Истинности

Ввиду трудности решения проблемы понимания для естественного языка были попытки упростить ее, поставив вопрос о понимании выражений искусственных («идеальных») языков с точно заданной структурой, с конечным набором явно выделенных категорий, с однозначно интерпретированными логическими константами. Логическая семантика явилась именно той наукой, которая много сделала для решения этой проблемы. У истоков этой науки стояли такие ученые, как Г. Фреге,

Б. Рассел и Л. Витгенштейн. Они во многом определили концептуальное содержание и мировоззренческую направленность- того философского направления, которое объявило философские проблемы ненаучными. Так, 'например, Л. Витгенштейн считает предложения философии бессмысленными, а Г. Фреге все гуманитарное знание в целом выводит за пределы науки: «То, что называют гуманитарными науками (Geisteswissenschaften), стоит ближе к поэзии, но потому и научного в них меньше, чем в точных науках, которые чем «суше», тем точнее,, ибо точная наука устремлена к истине» '[79, с. 25—26]. Но одновременно они оказали большое влияние на развитие философских исследований, возникших в значительной мере как отрицательная реакция на позитивизм и сциентистскую мировоззренческую ориентацию, — исследований, противопоставлявших принципу объяснения герменевтически окрашенную категорию понимания и стремившихся восстановить «утраченный» авторитет гуманитарных наук.

В ранних трудах Л. Витгенштейна могут найти подтверждение буквально все положения логического позитивизма, но в них также можно обнаружить м-ногие установки, которые несовместимы с позитивистскими взглядами. Главное произведение Витгенштейна «Логико-философский трактат» часто называют «Библией логического позитивизма», но в то же время в нем содержатся критические замечания, которые были реализованы в поздней философии Витгенштейна, оказавшей большое влияние на становление аналитической философии, и мимо которых не прошли также герменевтически ориентированные исследователи языка. Но было бы 'Несправедливо не замечать тех положительных моментов, которые были тонко· подмечены Витгенштейном. Именно он, в частности, в поздний период своей научной деятельности выяв'ил особенности классической семантической теории, которые не дают возможности: распространить логико-семантические методы, предназначен^ ные для анализа формализованных языков, на область структур естественного языка. С этой точки зрения было бы интересно проследить эволюцию взглядов Витгенштейна на проблему понимания языковых выражений.

Приступая к обсуждению проблемы понимания языка Витгенштейном, нельзя не напомнить основные идеи Г. Фреге, которые оказали на Витгенштейна значительное влияние. Насколько было велико это влияние, можно судить по тому факту, что почти все проблемы, которые оказались в центре внимания Витгенштейна, были поставлены и так или иначе решены Фреге. Именно Фреге была высказана идея о непротиворечивом языке, следствием которой явилась установка на создание «идеального» языка, лишенного многих «недостатков» естественного языка (неточности, расплывчатости терминологии, неоднозначности анализа некоторых языковых выражений, наличия парадоксов и пр.). Эта идея является необходи-

мой составной частью не только логико-философских взглядов Л. Витгенштейна, но и одним из важнейших принципов логического позитивизма.

Г. Фреге впервые поставил также проблему различения смысла и значения языковых выражений, вопрос о критериях смысла и условиях истинности предложений, что оказало непосредственное влияние на становление проблемы понимания языковых выражений в рамках логико-семантических исследований, опирающихся на достижения современной логики и семантики. Здесь вопрос о понимании языковых выражений решается следующим образом. Понимать высказывание — значит знать условия его истинности. Вопрос о понимании иных языковых выражений, отличных от высказываний, не встает, так как элементарными языковыми единицами, которые несут смысловую информацию, являются высказывания (предложения). А под условиями истинности предложений мыслятся условия, ставящие истинность предложений в зависимость от определений логических констант и от интерпретации переменных, соответствующих определенным семантическим категориям.

