Глава 8. «Теперь ты принадлежишь мне — душой и телом!»

«Теперь ты принадлежишь мне — душой и телом!»

Джорджетт Хейер. «Эти старые тени»

Голос Колина обрушился на Шугар Бет струей холодной воды:

— Что вы здесь делаете?

— Стелю вашу постель.

— Ну так вот, стелите чьи‑нибудь другие постели.

— Вы снова забыли надеть счастливую улыбку.

Она выпрямилась, балансируя на мыске туфельки, согнув колено другой ноги, и снова перегнулась через кровать, демонстрируя безупречные очертания округлой попки. Единственное оставшееся у нее оружие, которое приходилось пускать в ход возможно чаще все те девять дней, что она на него работала. И что из того, если все эти сексуальные выверты неизменно заставляли ее сознавать его присутствие куда острее, чем хотелось бы? Он‑то этого не знает! Или знает? Неприятная особенность чувственных игр: никогда не можешь быть уверен, кто кого достает больше.

Черт возьми, до чего же гнусно существовать в одном доме с собственным старым учителем английского, особенно если старый учитель английского вовсе не стар и телосложение у него такое, которое всегда привлекало ее: высокий, стройный, широкоплечий и узкобедрый. Не говоря уже о мозгах. Прошло много‑много лет, прежде чем она научилась находить интерес именно в этой части мужского организма, но, приобретя наконец привычку, не собиралась от нее отказываться.

Она не торопясь взбила последнюю подушку. Его званый обед был назначен на завтрашний вечер, и вскоре должен был прибыть грузовик прокатной компании. Хотя столовая во Френчменз‑Брайд была достаточно велика, все же не могла вместить тридцать человек гостей, и она взяла напрокат столики поменьше, чтобы расставить внизу. Агент и редактор прилетали из Нью‑Йорка. Но Колин разыскивал материалы к книге в «Старом Мисе», и большинство гостей собирались приехать из Оксфорда.

Большинство, но не все.

— Сколько местных, говорите, вы пригласили?

Он не показал ей официального списка гостей, и она не успокоится, пока не узнает, что не будет вынуждена прислуживать тем, кого хотела бы всячески избегать.

— Я уже говорил: двое здешних библиотекарей, которых вы не знаете, а также Эрон Лири и его жена.

Эрон, теперешний мэр Парриша, учился в школе вместе с Шугар Бет, но так как был президентом шахматного клуба и к тому же черным, они вращались в разных кругах. Она помнила его милым, серьезным мальчишкой, так что, возможно, в свое время не пыталась делать ему пакости. Прислуживать однокласснику унизительно, но, поскольку он мэр, такое можно вынести.

— А как насчет его жены?

— Карис. Прелестная женщина.

— Не увертывайтесь. Вы понимаете, о чем я.

— Мы уже все обсудили.

Шугар Бет потянула за кончик одеяла.

— Имя Карис ни о чем мне не говорит.

— Кажется, она из Джексона.

— Почему вы сразу этого не сказали?

— Простите. Неужели я невольно дал понять, что собираюсь облегчить вам жизнь?

— Просто странно как‑то, что у вас так мало друзей в Паррише. Впрочем, если хорошенько поразмыслить, тут нет ничего странного.

Он снял часы.

— Завтрашний обед — чисто деловое предприятие.

— Знаю. Чтобы отблагодарить людей, которые помогли вам с «Отражениями». Но разве здесь, в городе, таких не больше, чем в Оксфорде?

— Ваша тетка умерла. Хэнк Уидерз в больнице, а миссис Шейбл уехала к дочери в Огайо. Может, закончим этот разговор?

Он стал неспешно расстегивать рубашку. Как особа, ответственная за стирку, она знала, что он не носит нижнего белья, но предпочитает трусы‑"боксеры" в ярких тонах. Похоже, она чересчур много о нем знала.

