Первый поцелуй Густава.

Порой мне хочется, чтобы ученые все-таки изобрели машину времени, и я смог бы попасть в прошлое, чтобы поквитаться со всеми этими писаками, отравляющими мою жизнь даже после того, как сдохли. Ух, я бы им предъявил по поводу их бумагомарательства! И первым, к кому бы я отправился в гости с карабином наперевес, это один английский шизик, чьим так называемым творчеством фрау Хаберманн мучает нас не одну неделю. И пусть я честно выучил коротенький сонет, в котором было меньше всего признаний в любви, четко рассказал его, без сучка и задоринки, так сказать, мне все равно поставили среднюю оценку. Ненавижу литературу. Как хорошо, что она не нужна на роботостроительном!

Каулитц не перестает меня удивлять. Обычно он разыгрывает целое представление, чтобы наша экзальтированная училка не ставила ему плохую оценку, а сегодня просто хмуро сообщил, что не подготовил задание. Или это тактический ход новый? Скажи правду, и от удивления тебя простят? В любом случае, это срабатывает, а, может, фрау Хаберманн тоже видит, что с моим непутевым другом что-то не так. По крайней мере, она оставляет его в покое и продолжает пытать остальных. Хорошо хоть, я уже отмучился.

Как ни крути, а я переживаю за Тома. Кому, как не мне, знать, что вот такое его безразличное ко всему состояние — вестник большой беды? Каулитц замыкается в себе, и это очень плохо. Он обычно фонтанирует, выплескивает все наружу, и только глубоко личное, действительно важное держит в себе. На моей памяти всего одно событие, повлекшее за собой подобную апатию, и это все тот же уход отца. Мне порой кажется, это предательство настолько задело маленького Тома, что весь его последующий внешний балаган — всего лишь средство защиты, маскировки. И теперь я вижу подобный эффект: Каулитц становится серьезным, замкнутым, задумчивым. И я даже не знаю, радоваться мне или бить тревогу. Страшно представить, что он начнет вытворять, когда немного переварит бегство матери.

Георг придвигается ко мне поближе, словно чувствует, что необходима его поддержка. Поворачиваюсь к нему, подперев голову рукой, и любуюсь, успокаивая нервы.

Беспокоюсь за Тома. Он хоть внешне и обалдуй, глубоко внутри сидит маленький и ранимый ребенок, которого бросили. И Билл еще усугубляет, словно не видит, как ему плохо. Я его не понимаю. Он по-прежнему липнет к Тому, но такое ощущение, что они делают это исключительно по привычке, у обоих вид такой, словно отравились несвежими булочками: рожи кислые, поцелуи какие-то дежурные. Это ему так настроение Тома передается? Что между ними вообще происходит? Где страсти, которым, находясь в постоянном движении вокруг своей оси, обычно завидует Уильям?

Движение справа отвлекает меня от мыслей. Кажется, Георга вызывают. Интересно, он готов? Почему-то не могу смотреть, как он отвечает. Всегда считал унизительным выходить перед классом и с выражением, а по мне, так кривляясь, зачитывать по памяти стихи. Прячу глаза, уставившись в библиотечную книгу.

-Какой сонет вы подготовили? - интересуется фрау Хаберманн.

-Сорок седьмой, - внутри все вздрагивает от его низкого с легкой хрипотцой голоса.

У сердца с глазом - тайный договор:

Они друг другу облегчают муки,

Когда тебя напрасно ищет взор

И сердце задыхается в разлуке.

Твоим изображеньем зоркий глаз

Дает и сердцу любоваться вволю.

А сердце глазу в свой урочный час

Мечты любовной уступает долю.

Так в помыслах моих иль во плоти

Ты предо мной в мгновение любое.

Не дальше мысли можешь ты уйти.

Я неразлучен с ней, она - с тобою.

Мой взор тебя рисует и во сне

И будит сердце, спящее во мне.

Поднимаю взгляд и вижу, что Георг неотрывно смотрит на меня. Сглатываю и чувствую, что начинаю краснеть. Это он мне, что ли?

Жду, пока он сядет, и только тогда осмеливаюсь повернуться к нему и улыбнуться. Наверное, жалко выглядит, что-то не получается искренне.

Фрау Хаберманн спрашивает еще двоих и отпускает класс. А мы, шестеро неудачников, вынуждены остаться и тянуть лямку любителей литературы.

-Итак, дорогие мои, - театрально соединив руки в “лодочку”, вещает литераторша. - Сегодня у нас будет парное занятие, - она обводит нашу компанию грустным взглядом и вздыхает. - Жаль, девочек у нас только две. Я хотела задать любовное направление.

-Фрау Хаберманн, на дворе двадцать первый век, - встревает Билл. - Не переживайте, этим, - он делает многозначительную паузу, - никого не удивишь.

Та не находится, что сказать, и погружается в астрал, видимо, соображая, каким мучениям подвергнуть нас сегодня.

-Ты не передумал? - шепчет мне на ухо Георг.

Вздрагиваю от неожиданности и, не поворачиваясь, отвечаю:

-Все нормально, я в порядке. Поскорей бы только отпустила нас. Даже знать не хочу, что она там придумала.

