Глава 14. «И когда же вы собираетесь покончить с этим безрассудством?»

«И когда же вы собираетесь покончить с этим безрассудством?»

Джорджетт Хейер. «Эти старые тени»

Квартирка над «Вчерашними сокровищами» была тесной и убогой, набитой мебелью, которая либо никак не хотела продаваться, либо еще не выставлялась. В единственной комнатке были голые кирпичные стены, два высоких, выходивших на главную улицу окна и раскладной диван. В углу старомодной ванной стояла душевая кабинка, а кухонный закуток мог похвастаться доисторическим холодильником, современной микроволновкой и газовой плитой золотой поры семидесятых годов. Контраст с домом Уинни был разителен, но, хотя она не была здесь счастлива, несчастной тоже себя не считала.

Она отнесла чашку успокоительного чая с травами на специально снятый с витрины французский кофейный столик и уставилась на темный пустой тротуар. Было почти одиннадцать, и магазины давно закрылись. Красная неоновая вывеска на химчистке Ковнера мигала и переливалась под легким дождиком, и фары редких машин отражались в окнах книжного магазинчика Джуэл. В свои тридцать два Уинни впервые жила одна. Правда, не слишком долго. Сегодня была всего вторая ночь.

— Идиотизм какой‑то! — возмущалась Джи‑джи, ворвавшись сегодня в магазин. — Вчера вечером па заставил меня делать все! Ну просто все! Пришлось убирать на кухне после того, как мы съели пиццу, а потом он велел мне вынести мусорное ведро! Он даже помочь отказался: ушел в кабинет и закрыл за собой дверь! Когда ты придешь домой?

Уинни была так озадачена черным обмундированием и вызывающим макияжем дочери, что даже не сразу ответила. Ее малышка! Как бы Уинни ни жаждала избавиться от обносков из запасов Армии спасения, все же такого не ожидала. Что дальше? Тату и пирсинг языка?

Она поспешно отхлебнула чай. Даже «Сивиллы» не знали, что она перебралась сюда, хотя Донна Гримли, новая продавщица, явно начинала что‑то подозревать.

Внизу загорелся красный свет светофора, и из‑за угла показалась одинокая фигура мужчины: высокого, широкоплечего… воротник куртки поднят, дождь капает на непокрытую голову.

Это был Райан, и сердце Уинни забилось точно так же, как в детстве. Вихрь желания, которого она не испытывала вот уже долгое время, подхватил ее. И она поднялась из‑за стола, чтобы лучше видеть.

Он замедлил шаги, заметил ее и откинул голову, чтобы лучше видеть. Она припала щекой к пыльному стеклу и прижала чашку к груди.

Он резко вскинул вверх большой палец.

«Открой дверь, черт возьми, и впусти меня».

Ее теплое дыхание туманило окно. Когда‑то она нарисовала бы на стекле кружок и его инициалы. Теперь же отодвинулась ровно настолько, чтобы покачать головой.

Его гнев долетел до нее выпущенной из лука стрелой: гнев несправедливо обиженного мужа, обремененного неблагодарной женой‑истеричкой. Он снова яростно ткнул пальцем в воздух. Она снова покачала головой. Дома на вешалке висел запасной ключ. Райан либо не заметил, либо просто не сообразил, что может им воспользоваться. Капли дождя переливались в его волосах, но он их не стряхивал. Сжав кулаки, он выпрямился, отвернулся и пошел прочь. Быстро. Не оглядываясь. Меряя шагами мокрый тротуар.

Даже потеряв его из виду, Уинни еще долго стояла у окна с чашкой в руках, ожидая, когда хлынут слезы.

Но глаза оставались сухими.

Наутро Шугар Бет проспала. Кабби и его приспешники снова сходили с ума, вторую ночь подряд, и не давали спать своим воем:

— Шугар… Шугар… Шугар…

Она поспешила одеться, а придя во Френчменз‑Брайд, нашла записку от Колина. Тот сообщал, что уехал по делам в Мемфис и вернется поздно. В конце он приписал:

«Сегодня я заказал для нас столик в „Парриш инн“. Поужинаем вместе. Зайду за тобой в семь».

Ничего глупее он придумать не мог? Должно быть, это предсмертное желание. Иначе с чего бы ему отважиться на такой идиотизм? Одно дело, когда она на него работает — людям это нравится, — и совсем другое, когда они вместе показываются в общественных местах. Она скоро оставит Парриш навсегда, а он пустил здесь корни. Но каким бы знаменитым ни стал, по‑прежнему остается чужаком. Если местные жители поймут, что ее постоянное унижение перестало быть целью его жизни, он потеряет с таким трудом завоеванный авторитет.

Она встала и швырнула записку в мусорное ведро на кухне. Там ей самое место. Подошла к Гордону, доедавшему свой завтрак, и вздохнула:

— Похоже, я сама себя одурачила, верно? Эта связь ни к чему хорошему не приведет.

