Тридцать два

И если я счастливчиком останусь,

То рот мой будет вечно на замке ^[84]

В течение следующих пары дней я отпечатала коротенькую «Дэни Дейли», в которой описала Багровую Ведьму с ее повадками, пыталась выследить Танцора, собрала недостающие образцы с обледенелых мест (за исключением клуба под «Честером», куда меня пока что-то не тянет), и упаковала свой рюкзак пакетами с уликами. Эти дни – одни из наиболее несчастных в моей жизни. Меня бросает из крайности в крайность – то вверх, то вниз как ненормальный лифт управляемый каким-то съехавшим с катушек психованным сопляком, который то и дело беспорядочно тычет на кнопки разных этажей. В одну секунду я абсолютно собой довольна, а в следующую – мой нос повисает уныло.

В один миг я в восторге, что мне больше не придется тащиться на работу. Моя жизнь принадлежит только мне. Джо может уйти из подклуба. И прекратить носить блестящую фигню на своих сисяндрах и чпокаться с Риоданом; в следующий – я вспоминаю, что если оставшиеся риодановские ребятки пронюхают, что я хоть как-то причастна к смерти их босса, то я – мертвее любого гвоздя в Дублине. И на десерт – Багровая Ведьма на свободе, Король Морозного Инея по-прежнему там же, Дублин медленно превращается в Ант-мать-вашу-арктику, мы с Кристианом пересрались, и у Мак теперь целых две причины меня замочить – с учетом, что она уже обо всем в курсе.

Не могу решить, знает или нет. В одно мгновение я думаю, что знает, в следующее – надеюсь, что нет.

Трупы исчезли. Я вернулась посереди ночи, чтобы их сныкать. Я бы сделала это сразу, но тогда нихрена не соображала. Помимо крови в переулке и вверху на кирпичной стене, от них не осталось и следа.

Сначала я подумала, что Мак, должно быть, нашла и увезла их куда-то для погребения, но потом решила, что ее не было, потому что вчера я видела ее, торопящуюся вниз по улице к «Честеру», одетую, но все же дрожащую от холода, и она не выглядела опечаленной. Я видела Мак в горе. Я знаю ее повадки. Она выглядела несколько напряженной, но в целом – нормальной. Она шла и вслед за ней – галдящие АПТ. Интересно, они как вороны предвестники смерти? Меня напрягает, что они таскаются следом за ней. Скорее всего, ее состояние обуславливается происходящим в Дублине. Все, кого я встречаю – напряжены до предела. И дрожат от холода. Минус двенадцать в Дублине днем, а ночью еще холоднее. Снег шел, сугробы росли. Город не приспособлен для проживания в такую погоду. Многие люди не врубаются, где находятся. В таких условиях долго они не протянут.

Я задаюсь вопросом: не съела ли Багровая Ведьма тела Риодана и Бэрронса. Повязала их кишки, а остальное пошло на обед. Все же думаю, хоть пару костей она бы выплюнула, а, может, ей все понадобились для ее корсета? Затем думаю, что, скорее всего, вернулся Кристиан, чтобы привести все в порядок и скрыть улики. Пытаясь вернуть мое расположение или еще что.

Интересно, где, черт возьми, носит Танцора?! Мне нужны его супермозги, чтобы помочь разгрести завал фактов и придумать, как спасти мой город от превращения в айсберг. И народ от превращения в пряжу.

У меня есть на примете еще парочка мест, где его можно поймать.

Я стоп-кадром проношусь вверх по О'Коннелл, срывая по пути листовки Хранителей с фонарных столбов. Тупое мудачье пытается помогать обессиленным людям, поощряя их собираться для общей молитвы, чтобы согреться и «обелиться». Я не въехала, что это значит, пока не увидела двоих выходящих из одной из церквей – которые теперь облюбовали Хранители, как свои собственные – облаченных в длинные белые хламиды поверх повседневной одежды.

Они несли в сумках консервы и улыбались. По моему опыту, вряд ли кто-то, кроме твоей мамы, которая кормит тебя, не будет хотеть чего-то взамен на это.

Я прискакала в пентхаус Танцора, где нам нравилось нежиться на солнышке, разоружила все его ловушки, просунула голову в дверь и окликнула его. Дом оказался тихим и пустым. С голодухи решаю заглянуть в кладовую в поисках хавки. Сунувшись туда, превозношу хвальбу. К груде банок, расположенных в центре пола, прикреплена записка. Это зашифрованное послание, которое мы все время оставляем друг другу.

Я вскрываю одну за другой консервированную фасоль с сосисками и наворачиваю их, пытаясь решить головоломку, что подскажет мне, где он есть.

В Дублине полно тайников, совсем как в аббатстве. Впервые зависнув в городе, я обзавелась одним из этих туристических путеводителей и побывала во всех достопримечательных местах, как любой послушный турист. Меня коробило чувствовать себя чужой в своем же городе, потому что никогда нигде не была, кроме клетки. Я хотела узнать все, что знали все остальные, увидеть все своими глазами вместо того, чтобы смотреть по телику или читать об этом в книгах.

