Рукопись Стивена Бейтса 2 страница

– Приходили окружные чиновники, – объяснил Амброз. – Они расследуют эти убийства в районе Данвича. Это ужасно, я понимаю; если они и остальных нашли в том же виде, что и первого, то ни один закоулок здесь не оставят без внимания.

Я напомнил ему, что Данвич – отчаянная глухомань.

– Но почему они пришли с расспросами именно к тебе, Амброз?

– Видимо, из-за слухов о звуках – «воплях», как один сказал. Их слышали некоторые жители. К тому же мы не так далеко от места, где пропал Осборн. Они думают, что я мог слышать что-нибудь.

– Но ты, разумеется, не слышал. http://beth.ru/

– Конечно, нет.

Зловещие совпадения прошлых и нынешних событий, казалось, не занимали его, а если и занимали, то он не подавал виду. Во всяком случае, он не акцентировал на них свое внимание и сменил тему. Я предложил совершить прогулку перед ленчем, утверждая, что свежий воздух пойдет ему на пользу. На это он с готовностью согласился.

Так мы и поступили. Дул холодный ветер, напоминая о том, что зима уже не за горами; обильно падали листья с древних деревьев; глядя на них, я вспомнил о том почтении, с которым к ним относились друиды. Но это впечатление, несомненно, было навеяно моими мыслями о каменном кольце около круглой башни. Именно к ней я вел окольным путем моего ничего не подозревавшего кузена: сам-то я бы ее и так обязательно посетил, а вот составил бы мне компанию Амброз – еще неизвестно.

Я выбрал этот окольный путь, избегая болотистых мест и намереваясь выйти к башне с юга, по высохшему руслу притока, который когда-то вел к Мискатонику. Кузен время от времени отмечал возраст деревьев и неоднократно говорил, что нигде не видно ни единого пенька с отметинами пилы или топора. Я так и не понял, чего в его голосе было больше – гордости или сомнения. Я сказал, что эти старые дубы сродни деревьям друидов, и он бросил быстрый взгляд на меня. Кузен хотел знать, что мне известно о друидах. Я ответил, что знаю сравнительно мало. А задумывался ли я когда-нибудь над тем, что есть нечто основополагающее, связывающее многие древние религии и религиозные верования, в том числе и друидическое? Это не занимало меня – я так ему и сказал. Мифотворчество, конечно, везде было в основном одинаковым – все вырастало из страха или из любопытства перед неизвестностью, а мифотворцы среди нас были всегда; но надо различать простое мифотворчество и религиозное верование: суеверия и легенды, с одной стороны, и верования и принципы этики и морали – с другой. На это он ничего не ответил.

Некоторое время мы шли молча, а затем, как только вышли к высохшему руслу, произошли любопытные события.

– Ага! – сказал он грубым голосом, не похожим на его собственный. – Вот мы и у Мисквамакуса.

– Что? – спросил я, глядя на него с изумлением.

Он посмотрел на меня, но его глаза, казалось, глядели мимо. Он явно смешался.

– Что? Что это было, Стивен?

– Как ты назвал этот приток?

Он покачал головой.

– Понятия не имею.

– Но ты только что произнес название.

– Как? Это невозможно. Я даже не знаю, что у него было название.

Он казалось, был по-настоящему удивлен и даже рассержен. Видя это, я не стал настаивать. Я сказал, что, возможно, не расслышал или, может быть, у меня разыгралось воображение, но он только что дал имя этому высохшему притоку, и звучало оно почти как имя того «Кудесника», того старого «колдуна», который исчез последним и выпустил «Тварь», наказавшую Ричарда Биллингтона.

Это подействовало на меня неприятно. Мне уже были знакомы некоторые намеки на то, что проблемы моего кузена по своей природе гораздо глубже и сложнее, чем он или я можем представить. И последнее случайное проявление этой природы могло превратить предположения в убеждения. Но у меня пока было слишком мало опыта в этой области.