— Могли бы по крайней мере подождать, пока я не уйду, прежде чем раздеваться, — сухо процедила Шугар Бет, которой совсем не нравилось то неоспоримое обстоятельство, что его присутствие неизменно выводило из комы ее внутреннюю порочную сущность.

— А это вас беспокоит?

Эротическое пип‑шоу продолжалось. Одна пуговица сменялась другой. Под неотступным взглядом Колина хотелось поежиться.

— Только потому, что я видела ту книгу, которую вы читали.

Полы рубашки разошлись.

— И какую же именно книгу я читал?

— «Эротическую жизнь викторианского джентльмена». Тоже мне, джентльмен! Уж скорее бродячий пес! Там целые главы посвящены хозяевам и горничным!

Он со зловеще‑надменным видом сунул большой палец за пояс слаксов.

— Воображаете, что мне в голову могут прийти кое‑какие идеи?

— Не то что воображаю, а знаю наверняка. Догадаться нетрудно.

Он хмыкнул и исчез в гардеробной. Ей нравилась эта комната, роскошь полированных полок вишневого дерева и оловянной фурнитуры, красивые ящички, вешалки и отделеньица, запах импортной ткани и заносчивости.

— Это своего рода исследования, — пояснил он из гардеробной. — А с чего это вы шарили в моем кабинете?

— Убирала ваше дерьмо.

И искала рукопись «Отражений», хотя признаваться в этом не собиралась.

Шугар Бет поправила абажур на лампе.

— Глава, повествующая об аукционе девственниц, омерзительна.

— Ну и ну, да вы всерьез взялись совать свой нос в каждую щель.

— Мне необходима интеллектуальная стимуляция, иначе я просто загнусь на этой работе.

Он не закрыл дверь, так что она подошла поближе и заглянула в комнату.

— Не думаю, что речь идет о каких‑то исследованиях. По‑моему, вы просто извращенец.

— Какое грубое определение! Кстати, где мои спортивные трусы?

На нем все еще были брюки, но рубашка исчезла. Интересно, каким это образом та тощая грудка, которую она помнила еще со школьных времен, превратилась в нечто столь великолепное?

Он вызывающе подбоченился, и Шугар Бет, сообразив, что от нее ждут ответа, облизнула губы.

— Понятия не имею.

Его спортивные трусы лежали на той полке, где он их оставил, но к чему облегчать ему жизнь? Он‑то этого делать не собирается!

Она заметила его ремень, перекинутый через тиковую скамью посреди гардеробной. Берн был крайне аккуратен, и она подозревала, что он всячески старается не разбрасывать вещи, чтобы потом не убирать за собой.

— Я думала, что вы упражняетесь по утрам.

— И днем тоже, когда взбредет в голову.

— И сегодня вам взбрело в голову, потому что снова застряли, верно?

— Вам что, нечего делать? Может, отмыть что‑нибудь особенно грязное?

— Вы швыряете на пол так много бумаги, что я подумываю купить вторую корзинку для кабинета.

— Не угодно ли отвернуться, пока я снимаю штаны?

— Это едва ли не единственное преимущество моей работы, так что нет, не угодно.

Посторонний вряд ли определил бы, является ли легкий изгиб уголков губ улыбкой или выражением презрения, но ей нравилось твердить себе, что он находит ее куда более забавной, чем хотел бы. Поэтому она прислонилась к косяку.

— Итак, можете объяснить, почему вдохновение вас покинуло? В нормальных условиях я рекомендовала бы секс‑сцену — кстати, если припоминаете, я питаю к ним особое пристрастие, — но после того, что прочла сегодня в гнусной книжонке, просто опасаюсь вас воодушевлять.

— Это долгая и сложная история, и я пытаюсь ввести новый персонаж. Эта дама причиняет мне немало неприятностей, вот и все.

— Шерше ля фам.

— Совершенно верно.

Он поднял брошенный ремень, очевидно, только затем, чтобы лишний раз подействовать ей на нервы.

— Фанни — одна из главных героинь. Молода, благородна, хорошо воспитана, но бьется в тисках условностей викторианского общества.