Я посетила Тринити-Колледж и прошлась по всем злачным местам. Я никогда не ходила в школу, поэтому видеть классы, лаборатории и библиотеки, заполненные народом вместо пустых помещений, было прикольно. Я не могла представить свое взросление в подобном месте. Мама научила меня читать. Всему остальному училась самостоятельно.

Я совершала набеги на музеи, пробиралась на пивоварни, ошивалась на Темпл-Бар, побывала в катакомбах под собором Христа и церковью Св. Михаила, и, в конечном счете, даже пробралась до подземных рек. Я слушала ребят из колледжа, взахлеб рассказывающих о своих любимых местах, и тоже моталась туда. Я прислушивалась к болтающим на улицах старикам о том, что было когда-то.

Вот так я и открыла для себя подземный Дублин. Пару морщинистых старых перечников, что играли в шашки у Лиффи-ривер, как уже завелось по традиции, знали кое-что интересное. Под рестораном, принадлежащем челу по имени Роки О'Баннион – это криминальный авторитет, что исчез в прошлом году в сумасшедшие деньки После Падения Стен – я нашла это. Лабиринт туннелей и скрытых тайников, среди груды камней и множества замурованных входов был настолько сложным, что только кто-то, столь же любопытный, как я – или уголовники, пытающиеся скрыть расчлененку или контрабанду – решился бы сюда сунуться. Мы с Танцором кое-что уже облазили, но впереди нас ждало еще много неизведанного.

Сейчас мне удалось его разыскать в одном из тупиков подземных катакомб, под разрушенным туннелем (если вы знали, как найти скрытый обход) за стальными дверями с засовом, встроенными в камень, среди мин-ловушек.

Он обнаруживается в длинном и узком, полностью из камня, помещении, с такими старыми сводчатыми потолками, поддерживаемыми массивными колоннами, какие я видела только в древних склепах и библиотеках аббатства. У него – куча зажженных ламп, видимо работающих от батарей, потому что я не слышу шум генератора, и установлена вытяжка в вентиляционном отверстии; на все это здесь потребовалось немало трудов. Он стоит за одной из применяемых когда-то для препарирования трупов каменных плит, которая теперь погребена под блокнотами, конвертами, ноутбуками, бутылками, стаканами и горелками. Ага, это место Танцора, только телика не хватает, чтобы смотреть киношку, а так же холодильника и душа, хотя, зная его, скорее всего, у него имеется под боком укромный уголок со всеми удобствами. Вторая плита забита бутилированной водой и хавчиком. Его голова низко опущена и он над чем-то работает в глубокой задумчивости.

– Чувак, это офигенски ништячно! – восклицаю я, ступая внутрь.

Танцор поднимает взгляд и улыбка, которой он одаривает мою скромную персону, просто ослепляет меня. Вся его поза меняется, словно он был подвешен к потолку на тросах и они, наконец, полопались. Его плечи опускаются, конечности становятся более обтекаемыми, жесткие черты лица расслабляются, и вот он – Танцор, которого я знаю.

– Мега! – произносит он. Затем повторяет то же самое еще раз: – Мега!

– Это мое имя, чувак. Смотри не затри его до дыр. – Я развязно вхожу в комнату и вижу, что он тоже собирал образцы с замороженных сцен. За ним piиce de rйsistance ^[85] – настенная доска с таинственными пометками! Он притащил карты и собрал увеличенные топографические снимки Дублина и пригородов, наколол булавок и заштриховал это все. Я сияю. Не смогла бы сделать лучше даже я сама.

– Это место – Говнючное с большой буквы, – одобряю я.

– Знал, что тебе понравится. – Он берет очки с каменной плиты, нахлобучивает их себе обратно на нос и скалится мне. Его глаза красные, словно слишком долго занимался какими-то исследованиями. Он – высокий, худощавый и почти идеальный. Я кривлю ему губы в ответ, и мы просто улыбаемся так какое-то время, потому что чертовский рады видеть друг друга. Это – большой город. Иногда я чувствую себя в нем одинокой. Затем встречаю Танцора.

Бросив рюкзак на раскладной столик рядом, я вытаскиваю свои пакеты и фотографии, чтобы добавить на его доску. Он подходит ко мне, и мы их рассортировываем в счастливом молчании, соприкасаясь плечами и улыбаясь друг другу. Он продолжает смотреть на меня, словно все еще не может удостовериться, что я действительно здесь. Чувак ведет себя так, будто он действительно меня потерял. Мы всегда рады видеть друг друга, но сегодня – что-то иначе.

Я начинаю прикалывать фотки со сцен на доску, поглядывая на него, потому что что-то не складывается в цельную картинку, кроме того, как странно он себя ведет.