Воздерживаясь от дальнейшего обмена мнениями, мы легко проделали путь по высохшему руслу притока и, наконец, продрались через подлесок к острову из гравия и песка, где камни выступали грубым кругом возле башни. Мой кузен говорил об этих камнях как о друидических, но с первого взгляда они не показались мне таковыми, поскольку ни на одном из них не было таких отчетливых рисунков, как, например, в Стоунхендже. И еще – каменное кольцо, теперь частью разрушенное и размытое, частью занесенное илом, явно было творением человеческих рук – не просто какой-то конструкцией, но обрамлением башни.

Затем я стал разглядывать башню, не торопясь вступить в круг выщербленных камней. И тут меня осенило. Если когда-то башня представлялась мне реликтом, чей возраст теряется в дымке прошлого, то теперь я мгновенно уверился: в ней есть что-то вневременное. Это квадратное, по-своему грозное сооружение окружало облако почти враждебности, оно было глухо ко времени, да притом еще все сопровождал слабый, но гнетущий запахом тления.

Однако я двинулся к башне, воображая ее новой, тем более что это не составляло большого труда. Я был знаком с ее внешним видом, очень хорошо знаком, но хотелось постоять внутри, изучая изображения, идущие вдоль каменной лестницы, а также фигуры или рисунки на большом камне, который мой кузен выломал из крыши. Сразу же стало ясно, что рисунок, высеченный вдоль лестницы, – точная копия рисунка в окне со свинцовым переплетом, только в миниатюре. Вместе с тем, изображение на выломанном камне оказалось странным антиподом: звезда противостояла кругу, ромб и языки пламени (или что они там представляют) противостояли радиальным линиям окна. Я уже собирался объявить о сходстве рисунков, когда в дверях появился мой кузен и что-то в его голосе заставило меня промолчать.

– Ты нашел что-нибудь?

В его вопросе отчетливо звучала враждебность. Я мгновенно почувствовал, что мой кузен стал опять тем человеком, который встречал меня на станции в Аркхэме и так явно желал моего возвращения в Бостон. Мне сразу пришел на ум вопрос: в какой степени приближение к башне влияет на его настроение? Но я ничего не сказал и лишь заметил, что башня кажется очень старой, а рисунки – очень примитивными, но «без значения». И хотя взгляд кузена был мрачным и тяжелым, казалось, он был удовлетворен. Отступив за порог, он заявил, что пора возвращаться домой, скоро время ленча и он не хотел бы слишком задерживаться с его приготовлением.

Я как должно отреагировал на это новое настроение Амброза и пошел вслед за ним с полной готовностью, весело болтая о его кулинарных талантах и намекая, что ему следует питаться полноценно и вкусно, хотя хлопоты у плиты, наверное, могут быть утомительными. И когда мы оказались в пределах видимости дома Биллингтона, я начал убеждать кузена поехать в Аркхэм и поесть в каком-нибудь ресторане.

Он довольно легко согласился, хотя я на это вовсе не надеялся, и вскоре мы уже катили вдоль Эйлсбери-Пайк к древнему, населенному призраками городу, где я намеревался покинуть моего спутника, чтобы заглянуть в библиотеку Мискатоникского университета и проверить, насколько точны догадки кузена насчет газетной оппозиции Элайдже.

Такая возможность представилась быстрее, чем я ожидал, поскольку сразу же после обеда Амброз вспомнил о некоторых поручениях, которые он должен был выполнить. Он предложил мне сопровождать его, но я уклонился, сказав, что хотел бы задержаться в библиотеке и засвидетельствовать свое почтение доктору Эрмитейджу Харперу, с которым я встречался год назад на конференции в Бостоне. Убедившись, что Амброзу на его дела потребуется не меньше часа, мы договорились через час встретиться на Колледж-Стрит, у входа в университетский двор.

