Тридцать три

Кто твой папочка? ^[92]

«Честер». Ёперный театр, я думала ненавидеть его еще сильнее уже некуда. Очередь перед входом просто сумасшедшая. На градуснике – 12, нешуточная метель, с ног сбивает просто убийственный ветрюган, и при всем этом толпится народ, жмется кучками, дрожа в очереди на пять кварталов, как луковицы покрытый слоями одежды, в ожидании попасть внутрь.

Я сбавляю скорость, пролетая мимо них, и по инерции еще чутка скольжу по снегу. Проношусь мимо риодановского вышибалы, слишком занятого контролем толпы, чтобы остановить меня, вскакиваю вверх по лестнице к главному входу и врываюсь в клуб через высокие черные двери.

Сегодня ночью такой же шум, как всегда: музыка грохочет, освещение сверкает, народ беснуется. У нас тут нечто замораживающее город попутно убивающее невинных и превращающее округу в арктическую зону в июне, и вот что люди делают в это время. Бьются в конвульсиях на танцполе, ржут, нажираются, валяются, ведя себя так, словно стены вовсе не пали, мир не утратил половину населения, и вообще ничего этого не было.

Я стою на платформе сразу за дверью, чтобы осмотреть все за секунду и, хмурясь, дую на руки, стараясь их как-то согреть. Пора обзавестись перчатками. И шарфом. И наушниками. Угрюмый вид сохраняется не долго, потому что я отвлеклась прибалдев от играющей сейчас песни. Это – одна из моих любимых старых композиций, рожденной несколько десятилетий назад, с тяжелыми басами, и таким громким звуком, что вибрируют подошвы моих военных ботинок, волнами разносясь вверх по моим ногам и выше через все туловище. Мои кости гудят, входя в резонанс. Я люблю музыку, потому что она охренительна. Музыка – это математика, а математика – структура всего и совершенна. Перед тем, как все полетело кувырком, Танцор преподавал мне уроки математики, что до чертиков бесило меня.

Ко мне возвращается хмурый вид.

Джо в детском подклубе, разодетая как потаскушка, смеется над чем-то сказанным какой-то убогой официанткой, грациозно и мило лавируя от столика к столику, воркуя с посетителями и иногда осматриваясь вокруг, будто следя за обстановкой в целом либо наблюдая за кем-то конкретным. У нее по-прежнему мелированные волосы и грудь вымазана блестящей фигней. Я буду реально рада, когда это закончится и Джо снова станет собой.

Сегодня я заставлю ее уволиться. Мы ничего не должны мертвецу, а если кто другой рыпнется потребовать выполнения наших контрактов, ну, мы все равно уйдем, пусть только попробуют что-то сделать.

Я издаю стон и закатываю глаза, осознав, что не заставлю ее сегодня уволиться, потому что не могу сказать, что он мертв. Никому.

Становится как-то не по себе. Меня не было почти месяц, а Джо ни капельки не выглядит опечаленной. Она вообще скучала по мне? Хоть волновалась?

Я гоню прочь эту мысль и смотрю вверх, пожирая глазами опоры, пытаясь выяснить, какой вид металла использовался для строительства «Честера». Если это место столь старо, как мне кажется, то, скорее всего железо, потому что сомневаюсь, что был известен метод создания стали до недавних времен. О’кей, недавних в отношении возраста этого места. И задаюсь вопросом, сколько тогда лет железу. Затем спрашиваю себя, что если Риодан и его чуваки просто все это наколдовали. Или возможно создали свой собственный вид металла или приперли с собой с родной планеты.

Интересно, кто у них сейчас за главного, после того, как я убила Бэрронса и Риодана. Лор?

Как будто одна сила моей мысли оживила его и я слышу, как он говорит у меня за спиной, прямо над ухом:

– Эй, сладенькая, и у тебя хватило наглости явиться сюда.

Я поворачиваюсь, чтобы подозрительно спросить:

– Ты о чем?