Большой отклик в контексте логико-семантических исследований получили идеи Г. Фреге о различении вещи и функции; предложения, суждения и утверждения; смысла и значения языковых выражений; прямых и косвенных контекстов. Они оказали необычайно плодотворное воздействие на развитие идей логической семантики. Многие из указанных проблем Г. Фреге лишь поставил, но и этого было достаточно, чтобы оказать значительное влия-ние на последующих исследователей. Л. Витгенштейн творчески наследовал постановку этих проблем, сохранив все ценное и непреходящее, и предложил новые, как ему казалось, пути их развития.

Уже Г. Фреге в качестве основной задачи выдвигает требование «борьбы с языком». «Мое положение несколько хуже, чем, например, положение минералога, который может показать своему собеседнику горный кристалл. Я не могу вложить. в руки своим читателям мысль и попросить их хорошенько рассмотреть ее со всех сторон. Я должен удовлетвориться возможностью представить читателю мысль, саму по себе внечув-ственную, в чувственной языковой оболочке. При этом образность языка создает некоторые затруднения. Чувственное неизменно вторгается в область внечувственного, сообщая выражениям образность и, следовательно, неточность. Так возникает борьба с языком, вынуждающая меня заниматься лингвистическими проблемами, хотя это, вообще говоря, не входит в мою непосредственную задачу» [79, с. 30]. Программа критики языка основывалась на убеждении, что язык является несовершенным инструментом мышления, так как логические отношения (логика языка) в разговорном языке хотя и могут быть представлены (при помощи примеров), но почти никогда

явным образом не выражаются. Поэтому язык имплицитно является источником ошибок. Несовершенство языка заложено в его природе, избежать этого нельзя, но учитывать это обстоятельство можно.

Г. Фреге проводил различие между грамматикой и логикой языка. Они нетождественны друг другу. Строгое соблюдение грамматических правил еще не обеспечивает логическую связанность мыслей, не гарантирует выполнения правил логики. Соблюдение правил грамматики не ведет также к устранению «мягкости», «изменчивости» и многозначности языковых выражений. Вывод о нетождественности грамматической и логической форм языкового выражения становится одним из основных принципов критики языка и нового зарождающегося направления, которому суждено было сыграть большую роль в развитии современной логики, — логической семантики. Л. Витгенштейн объявляет его фундаментальной проблемой критической философии языка и констатирует: «Язык переодевает мысли. И притом так, что по в-нешней форме этой одежды нельзя заключить о форме переодетой мысли, ибо внешняя форма одежды образуется совсем не для того, чтобы обнаруживать форму тела. Молчаливые соглашения для понимания разговорного языка чрезмерно усложнены» [20, с. 44].

Условием возможности логического анализа языка является умение выделять «чисто логическую форму», отделять ее от содержания, отделять смысл предложения от его формы. Выполнение этого условия необходимо предполагало критическое отношение к некоторым моментам, которые мешали его реализации. Что же мешало выполнению этой программы? Главными помехами, по мнению представителей этого направления, были психологизм в логике и отождествление логики языка с грамматикой, точнее, придание слишком большой роли грамматическим правилам и конструкциям при выявлении логической формы. Все это не позволяло выражать логическую форму явным образом, не способствовало выделению «чистой» логической формы. Борьба против психологизма в логике и влияния грамматических методов — главная стратегическая линия «новой» философии, идущей от Г. Фреге через раннего Л. Витгенштейна к современным семантическим концепциям.

Постановка и решение проблемы понимания языковых выражений у Витгенштейна связаны с употреблением таких терминов, как «значение», «смысл», «имя», «предложение». Причем он уточняет и модифицирует основные семантические понятия— «смысл» и «значение», — введенные в семантику еще Г. Фреге.

Г. Фреге рассматривает два типа выражений: имя и предложение. Оба они имеют две семантические характеристики: смысл и значение. Имя обозначает предмет, который и является его значением. Обозначение есть метод приписывания именам значения, оно выполняет роль интерпретирующей функ-

ции, сопоставляющей знакам языка предметы из внеязыковой области. Уже здесь видна основная целевая установка Г. Фре-ге: создать идеальный язык, отношение которого к действительности будет вторичным моментом, зависимым от воли и желания исследователя, сознательно стремящегося устранить недостатки естественного языка и приспособить создаваемый им язык для решения научно-практических задач. Связь языка с действительностью в этом случае будет осуществляться посредством конвенционально принятых правил интерпретации знаков языка. «Под знаком (или именем), — говорит Г. Фре-ге, — я понимаю любое обозначение, выступающее в роли имени» [80, с. 183].