Гордон, которого вкусная еда настроила на философский лад, ответил взглядом, явно означавшим: «Говорил же я тебе».

Шугар Бет схватила губку и атаковала кухонный стол. Колин наверняка откажется таиться, как сделал бы на его месте всякий благоразумный человек. Раз и навсегда устроившись на недосягаемом пьедестале высоких моральных принципов, он отказывался рассматривать ее как только секс‑партнершу, считая подобный подход омерзительным и низким. Но кто сказал, что омерзительно и низко — это всегда плохо? Иногда это просто синоним практичности.

Она без устали, как в лихорадке, трудилась целый день: разбирала кухонные шкафы, отмывала холодильник, приводила в порядок гардеробную. Зайдя в кабинет, чтобы рассортировать почту, она пожалела, что не сказала ему вчера о новой работе.

Плохо еще, что она не смогла найти рукопись «Отражений». Правда, спросила у Колина, нельзя ли почитать роман, но тот ответил, что у него сейчас нет лишнего экземпляра. Шугар Бет попросила его собственный, но Колин отнекивался, пока она наконец не сказала прямо, что нападки на давно уже лежащую в могиле Дидди, которая не может ответить тем же, вряд ли совпадают с ее представлением о честной игре. Он вроде бы не обратил внимания, но с тех пор она, сколько ни шарила, так и не смогла отыскать рукопись, даже в компьютерных файлах. Зато заметила на столе распечатку первых нескольких глав новой книги. Пометки красными чернилами, усеявшие страницы, напомнили о выпускном классе, когда поля каждой ее работы были исчерканы той же рукой.

Она вернулась на кухню и принялась делать запеканку про запас. Совсем как остальные безнадежно влюбленные одинокие женщины Парриша. Наконец, когда тянуть больше не имело смысла, она набрала номер его сотового.

— Это Фрэнсис Элизабет, — пробормотала она, услышав его голос.

— Я действительно не знал, что тебя так зовут.

— Скажи это своему шринку[13], — посоветовала она, усаживаясь рядом с Гордоном на диван в солярии. — Где ты?

— Почти дома. Как себя чувствуешь?

— Прекрасно. А в чем дело?

— Твои колики?

— Э… все прошло.

Но от него не ускользнули нерешительные нотки в ее голосе, а что ни говори, он был куда сообразительнее среднего медведя.

— Ты мне лгала! Никаких колик не было! Я этого не потерплю, слышишь?!

Тон был восхитительно напыщенным и решительно оскорбленным.

— Извини, — усмехнулась она, — я сильно устала вчера и не хотела ранить твое эго, напрямую тебя отвергнув. Мужчины иногда бывают такими чувствительными! И не забывай, у меня большой опыт и безошибочное умение найти самый легкий выход из положения.

— Почему меня терзают дурные предчувствия относительно именно этого звонка?

Как объяснить ему, когда язык едва ворочается?

— Говоря по правде, у меня появились кое‑какие новости. Хорошие, хорошие, не волнуйся. Ты, пожалуй, даже захочешь остановиться и сплясать радостный танец.

Она погладила Гордона, отчетливо ощущая, что ей самой не до радостных танцев.

— С завтрашнего дня я на тебя не работаю.

— О чем ты?!

— Джуэл меня наняла. Платит она немного, но и ты не удосужился раскошелиться, так что разницы не вижу. Не думай, я не забыла о чеке, исторгнутом у тебя в муках совести, но должна сообщить, что разорвала его.

Сейчас произойдет взрыв. Долго ждать не пришлось.

— Об этом не может быть и речи!

— Почему? Ты же уволил меня, помнишь?

— Я передумал.

— Когда?

— Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду.

— Только не говори, будто считаешь все, что мы делали в пятницу, трудовым договором.

— Перестань упрямиться. Работа в книжном магазине сделает тебя мишенью для всякого, кто захочет купить книгу. Ты никак не сможешь защититься от бесчисленных оскорблений своих старых врагов. Мало ли что им придет в голову! Джуэл следовало бы иметь больше здравого смысла!

— Прекрати, папочка. Ты меня пугаешь!

— Издевайся, сколько пожелаешь, но пока работаешь во Френчменз‑Брайд, ты под моей защитой. В книжном магазине ты станешь жертвой.

— Знавала я немало безрассудных мужчин, но ты только что стал первым в списке. Ты хотел избавиться от меня!

Он, разумеется, полностью ее проигнорировал.

— Почему ты сначала не обсудила это со мной?

— Времени не было. Она предложила мне работу только вчера утром.

Медленное зловещее потрескивание в телефонной трубке подсказало, что она совершила стратегическую ошибку.

— Ты знала об этом со вчерашнего дня и только сейчас соизволила упомянуть?

— Видишь ли, у меня мысли были другим заняты. Кстати, спасибо за то, что был так добр на чердаке. Следовало бы поблагодарить тебя вчера, но ты, должно быть, заметил, что с выражением благодарности у меня затруднения.