Доктор Харпер, отойдя от активной деятельности, поселился на втором этаже здания, в котором располагалась Мискатоникская библиотека, и всегда был готов предоставить свои услуги библиофилам и исследователям истории Массачусетса, в которой он слыл признанным авторитетом. Этот почтенный джентльмен семидесяти с лишним лет имел аккуратно подстриженные седые усы, бородку клинышком а-ля Ван Дейк и внимательные темные глаза. Хотя у нас с ним были только две случайные беседы, причем последняя – почти год тому назад, он после секундного колебания узнал меня и, казалось, обрадовался, тут же сообщив, что он изучает книгу одного нашего соотечественника со Среднего Запада, чьи произведения ему рекомендовали, и находит ее расплывчатой, но очаровательной.

– Конечно, до Торо ему далеко, – сказал он, мягко улыбаясь, и позволил мне посмотреть на книгу, которую только что отложил. Это был Шервуд Андерсон – «Уайнсбург, Огайо».

– Что привело вас в Аркхэм, мистер Бейтс? – спросил он, опускаясь на стул.

Я ответил, что приехал в гости к своему кузену Амброзу Деворту, но, заметив, что это имя ничего моему собеседнику не говорит, пояснил, что это мой кузен – наследник поместья Биллингтона.

– Биллингтоны – одна из древнейших семей в этой части Массачусетса, – произнес доктор Харпер бесстрастным тоном.

Я ответил, что мне это известно, но никто, кажется, не желает сказать ничего определенного об этой семье, хотя, как я сам смог удостовериться, она не пользуется уважением, причем издавна.

– Эсквайры, я полагаю, – сказал он. – У меня где-то есть описание гербов.

Я знал, что эсквайры. Но может ли доктор Харпер сообщить мне какие-нибудь подробности о Ричарде Биллингтоне или, что не менее интересно, об Элайдже Биллингтоне?

Старик улыбнулся, вокруг его глаз собрались морщины.

– О Ричарде есть несколько упоминаний в различных книгах – упоминаний, боюсь, не очень лестных. А все, что известно об Элайдже, появлялось в разделе хроники – на страницах тогдашних еженедельных газет.

Меня это не удовлетворило, что он и понял по выражению моего лица.

– Но вы все равно хотите прочесть, – продолжал он.

Я согласился: да, я прочту все, что напечатано. И добавил, что меня поразило сходство событий, связанных с именем Ричарда Биллингтона, и подобных же упоминаний об Элайдже. Оба, очевидно, были вовлечены в высшей степени подозрительные занятия.

Доктор Харпер посуровел. Некоторое время он молчал, словно в нем происходила внутренняя борьба: говорить или нет. Но наконец он начал говорить, взвешивая каждое слово. Да, он знает о легендах, что слагаются вокруг Биллингтонов и Биллингтонского леса; это действительно существенная часть истории Массачусетса, нечто вроде пережитка тех дней, когда существовало колдовство, хотя, если говорить о хронологии, надо отметить, что некоторые события датировались задним числом. Теперь, из нашего отдаления, трудно судить о степени правдивости этих причудливых легенд, сотворенных много лет тому назад; одно время в них верили, однако теперь почти все забыто. Факт остается фактом: Ричарда Биллингтона когда-то считали колдуном и чародеем; Элайджа Биллингтон заслужил себе такую же репутацию своими темными ночными делишками в лесу. Вполне естественно, что из таких корней вырастают соответствующие истории; они рождаются быстро, обрастают большим количеством подробностей, которые вскоре превращают истинную историю в пугающую фантасмагорию. Таким образом, здесь лишь слабый росток истины.

Он согласился, что с обоими Биллингтонами что-то было неладно. Глядя из сегодняшнего дня назад, через век и более, занятия Биллингтонов можно связать с колдовством, но не обязательно; они могли заниматься и какими-то другими обрядами, о которых он, Харпер, время от времени слышал, обрядами, характерными для глухой провинции, районов Данвича и Иннсмута. Можно предположить связь с друидическими верованиями, для которых было свойственно поклонение невидимым существам, живущим в деревьях, и тому подобное. Я спросил, не предполагает ли он, что Биллингтоны поклонялись дриадам или иным мифическим существам.

