Глава 7. — Вздор! Вы просто злитесь из‑за того, что я брала ваших лошадей

«— Бесстыжая! — сердито воскликнул он.

— Вздор! Вы просто злитесь из‑за того, что я брала ваших лошадей! — ответила она».

Джорджетт Хейер. «Великолепная Софи»

— Где вас носило, черт возьми?! — рявкнул Колин, врываясь на кухню в сопровождении Гордона.

Шугар Бет, размещавшая по шкафчикам покупки, спокойно подняла глаза.

— Бегала по вашим поручениям, ваше величество.

— Вы взяли мою машину.

— Ожидали, что потащу все это на себе?

— Ожидал, что возьмете свою.

— Ваша мне больше нравится.

— Вне всякого сомнения, — прошипел он, надвигаясь на нее. — В точности как мне когда‑то нравился ваш новехонький ярко‑красный «камаро», который вы водили в школе. Тем не менее я почему‑то не поспешил удрать на нем к подружке, не так ли?

— Бьюсь об заклад, попади ключи в ваши лапы, смылись бы с машиной в два счета. Та жестянка, на которой вы рассекали, была настоящим позором.

— Единственное, что я тогда мог себе позволить. — Он подхватил ключи с разделочного стола и сунул в карман. — Где мой ленч?

— А я думала, знаменитые писатели принимают ленч в жидком виде.

— Только не сегодня. Уже два часа, а во рту у меня ничего не было, кроме чашки кофе и холодной яичницы.

— Нужно было есть сразу, как велели, тогда ничего бы не остыло.

— Увольте меня от наставлений нахальной служанки!

— Прекрасно!

Шугар Бет бросила пакет риса на стол.

— А теперь, черт побери, оставьте меня в покое, и я принесу ленч, как только он будет готов.

Колин ответил леденящим взглядом и спросил:

— Враждебность? Не слишком рано?

— Выбирайте: враждебность или нахальство. Ничего другого не дождетесь.

— Позвольте напомнить, что в ваши обязанности входит приготовление ленча, и надеюсь, впредь он будет подаваться в более подходящее время.

Он повернулся к ней спиной, эффектно закончив дискуссию, но вместо того чтобы вернуться в кабинет, проследовал в солярий и бросился в большое кресло у окна — сплошная гибкая грация и бьющее через край недовольство.

Убирая в холодильник скоропортящиеся продукты, она исподтишка наблюдала за Колином. Тот рассеянно побарабанил пальцами по подлокотнику, скрестил и снова вытянул ноги…

Шугар Бет спрятала лук в кладовую и покачала головой, решив, что вряд ли ее поведение так уж волнует его. Нет, причина явно в чем‑то другом…

Подняв упавший на пол пакет, она громко заявила:

— Возможно, вам это не известно, но мой второй покойный и постыдно не оплакиваемый муж, Сай Загурски, был не только каскадером, но еще и воображал, будто пишет песни.

— Не может быть!

— В стиле паршивого кантри‑вестерна. Сай обычно был очень милый, даже когда напивался, что, должна признать, случалось почти каждый день. Но пьяный или трезвый, в те минуты, когда он обдумывал свой очередной шедевр, к нему было лучше не приближаться. Он мгновенно выходил из себя и начинал орать.

— К какой же именно части беседы я должен проявить интерес? — высокомерно осведомился Колин, не пытаясь, однако, встать, и она, высыпая апельсины в миску, поздравила себя с пусть и минимальным, но знанием человеческой натуры.

— Итак, расскажите мне о вашей новой книге.

— Какой именно?

— Той самой, которая побуждает вас вести себя как последний мерзавец, благослови Господь ваше черное сердце.

Он откинул голову на спинку кресла и вздохнул.

— В таком случае речь равным образом может идти о любой.

— Вот как?

Она сняла целлофан с двух упаковок «Туинкиз», взяла одну и прошествовала в солярий.

— Я все знаю насчет «Последнего полустанка», и вы заявили, что давным‑давно написали еще один роман. А потом?!

— Продолжение «Последнего полустанка». Сдано издателю в июле. Если хотите знать, оно названо «Отражения».

«Последний полустанок» заканчивался шестидесятыми: дами, и значит, главными героями продолжения скорее всего окажутся ее родители. Учитывая чувства Берна к Дидди, Шугар Бет решила, что следует как можно скорее ознакомиться с романом.