— Ее можно олицетворить с… эй, это мое имя!

Единственный раз в жизни ей, похоже, удалось застать его врасплох.

— О чем это вы?

— Мое настоящее имя — Фрэнсис Элизабет Кэри.

— Я этого не знал.

— Разумеется, знали. Никто и никогда меня так не называл, но это имя стоит во всех школьных документах.

— Значит, давным‑давно забыл.

— Сильно в этом сомневаюсь.

Он пропустил ремень сквозь пальцы.

— Идите работайте. Вы меня раздражаете.

— Надеюсь, ваша Фрэнсис не окажется очаровательной блондинкой с безупречным вкусом.

— Эти штаны сейчас поползут вниз независимо от того, смотрите вы или нет, — предупредил он, расстегивая молнию.

Она успела мельком увидеть сильные мускулистые бедра. Игнорируя прошивший спину озноб, она напомнила себе, что существуют вещи поважнее, чем его тело. И поэтому направилась в ванную и прижала к лицу его мокрое полотенце, прежде чем повесить на сушилку. Прошло девять дней, а она так и не смогла найти двери на чердак. Дважды как бы между делом она задавала осторожные вопросы, но в первый раз он не успел ответить, как зазвонил телефон. Во второй раз Гордона угораздило пулей помчаться за белкой, и разговор прервался сам собой. Белка, черт бы его побрал! До чего же она ненавидит этого пса!

Званый обед дает неплохой повод спросить его в третий раз.

Поэтому Шугар Бет вернулась в спальню и повысила голос в надежде, что он услышит из гардеробной:

— Сегодня утром я снова позвонила флористу. Передала, что вы не хотите, чтобы цветочные аранжировки выглядели слишком женственными, поскольку не стоит лишний раз подтверждать упорные слухи о вашей «голубизне». Сама она христианка, поэтому отнеслась ко мне с пониманием.

Ей показалось, что из гардеробной донесся вздох. Шугар Бет довольно ухмыльнулась как раз в тот момент, когда Берн показался на пороге в кашемировых серых спортивных трусах и с синей футболкой в руке.

— Интересно, — протянул он, — что‑то не помню, чтобы я хоть словом обмолвился о цветах.

Она с трудом оторвала взгляд от его груди.

— Выказывай вы хоть немного больше интереса к футболу, уверена, что эти слухи давно умерли бы естественной смертью. К тому же ваша манера выражаться, как маменькин сыночек, просто отвратительна.

Его губы дернулись, что неожиданно обозлило ее, потому что она стремилась не развлекать его, а вывести его из себя. Поэтому Шугар Бет небрежно уперлась рукой в бедро и скучающе поморщилась.

— Обед уже завтра, и я думаю, что «Споуд»[3]Дидди должен храниться на чердаке. Сегодня днем поднимусь и проверю, — бросила она и затаила дыхание.

Он натянул футболку.

— Не трудитесь. Фирма, обслуживающая обед, привезет свою посуду.

— Чего и ожидать от иностранца! Вы, разумеется, не знаете, но здесь, в Миссисипи, использовать посуду фирмы, а не фамильное наследие считается неприличным.

— Все фамильное наследие, что хранилось на чердаке, давно ушло.

— То есть как? Что значит «ушло»?

— Уинни продала все, что там было, еще до моего переезда сюда.

Он и не пытался смягчить то, что даже самый бесчувственный человек посчитал бы жестоким для нее ударом.

— Продала?

Опять оно. Это тревожное чувство, что она потеряла все. Пришлось мысленно представить широкую улыбку Дилайлы, чтобы окончательно не развалиться.

— У нее было право, — заметил он.

— Да, полагаю, что так.

Она отвела руку за спину и с такой силой стиснула кулак, что ногти впились в ладонь.

— Все же она могла кое‑что и просмотреть. У Дидди было немало тайников.

Но он уже вышел из комнаты.