Литераторша, наконец, отмирает и дрожащим от волнения голосом сообщает:

-Сегодня мы будем строить ситуации. Простые, по несколько предложений, но на заданную тему. Например, - он заламывает руки и возводит глаза к потолку, - Оливия стоит на улице под проливным дождем, а Рита должна предложить ей помощь. Но это должно быть красиво и отражать какую-нибудь личную трагедию мокнущей девушки.

Билл поджимает губы, видимо, хочет сказать какую-нибудь гадость в адрес девчонок, ревнуя, что он у литераторши не номер один, а это грозит перелиться в длительное и нудное переругивание. Так, чем быстрее мы начнем, тем быстрее закончим, и я смогу убраться подальше от нашей чудачки.

-А нам какое задание? - спрашиваю, удивляя присутствующих внезапно возникшим интересом. Даже Том, встрепенувшись, вытягивает шею и с любопытством поглядывает на присутствующих, словно в первый раз за сегодня видит, а его взгляд приобретает живость,.

-Вам, ну...

Пока она думает, каким изощренным способом казнить мое чувство собственного достоинства, в класс залетает запыхавшаяся школьница.

-Фрау Хаберманн, вас вызывает директор. Там что-то срочное, - выпаливает она и тут же исчезает.

Та стоит некоторое время, хлопая ресницами, и, кажется, не может понять, что это было. Наконец, она начинает подавать признаки жизни.

-Что же, ребятки, наверное, придется отменить сегодняшнее занятие. Жаль, очень жаль.

Вздыхая так, что любой призрак позавидует, училка выпроваживает нас из кабинета и устремляется прочь, а я облегченно выдыхаю. На сегодня я спасен. Правда, в моем расписании есть еще одно важное и безотлагательное дело — у нас с Георгом свидание.

Парням я ничего не стал говорить, мне и так нехорошо. Я сам себя понять не могу: с Георгом мне плохо, без него еще хуже. Что со мной не так? Почему я не могу просто расслабиться и получать удовольствие от общения с ним?

-Густ, ты идешь? - Том двигает мне по плечу.

-Осторожнее со своими ковшами экскаваторными, - ворчу, потирая ушиб. - Нет.

-Ты обиделся? - суетится он. Странно. Хочет чего-то? Еще и в сторонку отводит.

-Что такое? - с подозрением кошусь на него. Дело тут точно нечисто.

-Ну, мы с тобой посидеть хотели, - Каулитц явно юлит.

-Так, выкладывай, для чего я вам запонадобился?

А зачем ходить вокруг да около? Меня вон Георг ждет, мнется одетый у раздевалки с моей курткой в руках и выжидающе посматривает на нас. Когда уже успел от меня сбежать? Я даже не заметил.

-Мы с Биби хотели побыть вдвоем. А к нему я теперь не ходок, сам понимаешь, - Том смотрит себе под ноги, и слишком уж удрученно звучит его голос. - У меня дома все о маме напоминает, я там тоже не хочу слишком долго находиться. В подвал так и тянет.

Бедный Том. Мне его по-настоящему жалко. Насколько же он страдает, что даже не пытается скрыть свои чувства за маской придурковатого веселья и балагурства?

-Блин, брат, прости, - виновато опускаю голову и начинаю попинывать валяющуюся половинку сломанного карандаша. - Я уже обещал Георгу. Может, в кино пойдете или кафе?

Том шмыгает носом и, поджав губы, утвердительно кивает.

-Ничего, придумаем что-нибудь. Ладно, удачно вам погулять.

Он снова хлопает меня по тому же самому плечу, но я, стиснув зубы, не показываю, что мне больно. Каулитцу сейчас гораздо хуже, не буду доставать его такими мелочами.

Иду к Георгу, забираю у него куртку. На душе погань, может, перенести свидание? Лучшему другу нужна моя помощь. Уже открываю рот, чтобы отказаться, как мимо пролетают два ржущих смерча, в которых я узнаю своих парней.

-Густ, пока! - машет ручкой Билл. - Георг!

-Пока-пока, - у Тома, кажется, поднялось настроение.

Упираю руки в бока, одев куртку только наполовину, и с досадой смотрю на их удаляющиеся шваброобразные фигуры. Ну точно придумали какую-то особенно противную и сверхпошлую гадость, раз оба вмиг повеселели. А потом придут и вывалят это все мне на голову, да в подробностях.

-Идем? - спрашивает Георг, обнаруживая свое чересчур близкое местонахождение. Если быть точным, он стоит ко мне вплотную, и я чувствую, как он тянет куртку наверх, помогая одеться. Мне бы разозлиться за такое отношение, как к девчонке, но почему-то этот жест вызывает волну необъяснимого удовольствия. Хочется потянуться и замурлыкать. Может, все не так страшно?

Он живет в новой высотке на седьмом этаже. Лифт, издавая мерный шум, поднимает нас, а Георг жужжит о том, как долго они искали квартиру на седьмом этаже. Даже спрашивать не буду, почему им далась именно эта цифра, наверняка в качестве объяснения услышу нечто бредовое вроде счастливого числа.

Дверь в их квартиру вполне обычная, а я, признаться, ожидал что-то вроде змеиного сейфа из второй части Гарри Поттера. Может, мои суждения о семье Георга и их увлечении мистикой и гаданиями излишне преувеличены?