— Когда он выходит?

— Месяца через два.

— Судя по заголовку, основные роли распределены моими родителями и оконной фабрикой Кэри.

— Без этой фабрики Парриш умер бы еще в начале шести десятых, как многие маленькие южные города. Так как насчет моего ленча? Готов?

— Почти.

Она откусила кусочек печенья и, смело ринувшись навстречу опасности, лениво опустилась на маленький тростниковый стул рядом с Колином.

— А что вы делаете с самого июля?

— Путешествовал. Собирал материал для нового романа, — Он встал и шагнул к окнам, загородив свет широкой спиной. — Семейной саги, о которой мечтал много лет.

Она вспомнила смятые бумажные комки, усеявшие пол библиотеки.

— И как идут дела?

— Труднее всего начать книгу.

— Уверена, что вы правы.

— Это история моей семьи. Трех поколений британской аристократии и трех поколений нищих ирландцев. В художественной форме, разумеется.

— И все сходится на дочери‑аристократке, влюбившейся в сына каменщика?

— Что‑то в этом роде.

— Но художественная проза совсем не то, что документальная.

— Это еще не означает, что я не способен на большее! — буркнул Колин.

— Разумеется.

Она не удивилась такой вспышке. Описание жизни маленького городка имело бешеный успех, но давняя попытка написать роман с треском провалилась.

— Похоже, вы вовсе не бурлите уверенностью.

Он уставился на ее «Туинкиз».

— Это натуральная еда?

— Сомневаюсь, — отмахнулась она, подбирая кончиком языка кусочек начинки.

Колин замер, пожирая глазами ее рот. Судя по всему, он остро реагирует на нее, хочет того или нет. Щугар Бет всегда поражалась женщинам, не умеющим завести мужчину, поскольку самой ей это удавалось без труда. Но в один прекрасный день сообразила, что воистину умные женщины поднимаются наверх, полагаясь не на секс, а на собственные мозги, и именно это служит им источником истинного удовлетворения.

Однако время от времени неплохо воспользоваться тем, чем одарил тебя Господь, так что она продолжала делать минет своему «Туинкиз»; ничего чрезмерно вызывающего — это было бы слишком пошло, — всего лишь медленное аккуратное вращение язычком, дабы показать чванливому бритту, что он не сумел ее запугать. Вернее, не слишком.

Он все еще не сводил взгляда с ее губ.

— Вы искренне наслаждаетесь опасными играми, верно, Шугар Бет?

— Э… потаскушки обожают развлекаться.

Берн ответил загадочной улыбкой, прежде чем отвернуться к окну. Она ожидала, что он вернется в кабинет, но ее неугомонный хозяин направился на кухню и принялся изучать покупки.

— Очевидно, вы не читали инструкций, где я просил покупать только натуральные продукты.

— Дьявол, так вы это серьезно? А я вообразила, что вы отвергаете меня чему‑то вроде испытания. Решили посмотреть, смогу ли я думать собственной головой вместо того, чтобы слепо следовать вашим дурацким приказам.

И снова надменно вскинутая бровь.

Шугар Бет невозмутимо доела печенье и вернулась па кухню.

— Насколько я помню, речь шла о свежих продуктах и по возможности натуральных. Зерновой хлеб, рыба, орехи, йогурт.

Он повертел в руках пакет «Туинкиз» с вишневой начинкой.

— Вы питаетесь черт знает чем.

— Я ела на завтрак овсянку.

— Вне всякого сомнения, первая нормальная еда с тех пор, как вы сюда попали. И то вы буквально утопили ее в сахаре.

— Должна же я поддерживать силы. Мой босс — настоящий надсмотрщик над рабами.

Но тут Колин заметил связку книг из магазина Джуэл и потерял интерес к продуктам. К несчастью, первым под руку попался роман Джорджетт Хейер. Шугар Бет поспешно выхватила томик из его руки.

— Идеальный пример мелкого воровства слуг, о котором вы толковали, чтобы оправдать свою скупость.

Колин мельком глянул на чек, прежде чем открыть один из справочников.

— Вижу.

Шугар Бет немного понаблюдала за ним и покачала головой.

— Если понадобится помощь с новой главой, которую пытаетесь написать… той самой, что довела вас до столь бодренького настроения, дайте мне знать. У меня миллион идей.

— Могу себе представить.