Мерное шуршание «беговой дорожки» обычно успокаивало его, но сегодня явно чего‑то недоставало. Нужно выйти на свежий воздух. Поработать руками. Бороться с сексуальным притяжением Шугар Бет и без того было достаточно трудным, не говоря уже о том, что приходилось заодно противиться ее чарам, хотя и, как он понимал, вполне расчетливым. И это ему не нравилось. Как, впрочем, и злой юмор, который она была готова в любую минуту обратить как на себя, так и на него. И острый ум, то и дело проблескивавший под маской милой, хорошо воспитанной простушки‑южанки. Он, разумеется, знал, какова она на самом деле, но не ожидал, что это проявится в такой форме.

И где она нашла столько мужества, не говоря уже о странноватой, но тем не менее впечатляющей уверенности? Она готовила вполне приемлемую еду, куда лучше, чем он сам стряпал для себя, и хотя пренебрегала большинством его инструкций, но только теми, которые были специально изобретены, чтобы ее позлить. Каким‑то образом ей удалось отделить разумное от бессмысленного и действовать по своему усмотрению. Нет, это ему совершенно не нравилось.

Он вытер пот со лба и прибавил скорость «бегущей дорожки». Сегодня она опять напялила очередной облегающий топ, на этот раз серебристо‑голубого цвета в тон глазам. А вырез сердечком был достаточно глубок, чтобы он мог постоянно видеть чертову бабочку, порхавшую с одной груди на другую. Ему следовало бы исполнить сбою угрозу купить ей униформу, но все как‑то руки не доходили.

Старая неприязнь почему‑то угасла. Поставить ее на колени оказалось не так легко, как он думал. Однако он еще не все козыри выложил. И живо представлял, как эти прекрасные голубые глаза роняют по крайней мере несколько слезинок искреннего сожаления. И тогда он наконец сможет перевернуть последнюю страничку этой ужасно старой и скучной главы своей жизни.

«Бежишь домой, с позором поджав хвост? Хотел бы я, чтобы твоя мамаша увидела своего драгоценного мальчика!»

Он снова прибавил скорость и принялся быстрее шевелить ногами, но и это не помогло. Руки стосковались по знакомой тяжести кирпича и камня.

Гордон все‑таки оказался не совсем бесполезным. Еще до того, как звонок каретного сарая залился трелью, он принялся лаять. Шугар Бет отложила книгу, которую успела умыкнуть из потрясающей библиотеки Колина. Удивительно, что Гордон послушно трусил домой каждый вечер, вместо того чтобы остаться со своим любимым Колином. Правда, он по‑прежнему умудрялся подставить ей ножку, пока они брели через двор, но тем не менее послушно шел за ней, и в каретном сарае становилось чуть менее одиноко.

Она неохотно встала. Даже когда жизнь катилась гладко, хорошие новости вряд ли стучатся в дверь в десять вечера.

Пока она шла к двери, Гордон продолжал лаять. Шугар Бет отодвинула занавеску на боковом окне и не увидела ничего более зловещего, чем силуэт молоденькой девушки.

— Молчать, Гордон!

Пришлось зажечь свет на крыльце. Стоило приоткрыть дверь, как Гордон вырвался вперед и осторожно лизнул щиколотки девочки. На вид ей было лед тринадцать‑четырнадцать: худенькая, длинноногая и очень красивая, пока еще несовершенной, неоформившейся красотой, замершей на грани между детством и отрочеством, и это, возможно, отравляло ей жизнь. Прямые, доходившие до плеч каштановые волосы заправлены за уши. А одежда… просто ужас: бесформенные штаны, размера на два больше, чем нужно, и потрепанная мужская ветровка, прикрывавшая бедра. Шугар Бет на мгновение залюбовалась ее круглым изящным личиком с широким, чуть великоватым для таких нежных скул ртом. Даже в слабом свете лампочки над крыльцом можно было разглядеть ее светло‑голубые, странно контрастирующие с темными волосами глаза.

