Глава 20. « — А если я соглашусь выйти за вас, милорд?

«— А если я соглашусь выйти за вас, милорд? Позволите ли вы мне идти своей дорогой? Не подойдете близко, пока я не захочу? Не станете гневаться на меня? Не собираетесь тиранить?

— Клянусь, — кивнул он.

Она подошла к нему. В глазах плескался нежный смех.

— О, любовь моя, я знаю вас куда лучше, чем вы себя».

Джорджетт Хейер. «Дьявольское отродье»

Уинни подождала, пока они доберутся до города, прежде чем сказать:

— Тебе это не понравится.

— Милая, нет ни единой вещи из того, чтобы ты ни сказала или ни сделала сегодня, которая может мне не понравиться.

— Я пока не могу вернуться домой. Он ударил по тормозам.

— О'кей. Ты все‑таки нашла ту самую, единую, вещь.

— Знаю, это безумие, но мне нужно еще немного побыть с Шугар Бет.

— Безумие — не то слово.

Он подкатил к обочине, выключил зажигание и положил руку на спинку ее сиденья. Она сняла с его волос сухой листочек, повисший как раз над виском. Он поцеловал ее пальцы, но продолжал хмуриться.

— Шугар Бет — это отрава. Яд. Бойся ее.

Уинни провела пальцем по его подбородку.

— Она изменилась.

— Так твердят все, но я должен сказать, что ты ошибаешься.

Уинни положила руку ему на грудь.

— Мы постоянно ссоримся, и за два дня я наговорила ей гадостей больше, чем всем окружающим, вместе взятым, за целую жизнь. Но она скоро уезжает, и это, может быть, единственной возможностью выяснить отношения.

Райан стал массировать пальцем ее затылок.

— Милая, поверь, добра тебе она не желает.

— Это не совсем верно.

— Поверь, так оно и есть.

Он отнял руку, задумчиво постучал пальцами по рулевому колесу.

— Не собирался ничего говорить тебе, но… она пыталась соблазнить меня вчера вечером.

— Знаю, — улыбнулась Уинни. — Я была там.

— Что?!

— Мы с Колином стояли на лестнице и слушали. Шугар Бет тебя испытывала.

— Вы с Колином стояли на лестнице и слушали, как она ко мне пристает?

— Человек слаб. И кроме того, мы были, каждый по‑своему, заинтересованы в исходе.

— Ушам не верю, — выдохнул он, ударив по рулю кулаком. — Она меня подставила?

— Настоящий дьявол, правда?

— Что‑то не нравится мне восхищение в твоем голосе.

— Она агрессивна, но не коварна, совсем не такая, как когда‑то. И сумела найти общий язык с Джи‑джи. Я хочу узнать ее получше.

— Для этого совершенно не обязательно оставаться в каретном сарае. Можешь встречаться с ней за ленчем, черт возьми. Бегайте вместе по магазинам.

— Это не одно и то же. Мы должны оставаться одни, без посторонних, с глазу на глаз, — пояснила она, целуя его в уголок губ. — Мне это очень нужно.

— И сколько это будет продолжаться? — хмуро спросил он.

— Сама не знаю.

— А как насчет нас? Нашего брака?

— По‑моему, между нами больше нет особых проблем, — удивилась она, прикусив его нижнюю губу. — Неужели тебе не хочется немного поухаживать за мной? Будем встречаться, как сегодня.

— Встречаться?

— Пока что да.

— Хочешь, чтобы я назначал тебе свидания?

— Совсем недолго. А ты что, возражаешь?

— Чертовски верно, возражаю.

— Тогда мы обязательно поскандалим, и, как бы ни была привлекательна эта идея, не могли бы мы подождать до завтра?

— Ты собралась со мной скандалить?

— О да.

Райан засмеялся, завел машину и отвез жену в каретный сарай, где проводил до двери, поцеловал на ночь, как полагается истинному джентльмену‑южанину, и удалился, унося в кармане голубые трусики.

Шугар Бет не видела Колина до самого утра среды. Уходя на работу, она заметила, как он толкает нагруженную камнями тачку к древесным зарослям позади Френчменз‑Брайд. Гордон немедленно потрусил к нему, а Шугар Бет нахмурилась. Колину следовало бы писать, вместо того чтобы заниматься ерундой.