Ей следовало тут и остановиться, но она еще не научилась справляться с тенденцией к крайностям.

— Я, например, уверена, что могла бы написать потрясающую секс‑сцену.

— Буду иметь в виду.

— Вы, разумеется, собираетесь вставить кучу секс‑сцен, верно? Без них роман вряд ли будет продаваться.

Его глаза скользнули от ее ключиц к грудям. Этот человек разбирается в географии женского тела!

— Вы, кажется, много знаете о написании романа, верно?

— Только не о сценах лесбийской любви. Понимаю, как вы, мужчины, их любите, но в этой стране большинство покупательниц романов — женщины, а нас подобные истории плохо заводят, — пояснила Шугар Бет, но, вспомнив о Джуэл, добавила: — Хотя, полагаю, что впихнуть одну‑другую вполне можно.

— Впихнуть?! Интересное выражение.

— У меня всегда был литературный дар, — кивнула Шугар Бет, небрежно поигрывая бирюзовой бабочкой. — Лично мне хотелось бы написать сцену секса с одной женщиной и двумя мужчинами. К чему мелочиться, пусть будут трое.

— Скорее всего именно так и была изобретена порнография.

— Можно подумать, все эти лесбийские сцены, которые вы собираетесь написать, не порно!

— Я вовсе не собирался…

— Понимаю, — пренебрежительно отмахнулась она. — Гетеросексуальные мужчины остро чувствуют угрозу своей мужественности, когда в постели оказывается больше одного представителя их пола. Но если женщина остается в середине, не вижу, что тут такого особенного.

— Судите по личному опыту?

— Если я расскажу, нарушу обет молчания и испорчу всю таинственность, — объявила Шугар Бет, натягивая на лицо улыбку королевы красоты. — А теперь идите и дайте мне спокойно работать.

Но он, не поддавшись на удочку, уселся на табурет у разделочного стола и погрузился в книгу. Перед глазами Шугар Бет замелькали непристойные постельные сцены, в которых присутствовали она и Колин, обнаженные и слившиеся в объятиях. Она добавила туда же Джорджа Клуни, а потом для смеха и Хью Джекмена. Немного полюбовалась изображением, перекрутила пленку, но тут же сообразила, что ей не нравится увиденное. Вместо того чтобы все внимание уделять ее обнаженному телу, Джордж и Хью обсуждали футбол! Она пыталась перестроить мизансцену, но оба оказались заядлыми болельщиками, и не успела она опомниться, как они покинули ее ради матча с «Беарс». И это означало, что она и Колин остались одни. Голые.

Ее соски напряглись. К счастью, он, похоже, настолько углубился в книгу, что ничего не замечал.

Прошел всего год со смерти Эммета, а она уже предается сексуальным фантазиям о человеке, ненавидевшем ее до глубины души. Час от часу не легче. Когда она уже считала, что обрела некую толику здравого смысла, все старые мазохистские привычки вернулись и стучатся в дверь, надеясь вновь водвориться на прежнее место.

«Обещай, Шугар Бет, что не будешь тратить время на траур по мне. И так жила словно монахиня невесть сколько лет. Все это и без того продолжалось слишком долго. О нет, вовсе не так долго!»

Она подумала о когда‑то могучем, но под конец совершенно истаявшем теле Эммета, и прежняя, смешанная с яростью любовь наполнила ее.

«Почему тебе вздумалось заболеть, старый осел? Не говоря уже о том, чтобы умереть! Ты мне нужен, неужели не понимаешь?!»

Он был любовью всей ее жизни, и иногда боль становилась невыносимой.

Колин все‑таки встал и вернулся в кабинет. Она наскоро состряпала ленч: сандвич с индейкой на зерновом хлебе и в качестве дальнейшего наказания — большую пригоршню пророщенных бобов. Он снова сидел за компьютером, поэтому она оставила поднос на углу письменного стола и потихоньку удалилась.

В перечислении ее обязанностей указывалось, что раз в неделю на дом выезжает специальная служба уборки, но она должна застилать герцогскую постель и чистить ванну. И поскольку оба вида деятельности давали возможность обыскивать помещения, она направилась наверх. Гордон, сытый по горло писательской жизнью, поплелся за ней.