Гордон поплелся во двор и стал шарить носом в кустах. Девочка уставилась на Шугар Бет, как на привидение. Та терпеливо выжидала и, не дождавшись объяснений, наконец заговорила сама:

— Могу я вам помочь?

Девочка нервно облизнула губы и провела по доске носком ботинка на толстой подошве.

— Да, мэм.

Голос оказался неожиданно хрипловатым, больше подходившим женщине постарше. Было в юной незнакомке что‑то тревожащее, почти близкое, хотя Шугар Бет никогда раньше ее не встречала. Ей даже стало не по себе. Какое‑то неприятное предчувствие ворохнулось в душе.

Девочка с трудом сглотнула, напрягая горло.

— Я… э… вроде как… ваша племянница.

— Племянница? Не понимаю.

Но она сразу поняла.

— Я… это… Джи‑джи Галантайн.

Как странно звучало это имя в сочетании с фамилией. Его фамилией. Джи‑джи. Дочь Райана.

Желание, неожиданное, острое, сладостно‑горькое, сжало сердце. Дитя Райана. Дочь, которая могла быть ее дочерью. Как случилось, что она умудрялась терять тех немногих порядочных мужчин, которых любила и которые любили ее? Райана по глупости, а Эммета… возможно, в наказание за то, что она сотворила с Райаном.

Но эта девочка была также ребенком Уинни, и, осознав это, Шугар Бет похолодела. Неудивительно, что она показалась ей знакомой. Серебристо‑голубые глаза Гриффина Кэри проложили дорогу в следующее поколение.

Джи‑джи выпростала руки из карманов ветровки.

— То есть понимаю, что это ужасно невежливо и все такое, особенно вламываться в чужой дом, но я подумала, а вдруг вы не знаете обо мне. Конечно, я не должна быть здесь и тому подобное, но просто захотелось сказать «привет».

Господи, как она устала. День тянулся бесконечно. Колин и его голая грудь. Званый обед. Потом расстроивший ее звонок от Дилайлы, которая пришла в отчаяние, потому что Шугар Бет не сможет приехать на День семьи. Очередные эмоциональные сложности ей ни к чему, а от этой светлоглазой девочки не жди ничего, кроме бед.

— Не считаешь, что уже немного поздно?

— Да, мэм. Па убьет меня, если узнает.

Трудно представить, чтобы уравновешенный Райан кого‑то убил… но в памяти Шугар Бет он остался восемнадцатилетним. Восемнадцатилетний парнишка, лежащий рядом с ней на ярко‑красном пляжном одеяле на берегу озера. Тот самый, который обещал ей, что как только они поженятся, немедленно покинут Парриш и переедут в Атланту.

— Может, стоит вернуться домой до того, как это случится?

Девочка уставилась на свои ботинки и нервно шаркнула ногой.

— Я вроде как надеялась, что мы сможем потолковать. — Она резко вскинула голову, и в глазах мелькнул вызов. — Потому что вы моя тетка и все такое.

— Не думаю, что твои родители будут так уж счастливы, узнав об этом.

— Они мне не хозяева. И пусть не командуют.

Шугар Бет, заметив упрямо выдвинутый подбородок, крепко сжатые губы, подавила вздох и отступила, давая ей пройти. Рано или поздно разразится ужасный скандал, придется платить по счетам, и, можно побиться об заклад, именно Шугар Бет окажется у кассы первой.

— Правда? Я могу войти?

Она едва не сшибла Шугар Бет с ног, стараясь поскорее ворваться в дом. Гордон прыгнул на крыльцо и побрел за ней.

— Всего на несколько минут, — предупредила Шугар Бет, закрывая дверь. — Тебе наверняка давно пора делать уроки.

— Нет, мэм. Сегодня вечер пятницы. И меня все равно исключили до понедельника.

Неужели дочь Райана и Уинни способна выкинуть нечто, достойное исключения?! Невероятно! Райан никогда не попадал в переплет, а Уинни даже на уроки не опаздывала.