-А мы не помешаем? - вполголоса интересуюсь, разуваясь в довольно просторной прихожей.

Здесь также мало что напоминает обиталище прорицательницы. Ни тебе магических шаров, ни развешенных под потолком летучих мышей, ни фолиантов с заклинаниями. Хотя, все это может быть дальше.

Слышу утробное урчание, и перед моим носом вырастает странная кошка. Подпрыгиваю от неожиданности, по-прежнему пребывая в скрюченной позе и не выпуская шнурки.

-У тебя есть кошка? - удивляюсь. - Ты не говорил.

-А что, у тебя аллергия? - беспокоится Георг.

-Нет, просто не ожидал, - я, наконец, расправляюсь с кроссовками и выпрямляюсь. - А что за порода экзотическая? Сфинкс, что ли?

-Ага, - Георг берет любимицу на руки, и я вдруг понимаю, почему именно кошка, а не, скажем, собака. Они чем-то неуловимо схожи... У животинки коротенькая черная шерстка и огромные зеленые глаза. С такой же скрытой хитринкой, как и у хозяина. Георг и раньше был похож на кота, а теперь еще больше его напоминает.

Тяну к ней руку и чешу за теплым ушком.

-Привет, мурлыка, - говорю ей. - Кис-кис-кис. Как тебя зовут?

Не знаю, почему, но животное на меня действует, как таблетка успокоительного. Так уютно становится, когда гладишь ее мягкие теплые бока под довольное урчание. Странно, я раньше думал, что сфинксы противные на ощупь, что они и вовсе без шерсти, но ошибался.

-Нас зовут Властелин, - горделиво сообщает Георг. - Если чего-то хочет, обязательно получит. Мы вечно подстраиваемся под нашего любимца, он — наш хозяин, - смеясь, он опускает кота на пол и, вдруг отчего-то стушевавшись, подходит ко мне.

Смотрим друг другу в глаза, Георг протягивает руки и расстегивает молнию на моей куртке. Сглатываю, настолько это все напоминает соблазнение. Надеюсь, ему такое в голову не придет?

-Проходи, - говорит он тихо.

-Так мы не помешаем? - повторяю вопрос, который Георг, судя по всему, в первый раз не расслышал.

-Коту? - усмехается он. - Квартира в нашем распоряжении вплоть до завтра.

Так, мне пугаться? Я на ночь оставаться не подписывался.

-Думаю, так долго она нам не понадобится, - стараясь сохранить непринужденный вид, прохожу вглубь квартиры.

На многочисленных декоративных полочках расставлены первые признаки коллективного помешательства обитателей — куча свечей на подставках и без, гелиевых и обычных, с блестками или в виде фигурок. Кое-где они даже образуют скопления, напоминая замки из диснеевских мультфильмов, состоящие из одних башенок.

Промеж этих “скульптур” тут и там расположены красивые вазы с засохшими полевыми цветами и травами. Вот это я понимаю, от гербария есть хоть какая-то практическая научная польза. Если, конечно, кто-то в этом доме всерьез занимается ботаникой.

В гостиной полумрак, тяжелые шторы не позволяют весеннему солнцу проникнуть в достаточном количестве, однако это не скрывает представшую мне картину.

Комната захламлена полностью, но не так, как это было у Тома. Когда я приходил в пещеру к Каулитцу, там цвела и пахла настоящая помойка, а здесь... Здесь чисто, но вещи, притом довольно крупные, явно валяются не на своих местах, как будто их бросили впопыхах, пока не появится время убрать. К примеру, все пространство заставлено какой-то аппаратурой, возле дивана располагается пузатая спортивная сумка, на подлокотнике висит чехол от фотоаппарата, сам он — на спинке почему-то. Журнальный столик завален мелкими вещичками и кипой журналов, в пестром разнообразии которых я, кажется, замечаю и эротические.

Жутко засмущавшись, отворачиваюсь от этого безобразия и стараюсь не думать, что принадлежат они, скорее всего, моему парню. Неужели он этим занимается? Зачем еще покупают такие журналы? Я как-то стащил у Тома один, чтобы разобраться, чего он такого нашел в Плейбое, но вид этих девиц меня как-то не сильно воодушевил. Теперь вот подозреваю, это потому, что я изначально был голубым, просто не осознавал. Меня же вообще ни на кого не тянуло, откуда мне было знать?

-Ты прости, мой брат вечно устраивает беспорядок. Еще утром ничего этого здесь не было, - Георг виновато мнет в руках поднятую с пола толстовку.

-У тебя есть брат?

-Да уж, есть, - Георг как-то странно улыбается, с нежностью и в то же время долей иронии. - Своей комнаты ему мало, он по всей квартире вещи разбрасывает.

-А ты? - зачем-то спрашиваю.

-А я хожу, как Золушка, и убираю за ним, - смеется он. - Вечером сгребу весь его хлам, разложу по местам, а завтра днем все повторится.

-А что же родители? Не ругают его? Сколько ему лет? Он младше? - сыплю вопросами. Может, все эти журналы — его?

Легким движением головы Георг отбрасывает волосы назад и улыбается, а я чувствую, как ноги становятся мягче вареных макарон. Какой же он красивый!