Нет, он не имел в виду дриад. Тут, скорее, странные и жуткие пережитки религий и культов, гораздо более древних, чем те, что нам известны. Сведения о них настолько незначительны, что серьезные исследователи обычно не занимались ими, и в результате они доставались на долю довольно посредственных ученых, более или менее интересующихся древними религиями и верованиями примитивных народов.

Следовательно, по его мнению, мои предки занимались каким-то загадочным и примитивным видом религии? Да, можно сказать и так. С большой степенью вероятности можно допустить, что религиозные обряды, отправляемые Ричардом и Элайджой Биллингтонами, включали человеческие жертвы, но наверняка утверждать ничего нельзя. И еще: и Ричард, и Элайджа скрылись; Ричард – неизвестно куда, Элайджа умер в Англии. Все россказни кумушек о том, что Ричард жив и поныне, по мнению доктора Харпера, нонсенс. Такие истории легко сочиняют и распространяют глупцы. Ричард и Элайджа живы постольку, поскольку род их продолжился в Амброзе Деворте и во мне самом. Авторы, придерживавшиеся противоположного мнения, стремились напугать читающую публику, поразить ее воображение. Однако доктор Харпер допускает, что существует и другой вид жизни, известный как психическая остаточность – накопление зла в тех местах, где оно процветало.

– Или добра? – спросил я.

–Давайте пока говорить о «силе», – ответил он, снова улыбнувшись. – Вполне возможно, что эта сила или своего рода насилие задержались в доме Биллингтона. Кстати, мистер Бейтс, возможно, вы что-то почувствовали на себе?

– Почувствовал.

Он был неприятно удивлен. Слегка вздрогнул, а потом еще раз попытался улыбнуться:

– В таком случае – что же я вам могу рассказать об этом?

– Наоборот. Прошу вас продолжать и позвольте, наконец, услышать объяснение. Я почувствовал, что дом напитан злом, и я не знаю, что с этим делать.

– Следовательно, там творилось зло. Возможно, именно то самое зло, что легло в основу историй о Ричарде и Элайдже Биллингтонах. Каковы его проявления, мистер Бейтс?

Мне нелегко было объяснить, поскольку мой опыт, изложенный словами, заключался только в страхе и ужасе – в реакции, которую я тогда не почувствовал, но которая выступила в рассказе о прошлом. Однако Харпер слушал напряженно и не прерывал, а в конце моего короткого описания несколько мгновений сидел глубоко задумавшись.

– А как реагирует на все мистер Деворт? – наконец спросил он.

– Именно это в первую очередь и привело меня сюда.

И я попытался осторожно описать замеченное мной раздвоение личности моего кузена, опуская, по возможности, детали, чтобы не заставить Амброза ждать.

Доктор Харпер слушал с напряженным вниманием, а когда я закончил, вновь погрузился в задумчивое молчание, прежде чем рискнул высказать мнение, что, очевидно, этот дом и этот лес «дурно влияют» на моего кузена. Ему бы пошло на пользу, если бы он на время съехал из этого дома, хотя бы на зиму. И тогда по нему сразу будет видно, как подействует переезд. Но вот куда бы ему отправиться?

Я сразу же ответил, что он может поехать ко мне в Бостон, но признался, что мне бы хотелось воспользоваться возможностью ознакомиться с некоторыми древними книгами в библиотеке Биллингтона. Если кузен согласится – на эту работу уйдет немало времени. И я очень сомневаюсь, что Амброз решится провести зиму в Бостоне. Доктор Харпер стал горячо убеждать меня, что для Амброза будет лучше ненадолго сменить местопребывание, особенно в свете последних Данвичских событий, не предвещающих ничего хорошего для этих окрестностей и их обитателей.