Но к тому моменту, как я оборачиваюсь, его уже нет. Я задаюсь вопросом, а не почудился ли он мне, как порождение моей совести. Затем решаю, если реально его слышала, то, скорее всего он намекал на то, что в течение месяца меня разыскивал Риодан и сейчас я вальсирую как никогда, и он думает, что Риодан собирается надрать мою задницу за столь долгий прогул. Поскольку, похоже, он не в курсе о смерти босса.

Вот поэтому-то я и ненавижу врать. Однажды ляпнув что-то, чего не знают другие ты вынужден постоянно себе напоминать вести себя как ни в чем не бывало, чтобы, не дай бог, они не заподозрили и не начали вынюхивать, что именно тебе известно, о чем не знают они. Если раскусят, то припрут к стенке и потребуют ответа на твое подозрительное поведение, и ты обязательно ляпнешь какую-нибудь ахинею, которую они используют против тебя, чтобы сбить с толку. И вот тогда все полетит кувырком, и ты попадаешь во все десять видов неприятностей! Короче, куда проще не лгать изначально.

Похоже, это будет нехилая такая попытка притворства. Напоминания о Риодане здесь куда не плюнь. Блин, Риодан и есть «Честер»! Это, черт побери, самое худшее место прикидываться, что он жив, но попытаться стоит. Мне нужны те образцы. КМИ повадился замораживать что-нибудь практически ежедневно, и Танцор подозревает, что все только ухудшиться.

Я рассматриваю под собой Смокинг-клуб и усмехаюсь. Серая Сука. Одна из тех, кого я собираюсь припереть тяжестью своего меча и взять верх. Maк обещала ей не охотиться на ее, но я-то нет, и к тому же, я не собираюсь «охотиться» на нее, так, всего лишь чутка припугнуть, чтобы она кое-что сделала для меня. Рука зависает над рукоятью меча, и я фиксирую все на свою сетку насколько могу, учитывая, что большинство существ там передвигаются – не то чтобы я против растолкать этих идиотов локтями – и в режиме стоп-кадра лечу вниз по лестнице. В последний момент меняю траекторию и направляюсь к Джо. Хочу видеть ее лицо, когда она заметит меня. Посмотреть, насколько рада она будет узнать, что я жива здорова. Она, должно быть, волновалась за меня не хуже Танцора, и это могло бы ее успокоить.

– Дэни! Что ты здесь делаешь? – Джо белеет как полотно, когда я со свистом останавливаюсь перед ней. – Ты с ума сошла?

Не такую реакцию я ожидала. Где счастливый взгляд, крепкие объятия, радость от того, что я жива и снова вернулась?

– О чем это ты?

– Риодан искал тебя целый месяц! Ты нарушила ваш контракт!

– А в случае его нарушения, – раздраженно шиплю я, – ты должна быть мертва. Но это не так. Что-то ты не особо похожа не мертвую. Видать, в тебя регулярно вколачивают «оживин», да? Все трахаешься с ним? Неужели он от тебя еще не устал?

Она краснеет:

– Он сказал, что будет несправедливо выплескивать на мне всю свою злобу по отношению к тебе. Он разумный человек. И принимает разумные решения. А не импульсивные, вроде некоторых. – Она смотрит на меня с легким сарказмом.

Меня переполняет отвращение:

– О, он… черт прямо святой получается, так что ли?

– Он прекрасный человек. Ты должна дать ему шанс.

– Он мертвый, вот какой он человек! – взрываюсь я, потому что больше не могу выносить, как она его защищает.

– Тебе еще не надоело угрожать ему всякий раз околачиваясь тут? Это начинает уже надоедать. – И тише добавляет: – Вали отсюда, пока он тебя не поймал. Я никогда не видела его таким, с тех пор, как он не смог тебя отыскать.

– Я не боюсь Риодана.

Жаль, что я не могу просто рассказать ей всего.

– А следовало бы. На этот раз ты перегнула палку, Дэни. Я не знаю, что он сделает, когда увидит тебя и не уверена, что смогу ему помешать. Не думаю, что он даже меня послушает на счет тебя.

Ничего он не сделает, потому что уже мертв, но не это сейчас главное.

– Что ты имеешь в виду говоря «даже меня» – ты что для него какая-то особенная?