В обеденный перерыв она понесла пакт с чипсами тако и кокой через улицу, во «Вчерашние сокровища». С тех пор как магазин открылся вновь, покупатели шли потоком, включая престарелых пассажиров туристического автобуса, осаждавших несколько часов назад книжный магазин. Она все еще не могла привыкнуть к тому, что Парриш стал центром туризма.

Поздоровавшись с продавщицей Донной, Шугар Бет направилась в заднее помещение, где нашла мечтательную и сонную Уинни за письменным столом. Шугар Бет придвинула стул, закинула ноги на стол и открыла пакет с чипсами.

— Я слышала, ты снова прокралась в дом под мраком ночи. Почему бы просто не перебраться к себе?

— Мне еще не надоело тебя изводить. — Уинни зевнула, но тут же улыбнулась. — Вчера у нас с Райаном был ужасный скандал.

— А, это объясняет твою блаженную физиономию.

— Раньше мы никогда не скандалили, — ухмыльнулась Уинни и, перегнувшись через стол, подцепила из пачки горсть чипсов. — Как же здорово!

— Каждому свое. Хотя вы оба такие ужасные мямли, что не могу представить особой опасности в таких развлечениях.

— Мы орали, — оправдывалась Уинни. — По крайней мере он орал. Требует, чтобы я вернулась домой. Он пытается понять меня, но его терпение подходит к концу.

— Но не из‑за недостатка секса, полагаю.

Уинни совсем по‑девчачьи хихикнула.

— Никогда не думала, что в нас так много страсти.

— У тебя в голове куда больше тараканов, чем у меня!

Едва Шугар Бет вернулась в магазин, Джуэл передала ей конверт:

— Это пришло для мадам в ее отсутствие.

Внутри оказались авиабилеты в Хьюстон и обратно. Она взглянула на дату. Билет был на завтра, ее выходной день, с вылетом утром и возвращением вечером. Отдельно лежала квитанция на аренду машины.

Шугар Бет задумчиво посмотрела в окно. Вполне возможно, что это подарок Уинни… но она сейчас слишком занята своим романом, чтобы думать о сестре.

Шугар Бет прижала конверт к груди. Колин.

Менее чем через двадцать четыре часа Шугар Бет стояла в дверях холла второго этажа Брукдейла и рассматривала Дилайлу, трудившуюся над пазлом. Седеющие, аккуратно подстриженные волосы прикрывали уши. Лента с узором из божьих коровок придерживала самые непослушные пряди надо лбом. Пухлое лицо сосредоточенно хмурилось. Сегодня на ней были розовый джемпер, подаренный Шугар Бет несколько месяцев назад, и лиловая майка. Шугар Бет долг смотрела на падчерицу, прежде чем тихо сказать:

— Привет, солнышко.

Дилайла замерла. Медленно подняла голову. В глазах промтупала надежда.

— Моя Шугар Бет?

Они бросились друг другу в объятия, и Дилайла, непрерывно повторяя ее имя, принялась целовать. Следующие полчаса она без устали болтала.

— Не думала, что ты приедешь… ты сказала, что не сердишься, но… я дала Гарри лишнюю пышку… доктор Брент! поставил мне пломбу… а Ширли знает, что тебе позволено курить только во дворе…

Все это время она держала Шугар Бет за руку и отказывалась разжать пальцы. Зато согласилась пообедать в «Тако Белл», а после они пошли по магазинам, где и расправились с остатками жалованья Шугар Бет. Последняя не позволяла себе думать о том, что до следующей выплаты еще целых шесть недель.

Тревоги Дилайлы постепенно улеглись, и она захотела обратно в Брукдейл.

— Миси расстраивается, если меня долго нет.

Миси Бейкер была ее любимой сиделкой.

— Думаю, вам труднее расставаться с Дилайлой, чем ей с вами, — заметила Миси, когда Шугар Бет застала ее одну. — Она скучает по вас, но, в общем, ей совсем неплохо живется.

На прощание Шугар Бет погладила падчерицу по голове.