— Не заметил. Нет у тебя никак затруднений. И я буду крайне признателен, если ты перестанешь в каждом не слишком приятном разговоре перечислять свои воображаемые недостатки.

Он был человеком опасным. И поэтому она поспешно сменила тему:

— Не пора ли тебе сплясать танец радости?

— Хотя бы кто‑то из нас должен действовать в твоих интересах. Немедленно позвони Джуэл и скажи, что передумала.

— Ни за что.

— У нас договор. И я не позволю тебе пойти на попятную.

— Постой‑постой! Мы договорились только о том, что ты намерен любым способом досаждать мне, а я, в свою очередь, буду мужественно встречать все неприятности лицом к лицу как подобает храбрым южанкам.

— Поговорим об этом за ужином, — рявкнул он: очевидно, чаша его терпения была невероятно мелкой.

— Что до…

Но он уже отключился.

Одеваясь, чтобы везти Шугар Бет на ужин, Колин был вне себя. Со своей типичной безответственностью она опять ухитрилась усложнить себе жизнь. Согласившись работать в книжном магазине, она отдала себя на милость всякого, кто затаил против нее вражду. Кроме того, вчера ночью снова возникли ее завывающие обожатели. Он в то время читал в кабинете на втором этаже и не сразу услышал вопли, а к тому времени, как спустился вниз, они уже уехали, лишив его удовольствия вышвырнуть их ко всем чертям.

Он оглядел спальню. Она позаботилась, чтобы у него были чистые рубашки, свежие простыни и запас любимых туалетных принадлежностей. Он уже успел привыкнуть к тому, что кто‑то печется о его удобствах, хотя он вполне способен делать это сам. И все же он не мог предусмотреть мелочи вроде натертого до блеска красного яблока на белой льняной салфетке рядом с кроватью. Одно яблоко. Нет, она просто с ума его сведет!

Колин, хмурясь, надел часы и застегнул запонки.

Подходя к каретному сараю, он ругал себя. Почему он сразу не дал понять, что снова ее нанял? Впрочем, вряд ли это что‑то изменило бы. Вечно ей нужно все испортить!

Он целый день думал только о том, какая она была, когда они занимались любовью. Все острые края сгладились, серебристые глаза смотрели мечтательно и дремотно… Потом она нежилась в его объятиях, развлекая забавными историями. Дело в том, что ему всегда было чужда беззаботность, а с ней он по крайней мере ощущал некоторое подобие беззаботности. Слишком поздно он сообразил, что нужно было принести ей цветы, что‑нибудь истинно южное, пряное и душистое. Такое же прекрасное, сложное и ускользающее, как она сама.

Он поднялся на крыльцо. При одной мысли о том, что они снова увидятся, дурное настроение куда‑то улетучилось. И тут он заметил пришпиленную к двери записку: «Опять колики».

Лениво жуя жареный сладкий картофель, Шугар Бет смотрела в окна ресторанчика «Лейкхаус». За причалом лежала вода, темная и таинственная, ожидая возвращения водяных лыж, мотоциклов и купальщиков. В старших классах они загорали на небольшом мысу, названном Аллистер‑Пойнт, где пили запрещенное пиво, рассказывали сальные анекдоты и обжимались. Интересно, обжимался ли когда‑нибудь Колин на пляжном одеяле, пахнувшем пивом и лосьоном от загара?

Она отодвинула недоеденный сандвич‑барбекю — фирменное блюдо «Лейкхауса», — в который входили тамалес[14], кукурузный хлеб и пикули с укропом. Несмотря на субботний вечер, народу было совсем мало, но она постаралась сесть за самый дальний угловой столик, для чего пришлось отшить Джеффи Стивенса.

Ее влекли в «Лейкхаус» ностальгия и желание снова попробовать барбекю, еду ее детства. Декор старомодного речного судна сохранился в неприкосновенности: медные лампы с зелеными стеклянными абажурами, обшитые досками стены, имбирного цвета панели, деревянные стулья с виниловыми сиденьями, специально для посетителей в мокрых купальниках, строго‑настрого запрещенных в обеденном зале, — правило, которое, на удивление быстро забывалось с мая по октябрь, когда бизнес был в самом разгаре. Когда‑то большие окна, выходящие на воду, украшали зеленые бархатные занавеси. Теперь же занавеси были красными с золотой бахромой, а на деревянных полах красовался свежий слой стального цвета краски. В углу около крошечного танцпола находился музыкальный автомат, предусмотрительно поставленный рядом с ведущей в бар дверью.

Она потянулась к стакану с кокой, но едва не опрокинула его при виде Райана, входившего в этот самый бар. Как всегда, повезло! Она пришла сюда, чтобы избежать появления на людях в компании Колина, и нужно же было наткнуться на Райана! Может, он ее не заметит?