Она краснеет и приобретает тот особый мягкий взгляд влюбленной женщины.

– Мы вместе, Дэни. Уже больше месяца мы с ним встречаемся. Все официантки об этом только и сплетничают. Они и подумать не могли, что кто-то сможет… ну, заставить остепениться такого мужчину как он.

Я, молча, смотрю на нее. Риодан ни с кем не встречается, просто трахает. Остепениться? Торнадо может осесть ненадолго. Он нет. Риодан оставляет разруху после себя. А не сияющих, счастливых людей. Мне становится тошно от одной только мысли, как они с Джо приобретут совместный уютный домик, построят планы на будущее. А какая роль достанется мне? Стану девочкой на побегушках? Я трясу головой, снова напоминая себе, что Риодан мертв. Как ей только удалось так заморочить мне голову? Все эти разговоры будто он жив, сбивают меня с толку.

– Мне некогда с тобой трепаться. И так полно дел. Может ты не в курсе, что Дублин превращается в Северный Полюс?

– Конечно, я в курсе. Это ты пропала на месяц, не сказав никому ни слова о том, что собираешься с Кристианом в Фейри.

– Чего? – я вытаращиваюсь на нее. – А ты откуда знаешь?

– Кристиан мне рассказал.

– Страшножуткий-Принц-Невидимых-Кристиан снизошел до того, что сообщил тебе, что со мной все в порядке?

– Не знаю, зачем он приходил, но услышав мой разговор с Кормаком вчера в Смокинг-клубе о том, как я за тебя волнуюсь, он сказал, что вы оба только что вернулись и ты в порядке. Я ни слова не скажу об этом Риодану, хотя мы обо всем друг другу рассказываем. Но мне не нравится, что ты ставишь меня в такое положение, когда я вынуждена ему лгать. А теперь убирайся отсюда, пока он не спустился вниз! Сегодня все было спокойно. И мне бы хотелось, чтобы так оно и оставалось.

Обо всем друг другу рассказывают? Она не права по всем пунктам. Из всех, кого я когда-либо встречала, именно о Риодане с уверенностью можно сказать, что он все держит в себе. Здесь не спокойно, все как обычно – в ожидании надвигающейся катастрофы. И он никогда больше не спустится снова.

Поэтому я отхожу от Джо, возвращаясь по направлению Смокинг-клуба, чтобы прибегнуть к «услугам» Серой Суки, когда кто-то с такой силой врезается в меня сзади, что я вмазываюсь в одну из рифленых колон на выходе из детского подклуба. Я прекращаю с ней обниматься, все еще держась за нее, чтобы не скатиться на пол. Я так сильно шваркнулась, что наверняка будет еще один чернющий фингал и вся левая сторона моего лица познает все прелести контузии. Интересно, какой псих мог отважиться напасть на меня, когда я несусь на такой бешеной скорости? Maк? Причина, по которой она ненавидит меня, делает ее столь неразумной? Я не прятала свой меч, когда входила. А напротив, распахнула плащ, чтобы каждый мог увидеть, что он снова мой!

Пошатываясь, я отстраняюсь от колонны и только начинаю разворачиваться, как меня снова в нее впечатывают. На этот раз, клянусь, я вижу звездочки и слышу пение птичек. Моя рука падает с рукояти меча, настолько я в ауте.

– Прекрати! Оставь ее! Остановись!

Как только я пытаюсь пошевелиться, меня снова вколачивают в колонну. Теперь у меня разбита губа. Это так выбешивает меня, что я перехожу в скоростной режим, хватаю меч и выбрасываю его в сторону. Если это Мак, не хотелось бы поранить ее. Я просто хочу сбежать. Но ей надо перестать нападать на меня перед всем чертовым клубом. У меня репутация, которую надо блюсти.

Меч исчезает из моей руки даже раньше, чем я оборачиваюсь. Меня снова размазывают по колонне, и на четвертый раз я прикладываюсь зубами.

– Еще одно движение, и я вырву твое чертово сердце.