-Давай пойдем ко мне, это единственная комната, где можно спокойно находиться.

Не знаю, почему, но я сильно волнуюсь. Простая белая дверь — словно портал в мир Георга. Сейчас я увижу его уголок, в котором он закрывается от окружающих, если хочется побыть одному. У меня вот такого места нет, в моей комнате всегда царит Каулитц.

-Проходи, - Георг толкает дверь и пропускает меня первым.

Сказать, что я удивлен, значит, ничего не сказать. Из мебели только все самое необходимое, комната вообще обставлена в духе минимализма: кровать, письменный стол, шкаф. У стены стоит внушительных размеров стеллаж, полки которого занимают в основном книги, что меня приятно удивляет.

-Любишь читать? - радуюсь я.

-Да, бывает. Правда, в последнее время все меньше свободного времени. Ты хотел о моей семье узнать?

Георг усаживает меня на кровать и пристраивается рядом.

-Да, интересно, - соглашаюсь, нервно ерзая. Все же так близко!

-Брата зовут Ян, он старше на четыре года, - говорит Георг. - Работает ди-джеем, учебу пока забросил.

-Так это его аппаратура там? - доходит до меня. - Для работы?

-Ага, - Георг устраивается поудобней и оказывается еще ближе. Мы теперь практически соприкасаемся коленями.

-А родители? Они не ругаются из-за бардака, что он устраивает? И почему ты за ним убираешь, разве не будет правильно заставить его следить за порядком?

Не понимаю, как взрослые люди могут пускать на самотек такие важные вещи! Ведь стремление к чистоте пригодится в жизни. Когда этот Ян будет жить один или со своей семьей, его квартира тоже будет таким свинарником?

-Густав, тут такое дело... Не знаю, как объяснить. В общем, мы с братом живем одни.

-То есть... - меня посещает страшная догадка. - Прости, я не знал.

-Нет, ты неправильно понял, - Георг берет меня за руку. Странно, сейчас я не чувствую никакой паники. Наоборот, мне так приятно. - Родители в разводе. Отец, - его голос стал каким-то чужим, полным стали, - ушел, когда мне было всего пять лет. Я не люблю с ним видеться и стараюсь ограничиваться поздравлениями на праздники через смс.

-А мама?

Значит, родители Георга в разводе. У моих-то никогда проблем не было, я рос в благополучной счастливой семье. Бедный мой Ги...

Вздрагиваю, ужасаясь себе самому. Как я сейчас назвал Георга? Ги? Это что, из разряда “Биби” и “Томми”?

Кошусь на Георга. Он такой искренний, такой спокойный, словно солнечные лучи, падающие бликами сквозь оконное стекло на светлую поверхность. Когда я в следующий раз усомнюсь в правильности и рентабельности собственных чувств, надо будет вспомнить его такого. Ну и черт с ним, что я поддался этой мании с ласковыми именами. Ги так Ги. Никто ведь не узнает, что я его так мысленно называю?

-Мама уехала, - отвечает Георг после некоторых раздумий. - В одной финской деревушке есть прорицательница, она отправилась к ней за благословением, да так и осталась в ученицах.

Повергнутый в такой сильный шок, что челюсть падает сама, сижу и пялюсь на него. У нее все в порядке с головой? Хотя, чего это я, нормальный человек не стал бы воображать, что владеет тайным знанием и умеет гадать и ворожить.

-И... И как давно ее нет? - нахожу в себе силы не показывать, как ко всему этому отношусь.

-Года три. Думаю, если она и вернется, то не скоро.

Мысленно хватаюсь за голову. Ну что за безответственная мать?!

-Она присылает вам деньги? - лепечу в ужасе. - Как вы с братом живете? Неужели на его зарплату ди-джея?

-Да ладно тебе, Густав, - Георг, кажется, ничуть не переживает. - Я вот тоже работаю. Мне ее, конечно, не хватает, но, с другой стороны, это воспитало в нас с Яном самостоятельность. Еще бы приучить его убираться, - он смеется, да так заразительно, что я тоже не могу удержаться и начинаю тянуть лыбу.

Вздыхаю и еще раз обвожу комнату взглядом. Да, это могла бы быть моя комната, настолько все соответствует моему вкусу. Вот только... Какой ужас!

-Что с тобой? - пугается Георг, видимо, моей перекосившейся рожи.

-Т-там... Что это? - показываю пальцем на то, чего видеть не хочу и, наверное, знать, что оно собой представляет, тоже.

-Где? Ах, это?

Георг встает, и вместе с ним меня покидает ощущение тепла.

Он подходит к испугавшему меня предмету, висящему около двери на шнурочке, снимает и возвращается ко мне.

-Это мой талисман. Мама дала, когда уезжала. Хранит меня вместо нее, - протягивает мне это.

Я сейчас завоплю от ужаса! Кто-нибудь, помогите подавить внутреннюю истерику, пока она не нашла выход наружу! У Георга в руках, болтаясь, как маятник, засохшая воронья лапка!

-Какой … странный талисман, - силясь кривиться не так палевно, выдавливаю из себя звук. - Почему именно птичья лапа? А камешек красивый какой-нибудь не подошел бы?