Но прямо перед ним тянулась длинная зеркальная панель, и как раз, когда бармен подавал ему пиво, Райан вскинул голову. Она поспешно отвернулась к окну, притворившись, что не заметила его, но он направился к ней. Сегодня он был в сером костюме, белой рубашке и галстуке. Головы всех присутствующих повернулись к ним. Шугар Бет опустила глаза в тарелку и зло прошипела:

— Ты с ума сошел? Убирайся!

Райан пинком выдвинул стул и плюхнулся на него, поигрывая бутылкой.

— А мне не хочется.

Тот подросток, которого она помнила, никогда бы не сел за стол без приглашения и был при этом бесконечно более вежливым, чем этот фабричный босс с жестким взглядом. Жаль, что при ней нет собаки.

— Я не шучу, Райан. Теперь все скажут, что я заманила тебя сюда, а мне, признаться, немного надоело нести ответственность за падение нравов всего человечества.

Его волосы выглядели так, словно он то и дело запускал в них руку, а морщинки на лице казались куда глубже, чем четыре ночи назад. Пиджак распахнулся, когда он вытянул ноги и ткнул бутылкой в ее тарелку.

— Будешь доедать?

— Конечно.

Но он уже потянул тарелку к себе. И тут воспоминания о прошлом охватили ее с такой силой, что голова пошла кругом. Она всегда была разборчива в еде и больше интересовалась танцами и флиртом, а он обладал гаргантюанским аппетитом подростка. И неожиданно ей захотелось, чтобы все вернулось: упущенные возможности, потерянная уверенность в себе, блаженная самонадеянность, позволявшая верить, что с ней никогда и ничего не случится. Чтобы мать была рядом. И «Сивиллы» тоже. И больше всего она хотела той жизни, которая ждала бы ее, останься она со своим первым возлюбленным, хотя любовь длилась недолго.

Райан тем временем успел проглотить ее сандвич и глотнул пива.

— Ты думала о Паррише после отъезда?

— Изо всех сил старалась не думать.

— Помнишь, как мы собирались убраться отсюда навсегда? Поселиться в большом городе и оставить там свой след?

— Это ты хотел оставить след. Лично мне хватило бы и походов по магазинам.

Колин бы от души наслаждался перепалкой. Но Райан, похоже, едва ее услышал. Даже в детстве они смеялись разным шуткам. Он всегда был более утонченным. Как Уинни.

Райан поддел пивную этикетку ногтем большого пальца.

— Ты когда‑нибудь думала обо мне?

Усталость наконец взяла верх, и вместо того чтобы возмутиться, она вздохнула.

— Иди домой, Райан. А еще лучше, пойду я.

Она бросила на стол салфетку и уже стала подниматься, как он проворно сжал ее запястье.

— И куда же ты пойдешь? — яростно прошипел он. У нее не было настроения устраивать сцены, поэтому она снова упала на стул и выдернула руку.

— Поверь, я постоянно думала о тебе. Когда Даррен Тарп швырял меня по комнате, я думала о тебе. Когда гонялся за каждой юбкой, я думала о тебе. В ту ночь, когда я, пошатываясь, ввалилась в действующую круглосуточно часовню Вегаса под руку с Саем, мы были так пьяны, что едва смогли произнести свадебные обеты, и все же мои мысли были о тебе. Как‑то утром — и заметь, это случилось после моего развода, потому что в отличие от моих ничтожных супругов я никогда не ходила налево, — так вот, как‑то утром, проснувшись в грязном мотеле, я увидела на соседней подушке мужчину, которого, могла бы поклясться, в жизни до того не встречала, и, беби, поверь, твой образ снова предстал у меня перед глазами.

Смесь самых противоречивых эмоций промелькнула на его лице: потрясение, жалость и нечто вроде удовлетворения тем неоспоримым фактом, что она жестоко наказана за то, как поступила с ним. Столь общечеловеческая реакция охладила ее гнев.

— Прежде чем ты преисполнишься злорадства, — печально улыбнулась она, — должна предупредить, что я перестала думать о тебе в тот день, когда встретила Эммета Хупера. Я любила этого человека всем сердцем.

Самодовольство Райана несколько померкло, и она, поняв, что сейчас будет, предостерегающе подняла руку.

— Не трудись растекаться от жалости. В нашем коротком браке мы испытали столько счастья, сколько некоторым супругам не удается узнать и за всю жизнь. Мне очень повезло.

К ее удивлению, он ощетинился.

— Мы с Уинни были очень счастливы.

— Я не делала никаких сравнений.

— У всех пар бывают сложные моменты.

У них с Эмметом не было. Никаких сложностей. Он слишком рано умер.

— Что‑нибудь принести, мистер Галантайн? — пропела подобравшаяся к столу официантка с горящими любопытством глазами. — А вам, мисс?

— Пива, — велел Райан, — а ей — кусок шоколадного торта.

— Только счет, — попросила Шугар Бет.

— Лучше два куска, — поправился он.

— Сейчас, мистер Галантайн.