— Позвоню в воскресенье. И буду думать о тебе каждый день.

— Знаю, моя Шугар Бет. Потому что ты очень меня любишь.

— Верно, ас, — согласилась Шугар Бет, и Дилайла хихикнула.

На обратном пути Шугар Бет смотрела в окно и пыталась сглотнуть ком в горле. Многим ли людям посчастливилось стать объектом столь беззаветной любви?

Сидя в машине по дороге домой, она пыталась придумать, как отблагодарить Колина, и в конце концов избрала самый трусливый способ: написала записку. Первые три варианта получились слишком откровенными и поэтому закончили свое существование в корзинке для бумаг, зато четвертый, который она опустила в почтовый ящик утром в пятницу, был почти идеален — короток и без всяких сантиментов:

«Дорогой Колин!

Вчера я повидалась с Дилайлой. Спасибо. Встречи с ней означают для меня очень много, и я беру назад все гадости, которые говорила о тебе.

С благодарностью, Шугар Бет.

Пожалуйста, не ставь оценок за орфографию и пунктуацию».

Колин смял письмо в кулаке и швырнул на землю рядом с тачкой. Черт возьми, не нужна ему ее благодарность! Он хотел ее общества! Ее улыбок! И тела тоже — этого он отрицать не мог, — но он тосковал и по ее возмутительным высказываниям, нешаблонному мышлению, непочтительному юмору, взглядам исподлобья, которые она бросала на него, когда думала, что он не видит.

Колин отбросил лопату. С самого воскресенья он был напряжен и раздражителен. Не мог писать, не мог спать. И не стоит гадать, почему именно. Угрызения совести — не слишком удобный компаньон, и давно пора что‑то с этим делать.

Телефонный звонок раздался в три часа дня, в субботу, за час до закрытия магазина.

— «Джемайма букс», — сказала в трубку Шугар Бет.

— Если хочешь увидеть своего пса живым, будь в Роуэн‑Оук в пять. Приезжай одна.

— В Роуэн‑Оук?

— Позвонишь в полицию… и твоему псу каюк. Будешь торговать собачьим мясом.

— Я бросила тебя!

Но он уже повесил трубку.

Она с места не тронется! Не позволит манипулировать собой!

Но вскоре после закрытия магазина она, сама не зная как, оказалась на шоссе, ведущем к легендарному дому Уильяма Фолкнера в Оксфорде. Колин дал ей возможность увидеться с Дилайлой, и теперь она у него в долгу. Все же жаль, что он все так усложняет.

Дом и усадьба закрывались для посещений в четыре, но кое у кого, вероятно, были влиятельные связи, потому что на пустой автостоянке стоял темно‑красный «лексус», а деревянные ворота оставались открытыми. Выросшая в северо‑восточном Миссисипи, Шугар Бет часто бывала здесь: с отрядом герлскаутов, с церковными экскурсиями, с «Сивиллами» и в выпускном классе в большом желтом автобусе под присмотром учителя английского мистера Берна. Уильям Фолкнер в начале тридцатых купил полуразрушенную плантацию с домом в новогреческом стиле. В то время в доме не было ни канализации, ни электричества, и, по слухам, жена Фолкнера целыми днями, рыдая, просиживала на крыльце, пока муж пытался сделать дом обитаемым. До самой своей смерти в шестьдесят втором Фолкнер жил здесь. Здесь напивался, здесь пугал детей сочиненными им же сказками с привидениями, здесь писал романы, которые в конце концов принесли ему Нобелевскую премию по литературе. В начале семидесятых его дочь продала дом и усадьбу Университету штата Миссисипи, и с тех пор посетители со всего мира приезжали сюда, чтобы увидеть самую знаменитую литературную достопримечательность штата.

Она шла к двухэтажному белому каркасному дому по впечатляющей кедровой аллее, посаженной в девятнадцатом веке, и задолго до того, как добралась до конца, увидела Колина, прислонившегося к одной из квадратных колонн дома. У его ног лежал Гордон.

— Пат Конрой назвал Оксфорд Ватиканом южной литературы, — заметил он, спускаясь с крыльца.

