. Наоборот, их согласование является критерием успешной психологической интерпретации. Дивинаторный метод есть метод непосредственного поиска понимания целого через индивидуальное, посредством интуитивного «схватывания», предвосхищения, «предварительного понимания» целого. А компаративный метод имеет дело со всеобщим. Он основывается на сравнении, сопоставлении всеобщности понимающего (интерпретатора) и всеобщности понимаемого (автора). «Задачей психологического истолкования является понимание каждого данного комплекса как момента жизни определенных людей» [НО, с, 155]. И задача эта тем успешнее выполнима, чем точнее аналогия «между способом комбинирования автора и истолкователя» [110, с. 159] и чем резче обозначены различия между автором и герменевтом.

P. M. Габитова пишет по этому поводу: «Понимание, со-тласно Шлейермахеру, конституируется наличием двух моментов: моментом общности, близости по духу и мыслям между двумя говорящими и моментом известного различия, «чуже-родности» между ними. «Чужеродность» и «родственность» — два взаимосвязанных, хотя и противоположных принципа, посредством которых Шлейермахер стремится обосновать как возможность, так и необходимость понимания. Выдвижение этих принципов, с его точки зрения, устраняет случайность и нерегулярность применения герменевтической процедуры, характерные для его предшественников — теоретиков специальных гермепевтик. Отношение «чужеродное — родственное» (различное — тождественное) универсальным образом определяет человеческое общение (и, следовательно, понимание). Оно лежит в основе понимания не только классических литературных и библейских, но и любых других письменных текстов (не только художественных, но и всех прочих), а также вообще — языка и речи (диалога, беседы, разговора)» [23, с, 63].

Объективная сторона истолкования произведения как языкового явления относится на первый взгляд к технической стороне дела и не связана с психологической интерпретацией. Она располагает двумя методами: медитацией и композицией. Медитация понимается как метод вскрытия (обнаружения) «генетической реализации произведения», а композиция имеет дело с «объективной реализацией произведения». Но оба этих метода имплицитно применяются при решении проблем, связанных с возникновением произведения, формированием его замысла, определением основных линий сюжета⁷. Поэтому они «возвращают» исследование к психологической стороне. Собственно психологической задачей истолкования является понимание всего основного замысла произведения и отдельных его частей из жизни автора. Задача понимания основного замысла произведения решается при условии осознания факта «единства произведения и жизни автора». А раз так, то произведение имеет прямое отношение и к другим моментам жизни автора, оно с ней неразрывно связано, поэтому понимать его, не зная всей совокупности обстоятельств жизни автора, нельзя, как нельзя понять часть, не учитывая всей совокупности частей целого.

Итак,.мы рассмотрели исторически первое, систематиче-^; ское изложение теоретических основ герменевтического метода, которое было одновременно попыткой построения «универсальной» методологии исследования гуманитарных текстов. Шлейермахером была в основном определена проблематика будущей философской герменевтики, были поставлены почти все ее основные проблемы. Он предложил оригинальное решение этих проблем. Им были выявлены основные принципы и методы герменевтического анализа: принцип диалогичности гуманитарного мышления; принцип единства грамматической и психологической интерпретаций; принцип диалектического

взаимодействия части и целого при понимании текстов (этот принцип Шлейермахер формально наследует из предшествующей герменевтической традиции, но содержательно придает ему 'специфическую окраску); принцип зависимости понимания от знания внутренней и внешней жизни автора произведения (этот принцип на диалектико-материалиетической основе был переосмыслен Д. С. Лихачевым и положен им в основу его текстологии); принцип сотворчества (конгениальности) автора и интерпретатора; метод перевода интерпретатором бессознательного пласта из жизни автора в план знания; метод построения интерпретирующих гипотез, основывающихся на предварительном понимании.

Но все же, оценивая концепцию Шлейермахера, следует заключить, что его герменевтика не может быть названа философской, так как собственно философского исследования здесь нет, хотя имеется применение некоторых философских методов (например, некоторых диалектических приемов анализа). Герменевтику Шлейермахера следует считать все еще специальной дисциплиной, хотя и имеющей общий характер по отношению к конкретным герменевтическим методикам типа филологической герменевтики. Она предоставляет средства для специального изучения специфических объектов, особое внимание уделяя литературным памятникам прошлых культур как наиболее сложным объектам понимания. Распространение ее методов на любые структуры, придание ей универсального характера и общего методологического значения (что в недалеком будущем и произошло) были бы фактически преувеличением ее возможностей.

Гипертрофированное отношение Шлейермахера к прошлым традициям и культурам, стремление к адекватному «оживлению мертвого» (П. П. Гайденко) в культуре прошлого привели к тому, что была утрачена связь прошлого с современностью. История была оторвана от современности. Герменевтика Шлейермахера не ставит проблемы, как произведение прошлого обретает новую жизнь в культуре, современной интерпретатору. Понятие сотворчества автора и интерпретатора, которое, казалось бы, наводит мост между прошлым и будущим, понадобилось ему лишь для объяснения возможности «проникновения» исследователя в глубины творческих арсеналов создателя литературного памятника. Момент новизны, привносимый интерпретатором в истолкование, собственное отношение исследователя к произведению не учитываются Шлей-ермахером. А в качестве следствия отсюда вытекает крайне нежелательный вывод: герменевтика Шлейермахера не в состоянии решить проблему взаимодействия истории и современности, не может быть методом познания бытия и, следовательно, не может быть названа философской дисциплиной — ее методологический инструментарий слишком беден для решения философских задач. «Герменевтика Шлейермахера (и в этом

заключалась ее существенная ограниченность) не имела каких-либо определенных, четко фиксируемых выходов в историю, была по своим исходным предпосылкам внеисторична. Мысль о внеисторичности герменевтического метода содержится уже в ранних фрагментах философа по герменевтике. С его точки зрения, герменевтический метод ни в коем случае не должен определяться историческими особенностями текста, ставшего объектом исследования. Процесс шшимания, взятый в его наиболее общем виде (в его всеобщности), как бы «освобождается» от какой-либо исторической обусловленности и зависимости» [23, с. 73].

Дата добавления: 2015-07-07