История Церкви 15 страница

3. а) Подробности богословско-догматической борьбы, развернувшейся после Халкидона, трудно удержать в памяти даже специалисту. Но в ней есть и утешительный внутренний мотив: истинные цели борющихся группировок были очень близки друг другу. Несомненно, что сам факт существования противоречивых формулировок таил в себе смертельную опасность для истинной веры; поэтому найти и утвердить правильную формулировку было жизненно необходимо. Но этим не устранялась внутренняя близость того, к чему на самом деле стремились враждующие партии. Это доказано дальнейшим развитием учения схизматичес ких церквей вплоть до нынешнего дня; для несторианства даже не удалось найти название, объективно выражающее его содержание.

б) При таком положении вещей важнее уяснить общий ход борьбы. Последовательная защита ортодоксального учения соседствует с неуверенностью, компромиссами и сомнениями духовного порядка. Происходит смещение и повторное назначение сменяющих друг друга александрийских и константинопольских патриархов, возвышение эфесского епископа, обман папских посланцев, реакция всего Востока на осуждение Римом Акакия и вследствие этого более тесное сближение восточных епископов вопреки усиливающимся распрям между ними; жестокое вмешательство императора-монофизита (например, смещение ортодоксального константинопольского патриарха) или лавирование патриархов, идущих на грубый компромисс (таких как патриарх Македоний, 496_511, в противоположность папе Геласию), новые осторожные попытки Рима к сближению и затем, при папе Симмахе, — снова резкий поворот к бескомпромиссной позиции Геласия. Достигнутое в конце концов общее официальное согласие патриархов Константинополя, Антиохии и Иерусалима с ортодоксальным учением и их единение с Римом были опять разрушены опасными действиями монофизитов, поддерживаемых двором⁹¹. Картина в целом: не поддающаяся описанию неразбериха, противобор ство отдельных лиц (императоров, патриархов, епископов, монахов и подстрекаемых народных масс), борьба идей и интересов, интриги, соперничество и насилие всякого рода — религиозное, церковное, политическое, «человеческое, слишком человеческое», когда христиане часто не могли обуздать свои страсти; несколько экзальтирован ная, иногда доходящая до страшного братоубийства борьба, которая все же — это следует повторить — была неизбежной как борьба за спасительную истину!

4. Монофизитства до сих пор придерживаются различные церковные группы в Сирии (яковиты), Армении, Индии, в Коптской и Эфиопской Церквях. Но его развитие доказывает, что правильное направление, которое оно хотело представлять, сохранено именно католической Церковью: некоторые монофизитские группы воссоединились с ней; у тех, кто еще отделен, расхождения свелись к вопросам терминологии.

III. Монофелитство

1. После решения Халкидонского собора остался открытым еще один вопрос: как объяснить безгрешность Христа, если Он воистину человек?

а) Константинопольский патриарх Сергий (610_658), желая разрешить это затруднение, провозгласил, что у Христа только одна воля, Богочеловеческая: монофелитство. Такая точка зрения противоречит учению о безущербности обеих природ; она была осуждена на VI Вселенском соборе в Константинополе 680_681 гг., который провозгла сил две воли и определил их выражениями, заимствованными из определений Халкидонского собора, относящихся к двум природам. Человеческая воля Христа всегда следует за божественной.

2. На этой последней стадии столкновений печальную роль сыграл папа Гонорий (625_638). Будучи, вероятно, недостаточно информиро ван патриархом и не выслушав его противника, он вынес решение, которое впоследствии было категорически анафематствовано на VI Вселенском соборе: «Гонорий, прежний папа древнего Рима», был признан виновным в ереси. Осуждение было повторено папой Львом II (682_683), а также на последующих соборах; Григорий II (715_731) ввел его в коронационную папскую присягу. Однако VI Вселенский собор сопроводил это осуждение соответствующей мотивировкой, поставив его тем самым в зависимость от последней; она состоит в том, что Гонорий во всем следовал монофелитскому лжеучению. Это как раз неверно, о чем свидетельствуют оба послания Гонория патриарху Сергию. Хотя Гонорий и употребил еретическое монофелитское выражение, отвергнув ортодоксальное, но в действительности он совершенно недвусмысленно отрицал только такую человеческую волю в Христе, которая могла бы противоречить божественной. Поэтому правомерно, что папа Лев II признавал осуждение безусловно справедли вым лишь в одном отношении — Гонорий нарушил свои обязанности, поскольку недостаточно определенно выступил против лжеучения.

«Проблема Гонория» чрезвычайно значима: она учит обращать внимание на различие между использованной богословской формулировкой и стоящей за ней религиозной сутью (необходимые дополнения ср. § 28. К вопросу «Язык и учение» ср. выше § 25, 7).

§ 28. Обоснование и проблематика формулирования догматов

1. Против формулирования догматов выдвигалось то же серьезное обвинение, что и против богословия апологетов: что христианство изза них отказалось от своего религиозного призвания, превратилось из религии в богословие и одну из областей знания, что оно (чуть ли не полностью) эллинизировалось.

а) Если вспомнить бесконечные споры вокруг богословских формулировок (перемешанные со всякого рода политическими интригами), с IV по VII вв. так будоражившие (особенно на Востоке) весь церковный народ и принесшие так много вреда, то упреки в религиозной бесплодности покажутся не лишенными основания. И тем не менее для Церкви это был один из главных, жизненно необходимых процессов.