Я попрощался с доктором Харпером и вышел на улицу, чтобы там под осенним солнцем подождать Амброза, который явился вскоре после наступления назначенного часа. Он был угрюм, в дурном расположении духа. Только после того как мы выехали за город, он спросил, видел ли я доктора Харпера. Кузен не расспрашивал в подробностях о моем визите и, должно быть, обиделся, полагая, что я расскажу ему обо всем сам, – обиделся, если не сказать больше. Таким образом, весь путь до дома мы молчали.

Был поздний вечер, и мой кузен приступил к приготовлению вечерней трапезы, пока я занимался в библиотеке.

Я просматривал книги одну за другой в поисках хоть какого-нибудь упоминания или намека, чтобы при помощи этих ключевых слов найти подход к проблеме, с которой столкнулся Амброз. Многие книги оказались историческими или генеалогическими хрониками, посвященными округе и местным семьям. В основном это были достаточно традиционные издания, несомненно, субсидированные семейными кланами и разного рода организациями, и не представляли ничего интересного ни для кого, кроме специалистов по генеалогии. Однако попадались и другие, очень необычные книги, чрезвычайно потрепанные или заново переплетенные. Среди них некоторые были на латыни или со старым английским готическим шрифтом; а четыре – так и вообще транскрибированные (очевидно, не до конца, хотя исписаны до последней страницы). Именно в таких книгах я надеялся отыскать желаемое.

Сначала я подумал, что трудоемкая работа по расшифровке выполнена или Ричардом, или Элайджей Биллингтонами, но вскоре понял, что дело обстоит иначе, поскольку записи зачастую были очень неграмотными. Примечания, сделанные позднее, почти наверняка принадлежали Элайдже. Я не нашел никаких указаний на то, что хозяином манускриптов некогда являлся Ричард Биллингтон, но, судя по их возрасту, это было вполне возможно.

Я выбрал один из манускриптов – не такой толстый и тяжелый, как все остальные – и уселся, намереваясь тщательно его изучить. На гладкой коже переплета, по фактуре напоминающей человеческую, отсутствовало название. На листе, предшествующем тексту, значилось: «Аль Азиф – Книга Араба». Я быстро пролистал рукописный манускрипт и решил, что он составлен из разных текстов – латинских и греческих. На многих листах ясно были видны, что углы страниц загибали, встречались и пометки: «Бр. Музей», «Национальная библ.», «Уиденор.», «Унив. Буэнос-Айреса», «Сан-Маркос». Вскоре я понял, что эти записи указывают на источники и отсылают к известным музеям, библиотекам и университетам Лондона, Парижа, Кембриджа, Буэнос-Айреса и Лимы. Разные фрагменты текста были написаны разными почерками – ясно, что множество людей принимало участие в этой компиляции. Кто-то, возможно, сам Элайджа, старательно собирал по частям эту книгу и, очевидно, платил своим помощникам за посещение хранилищ, содержащих нужные редкости, и за их переписку, чтобы отобранные и переписанные страницы потом вставить в книгу. Но она явно не была завершена; и, видимо, тому, кто готовил манускрипт под переплет, пришлось немало потрудиться, чтобы найти связь между страницами, прибывшими со всего мира.