– В Дублине же не так много замороженных мест! – указываю я на приколотое к доске.

– Еще несколько недель назад так и было. Но потом ситуация обострилась.

– Чувак, было же всего десять. А у тебя уже, вроде, двадцать пять булавками на доске помечено! Хочешь сказать, что еще пятнадцать мест обледенело за последние несколько дней?

– Мега, в последний раз я видел тебя почти месяц назад. В день, когда мы пытались вернуть твой меч.

У меня челюсть отвисла:

– Это был не месяц назад. Это было пару дней назад.

– Нет. Я не видел тебя три недели, четыре дня, и… – он взглянул на часы, – семнадцать часов.

Я тихонько присвистываю. Мне было известно, что время в Фейри течет по-другому, но как-то не приходило в голову, что Белый Дворец был частью его. Неудивительно, что Риодан был так зол на меня! Я в течение нескольких недель не появлялась на работе. Я издаю нервный смешок. Это, должно быть, сводило его с ума. Мой смех замирает. На секунду я забыла, что он мертв. Меня мутит, словно только что вырвало леденцом, а после я его съела.

– Я волновался.

Я кидаю на него взгляд. Он смотрит мне прямо в глаза. Таким серьезным я его еще никогда не видела. Мне не по себе. Будто я должна что-то сказать, вот только не врублюсь, что.

Смотрю на него в ответ, и мы стоим так несколько секунд. Я перелопачиваю свой репертуар и выуживаю такую речь:

– Чувак, спокуха. Это же я, Мега. Никогда не переживай за меня. Я всегда сама по себе. И меня это устраивает.

Я ослепляю его фирменной улыбкой.

В ответ получаю лишь слабый его отголосок:

– Понял, Мега. Четко и ясно. – Он разворачивается и идет обратно к плите. Его походка уже не такая плавная. Как будто его обратно подвесили на тросы. Не нравятся мне они. Кажется… не знаю, старят они его что ли.

– Просто хотела сказать, не волнуйся за меня. Глупо обо мне волноваться. Я сама о себе неплохо забочусь.

– Теперь я еще и глупый.

– Я не говорила, что ты глупый. Я сказала, что волноваться обо мне – глупо.

– А данное действие, как беспокойство не надо путать с беспокоящимся.

– В яблочко. Я ведь Мега, помнишь? Которая кому угодно напинает задницы по всему Дублину! – Не знаю, что с ним такое. Он не дает правильных ответов на мои речи!

– Способность защитить самого себя абсолютно не релевантна^[86] к манерам индивида или эмоциональному отношению других.

– А?

– Не говори мне, что чувствовать, а что нет. Хочу волноваться о тебе, и буду, и плевал я на все.

– Вот только хамить не надо.

– Я не хамлю. Я обижен. Тебя не было почти месяц. Уворачиваясь от, гоняющихся за тобой день и ночь напролет уродов-психопатов, анализируя улики и пытаясь спасти этот город, я побывал на каждой образовавшейся ледяной сцене. По два-три раза на дню. Знаешь, зачем?

– Собрать больше образцов?

– Ожидая, когда они оттают, чтобы можно было увидеть, нет ли там внутри тебя. Мертвой. Которая, никогда больше со мной не заговорит.

Я смотрю на него. Мы никогда не говорили о таких вещах. Для меня это попахивает клеткой. Словно появился еще один человек, перед которым должна отчитываться. Как будто моя жизнь итак уже не принадлежит слишком многим другим людям.

– Теперь мой меч снова со мной, – сухо говорю я. – И льдом меня не сковать.

– Как бы не так. Эти два утверждения так же не релевантны. Неа. Мимо. Меч не защитит тебя от ледяных оков. Я оставлял записки для тебя в кладовой каждого своего убежища и всех твоих, которые смог найти. И знаешь, сколько вестей я получил? Нисколько. В течение почти целого месяца.

– Чувак, все понятно. Тебя выбесило, что ты не мог меня разыскать. Жаль, что меня не посадить на поводок, да? Тогда, может, сразу в клетку? – озверела я. Думаю, это наша первая с ним за все время ссора. Меня просто выворачивает от этого.

– Извини, что полон дерьма, но я забочусь о тебе.

– Чувак, да что с тобой? Мы совсем не те. Зачем все портишь?

– Заботиться о тебе – значит все портить?

– Забота это одно. А сажать на цепь – совсем другое.

Он одаривает меня непонятным взглядом. Как будто я туплю, хотя на самом деле тупит он. Я думала, что в нашем совместном зависании – все ясно и четко определено. Мы супергерои. И не придерживаемся сценария. Если его продолжит заносить, я сруливаю с комиксов.