Я неподвижно замираю, как замороженные Невидимые в тех сценах. Это не мог быть Риодан, кто обращался сейчас ко мне, потому что, у него как бы вырвали кишки и он слегка умер. Похоже, у меня начались глюки. Либо так, либо меня преследует призрак. Конечно, этот чувак вполне мог бы восстать из мертвых, просто чтобы превратить мою жизнь в ад. Он был реально профи в этом при жизни.

Меня зажало так сильно между колонной и тем, кто стоит позади, что я едва способна дышать.

– Тебя здесь нет, – хриплю я. – Ты мертв.

Он снова шваркает меня об колонну, и я невольно издаю писк.

– Впервые я узнал о твоем существовании, когда тебе было девять, – говорит он. – Фэйд сказал мне, что видел человеческого детеныша, который передвигается так же быстро, как мы. Он, как и все мои люди, выступил за твое немедленное устранение. Я редко считаю необходимым убивать человеческих детей. Они все равно недолго живут.

В этих словах узнаю старого доброго Риодана. Холодный, без интонаций голос. Может, у него есть брат-близнец, о котором я ничего не знала. Если нет, то у меня окончательно съехала крыша, и мое провинившееся сознание истязает меня очень странным и невероятно реальным образом. Он умер. На моих глазах. Ошибки быть не может. Я пробую двинуть рукой, чтобы вытереть кровь с лица. Он с силой сжимает мою руку в кулак, и я слышу, как прохрустели костяшки пальцев.

– Я сказал – не двигаться. Чтоб и волосинка не шелохнулась. Это понятно.

Еще одна риодановская привычка. Вопрос без вопросительной интонации. Ненавижу, когда мне диктуют, что делать. В моем мизинце щелкает косточка. Мягко. Четко. Как бы демонстрируя, что может переломать все кости по одной, если захочет. Я стискиваю зубы:

– Понятно.

– Когда тебе было десять, Кастео рассказал, что ты как-то достала меч. И снова мои люди выступили за то, чтобы я забрал его и убил тебя. И я снова решил, что хнычущий детеныш сам скоро загнется.

– Я не детеныш и не хнычущий. Ай! Ты сказал не двигаться. И я не двигаюсь. Я говорю!

– Молчать. Или до конца ночи ты будешь хныкать. А теперь я отступаю на шаг и отпускаю тебя. Ты разворачиваешься и следуешь за мной. Ты ни с кем не разговариваешь. Ни на кого не сморишь. Если кто-то, кроме меня, заговорит с тобой, ты игнорируешь. Ты не пошевелишь ни одной лишней частью своего тела без абсолютной на то необходимости кроме как для того, чтобы подняться по лестнице и оказаться в моем кабинете. Если ослушаешься моих приказов, я сломаю твою левую ногу перед всем клубом. Если попытаешься смыться, то и правую тоже. Тогда я отнесу тебя наверх, дам возможность подняться и сломаю обе руки. Я надеюсь, понятно выразился. Отвечай.

– Кристально, как пол в твоем офисе. – Нет, он не может быть жив. Я видела, как Ведьма выскребла его внутренности и вплела их в свое платье. Наверняка, он не переломает мне руки и ноги. Неужели он это сделает?

Н е кто за спиной отошел, и меня удивляет, как сразу же стало холодно. Я и не осознавала, какой жар исходит от этого н е кта, пока тот не отстранился.

Да хрена лысого он живой. Ну не может позади меня стоять Риодан. Получается, Бэрронс тогда тоже жив? Как такое возможно? Знаю, что их не так-то просто убить и все такое, но после лишения всех внутренностей выжить нереально! Откуда они взяли новые кишки? Кто-то отнял их у Ведьмы и сложил обратно? Он будет похож на франкенштейновского монстра?

Не хочу поворачиваться. Мне не улыбается ни одна из версий, которые могу увидеть. Если это не Риодан – я сумасшедшая. Если Риодан – то я вообще сразу покойник.

– Обернись, девочка.

Не могу заставить ноги пошевелиться. Не могу заставить мозг принять то, что Рио стоит позади меня. Я дрожу как осиновый лист. Я! Какого черта со мной происходит? Я круче вареного яйца! И ничего не боюсь.