Пролистав страницы во второй раз, уже гораздо медленнее, я заметил одно из имен, связанных с событиями в лесу; эта страница была исписана очень мелким добросовестным почерком. Я повернул ее ближе к свету и прочитал:

«Никогда не надо думать, что человек – старший или самый последний Хозяин Земли; более того, не стоит думать, что величайшая часть жизни и материи существует сама по себе. Властители Древности были, есть и будут. Это нам ничего не известно о пространствах, но не им. Они путешествуют, спокойные и первородные, вне измерений и ни для кого не видимы. Йог-Сотот знает, где находятся их ворота, поскольку Йог-Сотот и есть эти ворота. Йог-Сотот есть ключ и страж ворот. Прошлое, настоящее и будущее – что было, есть и будет – все едино в Йог-Сототе. Он знает, где они прорывались в старину и где прорвутся во время оно, когда завершится цикл. Он знает, почему никто не может заметить Их, когда Они проходят. Иногда люди могут узнать об Их приближении по запаху, непереносимому для обоняния, как бы исходящему от ископаемых созданий. Но об Их облике никто судить не может, только о некоторых чертах, которые роднят Их с человечеством, поскольку Они ужасны для лицезрения, но трижды ужасны Они для породивших Их; есть еще Их потомки различного вида, очень непохожие обликом на человека и видом ужасные для взгляда и естества, и это есть Они. Они проходят невидимые, Они приходят в уединенные места, где Слова произнесены и обряды выкрикнуты во время Их праздников, которые хоть и сродни, но отличаются от праздников людей. Ветер бормочет Их голосами, Земля бредит Их снами. Они гнут леса. Они поднимают волны. Они сокрушают города – но ни лес, ни океан, ни города не зрят руки поражающей. Кадаф в холодной пустыне известен им, но кто из людей знает Кадаф? Лед покидает юг, а затонувшие острова Океана хранят камни, где запечатлена Их печать, но кто из запечатанной башни видел замороженный город, покрытый длинными гирляндами водорослей? Великий Ктулху, Их двоюродный брат, только он мог видеть Их, что во мраке. Человеческой расе будет известно о них только то, что ни отвратительны. Их руки на шеях людей всегда, с начала времени известного до конца времени известного, и никто не видит Их; а обитают Они везде, даже у вашего порога охраняемого. Йог-Сотот – ключ к тем воротам, где сферы встречаются. Человек правит теперь там, где они правили; скоро Они вновь будут править там, где человек правит. После лета есть зима, после зимы – лето. Они ждут терпеливо и безразлично – все равно здесь Они будут господствовать, и когда Они вернутся, никто не оспорит Их и все будет подвластно Им. Тех, кто знает об этих воротах, привлекут, чтобы открыть путь Им и чтоб служить Им, как Они пожелают, а те, кто открывают путь, не ведая, все узнают вскоре». http://beth.ru/

Далее следовал пропуск, а затем начиналась очередная страница. Но она была исписана другой рукой, и текст относился к другому источнику; эта запись была гораздо старше предыдущей, о чем свидетельствовали более желтая бумага и более архаичный текст:

«Это было сделано потому, что, как в былые времена было обещано, Он был взят Теми, Кого Он вызвал, и вытолкнут в Самые Нижние Глубины на дно Моря и помещен внутри обросшей ракушками Башни, а вышеупомянутая выросла среди великих руин, которые есть Затопленный Город (Р'лайх), и запечатана внутри Старшим Знаком. И, разгневанный на Тех, кто заточил Его, Он далее навлек на себя гнев Их, и Они, спустившись к нему второй раз, наложили на Него сходство со Смертью, но оставили Его спящим в этом месте под великими водами и вернулись туда, откуда пришли, в место, что зовется Глю-Во, которое среди звезд, и глядели на Землю из того времени, когда листья падают, на то время, когда пахарь снова появляется на своих полях. И там Он должен лежать, спящий вечно, в Его Доме в Р'лайхе, куда однажды все Его создания придут сокрушить все препятствия и соберутся ждать пробуждения, чтобы одолеть Старший Знак ужасной великой мощи, зная, что цикл повторился, и Он будет свободен, чтобы захватить Землю снова и сделать Своим Королевством и вновь отвергать Старший Знак. И с Его братьями случилось то же самое, Они были взяты Теми, Кого Они вызвали, и брошены в изгнание; Его, Кто Неназываем, отправили в самое Удаленное пространство, за Звезды, с другими подобными, чтобы Земля была свободна от Них, и Те, Кто Пришли в виде Огненных Башен, вернулись туда, откуда Они пришли, и больше не были видимы, и на всей Земле стоял затем мир нерушимый, пока Их создания не собрались и не стали искать пути и способы освободить Властителей Древности, и ожидали того человека, который придет помолиться втайне в скрытых местах и откроет ворота».