— Этого я не знала, но его книги мне нравятся, — кивнула она, почесав Гордона за ухом. — Вижу, моя собака все еще жива.

— Я человек милосердный.

Белый свитер красиво оттенял загорелую кожу, и ее снова поразил контраст между его мужественностью и неизменно элегантным видом. Он вообще был сплошным противоречием, высокомерным и циничным, но одновременно нежным и куда более сентиментальным, чем хотел показать. Как же надломило его самоубийство жены!

— И в чем, собственно, дело? — осведомилась она.

— Я хочу кое‑что тебе подарить.

— Ты и без того сделал мне подарок. Билет в Хьюстон…

— Фолкнер всегда был моим любимым американским писателем, — перебил он.

— Неудивительно. Вас обоих неумолимо влечет к одному и тому же литературному ландшафту.

— Да, но до его языковых приемов мне далеко. Этот человек был гением.

— Полагаю.

— И чтобы я слова неуважительного не слышал о Фолкнере!

— Пока меня не заставят читать его шедевры, обещаю быть крайне почтительной.

— Как ты можешь?! Фолкнер — это…

— Он мужчина, а у меня не хватает терпения на мертвых белых мужчин‑писателей. Впрочем, и на живых, если на то пошло. Ты и мистер Конрой — почетные исключения. А вот Джейн Остин, Харпер Ли, Элис Уокер — дело другое. В их книгах говорится о вещах, действительно интересующих женщин.

Она говорила все быстрее и быстрее.

— Маргарет Митчелл теперь уже не так известна, но все же написала потрясающую книгу. А есть еще и Мэри Стюарт, Дафна Дюморье, Лавирл Спенсер, Джорджетт Хейер, Хелен Филдинг — но только первая часть «Бриджет Джонс». Нет, Фолкнер — не мой идеал писателя.

— На мой вкус, этот список сильно отдает романтикой.

— Попробуй сам полгода просидеть у постели умирающего и затем скажешь, что любовная история со счастливым концом — не дар самого Господа!

Колин чмокнул ее в лоб, и неожиданная нежность затопила ее.

— Давай войдем в дом.

Оказавшись в холле, она огляделась и показала на лестницу, ведущую наверх.

— Не мог бы ты заодно показать мне дом Джорджа Клуни?

— Как‑нибудь в другой раз.

Они прогулялись по коридорам, заглядывая в каждую дверь, но не входя внутрь. Шугар Бет не устояла перед искушением ткнуть пальцем в стопки бульварных романов в бумажных обложках на полках у кровати Фолкнера, но Колина больше интересовал кабинет. Разглядывая старый «Ундервуд», он вслух размышлял, как бы современный компьютер мог повлиять на творчество Фолкнера. Шугар Бет воздержалась от замечания, что «Майкрософт» никоим образом не помог Колину в работе и что вот уже неделю как он, вместо того чтобы написать хоть строчку, упорно кладет камни.

Выйдя из дома, они погуляли по саду. Солнце уже садилось, но еще можно было разглядеть форзицию и дикую сливу, цветущие в Бейлиз‑Вудс позади дома. Скоро расцветет и кизил.

Гордон важно выступал слева от Колина, иногда останавливаясь, чтобы исследовать куст или понюхать травку. Когда они вернулись к дому, Колин взял ее за руку.

— Я скучал по тебе.

Она ощутила твердые бугорки мозолей на его ладони. Ужасно не хотелось отстраняться, но что толку мучить себя?

— Это всего лишь похоть.

Он остановился и провел пальцем по ее щеке. И во взгляде было столько нежности, что ее сердце пропустило удар.

— Я хочу от тебя большего, чем секс, Шугар Бет.

На языке уже вертелась подобающая отповедь, пистолет отпора был заряжен, но она все возилась с курком.

— Ты… ты знаешь, что окон я не мою.

— Пожалуйста, не нужно, родная, — мягко попросил он, и ласковое слово, которое в устах любого другого звучало бы напыщенно, упало на Шугар Бет лепестками цветущей вишни.

Она стряхнула с рукава воображаемого жучка, чтобы получить предлог отойти на несколько шагов.