Какая гадость! Ужасная мерзость! Фу! Ну как Георг может такое держать не то, что в руках, вообще в доме!

-Ворон — птица мудрая и сильная. Мама сказала, что эта лапа убережет меня от опасностей и поможет открывать для себя знания даже там, где их, кажется, вовсе нет. Правда, это не помогло мне удержаться в старой школе, - смеясь, он отнес страшную вещицу на место.

Хватаюсь за эту соломинку, чтобы поскорее переключиться на другую тему.

-А, кстати, почему ты перевелся посреди учебного года?

Мне на счастье, причем.

-Из-за работы стал хуже учиться, - он садится еще ближе, чем раньше. - Остался на второй год, потом начались проблемы с учителями. Один потребовал денег, я из принципа не согласился.

-Выходит, пострадал за моральные принципы? - сочувствую ему. - А не пробовал рассказать? Это ведь карается сроком.

-Там непростая ситуация была, - Георг поджимает губы, а взгляд отводит. В чем дело?

-А ты объясни, я понятливый.

Интересно, что там произошло? Может, он сам виноват?

-Тебе это не понравится.

Любопытством и жаждой знать все про всех я не отличаюсь, но это же мой Ги. Я должен знать!

-Я постараюсь понять, - беру его за руку, показывая, насколько мне это важно.

-Я встречался с его дочкой. Для меня было таким шоком слушать, как он вымогает деньги. И Клариса меня не поддержала.

Георг грустно опускает взгляд, а я сейчас его ударю! Сколько еще девушек у него было?!

-В общем, я не смог обо всем рассказать директору из-за симпатии к ней, но и оставаться там тоже стало невозможно. Пришлось перевестись.

Сижу, поджав губы, отворачиваюсь. Он меняет девок как перчатки, сколько мне еще осталось? Неделя? Две? Или мое время завтра подойдет к концу?

-Я же говорил, тебе не понравится. Густав, - он прижимается сзади и обнимает. А я такой злой, что мне вообще все равно. - Не дуйся. Да, у меня не было длительных отношений, но все потому, что я еще не нашел свою половинку. Но почему-то мне кажется, это именно ты, - чувствую, как он играет носом с моими волосами, а я таю и прощаю ему все на свете.

Довольно улыбаясь, расслабляюсь в его руках. Это так странно — еще вчера меня штырило от его прикосновений, а сейчас я спокоен и безмятежен. Может, все дело в ревности? Как бы я ни был убежден, что это глупое и никчемное чувство, но отрицать не могу: я до невозможного ревную Георга ко всякой девушке, если она к нему подойдет ближе, чем на метр. Он мой, только мой! Я никому не отдам своего Ги!

-Хочешь, я тебе сыграю? - мурлычет мне на ухо он. - Я никому не играл персонально, только в клубе.

-То есть? В каком клубе? - не понимаю. В голове зеленый туман, я вообще сейчас плохо соображаю.

-Я там подрабатываю. Брат пристроил, как восемнадцать исполнилось. У них по выходным джаз-тусовки, и я со своей красавицей как раз кстати.

Георг отлипает, а я чувствую, что сейчас взвою. С ним так тепло, так хорошо. Вернись!

Ги открывает дверцу шкафа и достает чехол. Судя по форме, это гитара.

-Том тоже играет на гитаре, - делюсь своим “опытом”.

-На басу? Или на акустике?

-Прости, я не разбираюсь, - честно признаюсь. - Чем они отличаются?

-Ну, у него обычная, может, электро? Или вот такая? - он достает инструмент.

Гитара какая-то странная. Красивая, конечно, но почему только пять струн?

-Нет, у него самая обычная. А это что за подвид?

-Подвид, - хмыкает Георг. - Это бас-гитара. Люблю ритм.

Он пристраивается на краю кровати и начинает настраивать инструмент. По крайней мере, Том тоже бренчит и крутит рычажки и называет это именно так. Хотя, чего там так долго настраивать, я не понимаю.

Наконец, Георг заканчивает подготовку и, сделав глубокий вдох, начинает играть.

Признаться, я музыкой не увлекаюсь. Не понимаю ее практичной ценности. Да, иногда расслабляет, отвлекает от ненужных мыслей, но вообще, по большому счету — я просто не понимаю подобного увлечения. Хотя, может, все дело в том, что до сих пор из музыкантов мне попадался один Каулитц, а тот играет настолько неважно, что и за музыку его бренчание считать нельзя.

Вслушиваюсь в низкие звуки, извлекаемые быстрыми пальцами Георга, стараясь при этом не смотреть на него. Правда, у меня это плохо получается.

Ги играет хорошо, довольно уверенно и без ошибок, по крайней мере, различимых моим непрофессиональным слухом. Вот у Каулитца словно кошки дерут струны когтями, а тут действительно такой зажигательный, бодрый ритм. Если прибавить еще какие-нибудь инструменты, может получиться неплохая музыка. Только все равно никак в толк не возьму, зачем ему это вообще нужно?

Любуюсь им и в какой-то момент осознаю, что мне абсолютно легко находиться рядом. Исчезла скованность, пропал страх. Наверное, это и имел в виду Георг, когда звал побыть наедине.