– Сейчас же.

Сделав глубокий вздох, разворачиваюсь. Я жадно впиваюсь взглядом в его лицо, тело, позу, в которой стоит, его взгляд, надменную слабую улыбку.

Либо это Риодан, либо его двойник.

Я делаю н е что, чему сама не могу поверить. Ненавижу гормоны, ненавижу «Честер», и особенно Риодана. Я никогда не переживу того, что случилось.

Я взрываюсь слезами.

Риодан разворачивается и идет к лестнице.

С несчастным видом я плетусь следом. Весь чертов клуб наблюдает как Дэни «Мега» О'Мелли с ревом, молча, идет за Риоданом, как какая-то увязавшаяся по пятам собачонка. Черт, не верится просто! Ненавижу свою жизнь. Себя. Свою дурацкую физиономию. Так и хочется выкрикнуть: «Он сломал мне ребра и я плачу от боли, потому что у меня пробито легкое, но я сильная, я надеру ему задницу и все будет в норме а затем надеру и ваши!», чтобы спасти свою репутацию, но уверенна если вякну хоть слово, он реально переломает мне ноги. Я сердито вытираю глаза. Мои глупые, слабачные, предательские глаза с их глупыми, слабачными, предательскими слезными протоками.

Клуб наполняет тишина. Люди и Фейри расступаются, пропуская нас. Никогда еще не испытывала такого позора, и меня от этого разрывает на части. Побелевшая Джо, смотрит то на меня, то на спину Риодана, то снова на меня. Может она и очередное его увлечение, но по выражению ее лица понятно, что она боится оказаться назойливой. И произносит одними губами: Извинись! Подчинись. Или он сотрет тебя в порошок.

Только через мой труп. Мега не подчиняется. Я прохожу мимо Лора, стоящего у основания лестницы. Отворачиваюсь, потому что терпеть не могу, когда он смотрит на меня как на ребенка. Он наклоняется ко мне и едва слышно шепчет на ухо:

– Милая. Эти слезы только что спасли тебе жизнь. Я думал у тебя слишком много самолюбия и слишком мало здравого смысла, чтобы знать, когда нужно расплакаться. Он не переносит женского плача. И это каждый раз выводит его.

Я смотрю на Лора. Он подмигивает мне.

Я испепеляю его глазами, так как открывать рот запрещено. И огонь в них говорит: я не женщина, не плакса, и ничего не боюсь.

– Он может мириться с тем, что не в состоянии тебя контролировать, но только до тех пор, пока ты позволяешь миру поверить в обратное. Он здесь король, милочка. Королям не бросают вызов публично.

Никто не смеет меня контролировать. Никогда, кричат мои глаза. И я бросаю вызов кому хочу и когда, черт подери, захочу!

Он ухмыляется.

– Я слышу тебя, малышка. Четко и громко. Просто запомни, что я сказал.

Я выпячиваю челюсть вперед и следую за Риоданом вверх по лестнице.

Он набрасывается на меня в ту же секунду, когда за мной закрывается дверь.

– Перестань. Ты ведь не плачешь. Поверить не могу, что ты плачешь. Остановись. Прекрати сейчас же.

– Я не плачу! Мне просто что-то попало в глаза, когда ты впечатывал меня в колонну. А еще я рассчитываю, что мертвые остаются мертвыми! Похоже, мы оба нехило разочарованы друг в друге, а?

– Ты так это называешь? Разочарованы? Ты видела, как из меня выпускают кишки, а теперь, когда я стою перед тобой живой, ты чувствуешь разочарование?

– Неужели это было сразу три вопроса подряд?

– Сейчас не время дерзить! – Он снова с такой силой впечатывает меня в стену, что я чувствую, как она хрустит под моей спиной.

– А тебе не похрен, что я чувствую!? Тебе всегда было фиолетово. Ты просто гоняешь меня повсюду, требуешь послушания и становишься невыносимым, если что-то идет не по-твоему. Я ничто для тебя, так что не прикидывайся, что твоей королевской заднице есть хоть какое-то дело до моих чувств!

