Значение чистого наблюдения для освобождения ума

Если мы хотя бы в отдельные дни своих занятий прежде всего постарались бы изо всех сил оставаться в состоянии чистого наблюдения по отношению к окружающим нас лю­дям и событиям, тогда мы сразу же почувствовали бы, на­сколько более гармонично проходят такие дни по сравне­нию с теми днями, когда мы уступаем хотя бы малейшему искушению «вмешаться» в течение событий делом, словом мыслью. Как бы защищенные некоей невидимой броней от банальностей и назойливости внешнего мира, мы проходим через эти дни с благотворным чувством свободы и самодос­таточной ясности. Похоже на то, как если бы мы после толчеи и тесноты большой толпы вышли на какую-то без­людную возвышенность и теперь со вздохом облегчения взглянули на эту сутолоку. Если человек до такой степени откажется от людей и от вещей, он благодаря своей сдер­жанности также почувствует по отношению к ним большее дружелюбие. И это потому, что все связи с ними в форме вовлеченности, отпора, желания или страха, возникающие из отождествления с «я», оказываются разрушенными или хотя бы ослабленными. Вместе с тем чистое наблюдение учит нас также отказу от мирских, а потому порождающих страдание кармических действий, будут ли они хорошими или дурными. Оно учит нас отходу от стремления к облада­нию, отказу от вмешательства в естественный ход событий.

Упражнение в чистом наблюдении представляет собой к тому же прямой подход к тому познанию истины, которое приносит с собой окончательное освобождение от страда­ний; это прозрение в истину называется в буддизме випасса-на; в нем и заключается главная ценность метода чистого наблюдения и высочайшая форма его функции освобожде­ния ума.

Прозрение - это прямое и глубокое проникновение в три отличительные черты каждого существования: это суще­ствование непостоянно, насыщено страданием, и в нем от­сутствует «я», в нем нет субстанциональности. Такое про­зрение заключается, однако, не в простом словесно-абст­рактном знании этих истин, не в их чисто интеллектуальном признании, которое остается не связанным с индивидуаль­ным жизненным агрегатом. Это скорее некоторое опытное переживание; оно приобретается благодаря повторному яс­ному наблюдению соприкосновения с собственными теле­сными и психическими процессами. Оно принадлежит тому роду действенного знания, преобразующего природу чело­века, о котором французский мыслитель Ж.М. Гюйо сказал следующее: «Кто знает нечто и не действует сообразно со своим знанием, обладает лишь несовершенным пониманием».

Такое соприкосновение с истиной, которое достигает зре­лости в медитативном прозрении, станет вообще возмож­ным благодаря чистому наблюдению, а также благодаря пра­вильному вниманию, сатипаттхана. Его методическое и ме­дитативное развитие будет изложено в последующих гла­вах этой книги. Однако уже случайное его применение в повседневной жизни, если только мы когда-либо сумеем это сделать, окажет освобождающее и раскрепощающее воз­действие на ум; а лучшие внутренние и внешние условия способствуют строгим методическим упражнениям.

Самому характеру прозрения свойственно познание пред­метов внутреннего и внешнего мира, как «чистых процес­сов», т.е. безличных фактов; и в моменты такого познания ум оказывается на время свободным от алчности, ненавис­ти, ослепления. Но именно это свойственно (в определен­ной степени и на ограниченное время) уже и начальным упражнениям в чистом наблюдении, действие которых ска­зывается по мере того, как ум постепенно акклимати­зируется в атмосфере высших сфер чистого познания.

Этот отход от вещей и от самого себя, достигаемый бла­годаря чистому наблюдению, показывает нам в нашем соб­ственном переживании возможность счастья полного от них освобождения. Такое переживание дает нам уверенность в том, что можно осуществить хотя бы временное отстране­ние от этого мира страданий - вплоть до полного из него выхода. Есть некоторое предчувствие, как бы предвкушение той высочайшей свободы «прижизненной святости», кото­рая характеризуется словами: «В мире, но не от мира».

Возможно, наша высочайшая цель находится еще далеко от нас; однако, благодаря внутреннему переживанию при чистом наблюдении, она более не остается чем-то совер­шенно для нас чуждым. Она обнаруживает для упражняю­щегося подлинную близость и вместе с тем проявляет поло­жительную притягательную силу, которой не могла бы иметь, если бы оставалась чисто абстрактным понятием. Для того, кто упражняется в чистом наблюдении, чьи упражнения про­текают именно таким образом, цель освобождения ума подо­бна высокому горному массиву на далеком горизонте; очер­тания этого массива постепенно становятся для приближа­ющегося к нему путника чем-то дружественным и близким. Конечно, главному вниманию путника приходится иметь дело с трудностями и извилинами пути, однако не менее важно то обстоятельство, что его взор временя от времени устремляется на вершины своей цели, когда они внезапно появляются на горизонте его внутреннего существа. Они указывают ему направление, по которому можно проверить, не сбился ли он с пути, не сошел ли в своем странствии на окольную дорогу; они сообщают новую силу его утомлен­ным шагам, придают им бодрость и уверенность; путник не ощутил бы этого, если бы вершины всегда оставались скры­тыми от его взора, если бы он только слышал или читал о них; они также предостерегают его о том, что среди «малых радостей пути» не следует забывать о высшем счастье осво­бождения, о той вершине, которая виднеется на горизонте. Таким образом, упражнения в чистом наблюдении непосредственно способствуют высочайшему освобождению.

Дата добавления: 2015-07-10