— Воображаю, в каком восторге твои родители.

— Они меня ненавидят.

Несмотря на вызывающий вид, она выглядит растерянной и несчастной.

— Искренне в этом сомневаюсь.

— Ну… может, не ненавидят, но ужасно злятся.

— Почему меня это не удивляет?

— Вы не можете встать на их сторону! — крикнула она, сжимая кулаки. — Просто не можете!

Шугар Бет присмотрелась повнимательнее. Ее лицо раскраснелось, брови сосредоточенно хмурились. Выражение такое, словно Шугар Бет ее предала.

Разостланная постель манила, и Шугар Бет пошла по пути наименьшего сопротивления.

— Ладно, я на твоей стороне.

Джи‑джи закусила губу. Серебристые глаза загорелись тревожной надеждой.

— Правда?

— Почему нет?

— Я так и знала. Потрясающе. Теперь что?

— Хочешь коку?

— Да, мэм, если вам не слишком трудно.

Как всегда… хорошие южные манеры берут верх над рассерженным вызовом.

Шугар Бет направилась на кухню, где извлекла из холодильника две банки с кока‑колой. Немного подумав, развернула гамбургер и уронила на одну из оставшихся от Таллулы тарелок веджвудского фарфора. Вспомнила было о стаканах, но решила, что гостеприимство в столь поздний час тоже имеет свои пределы.

Джи‑джи потащилась за ней на кухню, но тут же присела на корточки, чтобы почесать брюшко Гордона. Тот раскинул латы и разбросал уши по линолеуму с видом полнейшего блаженства.

— У вас чудесный песик, — пробормотала она, вскочив, как только Шугар Бет поставила банки на стол. Гордон тоже оживился и принялся тереться головой о ноги девочки: самый дружелюбный бассет во всей вселенной. Джи‑джи оглянулась на гостиную: — У вас здесь неплохой антиквариат.

— Принадлежал когда‑то моей тете Таллуле.

— Знаю. Ма иногда приводила меня сюда. Мисс Таллула не слишком любила детей.

— Расскажи мне об этом, — попросила Шугар Бет, показав на стул напротив.

Джи‑джи двигалась немного неуклюже, словно еще не привыкла к длине собственных ног.

— Трудно поверить, что она была предметом страсти Линкольна Эша.

Шугар Бет улыбнулась:

— Ты и об этом знаешь?

— Все знают.

Девочка уселась и принялась вертеть банку в руках. Часы работы Сета Томаса мирно тикали в соседней комнате. Джи‑джи нагнулась и почесала Гордона за ухом.

— Сколько тебе лет?

— Тринадцать.

Шугар Бет помнила себя в тринадцать. В. тот год у нее выросли настоящие груди и она заставила Райана Галантайна осознать, что в жизни есть кое‑что поинтереснее спорта и боевиков.

Она подвинула тарелку с гамбургером поближе к девочке, но Джи‑джи рассеянно отломила кусочек и не стала есть.

— Так почему же тебя исключили?

— Не думайте, такого со мной раньше никогда не бывало.

— Ничего я не думаю. Тем более что совершенно тебя не знаю.

— Все это вроде как трудно объяснить.

По мере того, как рассказ разворачивался, набирая силу, гамбургер постепенно превращался в гору крошек. Предательство Келли Уиллман. Дружба с Челси. Раздевалка. Сломанное запястье. У Джи‑джи была обескураживающая манера мешать подростковый сленг с вполне литературными оборотами. Истинная дочь своей матери. И выглядела она при этом несчастной и одновременно вызывающей. Знала, что поступила нехорошо, но никак не могла себя заставить признаться в этом.

Если бы тринадцатилетняя Шугар Бет втолкнула кого‑то в шкафчик, Дидди всего лишь выдохнула бы облако дыма и заявила, что хорошо воспитанные юные леди не толкают в шкафчики людей. Даже тех, кто это заслужил. Хорошо воспитанная леди просто повернется и уйдет, устроит божественную вечеринку и позабудет пригласить оскорбившую ее сторону.