– Все зависит от того, что ты чувствуешь. Или не так. Ты не на тонком льду, детка. Ты под водой и моя рука удерживает тебя за голову. Так выбирай с толком дела: «Р» значит Разочарование от лицезрения меня. И Решение умереть. «П» – преданность. Продолжение жизни. Убеди меня, что я должен позволить тебе жить.

Его лицо в дюйме от моего. Он тяжело дышит, и я чувствую клокочущее в нем насилие. Лор сказал, что мне стоит прибегнуть к слезам, чтобы манипулировать им. Другого пути нет, я опускаюсь до таких девчачье-соплячьих глубин. Из-за того какой он большой и плохой.

Он жив. Он здесь. С наездами на меня. И, несомненно, в конце концов, собирается – как закончит меня убивать – снова приказать приступать к работе.

И снова есть «мы». Бэтмен и Робин.

Он жив.

Из моих глаз струятся слезы.

– Прекрати! – Он снова с такой силой шваркает меня об стену, что мои зубы клацают друг о друга, но эти идиотские слезы все не прекращаются.

Я отскакиваю и пользуясь мощью рикошета, изо всех сил врезаюсь в него. Он хватает меня за запястья и, падая, утягивает за собой. Мы валимся на его стол. Я подлетаю вверх, перекатываюсь и вскакиваю на ноги по другую его сторону, отбросив с лица волосы.

Шлепнув ладонями по столу, я рычу на ту сторону:

– А тебе не приходило в голову, что я давно бы так уже сделала, если б смогла! Думаешь, мне нравилось выглядеть изнеженной барышней перед всем твоим чертовым клубом? Перед тобой? Ты чертов тупой засранец! Что ты вообще делал у той стены! На кой черт тебе понадобилось находиться именно в том месте, из которого мы тогда вышли? Я имею в виду, ну кто, на хрен, еще может оказаться настолько везучим? С тех пор как я застряла с тобой, моя жизнь превратилась в настоящий кошмар! Ты не можешь просто оставаться мертвым?

Он ударяет руками по столу с такой силой, что тот трещит в центре.

– Не. Заговаривай. Мне. Зубы

Я пристально смотрю на него сквозь слезы:

– И не думала! Никому я ничего не заговариваю. Ты либо принимаешь меня такой, какая я есть, либо нет! Но я не собираюсь меняться, ни ради тебя, ни ради кого-либо еще, я не собираюсь притворяться, и если думаешь, что ломанием моих костей чего-то добьешься, кроме, сломанных костей, удачи с этим!

Я рыдаю и не имею никакого понятия, почему. Это копилось во мне с тех пор, как я вернулась из-за стены с Багровой Ведьмой, где видела, как она убила Бэрронса и Риодана. Во мне все было стянуто в один гигантский болезненный узел, и сейчас, смотря на него и понимая, что он жив, действительно, по-настоящему жив, и мне больше не придется весь остаток своей жизни жить с мыслью о его смерти, и потерянной возможности снова увидеть улыбку этой самодовольной задницы, узел начал во мне расслабляется, и когда это случилось, меня отпустило, и дало глубоко вздохнуть с облегчением. Я догадывалась, что есть что-то хорошее в этих слезах, может с каждым такое бывает, если ты сдерживал их, избегал, но расплакавшись, уже не в силах остановиться. Почему мне никто не рассказывал о принципах жизни? Если б я знала, что это происходит подобным образом, то давно забилась бы в уголок и ревела до тех пор, пока не израсходовала бы свой лимит. Это хуже чем неудачный старт в режиме стоп-кадра. Это бесконтрольный эмоциональный шквал.

Я смотрю на него и думаю: «Черт, если бы только Алина так же могла обойти то, что я сделала с ней. Тогда Maк могла бы вернуть свою сестру. И мне больше не пришлось бы все время метаться, каждую минуту каждого дня, ненавидя себя за содеянное, хотя и была уверена, что Ро что-то в ту ночь со мной что-то сделала, превратив в послушного робота, не имеющего собственной воли, но я была там. Я была там! Я привела девушку к месту ее гибели из-за лжи и обещаний, что у меня есть кое-что действительно важное, чтобы ей показать и что я – всего лишь ребенок, так что она поверила мне! Я стояла на той аллее и наблюдала, как Фейри, которых могла остановить одним взмахом меча медленно убивали сестру Maк, и мне никогда этого уже не изменить, и никогда не стереть эту картину перед глазами. Это всю оставшуюся жизнь будет жечь мою душу, если конечно она у меня есть после всего дерьма, что я сотворила!»