— Чего же ты хочешь?

— Я прошу только одного — дай нам обоим время. Неужели это так много?

— Время для чего? Три матча я уже проиграла. Даже четыре, если считать Райана.

Она старалась говорить небрежно, но в голосе то и дело проскальзывали грустные нотки.

— Я питаюсь мужчинами. Заманиваю их всякими извращенными штучками, потом откусываю головы во сне.

— Именно такой считал тебя Эммет?

— Он был только исключением, которое подтверждает правило.

— Я не слишком волнуюсь о своем безвременном обезглавливании. Поэтому не понимаю, к чему тревожиться тебе.

— Ладно, я наконец поняла, почему ты так настойчив. Хочешь, чтобы я так отчаянно в тебя влюбилась, что не смогла бы думать ни о чем другом. И вот когда я превращусь в огромную миску картофельного пюре и стану молить о крошках твоего внимания, ты засмеешься мне в лицо и гордо удалишься прочь. Именно это ты и задумал с самого начала? Страшная месть за то, что я сделала с тобой в школе?

— Шугар Бет, — вздохнул он, — тебе вредна романтическая литература…

— Ну так вот, парень, этого не будет, потому что я слишком много времени провела в школе нокаутов. И давно переросла одержимое желание посвятить свою жизнь очередному куску бифштекса.

— Как бы я ни ценил твои метафоры, думаю, ты просто боишься.

И тут что‑то словно взорвалось в ней.

— Конечно, боюсь! Для меня отношения с мужчинами ни к чему хорошему не приводили!

Он хотел что‑то ответить, но боль продолжалась слишком долго, и она не желала ничего слышать.

— Знаешь, чего хочу я? Покоя. Хорошей работы и нормального жилья. Хочу читать книги и слушать музыку, иметь время, чтобы завести подруг, я имею в виду, настоящих подруг. Просыпаясь утром, я хочу знать, что у меня еще есть шансы стать счастливой. И вот что самое грустное: пока я не встретила тебя, почти добилась своего.

Его лицо словно окаменело. Она знала, что ранила его, но лучше резкая, острая боль, чем непрекращающаяся, глухая, ноющая, изводящая днем и ночью.

— Меня тошнит от всего этого, — с трудом проговорила Шугар Бет. — Я же сказала, что больше не хочу тебя видеть, но ты ничего не желаешь слушать. Ну так вот, я устала от твоих преследований. Пойми это наконец и оставь меня в покое.

Колин побледнел. Глаза медленно заливала пустота.

— Прошу прощения. В мои намерения не входило никого преследовать.

Он выхватил из‑за колонны большой канцелярский конверт и сунул ей в руки.

— Я знал, что ты искала это. Теперь у тебя есть собственный экземпляр.

Она смотрела, как он уходит, гордый и надменный, меряя шагами газон Фолкнера.

— Гордон! Вернись! — вскричала она.

Но у бассета теперь был новый хозяин, и поэтому он даже не обернулся.

Послышался шум автомобильного мотора, Шугар Бет долго стояла, не двигаясь, не решаясь вынуть содержимое конверта.

Экземпляр «Отражений».

Колин успел проехать тридцать миль, прежде чем раздался вой сирены. Посмотрев на спидометр, он увидел цифру «восемьдесят». Блестяще!

Он сбавил ход и остановился. Гордон, сидевший рядом, встрепенулся. Идеальная концовка скверного дня.

Преследователь. Так вот кем она его считает?

Отдавая права, он спрашивал себя, как вышло, что его планы на вечер пошли прахом. Выманить Шугар Бет из Парриша казалось неплохой идеей, а Роуэн‑Оук — самым подходящим местом. Он намеревался сам провести ее по дому и воображал, будто сочетание романтического окружения и его личного обаяния поможет смягчить ее, когда речь зайдет об «Отражениях». Возможно, у него даже хватит времени все объяснить. Но он совсем забыл, что личное обаяние никогда не было сильной стороной его натуры, а Шугар Бет, вне всякого сомнения, успела приобрести иммунитет к романтическому окружению еще до своего двадцать первого дня рождения. Но во всяком случае, он не собирался с ходу совать ей книгу. Наоборот, хотел подвести к теме постепенно, объяснить, что чувствовал, когда работал над ней, и особо подчеркнуть, что он закончил писать задолго до того, как Шугар Бет вернулась. И главное, намеревался ее предупредить. И уж потом сказать о картине.