— Не хочу я никакого торта, — отрезала Шугар Бет после ухода официантки. — Я иду домой. И поскольку ты такой святой, может, до тебя не дошло, что Уинни обязательно станет известно о нашем маленьком тет‑а‑тет, и, полагаю, ей вряд ли это понравится. Ты выбрал не лучший способ уладить ваши разногласия.

— Мне не в чем себя винить, — дипломатично ответил он, и Шугар Бет мгновенно насторожилась.

— Так ты хочешь, чтобы она обо всем узнала!

— Если не будешь доедать картофель, лучше передай мне.

— Не люблю, когда меня используют.

— Ты у меня в долгу.

— Считай, что в прошлое воскресенье я отдала все долги.

Он обвел пальцем мокрый кружок, оставленный бутылкой на столе.

— Ты о Джи‑джи?

— Смотрю, ты все такой же сообразительный.

— Я не извиняюсь за то, что был тогда расстроен.

— Значит, ты полный идиот. Вместе со своей Уинни ухитрился превратить меня в запретный плод, и, можешь прозакладывать последний цент, Джи‑джи уже придумала способ снова со мной увидеться.

Вместо яростных возражений он опустил голову.

— Ты, возможно, права.

Вернулась официантка с пивом, двумя кусками торта и счетом. Шугар Бет помешала соломинкой полурастаявший лед в стакане с кока‑колой.

— Она классная девчонка, Райан. Уже сейчас задает вопросы, до которых никто из нас не смог бы додуматься в ее возрасте.

— Она ни о чем меня не спрашивает.

Шугар Бет изогнула бровь.

— Мы с ней большие друзья, — принялся оправдываться Райан. — И всегда разговаривали на любые темы.

— До того, как она подросла.

— Это не должно было что‑то изменить.

— Говоришь как девяностолетний старец. Неужели не помнишь, каким был сам? Я не ее родительница и, кроме того, умудрилась приобрести дурную славу, поэтому ее влечет ко мне как магнитом. Наверное, я успела стать для нее высшим авторитетом.

— А что за вопросы она задает?

— Закрытая информация. Придется доверять мне.

Райан долго‑долго смотрел на нее, и Шугар Бет уже ожидала услышать, что она последний на земле человек, кому он способен довериться, но ошиблась. Райан промолчал.

— Колин прав. Ты изменилась, — выдавил он наконец. Она пожала плечами. Он принялся снова теребить этикетку.

— Ты когда‑нибудь задавалась вопросом, что было бы, останься мы вместе?

— Мы бы не остались вместе. Моя страсть к саморазрушению была шириной с милю. Не брось я тебя ради Тарпа, бросила бы ради другого.

— Думаю, ты просто не могла ничего с собой поделать.

— Погоди‑ка! Ты же не собираешься так вот просто размахивать оливковой ветвью?

— Твой отец был бесчувственным сукиным сыном. Если бы он хоть немного любил тебя, ты бы не применяла по отношению к мужчинам политику выжженной земли.

— Девочки и их папаши.

Райан мучительно поморщился.

— Послушай, с Джи‑джи такого не произойдет. Она знает, что ты ее любишь. И постепенно все станет на свои места. Только дай ей возможность совершить пару ошибок.

Она глазом не успела моргнуть, как он круто свернул в другую сторону:

— Не стоит вести прицельный огонь по Колину, Шугар Бет. Он так же легко кровоточит, как все мы, не говоря уже о ранах, оставшихся после самоубийства его жены.

— Беспокойся о себе, — буркнула она, придвигая к нему торт. — И больше не используй меня как пешку для решения своих проблем с Уинни.

— По‑твоему, я именно это делаю?

— Именно это.

Он подался вперед, глядя ей в глаза:

— А что, если я все еще думаю о тебе?

— Можно поверить, но я бы не придала этому особого значения. Между нами не пробежало ни единой искорки. Все выгорело.

— Но ты по‑прежнему красивая женщина.

— А ты — великолепный мужчина. Повзрослевшие Кен и Барби. Мы прекрасно смотримся вместе, но сказать нам друг другу нечего.

Он невольно улыбнулся, и Шугар Бет показалось, что между ними возникло нечто вроде былой непринужденности. И прежде чем эта непринужденность улетучилась, она схватила сумочку и положила перед ним счет.

— Спасибо за ужин. Желаю как можно правдоподобнее объяснить все Уинни.

Райан вошел в дом, показавшийся ему заброшенным и унылым. Никакой жены, встретившей его бокалом вина и улыбкой. Никакой рок‑музыки, ревущей наверху.

Он бросил пиджак на спинку кухонного стула, поверх оставленного вчера свитера. Его развернутый «Спортс иллюстрейтед» лежал на столе. На разделочной тумбе громоздились рекламные листки вперемешку со счетами и брокерскими отчетами, которые он так и не удосужился проверить. Он всегда считал себя человеком педантичным, но, одеваясь сегодня утром, не смог найти ни дорогого черного ремня, ни щипчиков для ногтей.