Он доигрывает и откладывает гитару, смотрит мне прямо в глаза. Молчим. Печенкой чувствую, что сейчас начнется выяснение каких-то очень важных вещей.

Мои опасения подтверждаются.

-Густав, нам нужно выяснить все до конца, - спокойно и как-то ласково, словно мать маленькому ребенку, говорит он. - Прошу, не перебивай и выслушай. Раз уж мы встречаемся, между нами не должно быть тайн, недомолвок и обид. Согласен?

Киваю, а что мне еще остается?

-Хорошо, - он поджимает ногу под себя, чтобы усесться поближе, теперь я оказываюсь между его колен. Дух захватывает... - Ты пойми, держать все в себе — не выход. Ты мне нравишься, я не хочу тебя потерять.

Молчу, не зная, что и думать. Стало стыдно за свое поведение. Я слишком зациклился на себе, а про чувства Георга забыл. Киваю, показывая, что согласен с ним.

-Выкладывай все свои страхи и сомнения, мы вместе постараемся их развеять. Хорошо? - он берет меня за руки. - Почему ты вчера убежал? Испугался? Чего? Может, тебе не понравилось? Или тебя что-то так сильно беспокоит? Объясни мне, чтобы я мог тебе помочь.

Во рту у меня пересохло. Понимаю, что дальше скрывать свою неуверенность и неприятие некоторых вещей не могу.

-Я, - облизываю губы и закрываю глаза, чтобы было легче говорить. - Я никогда и ни с кем не встречался. Соответственно, ни разу не целовался. Я вообще к поцелуям весьма скептично отношусь и не считаю их такой уж необходимостью.

Замолкаю, понимая, что сам себя обманываю сейчас. Не в этом ведь все дело.

-А если быть совсем честным, - подглядываю за Георгом. Он не смеется, нет. Просто смотрит с пониманием. - Мне кажется, что это ужасно противно. По крайней мере, когда я вижу Тома и Билла, у меня внутри все в узел скручивается. Я всегда делаю им замечания, но они не обращают на это внимания.

Георг молчит. Сейчас он оттолкнет меня и скажет, что я конченный придурок и последний девственник Германии и ему не нужен. И я даже не буду его винить. Но вместо этого оказываюсь в его крепких объятиях.

-Густав, ты молодец, что сумел озвучить проблему, - говорит он мне куда-то в затылок. - А теперь давай попробуем найти решение.

-Не целоваться? - наивно предполагаю я, хотя и знаю, что это не вариант. Для Георга, по крайней мере.

-Нет, - смеется он, отстраняясь. - Как преодолеть твою боязнь. Мне кажется, ты просто страшишься неизвестности. Думаю, тут выход один: просто пересилить себя и попробовать. Ты мне доверяешь?

Смотрю ему в глаза. Он так решительно настроен, что я даже не знаю, какую причину можно придумать, чтобы отказаться. Да и не хочется как-то.

-Закрой глаза, - просит Георг. - Будет легче.

Ой, а теперь мне стало страшно. Зачем он это сказал?

Послушно зажмуриваюсь и стараюсь сидеть смирно, как бы ни хотелось вскочить и убежать. Чувствую, что он совсем близко, ощущаю его дыхание, свежее после мятной жвачки, аромат парфюма. Мамочки, так и подмывает вырваться и слинять!

Чувствую его губы на своих, и внутри все переворачивается. Паникую, но пока держусь. Все-таки Георг столько для меня делает, терпеливо ждет, помогает. У него-то опыта завались, наверняка мои психозы ему неприятны. Стараюсь расслабиться, и когда мне это удается, Георг отстраняется.

-Ну что, не страшно больше? - улыбаясь, говорит он и взглядом изучает мое лицо.

-Нет, - шепчу в ответ. - Пожалуй, с этим я справлюсь.

-Отлично. Продолжим?

Не успеваю опомниться, как он придвигается вплотную и его руки оказываются на моей талии. Прижимает к себе так, что сердце начинает биться, кажется, в два раза быстрее. Теперь он целует куда настойчивее, не просто прикасается губами, а движет ими, ласкает едва-едва, но все же ощутимо. А я никак понять не могу, почему мне так приятно? Расслабляюсь, загипнотизированный его мягкими движениями, и упускаю момент, когда его язык оказывается у меня во рту. Я вдруг просто понимаю, что уже какое-то время он целует меня по-настоящему, что мы, блин, целуемся!

От неожиданности меня вообще парализует. Чувствую, как Георг старается, и не могу понять: противно мне или нет? Мысль, что во рту находится не только мой язык, по-прежнему вызывает отторжение, но, если абстрагироваться от всего и вырубить разум...

Невольная ассоциация всплывает в сознании: старый фильм про марсианина, который был вынужден принять облик земного человека и поцеловать женщину, чтобы спровадить ее. Он возмущался, что это страшно негигиенично, противно и не имеет никакого рационального смысла, однако почему-то так нравится людям, низшим, по его мнению, существам из числа разумных. А потом и сам втянулся, потому что все, что он раньше думал об этом, было лишь результатом предвзятого отношения в окружающем его обществе. Неужели я такой же? Просто не понимал все это время, что такое поцелуй, вот и маскировал свое лузерство насмешками и неприятием?