— Вы писатель! — воскликнул патрульный, увидев права Колина. — Тот, кто написал ту книгу о Паррише.

Колин кивнул, но не попытался завести беседу. И вообще нечестно таким образом увертываться от вполне заслуженной штрафной квитанции. Но жена патрульного была большой любительницей книг, а дома, кроме того, жил бассет‑хаунд, поэтому Колин отделался короткой лекцией.

Вскоре он добрался до Парриша, но вместо того чтобы ехать домой, долго бесцельно кружил по улицам. Сегодняшняя яростная отповедь Шугар Бет пугала его. Она не играла с ним. И не думала шутить. А ведь он влюбился в нее.

И осознание этого было давним и привычным, словно он давно уже с ним жил. Ему, с его едким чувством юмора, такое положение должно было показаться забавным, но смешно почему‑то не было. Он неверно судил, играл не по правилам и недостойно себя вел. И в процессе всего этого потерял нечто невероятно драгоценное. И это уже непоправимо.

Шугар Бет хотела прочитать «Отражения» в полном одиночестве и поэтому отклонила приглашение Уинни пойти с ней в церковь в воскресенье утром. Как только ее машина отъехала, Шугар Бет натянула джинсы, схватила старое одеяло и отправилась к озеру. Она с удовольствием взяла бы с собой Гордона, но тот так и не вернулся. Кажется, она потеряла и единственное, что осталось из наследства Эммета.

Она расстелила одеяло на солнышке недалеко от заброшенной лодочной пристани и посмотрела на обложку книги. Там стоял штамп «Сигнальный экземпляр. Не для продажи». Это означало, что он отдал ей один из экземпляров, предназначенных для рецензентов и книготорговцев, прежде чем книга в следующем месяце поступит в магазины.

Шугар Бет провела рукой по книге, собираясь с духом, чтобы прочесть то, что, по ее твердому мнению, было написано о матери. Пусть Дидди была женщиной своевольной и властной, но в то же время считалась своеобразным двигателем прогресса в этом городишке, и если Колин не отметил это, она никогда ему не простит.

Где‑то зазвонил церковный колокол.

Шугар Бет открыла книгу.

«Я приезжал в Парриш дважды. В первый раз — чтобы написать великий роман. Во второй раз — более чем десятилетие спустя, потому что ощутил потребность вернуться домой».

Он вывел себя в книге!

Шугар Бет даже растерялась немного. В «Последнем полустанке» такого не было.

Она пробежала глазами первую главу, где говорилось о его приезде в Парриш. Во второй главе он описал встречу с Таллулой: «Ваши волосы слишком длинны, молодой человек, даже для иностранца», — чтобы вернуться к концу шестидесятых, когда экономическое положение города резко пошло на спад. Его рассказ о почти разразившемся банкротстве оконной фабрики читался как триллер, а напряжение усугублялось забавными городскими анекдотами вроде повествования о великом соперничестве картофельных салатов в церкви Христа Спасителя. Дойдя до семидесятых, он умело показал социальную цену расовой политики города на примере семьи Эрона Лири. И как она и подозревала, он написал о Дидди и Гриффине. Шугар Бет не слишком заинтересовал портрет отца, зато щеки гневно загорелись, когда она читала, как ее надменная, высокомерная красавица мать разгуливала по городу, разбрасывая сигаретный пепел и покровительственные замечания. И хотя он не умалил ее достоинств, изображение все же вышло уничтожающим.

Оставалось прочитать около сотни страниц, но Шугар Бет закрыла книгу и медленно направилась к воде. Она предполагала, что история закончится восемьдесят вторым годом, когда открылась новая фабрика, но ошиблась. Продолжение составляло еще три главы, и нехорошее предчувствие свернулось тугим узлом в желудке. Может, Дидди — не единственная, о ком следовало бы беспокоиться.

Она вернулась к прежнему месту, села на одеяло и раскрыла книгу.