Он попытался представить реакцию Уинни, узнавшей об ужине с Шугар Бет. Может, хоть это приведет ее в себя и заставит вернуться?

Входная дверь хлопнула. Раздался отчаянный крик:

— Папа!

Испуганный, Райан уронил газету. Сегодня дочь ужинала с Уинни в «Парриш инн». Неужели что‑то случилось?

Он бросился в переднюю. Перед глазами мелькали сцены одна другой страшнее.

Она стояла у порога, тяжело дыша. Глаза превратились в огромные озера боли. Сейчас Джи‑джи показалась ему такой маленькой и несчастной, что он не раздумывая схватил ее в объятия.

— Детка! Что с тобой?

— Па, — дрожа, прошептала она, — па, мама нас бросила.

Уинни вцепилась в рулевое колесо. Больше она не могла держать Джи‑джи в неведении. Может, им с Райаном вдвоем следовало поговорить с дочерью, но в таком случае все было бы обставлено чересчур серьезно, а Уинни не хотела ее пугать. Кроме того, вряд ли Райан согласился бы на такое: он был слишком зол на жену.

Когда она несколько часов назад позвонила ему, он вел себя язвительно и враждебно, изображая мужа‑страдальца, натерпевшегося от спятившей жены. И наверное, он прав. Какая нормальная женщина уйдет от мужа под предлогом, что недостаточно любима? И все же она не жалела о том, что прошлой ночью не позволила ему подняться наверх.

Как ни забавно, но они с Джи‑джи прекрасно провели время, тем более что Уинни сумела оправиться от первоначального потрясения при виде волос дочери, висевших неровными лохмами и пестревших красными прядями. Мало того, с одной стороны этих самых волос почти не осталось, но Джи‑джи, похоже, была счастлива, поэтому Уинни даже умудрилась выдавить из себя комплимент. Она ни словом не обмолвилась о подведенных глазах и безобразно тесных одежках дочери.

Преодолев начальную неловкость, Джи‑джи принялась трещать о том, как некоторые девочки не понимают собственной силы, — тема, впервые поднявшая змеиную головку после ее тайного свидания с Шугар Бет.

— …например, когда девчонка выкидывает на уроке что‑нибудь дурацкое, чтобы посмешить очередного идиота, который ей нравится. Или когда девочки позволяют учителям их игнорировать, хотя бы даже женщинам. Миссис Керкпатрик вызывает к доске мальчиков гораздо чаще, чем девочек, потому что мальчишки вечно вертятся и вскакивают, а она любит дисциплину. Сегодня я тысячу раз поднимала руку, но она так меня и не вызвала. Наконец я тоже вскочила с места и принялась махать руками, пока она не поняла намек.

— Помню, меня тоже не замечали.

— Потому что ты была тихоней.

Уинни кивнула.

— А вот Колин все видел. В некоторых случаях он был ужасным учителем, а иногда — самым лучшим, — протянула она и довольно похоже изобразила британский выговор: — «Джаспер, держи свой проклятый зад на чертовом сиденье, пока тебя не вызвали. Уинни, говори!» Я смертельно его боялась.

Джи‑джи хихикнула, и на какое‑то время все стало как прежде. Но тут подали клубничный пирог, и Уинни поняла, что больше не может откладывать неизбежное.

— Знаешь, я кое‑что хотела сказать, прежде чем ты услышишь это от посторонних и сделаешь неверные выводы.

Она заставила себя слегка улыбнуться, будто упоминала о чем‑то, не более значительном, чем поход к зубному врачу.

— Я решила некоторое время побыть одна и собраться с мыслями. Ничего особенного, и тебе, разумеется, не о чем волноваться. Но мне придется пожить немного отдельно.

Сначала Джи‑джи не поняла:

— Но это просто глупо! И несправедливо! С тех пор как ты наняла Донну, днями и ночами торчишь в этом магазине!

Уинни попыталась снова, тщательно выбирая слова:

— Дело не только в работе. Мне кое‑что нужно осмыслить, понять для себя. Мы с папой поженились очень молодыми, но, взрослея, люди немного меняются. Я хочу хорошенько все обдумать. Это недолго: всего несколько недель. Самое большее — месяц. Ничего серьезного, так что не беспокойся. Просто ты уже не маленькая, и не стоит ничего от тебя скрывать.

Капризная гримаска сменилась сначала растерянностью, а потом ужасом, словно Джи‑джи мгновенно осознала всю меру свалившегося на нее несчастья.

— Вы с папой разводитесь!

— Нет! Нет, родная, ничего подобного, — уверяла Уинни, надеясь, что дочь не заметит ее собственных гнетущих сомнений. — Никакого развода. Говорю же, мне нужно побыть одной и все разложить по полочкам.

Вместо надутого, несговорчивого подростка на Уинни смотрела беззащитная маленькая девочка, и сердце ее сжалось. Джи‑джи громко заплакала.

— Вы разводитесь.