Дымного цвета краска сменила розовые обои Дидди с цветочным рисунком, и в стены были вмонтированы современные медные светильники. Поднявшись по лестнице, она посмотрела вправо и тоже увидела изменения: другая краска и лепнина, иное освещение, изящная стальная скульптура на постаменте из матового стекла… И слева все было переделано. Вместо коридора, ведущего в спальни Дидди и Гриффина, она увидела арку в неоклассическом стиле, обрамлявшую нишу, в которой виднелись двойные двери. Непостижимо! Старой двери на чердак, расположенной в конце коридора, просто не существовало!

Она бросилась в хозяйскую спальню: просторное помещение с арками, картинами, модной мебелью и огромной кроватью с четырьмя кручеными металлическими столбиками. Ближайшая дверь вела в ванную размером с кафедральный собор. Вторая открывалась в роскошную, пахнущую кедром двухкомнатную гардеробную с тиковой скамьей. Шугар Бет искала повсюду, но не смогла найти выхода на чердак. Пришлось забраться в другое крыло.

Ее бывшая спальня вместе со старой комнатой для рукоделия превратилась в современный домашний гимнастический зал. В еще одной спальне для гостей был устроен маленький, заставленный книгами кабинет, а в третьей, шикарно обставленной, находилось нечто вроде салона. Она заглядывала в шкафы и кладовые, отодвигала сундуки, обыскала каждый уголок.

Дверь на чердак исчезла.

Райан проворочался в постели до полуночи и проснулся в половине пятого. На сегодня было назначено совещание с администрацией профессиональной безопасности и здоровья, для которого требовалась ясная голова, а его вот уже недели две как мучила бессонница. А ведь ему бы следовало спать как младенцу. И почему бы нет? У него чудесная жизнь: любимая семья, интересная работа, прекрасный дом, хорошие друзья. Словом, он счастливейший в мире человек.

Уинни тихо вздохнула во сне и прижалась к нему. От нее слабо пахло духами, которыми она подушила ложбинку на горле, прежде чем он вернулся с работы. Она всегда так делала. И не только это: причесывалась, обновляла макияж. Другие мужчины жаловались, что жены сразу после свадьбы опускаются, перестают следить за собой, но Уинни с каждым днем становилась красивее. Идеальная супруга: умная, добрая, любящая. Разительный контраст с Шугар Бет, требовательной, темпераментной, тщеславной и избалованной стервой.

Потрясающей, великолепной стервой, умевшей повергнуть его из экстаза в отчаяние и снова в экстаз одним взмахом ресниц. А когда она разбила его сердце, Райан думал, что умрет от боли, и только обожание в глазах Уинни стало бальзамом для его ран.

Уинни забросила руку ему на бедро. Она спала голой. Почти всегда. Податливая. Готовая на все. Он никак не мог осознать своего везения. Правда, временами ему хотелось, чтобы она не старалась так сильно, но это только потому, что он чувствовал себя виноватым, зная, как беспредельно она отдает себя. Сколько вносит в их брак. Куда больше, чем он сам. Но что он мог предложить, когда она уже успела обо всем подумать?

Зная, что все равно не уснет, он выскользнул из постели, и внутренний радар Уинни немедленно сработал.

— Что‑то случилось?

— Хочу немного пробежаться.

Он натянул одеяло на ее обнаженные плечи и надел спортивный костюм. Хотя для пробежки еще слишком рано, можно просмотреть кое‑какие документы.

Выйдя в коридор, он заметил, что Джи‑джи повесила на дверь своей спальни новый постер, хотя ей было строго‑настрого приказано держать все подобные произведения искусства в своей комнате. В последнее время она начала расспрашивать о Шугар Бет, называя ее Та, Имя Которой Запретно, в подражание злому Волдеморту в книгах о Гарри Поттере. Паршивка!

Они никогда не пытались скрыть от нее правду, так что девчонка знала о родстве между Уинни и Шугар Бет, но все тонкости и сложности их отношений были недоступны уму тринадцатилетнего подростка. Вероятно, ее любопытство вполне естественно, но в последнее время она была положительно неуправляема, так что от ее вопросов становилось неловко. Она вполне способна остановить Шугар Бет на улице и задать те же вопросы, какие задавала родителям. Пришлось запретить ей общаться с теткой.

Ах, если бы кто‑то мог сделать то же самое и для него!