«Огромное спасибо, Дидди. Крайне полезный совет».

Вполне подходящий момент, чтобы проверить, из чего сделана Джи‑джи Галантайн.

— Бьюсь об заклад, Челси жалеет, что назвала тебя воображалой.

Джи‑джи настолько это понравилось, что она энергично закивала:

— Я вовсе не деру нос, то есть не моя вина, что мы богаты.

Шугар Бет ждала. Джи‑джи нерешительно прикусила губу, мгновенно растеряв все довольство собой.

— Я не назвала бы Челси жирной, не наговори она мне гадостей первой.

— Но ведь Челси действительно жирная, верно?

— Ее ма позволяет ей есть всякую вредную пакость вроде фаст‑фуд.

Шугар Бет подавила желание накрыть гамбургер салфеткой.

Джи‑джи отхлебнула коки и поставила банку на стол.

— Мать отвезла меня к ним и заставила извиниться, но Челси и смотреть на меня не захотела. И рука у нее была в гипсе.

Шугар Бет подбросила немного земли в могилу, вырытую для себя Джи‑джи:

— Думаю, иногда люди получают то, что заслужили. Джи‑джи неуверенно поморщилась.

— Похоже, в тот день она не слишком хорошо себя чувствовала. И у нее нет… ну, понимаете… таких преимуществ, как у меня. Отца, денег и тому подобного.

Очередное грозовое облако омрачило ее лицо.

— Зато ма — ее лучший друг. Ее ма все понимает.

В отличие от матери Джи‑джи, которая, очевидно, лишена столь тонкой проницательности.

— И что же ты собираешься делать?

Джи‑джи подняла голову, и у Шугар Бет мурашки пошли по коже. На какой‑то момент показалось, что она смотрит в собственные глаза.

— Поэтому я и пришла сюда. Чтобы вы мне сказали.

— Милая, я последний человек, к которому стоит обращаться за советом.

— Зато единственная, которая знает, что почем. То есть мы вроде как похожи. — И слова опять полились рекой. — Вы тоже были самой богатой девочкой в городе, и, бьюсь об заклад, все считали вас воображалой и эгоисткой. Родители других детей работали на вашего папу, в точности как сейчас работают на моего, и, должно быть, за вашей спиной тоже говорили всякие гадости. Но никто не изводил вас, как меня. И я хочу знать, что делать для того, чтобы меня не изводили. Как взять верх. Стать… ну вы понимаете, главной.

Так вот оно что.

Шугар Бет попыталась выиграть время, поднеся к губам банку с кокой. Джи‑джи считает, что они похожи, хотя это не так. У девочки нет Дидди, твердившей, что она лучше всех. Позволявшей верить, что высокомерие и пренебрежение по отношению к окружающим вполне приемлемы. В отличие от Шугар Бет у Джи‑джи есть все шансы на то, чтобы повзрослеть без необходимости учиться на собственных, зачастую роковых, ошибках.

Ее племянница.

Шугар Бет привыкла считать Дилайлу единственной своей родственницей, но в жилах ее и этого ребенка течет одна кровь.

Минуты две она привыкала к этой мысли.

— Значит, ты хочешь, чтобы я рассказала, как это делается, верно? Как я манипулировала людьми, чтобы они поступали так, как нужно мне?

Джи‑джи кивнула, и какая‑то часть души Шугар Бет едва не зааплодировала.

«Молодец, малышка. Хочешь урвать свою долю власти. И даже если пользуешься для этого не теми средствами, все равно молодец».

Она подложила ногу под бедро.

— Уверена, что хочешь этого?

— О да! — с энтузиазмом выпалила Джи‑джи. — И «Сивиллы» говорят, что вы были самой популярной девочкой в школе.

Значит, Джи‑джи знает и о «Сивиллах».

— Они были моими лучшими подругами. Но больше мы не видимся. — Шугар Бет чуть помедлила для полного эффекта. — Я по ним скучаю.