– Мой косяк. Больше этого не повторится. – Вот так, легко и просто он снова стал Танцором, весь из себя деловым. – Тогда в Замке я впервые смог увидеть, что все замораживает. С тех пор многое произошло. Новые замороженные очаги появляются практически ежедневно. Риодан и его люди прочесали весь город в поисках тебя. Он нашел половину моих тайных убежищ. Мне пришлось перебазироваться сюда, чтобы к чертям свалить от него подальше. Он убьет тебя, как только найдет.

– Нет, если мне удастся убить его первой, – бормочу я с набитым батончиком ртом, делая вид, что уже не сделала этого. Если хранишь секрет, за который тебя могут прибить, ты держишь язык за зубами. И никому его не рассказываешь. Потому что, если бы я училась на своих ошибках, то убила бы Кристиана, вместо того, чтобы оставит его, как тех придурошныш шепелявых Фейри, что съели Алину и сдали меня Мак. Я чутка раздражена тем, что Танцор так быстро вернулся к своему прежнему состоянию, будто у нас не произошла только что первая размолвка, потому что для меня это много значит. Уйдет не один час, прежде чем утихнет тошнота и волнение. Меня пробивает на хавчик, когда я нервничаю. Я запихиваю еще один батончик в рот.

– Даже Бэрронс вышел на твои поиски. Как и те девчонки из аббатства, с которыми ты время от времени зависала. С каждым новым обледенелым очагом в городе становится все холоднее. Люди напуганы. Никто не знает, что делать, как это остановить, или, где удастся как можно дольше перекантоваться в безопасности. – Танцор отходит и смотрит на карту. – Я до сих пор не в состоянии распознать систематику. Надо понять, что он ищет.

– Что ты имеешь в виду под словом «ищет»? – Именно такое же чувство посетило мои ши-видящие рецепторы, но ведь у Танцора их нет. Меня немного отпускает. Не знаю, из-за конфет это в моем желудке или потому, что переключилась на рабочий лад.

– Если только оно не передвигается хаотически без всякой на то логики, не будучи ведомое каким-то биологическим императивом^[87] – что я антитетический постулирую любому разумному существу – у него есть цель.

Я растягиваю губы в ослепительной широченной улыбке, наша ссора забыта. Я тащусь от этого парнишки, со всеми его: «постулирую»^[88] и «антитетический»^[89]! и восклицаю:

– Обожаю с тобой зависать!

Он отвечает взглядом старого доброго Танцора, но все же немного настороженным, поэтому я повышаю яркость своей улыбки, пока он не отвечает тем же.

– Наша цель достаточно чужеродна, – продолжает он, – поэтому и ускользает от обнаружения, но она прямо там. Наших методов не хватает. Нам стоит выйти за рамки ординарного мышления и добыть факты без предрассудков. Эта штука не из нашего мира. Она не подчиняется ни нашим правилам, ни законам физики. Похоже, она способна открывать портал там, где ей вздумается. Я дважды видел, как штуковина это проделывала.

– Ты снова ее видел? – Я испытываю такую офигенную зависть, что просто выплевываю эти слова.

– Я продолжал следить за Хранителями, пытаясь выяснить, кто за всем этим стоит. Кажется, никто не в курсе, кто это организовал. Несколько ночей назад я отправился на их молитвенное собрание. Церковь, в которой они его проводили, заледенела, когда я находился в полквартала от нее. В одно мгновение они пели, а в следующее – вообще не мог ничего слышать. Казалось, словно весь мир онемел или я оглох. Я стоял на улице и просто смотрел. Это оказалась та же самая штука, что орудовала в Дублинском Замке. Она появилась из портала, напустила туман, заморозила, открыла новый и исчезла.

Я вздрагиваю. Танцор находился всего лишь в каком-то полуквартале от места событий! «А что если бы он вышел всего на минуту пораньше?» Затем меня посещает мысль похуже. «А что если бы я не могла найти его месяц? Гоняла бы стоп-кадром от одной ледяной скульптуры к другой, ожидая, когда они, наконец, оттают, ломая голову, потеряла ли я своего лучшего друга?»

Мне резко становится стыдно:

– Ну ладно прости меня, что так надолго пропала.

Танцор резко вскидывает голову и одаривает меня сражающей наповал улыбкой:

– Чувиха. Спасибо. Рад, что ты вернулась.

– Слышала, ты спас мою шкуру той ночью в церкви. Ты Говнюк.

– От Говнючки слышу.

Мы лыбимся друг другу, ощущая себя так, будто с часик покайфовали в раю, и между нами снова все по-прежнему.

Как ни в чем не было, мы начинаем трепаться о всякой бурде. Танцор рассказывает о новых группировках, образовавшихся в городе. Я о библиотеке Темного Короля. Не смогла промолчать о такой потрясающей хрени. И судя по тому, как загорелись его глаза, могла бы поклясться, что он жизнь отдал бы только за то, чтобы хоть одним глазком взглянуть на нее.