Когда пришла пора ехать на работу, Райан успел взять себя в руки. На фабрике его приветствовал трехэтажный, заново обставленный в стиле ар деко вестибюль с широкими окнами. Он так и не освоился с тем фактом, что в тридцать три года стал одним из главных руководителей компании той фабрики, где всю жизнь трудились его родители: отец — маляром, а мать — делопроизводителем. Он заработал эту должность, так же как и уважение служащих, тяжелым трудом и преданностью делу и никогда не принимал свое положение как должное.

Процент несчастных случаев на фабрике был ничтожен, и совещание шло своим чередом, когда во время обхода помещений секретарь отвела Райана в сторону и сообщила, что звонит директор школы Джи‑джи. Ева никогда не звонила ему на работу, и поэтому он тут же извинился и подошел к телефону в конторе погрузочного склада.

— Ева, это Райан. Что стряслось?

— У меня в кабинете сидит Джи‑джи. Срочно требуется твое присутствие.

— С ней все в порядке?

— Да. Зато у Челси Кифер сломано запястье. В раздевалке Джи‑джи толкнула ее на шкафчик.

— Джи‑джи на такое не способна.

Он оперся бедром о стол и взглянул в окно на погрузочную платформу. Его место занял Крейг Уотсон, один из заместителей, но он не был в курсе новых правил техники безопасности, и Райану следовало бы вернуться как можно скорее.

— Позвони Уинни. Она обо всем позаботится.

— Уинни отправилась в Мемфис на целый день. Тебе нужно приехать.

Он совсем забыл, что сегодня Уинни собиралась закупать товар.

— Я сейчас не могу. Буду около пяти.

Если Уинни к тому времени не вернется, он сдвинет свой график. До чего же не вовремя! Но он что‑нибудь придумает.

— Это не может ждать так долго. Джи‑джи ведет себя крайне агрессивно, а мать Челси вне себя. Заявляет, что отправится в полицию и напишет заявление.

— Заявление?

— Вот именно. Так что давай быстрее сюда.

Джи‑джи никогда не видела отца в таком гневе. Костяшки пальцев, сжимавших рулевое колесо, побелели, желваки на скулах ходили ходуном. Он никогда не бил ее, но, с другой стороны, и она никогда не творила ничего подобного, и сейчас, вполне возможно, ее ждет хорошая трепка.

Он ни слова не сказал ей с тех пор, как они вышли из кабинета директора. Ей хотелось заорать, чтобы поскорее покончить со всем этим и одновременно оттянуть расправу. По чести говоря, она вовсе не хотела сломать Челси руку.

При мысли об этом у нее засосало в животе. Всю неделю Челси вела себя хуже последней суки, возможно, потому, что ругалась со своей мамашей, но это еще не причина заявлять, будто Джи‑джи снова начала задирать нос, потому что слишком богата. Она так довела Джи‑джи, что та сказала, что Челси растолстела, как свинья. И хотя это было чистой правдой, Челси завопила, что ненавидит Джи‑джи, как все остальные, а потом Джи‑джи вроде бы толкнула ее, даже не так уж и сильно, да вот только дверца шкафчика оказалась открытой, Челси с размаху влетела внутрь и сломала запястье. И теперь все винили Джи‑джи.

Кусок съеденной на ленч пиццы из кафетерия стоял комом в горле. В ушах раздавался звук, который издала Челси, когда кость переломилась: придушенный вскрик.

Джи‑джи судорожно сглотнула, чтобы пицца провалилась вниз.

Когда отец наконец вошел в кабинет, Джи‑джи была так напугана угрозами матери Челси пожаловаться в полицию, что ей хотелось броситься ему на шею и заплакать, совсем как в детстве. Но он даже не взглянул на нее. И теперь не повернул головы.

Миссис Уайтстоун исключила Джи‑джи из школы до конца недели и велела посидеть в приемной, пока говорят взрослые. Матери Челси всегда нравился отец Джи‑джи. Она даже вроде как флиртовала с ним, что совсем не нравилось Джи‑джи, но сейчас, возможно, было только на руку. Потому что она перестала визжать и затихла. Правда, отец вышел из кабинета с таким лицом, словно хотел убить кого‑то, и, по мнению Джи‑джи, отнюдь не мать Челси.

Одноклассники всегда твердили, что ей повезло иметь таких молодых родителей, потому что те помнили, каково это — быть подростком. Но сейчас, похоже, в отце не осталось никакого сочувствия подросткам.