От осознания собственной ущербности, которую раньше принимал за преимущество над другими, чуть не вою. Мне приятно, черт возьми, но голову я отключить не могу! Даже теперь, понимая, что просто напридумывал ерунды, чтобы оправдать собственное незнание такого дела, как любовь, не получается полностью избавиться от вредного червячка, живущего во мне. Неужели я никогда не смогу избавиться от комплексов?

Так обидно становится, что чувствую, как подступают слезы. Я на других гнал, а, оказывается, сам виноват. Дрожу, Георг, кажется, это чувствует и воспринимает как испуг. Сейчас отстранится, увидит мое перекошенное лицо и начнет допытываться, что опять не так. А я ведь не смогу сдержаться, еще истерику закачу на тему того, какой лузер по жизни!

Но мои расчеты в очередной раз терпят провал: наоборот, Георг напирает, вжимается еще сильнее, и я чувствую, как постепенно заваливаюсь назад, а моя реакция на это все такова, будто кто-то рядом колотит в тревожные колокола. В голове шумит, меня бросает в жар, чувствую легкое возбуждение и покалывание ступней. Поджимаю пальцы ног, чтобы хоть как-то облегчить свое состояние, но ни черта не помогает. Чувствую, как разум покидает меня, уступая место инстинктам, и последнее, что я ощущаю перед тем, как полностью отдаться в излучающую уверенность и мощь власть Георга, это то, как он полностью опускает меня на кровать, а у меня сводит скулы от затяжного поцелуя. И все, отключка.

В панике забегаю домой, пытаясь проанализировать произошедшее. Что я делал, что я делал?!

Бегу по лестнице, игнорируя вопросы матери о причине моего столь позднего возвращения домой, и залетаю к себе. Сердце бьется как сумасшедшее, сознание плывет. Что я наделал?!

Чувствую себя каким-то... Каулитцем! Который перецеловал и перетр*хал половину школы! Как низко я пал, что получаю удовольствие от … этого!

Подбегаю к зеркалу и, предусмотрительно осмотревшись на предмет окопавшихся в засаде придурков, смотрю на свое лицо. Довольная, счастливая рожа, а в голове просто бардак. Мать вашу, я лизался, как чокнутый! Я позволил Георгу прижать себя к кровати и вообще делать все, что ему заблагорассудится! А-а-а, как же это было здорово!

Бьюсь лбом о раму, не обращая внимания на то, что зеркало грозит свалиться и убить меня нахр*н. Мне понравилось, что скрывать, но сути это не меняет: если забыть о самом удовольствии, способ его получения все-таки омерзителен. Хорошо хоть, в момент поцелуев я отключался и не соображал, что именно делаю. Блин, голова скоро взорвется от противоречий. Сползаю на пол и прикладываюсь затылком о стену. Вроде полегче. Одно я знаю точно: теперь, если Ги предложит поцеловаться, я не откажусь.

Довольно улыбаюсь, но в следующую секунду бью себя кулаком по лбу. Ну что со мной? Что за синдром Горлума? И вообще, что за неожиданное киноманство и страсть сравнивать себя с вымышленными персонажами?

Взвыв, хватаю рюкзак и кидаюсь к столу. Займусь уроками, в конце концов, учебу еще никто не отменял. Глядишь, увлекусь и хотя бы на часок забуду о своей проблеме. Да, я ее осознал: я сам себя накручиваю. Осталось только научиться с этим бороться. Надо выработать у себя рефлекс, что ли?

Идея появляется мгновенно. Срываюсь с места и подбегаю к коробке с вещами придурков, которые они забыли у меня после своего набега, да так и не забрали. Там где-то были безделушки Билла...

-Ага! - выдаю я радостный вопль, отыскав тугую резинку.

Напяливаю ее на запястье и, оттянув, резко отпускаю.

-Твою мать, больно же, бл*!

Зажимаю пострадавшее место и, корчась, возвращаюсь к урокам. Теперь каждый раз, подумав о том, как противно целоваться, буду шлепать себя резинкой. Выработаю рефлекс, подсознательную ассоциацию этих мыслей с болью. Я не мазохист и страдать не люблю, стало быть, мозг предпочтет избегать “причину”, то есть я перестану вести себя по-кретински.

Радостно принимаюсь за свою любимую математику. Ух, держитесь, интегралы!

Пока я, довольный, как дюжина плещущихся в речке африканских слонов, вычисляю площади различных фигур, в мое обиталище бесцеремонно, пинком открыв дверь, вваливается мой лучший друг. Чего, спрашивается, приперся на ночь глядя — не понятно, но это же Каулитц.

-Привет, - а я сегодня в благодушном настроении, не буду его ругать и поучать.

Том кивает в ответ. К уху прилипла трубка, на лице идиотское выражение абсолютного счастья — делаю вывод, что он говорит с Биллом.

-Ага, у Густа, - трещит Каулитц, падая на кровать. - Ты не прерывайся. Так чем, говоришь, ты мажешься сейчас?

Возвожу глаза к потолку. Кто о чем, а Том наверняка о пошлятине. Сейчас начнутся сладкие попки, блин. Мне когда-нибудь начнут сниться кошмары с летающими попками, покрытыми розовой глазурью и посыпанными сахаром. Тьфу, что за дурь в голову лезет? Вот Георг не несет подобную чушь. Он просто берет и целует...