Он рассказывает, как огромный МФП едва не стер аббатство с лица земли! Эта штуковина превращала в пар железо с бетоном, и если могло проделать такое с аббатством, то ничто не могло ее остановить. Но люди Риодана остановили, каким-то образом привязав его к месту. Меня не радует, что эта штуковина зависла у аббатства под самым носом, и не важно, привязана она там или нет. Она вызывает у меня мандраж.

Я рассказываю ему о книгах Бура-Бура, и он ржет надо мной отбивающейся от настырных непоседливых разбежавшихся предложений. Он перебивает меня рассказом о том, что Хранители начали выкрашивать здания в белый цвет, тем самым оповещая людей, что те принадлежат им, и если ты входишь и подписываешься, и посещаешь встречи, они выдают тебе провизию и прочие вещи. Я рассказываю ему о возомнившем себя эльфийским королем, Р ' джане, и что у ледяного монстра есть имя: Король Морозного Инея. Кажется это самое большее, что мы когда-либо говорили друг другу о ежедневных деталях наших жизней. Он говорит, что еду действительно становится все труднее и труднее достать. Я говорю ему о являющемся абсолютно инертным в движении Фейри, о том, что Р'джан поведал о мертвее мертвых убитых им Видимых и Невидимых, из которых вытянута вся жизненная энергия:

– Думаю, это как-то связано с жизненной силой, энергией людей, – говорю я ему.

– Но почему именно эти места? Как оно выбирает и замораживает именно их? А если оно гонится за жизненной силой, почему тогда не пошло туда, где большие скопления? В некоторых замороженных местах было отнюдь не многолюдно.

– В смысле, почему оно заморозило мини подклуб под Честером, хотя могло замахнуться на все здание разом?

– Оно заморозило часть Честера?

– Это было первым, о котором я узнала, замороженном месте. И стало причиной, по которой Риодан втянул меня во всю эту катавасию.

– Оно явно не гонится за жизненной силой. Оно ведь и в церкви шпиль уничтожило. В том месте вообще не было Фейри.

– Может, оно просто пролетало над ним и случайно его заморозило. А может, там была незначительная жизненная энергия, типа прошмыгнувшей мышки, и оно решило подкрепиться.

Он усмехается:

– Может.

– Но если честно, я в этом сомневаюсь. Думаю, места надо промаркировать в хронологическом порядке. Может, это поможет нам что-то увидеть.

– Что больше всего раздражает, – говорит он, – это то, что мы даже не можем сказать людям нечто простое типа: держитесь маленькими группками и вас пронесет стороной. Люди шугаются собственной тени, Мега. Весь город на краю пропасти, все на взводе, они на ровном месте устраивают драки. Нам надо выяснить, что происходит, потому что если их не заморозят раньше, то они просто-напросто поубивают друг друга. Они так много потеряли и так давно живут в страхе. Пока тебя не было, Дэни Дейли тоже не выпускалось, а в такие времена отсутствие новостей – плохая новость. Людям надо верить в то, что о них кто-то заботится.

– А как же Хранители? Они серьезно относятся к своему делу? Слушай, пока меня не было, им следовало бы воспользоваться возможностью и выпускать больше газет! Ведь это такая ответственность перед читателями!

– Единственное, что Хранители говорят людям: обратитесь в белое и все будет о'кей. Полгорода слепо спешит обратиться в новую веру, а вторая половина на это не покупается. Приплюсуй сюда недостаток продовольствия, воды и собачий холод – беспорядки на улицах могут разгореться со дня на день.

Я откидываю волосы с лица и смотрю на «доску-головоломку» на стене. Считаю – там двадцать четыре булавки. Мои девять пакетиков с уликами уже в пролете.

– Ты собирал улики?

Он бросает на меня ты-думаешь-я-совсем-идиот взгляд, ухмыляется и поднимает с пола ящик, в котором еще больше желтых пакетов, чем на столе:

– Я анализировал образцы с мест, раскладывал по категориям и выявлял общий знаменатель. Да, и фоткал тоже.

Я усмехаюсь в ответ, потому что у великих умов всегда мысли сходятся, и это так круто – быть горошинами в одном Мега-стручке.

Пока он открывает пакеты, я продолжаю прикалывать к «доске-головоломке» фотки с замороженных мест. Я считала свою гипотезу про жизненную силу верной, пока он не указал на два вопиющих недостатка. Черт. Хорошо, что я приперла свои зиплоки с «беспристрастными» уликам. Я начинаю хихикать, но тут же снова вспоминаю, что Риодан мертв. По какой-то причине мне тяжело думать об этом. Как будто я считала его бессмертным или что-то типа того. С чего всякий раз думая об этом, для меня это как удар в челюсть. Ну да, я выпустила Ведьму, но он сам облажался, дав ей себя нагнать. Я не такая быстрая, как он и то умудрилась вовремя сныкаться.