Уинни поняла, что этот разговор не следовало бы вести в ресторане, но она думала, что на людях все пройдет легче. И снова ошиблась.

— Все из‑за меня, так ведь? — всхлипывала Джи‑джи, шмыгая носом. — Потому что я была такой стервой?

— Нет, солнышко, нет. Это не имеет к тебе никакого отношения.

Она не добавила, что поведение Джи‑джи тоже сыграло свою роль, и поспешно увела дочь в туалет, где обняла ее, помогла смыть размазанную тушь и сделала все возможное, дабы уверить ее и себя, что это все временно.

Дрожа от напряжения, она поднялась в убогую квартирку, ставшую жилищем самой богатой женщины в Паррише, штат Миссисипи. Натянув майку и недавно купленные пижамные штаны в бело‑голубую клеточку, она уселась за работу, но не смогла сосредоточиться. Взяла «Саутерн ливинг», просмотрела рецепты и вдруг сообразила, что теперь ей не для кого готовить.

Зазвонил телефон. Должно быть, Райан. Джи‑джи уже наверняка успела передать их разговор, и он в бешенстве. Если не брать трубку, только хуже будет.

— Алло.

— Уинни, мы все в переулке, — раздался голос Мэрилин. — Немедленно спускайся и открой чертову дверь.

А она‑то надеялась, что пройдет еще несколько дней, прежде чем «Сивиллы» узнают о ее побеге из дому.

— Сейчас приду.

Медленно пересчитывая ступеньки, она старалась найти способ убедить их, что перебралась сюда только из необходимости поскорее закончить инвентаризацию.

Не выдерживает никакой критики.

Они выглядели так, словно выбежали из дома впопыхах, в чем стояли: Линн в выцветших капри и мужской клетчатой рубашке, Мэрилин в желтых спортивных штанах, такой же майке и куртке на молнии, Хейди в джинсах. Эми, должно быть, вечером ходила в церковь, потому что надела розовый костюм с белыми обтяжными пуговицами. Все дружно ринулись наверх, обдавая ее сильным запахом духов и страсти совать нос в чужие дела.

— Мы кое‑что принесли, — объявила Мэрилин, вытаскивая из пестрой хозяйственной сумки бутылку водки и серебряный шейкер для коктейлей. — Спасибо тебе, Господи, за бесконечные циститы Эми. Всегда знаешь, где водится клюквенный сок.

— Теперь мне уже лучше, — сообщила Эми, в свою очередь, вынимая «Оушн спрей»[15]и две банки коки: алкоголя она принципиально не пила.

— Если бы ты пошла пописала сразу после того, как позанимаешься сексом с Клинтом, не сидела бы потом на унитазе целыми днями, — изрекла Хейди, принимаясь шарить по шкафам в поисках стаканов.

— Я и писаю, — отмахнулась Эми. — Только не всегда помогает.

Хейди воинственно ткнула в нее стаканом:

— Сразу после? Или после того, как вволю наобжимаешься?

— Когда как.

— Я писаю, — призналась Мэрилин, — и все равно иногда бывает.

Пытаться остановить «Сивилл», когда они пришли в действие, — все равно что пытаться остановить нашествие кудзу[16].

Поэтому Уинни покорно устроилась на продавленном диване и только наблюдала за их бурной деятельностью. Линн вытащила из пакета коробку «Кокоа пафс»[17].

— Единственное подобие шоколада, которое я нашла в доме. Ребятишки добрались до моих запасов «Херши».

— Представляешь, нужно же было так случиться, что именно Сью Ковнер…

Линн опрокинула коробку сухого завтрака над миской, подставленной Хейди. Сью была отъявленной сплетницей и владелицей химчистки, по несчастному совпадению находившейся через дорогу от «Вчерашних сокровищ».

— Ни слова, пока я не приготовлю выпивку, — бросила Мэрилин, направляясь на кухню.

«Сивиллы» привыкли работать дружно, и вскоре все уже собрались вокруг дивана со стаканами в руках. На французском кофейном столике красовалась керамическая миска с «Кокоа пафс» и «Скиттлз», которые Хейди выудила со дна сумки.

— Можете издеваться надо мной сколько угодно, — объявила Эми, — но это серьезное дело, и начать следует с молитвы.

Она схватила за руки Уинни и Линн.

— Господи Иисусе, мы здесь во имя дружбы, чтобы помочь Уинни и Райану в тяжелое для них время. Просим тебя вселить в их сердца всепрощение, чтобы они смогли разобраться со своими проблемами, какими бы они ни были. Напомни им, как сильно они любят друг друга. И молим тебя, Господь наш, не позволь никому, подчеркиваю, никому разлучить то, что ты соединил. Аминь.

— Аминь, — хором вторили остальные.

Уинни глотнула клюквенного сока, разбавленного водкой — очень много водки, очень мало сока, — и обреченно уставилась на подавшуюся вперед Мэрилин.

— Ладно, друзья, а теперь к делу.