Что является смыслом имени? «Смысл имени в понимании Г. Фреге, — пишет Б. В. Бирюков, — можно описать как те сведения, ту информацию, которая заключена в имени, а понимание имени человеком — как усвоение этой информации» [14, с. 504]. Заметим, что Г. Фреге тоже не может обойти проблему понимания языковых выражений. Понимать имя, по Г. Фреге, — значит знать (усвоить) его смысл. «Чтобы понимать смысл имен собственных, требуется лишь в достаточной степени владеть соответствующим языком или знать совокупность обозначений, к которой принадлежит данное имя» [80, с. 183]. Понимание имен собственных — это элементарный вид понимания языковых выражений. Примечательно, что смысл имен связывается Г. Фреге с контекстом их употребления, па что имеются прямые указания в его текстах. Мы не можем знать смысл независимо от контекста.

Относительно значения имен мы не можем усмотреть аналогичной зависимости. Точка зрения Г. Фреге по этому вопросу не является вполне ясной и определенной. В книге [103] можно прочитать о зависимости значения языковых выражений от контекста их использования: «Только в контексте предложения (im Zusammenhang eines Satzes) слова нечто обозначают» [103, с. 73]. Еще раньше, в 1879 году, в работе [102] Г. Фреге вводит понятие пропозициональной функции, которое ставит под сомнение роль контекстов в решении проблемы значения языковых выражений для формализованных языков. Но поскольку для естественного языка роль контекстов при определении значения языковых выражений значительна, постольку многие авторы ссылаются на авторитет Г. Фреге [см., напр.: 112, с. 315; 66, с. 199], не учитывая, что сам Г. Фреге во время написания основных статей по семантике, видимо, уже придерживался иной точки зрения. Понятие пропозициональной функции и гипотеза о зависимости значения языковых выражений от их вхождения в контекст не могут сосуществовать в рамках одной теории, так как понятие пропозициональной функции предполагает наличие области определения для ее свободных переменных. Такой областью определения обычно является множество объектов (область интерпретации). На место свободных переменных в пропо-

зициональную функцию могут быть поставлены имена этих объектов, т. е. языковые выражения, которые уже имеют значение независимо от контекста их использования. Таким образом идея о том, что имена получают значение независимо от контекста их использования, более органично вплетается в семантические представления Г. Фреге.

Имя может иметь только одно значение, но может иметь несколько смыслов. Имя, по Г. Фреге, может даже иметь смысл, но не обладать значением. Отсюда видно, что «понимание смысла имени не означает, что его значение обязательно известно» [14, с. 512]. Казалось бы, этот факт является существенным аргументом против фрегевского решения проблемы понимания. Но этот аргумент бьет мимо цели, так как Фреге объявляет имена, имеющие смысл, но не имеющие значения, мнимыми именами и запрещает их употребление в научном обиходе.

Предложения являются, по Г. Фреге, частным случаем имен. Поэтому они, так же как и имена, могут иметь значение (обозначать нечто) и могут не иметь значения, но обладать смыслом. Если в предложение входит в качестве его составной части необозпачающее имя, то данное предложение не будет иметь значения. Значениями обозначающих предложений являются особые абстрактные объекты: «истина» и «ложь». Смыслом же предложения является выраженная в нем мысль. «Следовательно, я могу сказать, что мысль есть смысл предложения, не имея в виду при этом, что смыслом всякого предложения является мысль. Сама по себе внечувственная мысль облекается в чувственную оболочку предложения и становится в результате более понятной для нас. Мы говорим, что предложение выражает мысль» [79, с. 22].