«В тысяча девятьсот восемьдесят шестом мне исполнилось двадцать два года, и Парриш стал моей нирваной. Местные жители смирились с моими странностями, вопиющими изъянами в преподавании, чужеземным акцентом и непомерными претензиями. Я писал роман, а в Миссисипи любят писателей больше, чем людей любой другой профессии. Впервые в жизни я чувствовал себя среди друзей. И был полностью, абсолютно, блаженно счастлив… пока мой южный Эдем не был разрушен девушкой по имени Валентина.

В восемнадцать она была самым красивым на свете созданием. Смотреть, как она шествует по тротуару к дверям парришской средней школы, было все равно что наблюдать сексуальный артистизм в действии…»

Шугар Бет дошла до конца страницы, пробежала глазами следующую и продолжала читать, задыхаясь, кипя от ярости, дрожа как в лихорадке. Валентина — это она. Он изменил не только ее имя, но и имена остальных, всех, кто учился с ней тогда, но этим, разумеется, никого не одурачишь.

«Валентина была юной вампиршей, после школы запивавшей кровью невинных жертв свои „чикен макнаггетс“. Однако она не казалась мне слишком опасной, пока ограничивалась только плазмой сверстников мужского пола и не начала искать добычу постарше. Меня».

Солнце почти опустилось в воду, и похолодало. К тому времени когда была перевернута последняя страница, Шугар Бет уже дрожала от озноба. Отложив книгу, она свернулась калачиком и подтянула колени к подбородку. Ее история заняла меньше главы, но ощущение было такое, будто каждое слово наколото на коже, совсем как те чернильные татуировки, которые мальчишки от нечего делать накалывали на руках кончиками шариковых стержней, когда уроки казались невыносимо скучными. Там уместилось все: ее эгоизм, лживость, интриги, — и все это выставлено на обозрение и суд людей.

Стыд жег изнутри. Стыд и гнев. Он знал все с самого начала. И когда они смеялись, целовались, занимались любовью, помнил, что написал о ней. Понимал, что она когда‑нибудь прочтет. И не подумал предупредить. Честно рассказать.

Она оставалась на озере до темноты, накинув на себя одеяло, боясь пошевелиться. А когда все же вернулась, каретный сарай показался темным и гнетущим. Уинни оставила на столе записку, однако Шугар Бет прошла мимо. У нее крошки во рту не было целый день, но при мысли о еде становилось тошно. Она поднялась наверх, умылась и легла. Потолок, на который сорок лет смотрела Таллула, был словно крышка гроба. Жизнь ее тетки была погребальным плачем по утерянной любви. Непрерывными муками сожаления и тоски.

Шугар Бет не могла дышать. Немного полежав, она встала и спустилась вниз, но даже здесь все было пропитано горечью давно ушедшей Таллулы. Убогая мебель, выцветшие обои, пожелтевшие занавески — все запятнано яростью женщины, сделавшей потерянную любовь одержимостью и идолом всей остальной жизни.

Сердце глухо заколотилось.

Это не дом, это мавзолей, а студия была его мумией.

Она схватила ключи и в темноте пошла к студии. Пришлось долго возиться с замком. Когда ключ наконец повернулся, она распахнула дверь и включила единственную лампочку без абажура. Оглядывая жалкий мемориал погибшей любви, она представляла оправдания и объяснения Колина.

«Книга была написана задолго до твоего возвращения. И что хорошего получилось бы, расскажи я обо всем раньше?»

Действительно, что хорошего?

Шугар Бет ступила в хаотическую сердцевину мрачного духа Таллулы и принялась срывать грязный пластик. Она не станет жить такой жизнью! Никогда больше! Сыта по горло! И не будет пленницей собственных инстинктов и потребностей! Чиркнет спичкой, и вся эта безумная энергия, вложенная в краски, потраченная на оплакивание потерь, исчезнет в пламени.

В глаза ударил вихрь ярких цветов. Она попятилась. Исступленные мазки и брызги закружились по комнате.

И тут она увидела.

Картину, подаренную Таллуле Линкольном Эшем.

Дата добавления: 2015-07-08