Спустя восемь часов я уже никакая и ничего не вижу перед собой. Поочередно вглядываясь в фрагменты осколков и изучая карту уже столько времени, кажется, мои глаза уже вот-вот скоро вылезут из орбит.

Я не спала целых три дня и выжата как лимон, все это время держась на лошадиной дозе сахара из конфет и содовой, и покрова что завис надо мной, делая меня такой разбитой. Вина. Вина для неудачников. Вина для людей, испытывающих такие бестолковые вещи, как сожаления. Я обдумываю мысль, что, возможно, сожаление это процесс накопления с возрастом, столь же неизбежного как ломящийся от шмотья шкаф и еще больше с ним чемоданов на чердаке. Так что накопленный багаж старит людей? В таком случае, им всего-то и нужно, что повыбрасывать к чертовой матери все барахло, отправить его в секонды и вспомнить, какого это бегать голышом, как карапузы, выпятив маленькие пузики, всегда готовые как следует порезвиться. Во-вторых, убив Багровую Ведьму, я отправлю свою вину гореть в ад, где ей и самое место. Проблема в том, что я застряла на этой стадии и это делает меня даже более вспыльчивый, чем гормоны. Мне до чертиков не нравится чувство ответственности за это дерьмо. Словно удерживающие меня на месте маленькие якоря в моем счастливом море, где новое приключение еще круче прежнего поджидает как раз за следующей волной.

В пакетах чего только нет. Щепки дерева с церковных скамей, осколки витражного стекла, волосы, кусочки костей, ковра, кожи, земли, пластика, продуктов, частей тел людей, Невидимых. Так же фрагменты белого хрусталя и ошметки коврика для йоги, детали телефонов, зубы, украшения, фрагменты разной электроники, куски железных плит, стиральной доски, часть ногтя с фалангой пальца, слуховой аппарат, половинка водительских прав, и прочего. Мы ведем перепись содержимого с каждой сцены, сопоставляем с местом происшествия и вычеркиваем все, что не повторялось в каждом пакете.

Остались «фрагменты – Х» – так мы окрестили остаточный мусор в каждом пакете – из металла и пластика.

– Не находишь в этих вещах… не знаю, ничего странного, Мега?

Я беру осколок хрусталя в ладонь и держу секунду:

– Он холоднее, чем должен быть, как будто до сих пор частично заморожен. Он не греется, неважно, сколько его держать в руке.

– Нет, тут есть что-то еще. И это что-то ускользает от меня.

Я жду. Я не ходила в школу, и всегда восхищаюсь тем, как много знает Танцор. Если он говорит «что-то еще», значит, так оно и есть.

Он размышляет вслух:

– Если оно ищет не жизненную силу, то как выбирает себе новые места? Это явно не сам металл или пластик, которых везде полно в той или иной форме, но вот какой-то в них ингредиент. Оно может гнаться за бесконечно малыми следами чего-то.

Я сгребаю кучу останков с края каменной плиты, растягиваюсь рядышком, закидываю руки за голову и пытаюсь мысленно восстановить сцены такими, какими они были до заморозки. Может, проще будет найти в них что-то общее до того, как все в пух и прах разлетелось.

– К примеру, за каким-то витамином или минералом, который ему необходим, чтобы завершить то, что он делает?

– Или за каким другим общим во всех случаях элементом, который его привлекает и заставляет быть именно там, – продолжает Танцор.

– А?

– Это как морская вода для рыбака, потому что он надеется поймать в ней кита. Нам не обязательно искать кита. Достаточно найти морскую воду. Если сможем выяснить, что его привлекает – мы на полпути к тому, чтобы его остановить.

– У нас есть три сцены, откуда еще нет образцов. Те две, о которых говорил Р'Джан, что обледенели в стране Фейри, и клуб, под Честером.

– Можешь попросить Риодана помочь с образцами? Судя по тому, что я слышал от кучи народа, этому парню много кто чего задолжал.

Все мои мысленные образы рассыпаются, как только Танцор произносит его имя, и вдруг я вижу два изображения одновременно: Риодана, смеющегося и занимающегося сексом на четвертом уровне, более живого, чем все, кого я когда-либо знала – за исключением меня, конечно; и Риодана, истекающего кровью в переулке, со свисающими со здания кишками, отпускающего в это время шуточки, пока умирает; и самая дрянная мысль: я даже не попыталась поближе его узнать!

– Да, так и есть, – бормочу я, мысленно отвешивая себе подзатыльник, потому что, если меня вырвет шоколадками, я не успею даже отвернуться, делая это.

– Что так и есть? – спрашивает Танцор.

Я всегда боролась с ним и повторяла, как я его ненавидела.

– Он это заслужил. Он был самым высокомерным, раздражающим ублюдком, которого я когда-либо знала!

– Заслужил – что? И – кто?

Похоже, мне теперь и Риодана придется звать ТП. Звучание его имени тоже вызывает у меня кишечные спазмы. Ненавижу его, хоть его уже и нет на этом свете.