Следует помнить, что семантика Фреге направлена против психологизма в логике, поэтому термин «мысль» не может иметь субъективно-психологического оттенка (он даже во избежание какого бы то пи было намека на психологизм предлагает заменить оборот «логика занимается изучением законов мышления» на выражение «логика занимается изучением законов истины»). Мысль характеризует объективное содержание мышления, «способное быть общим достоянием многих». Рассматривая мысль и понимание как разновидности деяний людей, Фреге пишет: «Мысль не относится ни к представлениям из моего внутреннего мира, ни к внешнему миру, миру чувственно воспринимаемых объектов» [79, с. 43]. И в то же время он подчеркивает особую онтологическую природу мыслей: «Мысли отнюдь не являются нереальными, но их реальность совсем другого рода, чем реальность вещей» [79, с. 46].

Один из наиболее последовательных преемников логико-семантических идей Фреге А. Черч пишет: «Смысл предложений можно описать как то, что бывает усвоено, когда понято предложение, или как то, что имеют общего два предложения в раз-,личных языках, если они правильно переводят друг друга»

|85, с. 31—32]. Г. Фреге объясняет понятие смысла предложения при помощи модифицированного им понятия «суждение», которое традиционно понималось либо как предложение, либо как предложение вместе с его содержанием, т. е. в любом случае оно рассматривалось неразрывно с языковым способом употребления. А. Черч пытается эксплицировать понятие «смысл» посредством введения термина «концепт»: «О смысле мы говорим, что он определяет денотат или что он есть концепт этого денотата» [85, с. 19]. Его, так же как и в свое время Г. Фреге, факты существования одного имени с разными смыслами и наличия в языке имен с одинаковыми смыслами приводят к заключению о неязыковой природе концептов. «Мы даже готовы допустить, — пишет он, — существование концептов таких вещей, которые не имеют имени ни в одном из ныне существующих языков. Но каждый концепт некоторой вещи есть или, по крайней мере, может быть смыслом некоторого ее имени в некотором (быть может, только мыслимом) языке. Мы должны признать возможным существование концептов, которые не являются концептами никакой реально существующей вещи, и существование имен, которые выражают смысл, но не имеют денотата» [85, с. 19]. Здесь виден доведенный до логического кон-да, предельно ясно и четко выраженный платонизм (математический реализм) А. Черча, унаследованный им от Г. Фреге. Еще раз подчеркнем, что для Г. Фреге остается существенным положение о том, что суждение есть нечто, сохраняющее «объективное содержание» мышления, являющееся «общим достоянием многих».

Существует большой соблазн: поставить в зависимость (каким-то образом определить) смысл (иптеисионал) предложения от значения (экстепсионала) составляющих его частей. Как будто к этому дает повод сам Г. Фреге. Но внимательное прочте-лие его текстов не дает возможности сделать такой вывод. Смысл предложения опредляется только смыслом его частей, а не их значением. Предложение может иметь значение (смысл), если все его составные части имеют значение (смысл). Если какая-либо составная часть предложения не имеет значения, то и все предложение в целом не имеет значения. Смысл предложения не определяется значением составляющих его частей хотя бы потому, что существуют имена, имеющие смысл, но не имеющие значения; тогда предложение, в которое входят такие имена, не будет иметь значения, но будет иметь смысл.

Несколько иной позиции придерживался Б. Рассел. Он также, как и Г. Фреге, считал, что предложение с необозначающими выражениями может иметь смысл, но если Г. Фреге полагал их лишенными значения, то Б. Рассел объявлял их ложными для некоторых особых случаев употребления этих пеобозпа-чающих выражений, а для других случаев, не относящихся к первым, предложения, включающие эти выражения, Б. Рассел «читал истинными. К такому выводу Б. Рассела привело при-

•4 В. Г. Кузнецов Q7

нятие фундаментальной для него предпосылки об онтологическом статусе объектов области рассуждения: корректно применять правила и законы логики можно только по отношению к реально существующим объектам. Допущение о существовании мира нереальных объектов является, по Б. Расселу, недоразумением, причиной возникновения которого послужило «отсутствие аппарата пропозициональных функций» [61, с. 43]. Пропозициональной функцией является выражение с одной или несколькими свободными переменными, замещение которых собственными именами, а также определенными или неопределенными дескрипциями приводит к образованию предложения. Выделение логической формы предложения не должно следовать· грамматическим канонам. С точки зрения Б. Рассела, два предложения: «Я встретил Джонса» и «Я встретил одного человека» имеют разную логическую форму. Пропозициональные функции, из которых могли бы быть образованы названные два высказывания, имеют следующий вид: для первого предложения — «Я встретил х», а для второго — «Я встретил χ и χ —· один человек». Ясно, что все эти функции после замещения г могут производить как истинные, так и ложные предложения.