Отчаянно сморщившись, она коснулась колена Уинни.

— Солнышко, сегодня мне звонила Сью Ковнер. Сказала, что две последние ночи у тебя наверху горел свет и, по ее мнению, ты здесь ночуешь.

Она многозначительно оглядела наряд Уинни.

— Я ответила, что она скорее всего ошибается, но, похоже, Сью была права.

— Сью Ковнер следовало бы заниматься собственными делами, — отрезала Уинни.

— Для этого она слишком занята чужими!

Линн схватила пригоршню «Кокоа пафс» и подобрала под себя ноги.

— Сегодня Дик звонил Райану на работу. Говорит, голос у него ужасный, — продолжала Мэрилин.

— Вот и хорошо, — буркнула Уинни, удивив себя почти так же сильно, как подруг.

Хейди повертела в руках стакан и оглядела остальных.

— Все вы знаете, какая у меня интуиция. Я первая сказала, что у них, должно быть, проблемы.

Все эти годы интуиция Хейди, как правило, оказывалась куда менее надежным источником, чем местные прогнозы погоды. Могла бы найти другой случай, чтобы ее демонстрировать!

— У нас трудный период. Что‑то вроде ухабистого участка дороги, на который иногда попадает машина, — осторожно объяснила Уинни. — Ничего серьезного. Мне не хочется говорить на подобные темы, и все это зряшная трата хорошей водки.

Мэрилин оглядела подруг, и Уинни стало немного не по себе при виде их многозначительных физиономий. Эми схватила стакан Линн и украдкой глотнула смесь, которую никогда не пила. Линн засмеялась:

— Солнышко, лично мы считаем, что это немного серьезнее ухабистого участка. Поэтому и пришли сегодня.

— Почему вы так думаете? — медленно спросила Уинни.

— Сью звонила дважды, и второй раз — не далее как час назад.

Мэрилин беспомощно взмахнула руками.

— О черт, я сейчас заплачу.

Эми погладила ее по плечу, не сводя, однако, глаз с Уинни.

— Дочь Сью позвонила из «Лейкхауса». — Она нервно потеребила крест с видом скорбящей Богоматери и, набрав в грудь воздуха, выпалила: — Там был Райан. В «Лейкхаусе». Ужинал с Шугар Бет.

И тут все заговорили сразу:

— Я так зла, что готова плюнуть ей…

— Мы должны были первыми предупредить тебя…

— Ты сама знаешь, Райан никогда не взглянул бы на другую женщину. И если бы это была не Шугар Бет, никто бы и внимания не обратил.

— Я просто ее ненавижу. Ничего с собой поделать не могу. Ей это с рук не сойдет.

Сначала Уинни во всем обвинила себя. Не уйди она из дому, ничего этого не случилось бы. Позволь она Райану вчера вечером подняться к ней… Объясняйся она мягче по телефону…

Желудок словно обожгло кислотой.

Ну что же, по крайней мере теперь кое‑что стало ясно.

— Райан уже большой мальчик, — услышала она собственный голос, — и достаточно силен для того, чтобы отбить все ее атаки, если захочет, конечно.

— А если не захочет? — вскинулась Линн. — Что тогда мы будем делать?

«Не ты. Мы».

То ли от водки, то ли от страха, но сердце Уинни наполнилось любовью к этим женщинам.

Начался допрос с пристрастием. Что именно сделал Райан? Как долго все это тянется? Что это Шугар Бет о себе вообразила?

Уинни осушила стакан, призналась, как сильно она их любит, но наотрез отказалась отвечать на вопросы.

— Мы твои лучшие друзья, — запротестовала Мэрилин, наполняя свой стакан. — Если не хочешь поговорить с нами, тогда с кем же?

— Очевидно, не с тем ублюдком, за которого я вышла замуж.

Услышав, что Золотого Мальчика Паррища, штат Миссисипи, впервые в жизни назвали ублюдком, Хейди от неожиданности фыркнула, отчего водка попала ей в нос. Тут все, даже Уинни, захихикали и успокоились не скоро. Хейди проглотила «Кокоа пафс», каким‑то образом попавший в ее стакан. Эми прикончила выпивку Линн. Мэрилин вновь наполнила шейкер. Линн сколупывала лак с ногтей. Их дружба окутывала Уинни теплым одеялом.

Линн выпрямилась и надела туфли. Глаза ее вновь стали серьезными.

— Райан — человек особенный, и, по правде говоря… если не будешь поосторожнее, Шугар Бет украдет его прямо у тебя из‑под носа.

— Линн права, — кивнула Мэрилин. — Райан особенный. Нельзя позволить ей отнять его у тебя. Ты должна за него бороться.

— Я тоже особенная, — возразила Уинни. — И думаю, давно пора Райану Галантайну побороться за меня.

Все воззрились на нее, но Уинни испытывала свою силу и поэтому даже не поморщилась.

— Если хотите знать, ему давно следовало это сделать.

Дата добавления: 2015-07-08