– Значит ли это, что мой контракт автоматически аннулирован, или права перешли к кому-то из других чуваков? – Вы просто не имели дела с такими ребятками, как они. У меня навечно отпало желание заходить в «Честер», и в КиСБ – если бы теоретически это было возможно – потому что теперь это просто КиС, без самых важных составляющих элементов, что делали оба эти места захватывающими и значимыми.

– Какой контракт?

Теперь, когда эти важнейшие составляющие ушли навсегда, у меня плохое предчувствие – о Дублине, о мире в целом. Словно я смогла отклонить планету со своей траектории в какую-то странную, новую и совершенно неустойчивую позицию их устранением.

– Мега. – Танцор стоял передо мной. – Поговори со мной.

– Мы теперь ничего не попросим у Риодана, – говорю я ему.

– Почему это?

Я протерла глаза и вздохнула:

– Потому что я убила его.

Я просыпаюсь с одеревеневшей шеей и приклеенным к щеке слюнями пакетиком от улик. Я поднимаю голову сантиметров на пять и выглядываю из-под волос, надеясь, что меня не видит Танцор. И когда обнаруживаю его, уставившегося на нашу «доску-головоломку», я смущенно-облегченно выдыхаю, мол «пронесло».

Я отлепляю пакетик от щеки, оттираю натекшие во сне слюни с одежды и потираю вдавленные на лице отпечатки. Нащупала след от колечка и пару линий от застежки пакетика. Я даже не помню, как вырубилась. Но где-то посреди изучения материала я просто уронила голову на предмет изучения, и отключилась. На пару часов? Больше?

– Который час?

– Какой день, ты хотела сказать.

– Чувак, только не говори мне, я что, так долго продрыхла?

– Тебе это было необходимо. Сомневаюсь, что ты была в состоянии хоть шевельнуться. Я никогда не видел, чтобы кто-то сидя на табуретке, уронил голову на стол и не шелохнулся в течение пятнадцати часов. Я подумывал дать тебе вытянуться где-то в более удобном месте. Но, ты, похоже, думала несколько иначе. – Он оборачивается и улыбается мне. У него распухшая губа. – И явно не собиралась никуда перемещаться. Зарядила мне по роже прямо во сне.

– О-у, братан, прости! – Я ничего такого не припоминала.

– Не парься, Мега.

Мой живот урчит достаточно громко, чтобы разбудить мертвых, и он говорит:

– Я тут кое-что для тебя припас. – Он шарит в одной из своих сумок на полу, достает коробку и бросает ее мне.

Я сияю, как рождественская елка.

– Охренеть! Поп-тартс ^[90] ! Где ты надыбал поп-тартс? Я не видела их уже несколько месяцев! – Даже до Падения Стен, их было трудно найти. – К тому же еще и мои самые любимые: шоколад с сахарной глазурью! – Я разрываю пакет и до неприличия счастливая начинаю активно хомячить. Первые два я заглатываю со скоростью вдоха, затем откусываю медленно по кусочку, смакуя вкус, вылизывая каждую крошку консерванта с упаковки, сахара, обсыпавшегося с оставшихся шести печенюшек. Когда рухнули стены, всю, что раньше считалась это-для-тебя-вредно вкуснятину – смели с полок в первую очередь. Содовая и спиртное тоже не заставили себя долго ждать. Конфеты, торты, печенье, пироги, и прочие подобные продукты. «Поп-тартс», вся сладкая выпечка – все это тоже улетело с полок. Я в этом так же виновна, как и все остальные. Смешно, но сейчас я готова отдать на отсечение правую руку за горячий обед, тушеное в горшочке с морковью и горошком свежее мясо, и за хлеб с подливкой.

У «поп-тартс» все такой же божественный вкус, и Танцор раздобыл их для меня, что делает их вдвойне вкуснее. Я ем, а он рассказывает мне все, что рассмотрел и отмел, пока я валялась в отрубе, так я могла заполнить пробелы в его теории, если таковые имеются. Когда он заканчивает говорить, мы по-прежнему не ближе к выводам, чем до моей отключки.

– Итак, все, что мы имеем – это то, что во всех местах была грязь, немного какого-то пластика и металла.

– На самом деле грязь – это пластик и железо. Металл во всех пробах оказался с железом.

– Железо – мы используем для удержания Фейри в клетках.

– Знаю. Помнишь, как много Невидимых в Дублинском Замке заледенело?

Я киваю:

– Думаю, это потому, что их было там тьма-тьмущая.

– А может и потому, что было полно железа. На конструкцию этих клеток его ушло тонны.

– А в других местах где было железо?