Б. Рассел различает собственные имена, определенные и неопределенные дескрипции, причем большинство собственных имен оказывается «сокращенными» дескрипциями, а необозначающих собственных имен, согласно теории Б. Рассела, быть не может. Если встречается в предложении выражение, похожее на собственное имя, которое ничего не обозначает, то это «скрытая» дескрипция. Только дескрипции могут относиться к несуществующим предметам. Проблема истины для предложений, включающих дескрипции, не относящиеся к существующим объктам, решается Б. Расселом с помощью различения первичного и вторичного употребления дескрипций. Употребление дескрипций в первичной функции характерно для всех утвердительных суждений, когда определенное суждение получается из соответствующей пропозициональной функции при помощи замены свободной переменной дескрипцией. И для этого случая Б. Рассел утверждает: «Всякое суждение, в котором дескрипция, употребленная в первичной функции, ничего не описывает, является ложным» [61, с. 53].

Неоднозначность возникает при анализе отрицательных суждений с необозначающими дескрипциями. Если дескрипция употребляется в них в первичной функции, то такие предложения являются ложными. Если же необозначающая дескрипция употреблена вторично, то данные предложения истинны. Причем пропозициональные функции вида «х есть /1» и «х не есть А·» при первичном употреблении необозначающих дескрипций позволяют получать пары синтаксически противоречивых высказываний, которые будут тем не менее ложными. Вопрос о понимании таких высказываний решается Б. Расселом при помощи: обращения к понятию концепта. «Я встретил единорога» или;

«Я встретил морского змея» — вполне осмысленные высказывания. «Мы их поймем, если знаем, кто такие единорог или морской змей, то есть какова дефиниция этих мифических чудовищ. Таким образом, в состав приведенных суждений входит то, что можно было бы назвать концептом. В случае с единорогом, например, речь несомненно идет только о концепте: нигде, даже в мире теней, не существует ничего, что бы соответствовало этому имени» [61, с. 42].

Безусловно, теория дескрипций Б. Рассела была значительным шагом вперед. По словам Е. Д. Смирновой и П. В. Таван-:ца, «семантика Б. Рассела, в особенности его теория дескрипций, оказала существенное влияние на развитие не только логической, но и философской мысли» [69, с. 43]. Но также не подлежит сомнению, что семантика Б. Рассела оставила нерешенными многие трудные проблемы.

Так, например, проблема исключения из области рассуждения «подозрительных» объектов путем замены неполных символов (скрытых дескрипций) контекстуальными определениями вряд ли может считаться решенной, так как нет никакой гарантии, что в такое определение не войдут в качестве составляющих частей выражения, которые сами не будут нуждаться в уточнении. Нет критерия, который позволял бы решить, на каком уровне анализа скрытые дескрипции не будут появляться, когда получится «чистое» определение с элементарно понятными терминами.

Нетривиальной является и проблема истинности предложений, в которых речь идет об объектах, лицах, событиях, о реальном существовании которых мы либо ничего не знаем, либо знаем недостаточно, либо сомневаемся в их существовании. Теория дескрипций Б. Рассела не позволяет решить данную проблему.

Обе указанные трудности были подмечены Л. Витгенштейном в «Философских исследованиях». Он также обращал внимание на трудности при идентификации лица, описанного в дескрипции, с объектом ее соотнесения при указанных выше условиях. Одним из следствий этого является возможность рассогласования в понимании при использовании неоднозначных дескрипций. Одно и то же имя в разных предложениях (контекстах) может иметь различные употребления и пониматься по-разному в зависимости от того, какой смысл вложили в него субъекты коммуникативной деятельности.

Дата добавления: 2015-07-07