— Но у вас была куча других друзей. Важных людей, с которыми вы познакомились в Калифорнии и Хьюстоне. Не то чтобы вы нуждались в «Сивиллах». То есть они самые обычные. Ничем не выдающиеся.

Предательский ком застрял в горле. С каждым днем она все легче поддается эмоциям.

— Настоящие друзья всегда важны.

Не такого ответа ждала Джи‑джи, и Шугар Бет прямо‑таки видела, как ее хитроумный мозг готовит новый залп аргументов. Пришлось вести упредительный огонь.

— Уже поздно, и я устала. Тебе тоже давно пора спать.

Джи‑джи сразу сникла. Шугар Бет напомнила себе, что у нее и без того неприятностей выше крыши. Но она понимала девочку куда лучше, чем хотелось бы, и вдруг услышала собственный голос:

— У меня будет немного свободного времени в воскресенье. Может, тогда нам удастся поговорить.

Джи‑джи мгновенно ожила.

— Я смогу удрать из дома днем. Родители дают концерт.

Шугар Бет припомнила виденные в городе афиши. Уинни и Райан Галантайн. Концерты симфонической музыки…

— Вряд ли это такая уж хорошая идея.

— Па ужасно строгий. Это единственный способ увидеться с вами.

Шугар Бет вполне могла понять Уинни, запретившую дочери видеться с ней, но Райан?! Что, по его мнению, Шугар Бет способна с ней сделать?!

— Хорошо, — кивнула она, поднимаясь. — В воскресенье днем.

Джи‑джи расплылась в улыбке:

— Спасибо!

Шугар Бет не могла отослать ее домой одну в такой час, поэтому потянулась за жакетом.

— Я тебя провожу.

— Не стоит.

— Именно стоит.

Они вышли во двор. Гордон, разумеется, тоже не остался дома, предпочтя весело прыгать перед Джи‑джи, вместо того чтобы держаться рядом с законной владелицей. На Мокингберд‑лейн не было тротуаров, поэтому они шли по мостовой.

— Па был вашим бойфрендом, верно?

— Давным‑давно.

— А вы с ма не ладили? Потому что она была незаконной и тому подобное?

— Все это очень сложно.

— Полагаю.

Девочка закинула голову и уставилась в небо.

— Когда‑нибудь я уеду из Парриша и больше не вернусь.

— Это все мы говорим, солнышко.

Свет сиял в окнах старого кирпичного дома во французском колониальном стиле, который выглядел бы на месте во Вье‑Каре[4]. Джи‑джи остановилась на углу.

— Дальше идти не стоит. Моя спальня как раз над задним крыльцом, и я в два счета взберусь по столбикам. Это совершенно безопасно.

— Еще бы!

Следовало бы заставить ее позвонить в дверь и честно принять наказание, да вот только она не мать Джи‑джи и не обязана поступать как полагается.

— Я на всякий случай останусь, посмотрю за тобой.

— Ладно, только не подходите слишком близко. Двор тоже освещается. Идея Уинифред.

Несмотря на презрение в голосе девочки, Шугар Бет строго‑настрого приказала себе не вмешиваться и не поддакивать, как ни велик был соблазн.

Усилием воли она изгнала образ жемчугов Дидди, обвивших шею Уинни, и сосредоточилась на Джи‑джи, ловко взбиравшейся по столбику кованого железа на маленьком заднем крылечке. Очевидно, задача оказалась несложной, потому что уже через несколько минут девочка встала на узкую крышу, свесилась, открыла окно и, прежде чем скользнуть внутрь, обернулась и махнула рукой.

И хотя Шугар Бет стояла в тени и понимала, что видеть ее нельзя, все же помахала в ответ.

«Я привела твою дочь домой, Райан. Живой и невредимой».

Вздохнув, она обратилась к Гордону:

— Пойдем, приятель. Пора и нам в постельку. Завтра большой день.

Дата добавления: 2015-07-08