– Там, где семья устроила постирушки, недалеко располагаются заброшенные железнодорожные пути. Я сверился с картой и обнаружил, что они пролегают вблизи от последних четырех мест. В двух пакетах я обнаружил железные пули. С церковной колокольни – фрагменты огромных чугунных колоколов. С фитнес-центра часть чугунного чайника и железного звонка. С других мест от нескольких старых автомобилей, в которых были железные детали. Таких давно уже не выпускают. В Дублинском Замке установлены все эти железные клетки. Транспортер в одном из старых складов был сделан из железа, – он продолжает, подробно описывая место за местом.

– Почему железо? Почему, скажем…, не сталь. Разве сталь – не железо?

– Сталь – это сплав железа с углеродом. В общем, из обнаруженного в основном преобладает необработанное железо такое, как рельсы или колокола или прутья. Устаревшие вещи. На сегодняшний день его уже не так много. Чаще встречаются композиты^[91]. Сталь крепче, а железо ржавеет. Ну, знаешь, когда старые рельсы становятся целиком рыжими из-за ржавчины?

– Думаешь, надо вернуться в те места и проверить, прихватило ли оно железо?

– Нет. Мне интересно, есть ли железо в этой «морской воде». Если это то, что его привлекает.

– Но чего он добивается?

Он пожимает плечами:

– Кто знает? Да и какая разница? Меня интересуют только две вещи: как его заманить, и как от него избавиться. Его цели не имеют никакого значения.

– Но Фейри не переносят железо.

– Я знаю. Что заставляет задуматься, как же это стыкуется между собой. Я не говорю, что он идет на железо, потому что оно ему нравится. Может, он пытается его уничтожить, замораживая. Может, кто-то из Фейри вызвал его уничтожить то, с помощью чего мы их держать в плену. Кто знает, возможно, пытаться понять его мотивы – вроде умения открыть многомерный портал, пройти сквозь него, открыть новый и исчезнуть – такое же пустое занятие, как и пытаться разгадать Божьи замыслы.

– Ты веришь в Бога?

– Чувиха! Только Бог мог бы создать физику.

Я хихикаю:

– Или Поп-тартс.

Он ухмыляется:

– Само собой. Вот и ты это нашла. Доказательство божественного. Оно – в шоколадном пятне вокруг рта.

– Я что вся в шоколаде?

– Трудно разобрать среди всех этих отпечатавшихся от пакетов полос.

Я вздыхаю. Когда-нибудь я предстану перед Танцором без кишок в волосах, в нормальном прикиде, без подбитых глаз, крови, и следов хавчика на моем лице. Вероятно, тогда он не узнает меня.

– Но как насчет тех двух мест, в Фейри? – спрашиваю я.

– А что насчет них?

– Ведь никакого железа в Фейри нет.

– Это в теории. Возможно – потенциально ошибочно, но… Стены пали. Все нарушилось, и реальность Фейри проникла в наш мир. Кто знает, может фрагменты нашего мира таким же образом просочились и в страну Фейри, и там теперь есть часть железной дороги, или колокола, что откололись. Нам нужны образцы из Фейри.

– И каким макаром мы собираемся их надыбать? Почему бы нам просто не попробовать заманить его туда, где полно железа, и посмотреть, что из этого выйдет?

– Это будет планом Б. Давай сначала попробуем достать образцы, и я постараюсь их исследовать. Я что-то упустил. Нутром чую. Мне нужно больше времени и материала. К тому же, даже если нам удастся его заманить, что мы будем делать с ним дальше? Надо выяснить, что его привлекает и как его остановить. Достань образцы. Я поработаю над ними. Если в Фейри нет железа, мы будем уверены, что иного выхода, кроме как собрать тонны чугуна и найти место, куда это все сложить, где никто не пострадает, у нас нет.

Я встаю и поворачиваюсь к двери.

Когда я уже почти у самых дверей, он окликает меня:

– Не суйся в Фейри сама, Мега. Пускай кто-нибудь просеивающийся сделает это за тебя. Мы не можем потерять еще месяц. У меня плохое предчувствие по поводу этих обледенелых мест.

– Потому что они могут взорваться?

Он снимает очки и потирает глаза.

– Нет. Как будто с ними случиться что-то похуже. Гораздо хуже. Не могу объяснить. Просто предчувствие.

Я знаю Танцора. Когда у него предчувствие, то это действительно означает, что его подсознание видит то, что он еще не понял своими сообразительными мозгами. Всякий раз, когда у него возникает какая-то интуиция – она оказывается реальным предвидением. Я доверяю ему, как никому. Если Танцору нужны образцы из Фейри и больше времени – он их получит.

Я киваю и выхожу в Дублин. Падал легкий снег. А вокруг луны полыхало кроваво-красное кольцо.

Есть одно место, где стопудово можно найти просеивающегося Фейри. И так кстати, что это третье место, откуда нам нужны образцы. Если повезет, я вернусь сюда уже через несколько часов, в течение которых заполню последние три пакета, чтобы завершить цепь наших доказательств.

Вот только что-то удача подводит меня в последнее время.

Дата добавления: 2015-07-10