Неприязнь снова вспыхнула в ней. Отец в ее годы считался самым популярным парнем в школе. Она сама читала об этом в школьном журнале. А мать никогда не попадала в неприятности. Видно, Джи‑джи пошла не в них.

Не в силах вынести гнетущего молчания, она потянулась к клавише радио.

— Оставь радио в покое.

Обычно они слушали музыку вместе, но, судя по тону, больше этого не будет.

— Челси первая начала.

— Я не желаю ничего об этом слышать.

— Так и знала, что ты примешь ее сторону.

Он бросил на нее холодный взгляд:

— Предлагаю тебе закрыть рот и прикусить язык.

Она и пыталась, но это было так несправедливо и становилось еще хуже, оттого что он не обнимет ее, не стиснет крепко‑накрепко, не скажет, что все будет хорошо.

— Конечно, я не настолько идеальна, как вы с ма когда‑то!

— Это не имеет никакого отношения к твоей матери или ко мне. Беда в том, что вот уже несколько месяцев ты ведешь себя как наглое отродье, а сегодня дело дошло до рукоприкладства. Повезло еще, что ее мать не стала жаловаться з полицию. Всякие поступки приводят к определенным последствиям, Джи‑джи, и поверь, тебя ждут самые серьезные.

— Однажды ты сломал ключицу какому‑то мальчишке. Сам говорил.

— Но все случилось на футбольном поле!

— Это тебя не оправдывает.

— Ни слова больше!

Вечером, после возвращения матери, ее заставили сесть в гостиной. Говорил в основном отец, напирая на то, как они разочарованы в ней и насколько серьезным был ее проступок. Она все ждала, когда отец скажет, что, несмотря ни на какие преступления, они по‑прежнему ее любят. Но так и не дождалась.

— Следующие две недели ты не имеешь права подходить к телефону, — постановила наконец мать. — А также смотреть телевизор и выходить из дома одна. Только с кем‑то из нас.

— Какая несправедливость! Вам никогда не нравилась Челси! Считали, что она плохо на меня влияет. Зато вы обожаете Келли Уиллман! — выпалила Джи‑джи.

Отец проигнорировал страстную тираду дочери.

— Кроме того, придется много работать, чтобы не отстать от класса. Самой проходить пропущенный за время твоего исключения материал.

Можно подумать, она не сможет все нагнать через три секунды!

— Тебе также следует извиниться перед Челси, — добавила мать.

Джи‑джи вскочила:

— Пусть первая извиняется, раз сама меня довела!

— Это несравнимо. Ты сломала ей руку.

— Я не хотела!

Но оба не желали ничего слышать. И снова начали долбить свое, не понимая, что Джи‑джи и без того чувствовала себя последним дерьмом и все рассуждения о ее порочности только надрывали душу. Родители совершенно забыли, что это такое — быть подростком, и потом их никто не ненавидел так, как ее, Джи‑джи. Они были самим совершенством в отличие от дочери. Что же, она не идеал. Не похожа на них. Она…

Она пошла в тетку.

Слово прокатилось в ее мозгу, как большой блестящий шарик. Тетка. У нее было немного родственников: бабушка Сабрина и бабуля Галантайн да еще дядя Джереми, но он был намного старше отца и до сих пор не женат.

Оставался только один человек. Пусть Шугар Бет Кэри — тетка только наполовину, но все же...

«Сивиллы» много говорили о ней, когда воображали, будто Джи‑джи не слушает. И о том, как в школе все лизали ей задницу. Как‑то Колин сказал, что Шугар Бет была одной из самых способных в классе, но «Сивиллы» не поверили, потому что она всегда получала паршивые оценки. Все же Колин видел результаты контрольных, так что должен знать, хотя никогда никому не открывал, какими были эти результаты. Вот Шугар Бет наверняка поняла бы, что приходится выносить Джи‑джи. Но па запретил встречаться с ней. Сказал, что если даже Джи‑джи увидит ее на улице, пусть не вздумает здороваться, потому что он слишком хорошо знает свою доченьку, и та ни за что не ограничится одним «здравствуйте», а кроме нее, никто не желает вытаскивать старые скелеты из шкафов.

Но это вовсе не старые скелеты. Это жизнь Джи‑джи. И она просто должна поговорить с кем‑то, кто поймет. Даже если за это ей до конца дней запретят пользоваться машиной.

Дата добавления: 2015-07-08