Я решительно перевернул страницу – передо мной был лист прозрачной тонкой бумаги чуть меньшего размера. По всему было видно, что исписана она украдкой, возможно, под взглядом стороннего наблюдателя, поскольку пишущий делал всевозможные сокращения, время от времени прерываясь, из-за чего написанное им прочесть было еще труднее. Эта третья запись казалась связанной со второй гораздо больше, чем вторая – с первой из прочитанных мною.

«Что касается Властителей Древности, так предписано, что они всегда ждут у Ворот, и Ворота – это любое место в любом времени, т.к. Они нечего не знают о времени и месте, но есть во всех временах и всех местах одновременно, не обнаруж. себя, и они есть среди Тех, которые могут принимать различные Облики и Черты и Любой Дан. Образ и любой дан. Облик, и Ворота есть для Них везде, но 1-ые, которые я случ-но открл, в Иреме, Городе Столбов (Колонн), городе под пустыней, но где бы люди ни установили Камни и ни сказали трижды Слова забытые, там Они устроят Ворота и подождут там Тех, Кто Приходит через эти Ворота, буде то Долы и Абомины, Ми-Го и народ Чо-Чо, и Глубоководные, и Гаги, и Призраки Тьмы и Шоготы, и Вурмисы, и Шантаки, охраняющие Кадаф в холодной пустыне, и на Плато Ленг. И все они – дети Старших Богов, но Великая Раса из Йита и Властители Древности отвергли согласие и первые со Старейшими Богами отделились, покинув Властителей Древности, чтобы обладать Землей, пока Великая Раса, вернувшись из Йита, не поселится в будущем времени на Земле, неизвестной еще тем, кто ходит по Земле сегодня, и там будут ждать, пока не прозвучат снова ветры и Голоса, которые направят их вперед, к Тому, что Гуляет с Ветрами над Землей и в пространствах, существующих среди Звезд вечн. нав-да».

Запись обрывалась так, словно написанное тщательно уничтожили, хотя я не понял – каким образом, поскольку на бумаге следов не осталось. А ниже следовала запись:

«А когда Они вернутся, и с этим великим Возвращением Великий Ктулху будет освоб. из Р'лайха из-под моря и Тот, Кто Неназываем, придет из своего Города, что в Каркоузе возле Озера Хали, и Шуб-Ниггурат выйдет наружу и умножится в своем Безобразии, и Ньярлатхотеп донесет слова ко всем Властителям Древности и их Порождениям, и Ктугха возложит Свою Длань на все, что против Него, и уничтожит, и этот лишенный разума губительный Азатот возвысится посреди Того мира, где все Хаос и Разрушение, где Он размышляет, пуская пузыри и богохульствуя, в Том центре Всех вещей, которому имя – Бесконечность, и Йог-Сотот, который есть Все-в-Одном и Один-во-Всем, сдвинет свои сферы, и Итакуа придет снова, и из наполн. чернотой каверн Земли выйдет Цхатоггуа, и вместе возьмут во владение Землю и всех живущих на ней, и приготовятся совершить битву со Старшими Богами, когда Властелин Великой Пучины, узнав об их возвращении, выйдет со Своими Братьями рассеять зло».

Я был, как ни странно, уверен, что эти древние страницы содержат разгадку тайны, пусть даже мне и не дано понять ее правильно.