-Биби, ты и его мажешь? - захлебываясь, полузадушенно визжит Каулитц. - Что? Зачем халат? Куда? Что ты там забыл?

Ловлю себя на том, что внимательно прислушиваюсь к их разговору, даже шею вытянул, чтобы лучше различать восторженные всхлипы Тома. Черт, выгляжу, наверное, как идиот. Быстро исправляю положение и сижу, прилежно выводя знаки интегралов на полях черновика.

-Билл, ты не мог бы сделать так, чтобы я не слышал голоса этих женщин?

Оборачиваюсь и поражаюсь изменениям, произошедшим в считанные секунды. Том нервно ходит по центру комнаты, лицо у него напряженное, жесткое даже, голос и того хуже: стальной, непримиримый. Из трубки доносится приглушенный вопль Билла:

- Эти женщины, как ты изволил выразиться, наши матери, и сейчас ты поговоришь со своей! Она очень за тебя переживает, волнуется!

-Тогда пусть возвращается домой, а не шляется по бабам!

Он со злостью жмет на отбой и швыряет телефон. По счастливому стечению обстоятельств, место посадки оказалось моей многострадальной кроватью, и мобильник остался цел.

В шоке пялюсь на мрачного Тома: это где такое видано, чтобы он, даже не попрощавшись с Биллом, грубо прервал звонок? Я не узнаю Каулитца: обычно, когда злится или обижается, у него появляется детское выражение лица, а сейчас он вполне смахивает на загруженного проблемами семнадцатилетнего парня и даже больше, выглядит старше своих лет. Видно, проблемы с матерью напомнили Тому, что в жизни есть место не только веселью.

-Ты как? - осторожно прощупываю почву. - Дружище, выкладывай.

-Густ, пожалуйста, хоть ты мне душу не рви! - взвывает Каулитц, бросаясь на кровать и хватая оживший телефон.

Не верю своим глазам: Том сбрасывает звонок! А ведь это Билл, эта песня только на его номер поставлена.

Нервно щелкая по кнопкам, он наконец выключает сотовый. Приехали, Каулитц скрывается от своего прицепа! Завтра в школе будет грандиозный скандал.

-Хочешь, я нарою смешных роликов в интернете? - осторожно начинаю операцию по повышению духа. - Или, может, пойдем на ночные безумства? Давненько мы ни от кого не убегали по твоей милости и шалости.

Однако все мои попытки сходят на нет - Том окончательно замыкается в себе и никак не реагирует. Решаюсь использовать последний козырь, самый ценный. В том смысле, что обойдется мне потом очень дорого.

-А я только что со свидания, - как бы невзначай говорю я. - Мы целовались, - молчит. - Долго, - буравит взглядом стену напротив. - Взасос.

Том хмурится, кривится, словно эти слова приносят ему страдание. Что я такого сказал?

-Очень за тебя рад, но сейчас я не в настроении говорить об отношениях, чьи бы они ни были, - говорит он как-то надломленно. - Прости.

Таращусь на Каулитца, как на инопланетянина. Он моего первого поцелуя ждал больше, чем я сам! Ну нихр*на он грузится!

-Том... - начинаю, но осекаюсь. Не знаю я, что говорить в таких случаях.

Он напряжен, это видно. Упирается сжатыми кулаками о край постели, губы дрожат. Блин, я определенно не узнаю своего друга!

-Как Билл не понимает, что мне плохо из-за их союза? - вдруг орет он, вскакивая, и начинает размахивать руками. - Она бросила меня, как ненужного щенка! А Гордон? Каково мне было ему говорить, что жена ушла? Биби его видел? Видел? - Том подлетает ко мне, хватает за плечи и с каждым вопросом встряхивает. А я молча терплю, тихо ох*евая от того, насколько все плохо. - Он сам не свой, ходит весь черный, как туча! Он ведь любит маму! А эта дура гламурная ей мозги запудрила и из семьи увела! Да как он может их защищать?! Почему их он способен понять, а меня — нет?!

Вижу, что у Тома сейчас начнется истерика, копившаяся все это время. Крепко обнимаю его и чувствую, что кости вот-вот затрещат: всю свою боль и обиду, всю агрессию Том выпускает через объятия. Ну и пусть завтра будут ребра болеть, зато сейчас ему станет чуточку легче.

Каулитц вдруг вырывается и со стоном валится на кровать. Сажусь рядом и как хороший друг просто молчу. Эх, плакали мои уроки...

Так мы и сидим весь вечер, пока Том не издает тяжкий вздох, похожий на попытку привлечь внимание.

-М?

-Густ, можно, я у тебя останусь? Не могу домой идти, плохо мне там, - просит подушка с торчащей из середины кепкой.

Молча поднимаюсь и иду за раскладушкой. Вслед мне доносится едва различимое:

-Спасибо.

Оборачиваюсь. Том смотрит на меня, лицо его немного просветлело.

-Держись, дружище, все переживем и с Биллом тебя помирим, - подбадриваю его.

Каулитц улыбается, и у меня на душе становится легче. Жаль только, что улыбка с налетом грусти.

Дата добавления: 2015-11-04