Я обидела Мак сильнее, чем кто-либо в ее жизни, и этого никогда не исправить.

И все же… еще есть луч надежды: если Риодан не погиб, то и Бэрронс возможно тоже. По крайней мере у Мак все еще был он.

– Ты убила сестру Мак, – говорит Риодан. – Будь я проклят.

Я этого не говорила.

– Не смей лезть ко мне в голову!

Он обходит стол и практически нависает надо мной. Затем толкает меня спиной к стене, и сжимает мою голову обеими своими лапищами тем самым вынуждая смотреть на него.

– Что ты чувствовала, когда думала, что убила меня.

Он смотрит мне в глаза, как будто ему не нужно слышать ответ, а просто достаточно уловить мысли об этом. Я пытаюсь выстроить двойную защиту, чтобы он не пробрался в мою голову, но не выходит. Он по-прежнему крепко удерживает меня, но уже почти нежно. Ненавижу нежность с его стороны. Я точно знаю, на каких позициях мы оба находимся.

– Отвечай.

Я молчу. Не собираюсь ему отвечать. Я ненавижу его. Потому что когда думала, что убила его, то чувствовала себя как никогда одинокой. Словно не могла продолжать прогуливаться по городу, зная, что его в нем больше нет. Словно, так или иначе, но пока он был где-то там, и я влипла в какие-то неприятности, то знала, куда могу обратиться, даже понимая, что он не стал бы в точности делать то, что я от него хотела, зато точно помог бы мне выжить. Он сделал бы для меня все необходимое, чтобы встретить новый день. Думаю, это те чувства, которые испытываешь к родителям, если ты везучий ребенок. У меня таких не было. Я билась в клетке и каждый раз, когда мама пользовалась духами и косметикой, и что-то напевая, одевалась, я беспокоилась, что она собирается меня убить, забыв обо мне на сей раз. Я надеялась, ее новый друг окажется таким скучным, что она поскорее вернется домой. И неважно, какие бы дерьмовые дела не творил Риодан, я знаю, он никогда обо мне не забудет. Он дотошен. Его волнуют тысячи мелочей. Как минимум – моя жизнь. Особенно, когда я – одна из тех мелочей.

Я не могу отвести взгляд. Как, черт подери, он может быть жив? И похоже, он копается в моем мозгу. Меня просто убило то, как из его холодных ясных глаз уходил свет тогда на аллее за КиСБ. Я скучала по нему. Я охренительно по нему скучала.

Риодан очень мягко повторяет:

– Разочарование или преданность.

Я не спешу умирать:

– Преданность, – выбираю я.

Он отпускает меня и отходит. Я сползаю по стене, утирая слезы с лица. У меня все болит – лицо, руки, грудь, ребра:

– Но тебе придется…

– И не пытайся сейчас вступить со мной в переговоры.

– Но так нечестно, потому что я…

– Жизнь нечестна, да.

– Но я не могу работать каждую ночь!

– Справишься.

– Ты сведешь меня с ума! Мне надо от этого отдохнуть!

– Детка, ты никогда не сдаешься.

– Ну, я как бы живая. А как же иначе?

Я встаю и стряхиваю с себя мнимую пыль. Слезы исчезли так же внезапно, как и появились.

Он подталкивает ко мне кресло:

– Сядь. В доме новые правила. Запиши там себе. Нарушишь одно – и ты труп. Заруби это себе на носу.

Я закатываю глаза и падаю в кресло, перекинув ногу через подлокотник. Я – сплошная агрессия.

– Слушаю, – раздраженно бурчу я.

Достали правила. Они всегда только все портят.

Дата добавления: 2015-07-10