Сгущавшиеся сумерки и возня моего кузена на кухне заставили меня прервать чтение. Я отложил книгу в сторону, чувствуя замешательство перед лицом этих зловещих и ужасных намеков на что-то неведомое мне. Несомненно, эта компиляция была рождена исследовательской деятельностью Ричарда Биллингтона, того, что «уничтожен Существом, которое сам призвал с неба». Дело его продолжал Элайджа. Но какова была их цель? Причастность Биллингтонов к тайным знаниям, совершенно недоступным человеческому разумению, казалась ужасной, особенно в свете событий того времени.

Как только я поднялся, чтобы пройти в кухню, мои глаза невольно отыскали окно в свинцовом переплете, и тут меня ожидало потрясение: красные лучи уходящего солнца так ложились на мозаичное стекло, что в нем возникла отталкивающая карикатура на человеческое лицо. Я увидел необыкновенно причудливое существо, чьи черты были ужасно искажены, глаза – если таковые имелись – утонули во впадинах, нос отсутствовал, хотя, казалось, проглядывали ноздри; круглая светящаяся голова, вся сморщенная, была наполовину покрыта множеством извивающихся щупальцев. С ужасом разглядывая это привидение, я осознавал непреодолимую его враждебность, и снова меня охватило ощущение всепроникающего зла – оно исходило отовсюду, словно стремилось уничтожить все живое вокруг; и еще мне казалось, что мои ноздри закупорены гнилым зловонием, тошнотворным кладбищенским духом.

Потрясенный, я все же не позволил себе закрыть глаза и отвернуться, но продолжал всматриваться в окно; вскоре отвратительный образ стал слабеть и исчез, окно приняло свой нормальный вид, и ужасный запах больше не раздражал мои ноздри. Но то, что последовало за этим, было еще ужасней – и я принимал в этом самое непосредственное участие. Надеясь на то, что я стал жертвой оптической галлюцинации, ранее поразившей моего кузена Амброза, я вскарабкался на книжный шкаф, стоящий под окном, и посмотрел через центральный прозрачный фрагмент стекла в сторону каменной башни, которую ожидал увидеть отчетливо очерченной слабеющими лучами солнца. Но, к моему невыразимому ужасу, вместо этого я увидел совершенно незнакомый ландшафт. Я чуть не рухнул со шкафа, где стоял на коленях, но продолжал смотреть наружу, на этот изрытый ямами и рытвинами, явно неземной пейзаж; небо над ним было покрыто странными загадочными созвездиями, из которых я узнал только одно, похожее на Гиады, если бы они приблизились к Земле на тысячи и тысячи световых лет. Там, куда я смотрел, наблюдалось движение – в тех чужих небесах, в этом рваном ландшафте двигалось громадное восьминогое существо с черными каучуковыми крыльями и отвратительными волочившимися конечностями.

У меня закружилась голова. Я отвернулся и сполз вниз. Привычная обстановка кабинета немного успокоила меня, и я вновь вскарабкался наверх. Но теперь в круге бесцветного стекла виднелось то, что я ожидал увидеть в самом начале: башня, деревья и заходящее солнце. Снова спустившись на пол, я ощутил полную разбитость. Вряд ли стоило рассказывать об увиденном Амброзу – он бы легко поверил мне, и состояние его от этого только ухудшилось бы. Несколько мгновений я помедлил перед окном, время от времени глядя на него, в ожидании новых ужасных метаморфоз, но ничего не произошло. Из этого состояния меня вывел голос кузена, зовущего на вечернюю трапезу; я бросил взгляд на окно и покинул кабинет – в кухне за накрытым столом меня ждал Амброз.

– Отыскал что-нибудь в книгах? – спросил кузен.

Его интонация и выражение лица были если не враждебны, то определенно не дружелюбны. При этом он, несомненно, ожидал услышать именно те факты, которые разумнее всего было бы ему не сообщать. Поэтому я ответил, что прочитал много, но ничего не понял.

Это, казалось, удовлетворило его, и больше мы об том не говорили. Ужин прошел в молчании.

Дата добавления: 2015-07-10