Кроме того, что в целом шла речь о борьбе за спасительную истину, у этого положения имеются и конкретные подтверждения: например, Константин искал, в сущности, только единства Церкви, от «богословской болтовни» (§ 21) он бы охотно отказался. Сначала он пытался достигнуть единства через ортодоксальное учение, затем через арианство. Но история в этом вопросе с ним не посчиталась. О том же свидетельствует пример императора Зенона (474_490) и отчасти константинопольского патриарха Сергия (при императоре Ираклии, 610_641). Император Зенон, желая ради сохранения церковного и государственного мира пресечь дальнейшие дискуссии о двух природах во Христе, издал Энотикон, требующий довольствоваться Никейским и Константинопольским исповеданиями веры. Этот план не осуществился, что сопровождалось большим уроном для Церкви.

В целом ситуация объясняется так: все эти споры образуют внутреннее единство; в таком мире, как европейский, где основу духовного бытия составляло греческое ratio (не смешивать с рационализмом!), они не могли утихнуть, пока не были исследованы все возможные варианты их разрешения и на все не был дан единственный, согласный с Откровением ответ.

б) В этом, как и в догматической борьбе последующих веков, проявляется неотступное и страстное искание единственной истины, исток неизбежной, необходимой догматической нетерпимости. И наоборот, как в те времена (ср. политически обусловленные компромиссные предложения, § 27), так и позднее утрата интереса к строгому и исключающему все другие толкования формулированию догмата была признаком ослабления догматического сознания, начинающейся релятивизации и извращения самой христианской истины (частично гуманизм; просвещение; либеральное протестантское богословие; многообразные формы современного вульгарного либерализма).

В вероучительных спорах V, VI и VII вв. речь шла в конечном счете о защите основного догмата христианства «Христос есть Бог и Господь», а тем самым — о спасении. Ведь вопрос, решавшийся в Никее, был фундаментом всего дальнейше го. И так же, как из него логически развились все решения последующих соборов, последнее лжеучение монофелитства VII в. при его последовательном проведении возвращало к арианству. Принимаемые Церковью догматические решения были частью защиты, которая мало-помалу выстраивалась вокруг ядра христианской истины, и только эти решения поставили преграду любым попыткам односторонне (т. е. еретически) урезать и, следовательно, обеднить содержание Откровения и сохранили для нас достояние Откровения во всей его целостности.

2. а) Все это означает, что формулировка догмата по своей сущности не означает теоретического застывания христианства, но, напротив, имеет чрезвычайную религиозную ценность. Чтобы это понять, нужно лишь вспомнить такого героического религиозного деятеля, каким был великий Афанасий. Он был в центре сражения и понимал, за что идет борьба, но предпочел пять раз быть изгнанным со своей высокой епископской кафедры и не отказался от защищаемой им формулы. Потому что эта формула была больше чем формула, она заключала в себе истинное учение о спасении.

б) Нельзя отрицать, что при выработке формулы догмата существует опасность впасть в ожесточение, считать себя единственно правым, обвинять своих личных противников в ереси, строя богословские умозаключения на основе опасных силлогизмов. Все эти опасности реализуются, когда политика, корысть и ненависть частично, а иногда и полностью искажают религиозную полемику. Такие явления не соответствуют духу Христова благовествования. Христианская братская любовь слишком часто терпела большой ущерб, вследствие чего ослабевало христианское провозвестие. Действительно, столкновения, сопровождавшие христологические битвы V и VI вв., принесли большой вред христианству на Ближнем Востоке и в Египте и тем самым подготовили победу ислама.

Столь жестокая борьба заставляет нас осознать высокую задачу: всякое наше слово и исповедание веры должно быть окрашено любовью, чтобы «истина возвещалась в любви» (Еф 4, 15).

3. а) История по самой своей природе представляет сложный комплекс. Необходимость, польза и вредные влияния часто не просто соседствуют — они перемешиваются друг с другом. Действительно, все осужденные учения — арианство, несторианство, монофизитство — оказывали такое сильное влияние, прямое и косвенное (мусульманство), на церковно-историческую (а вслед за ней и культурно-политическую картину), что нужно признать их существенными элементами совокупности церковного бытия как в древности, так и в последующие времена.

б) Значит ли это, что уже тогда не существовало подлинного единства Церкви, как это хотят доказать новейшие протестантские тезисы? Добавим к сделанным ранее утверждениям (ср. § 15) некоторые дополнительные разъяснения. То, что единство учеников Христа никогда не было чисто арифметическим, видно из Евангелий, из Деяний Апостолов и из всей многовековой истории Церкви. Но ведь (1)единство Мистического Тела Господня, т. е. Церкви, никогда не было и не могло быть простой суммой, образующейся соединением отдельных однотипных частей, чтобы его можно было, так сказать, доказать арифметически; оно было и есть органическое и живое единство. (2) Такое единство основывается на единстве жизненного принципа; это Иисус Христос и в Нем Им установленный авторитет. С этим связан вопрос об апостольском преемстве епископов и служении Петра. Принцип единства Церкви — это единство учения при соблюдении преемства и апостольского служения Петра. (3) Но полностью доказывает беспочвенность современных тезисов, которые прежде всего методически игнорируют признание служения Петра, следующий факт: во всех обсуждавшихся выше расколах и автономных течениях нет релятивистского начала. Все формулы, что бы они ни гласили, исходили из предпосылки, что существует только одно истинное учение, которое они как раз и стремились утвердить.

§ 29. Святость Церкви. Благодать и воля

Как для восточного, так и для западного богословия основной интерес, естественно, сосредоточивался вокруг центрального факта христианства — спасения. Но Запад при этом беспокоила в большей степени практическая, непосредственно религиозно-нравственная и в меньшей степени отвлеченно-умозрительная проблематика.

Споры разворачивались в IV и начале V вв. и как раз в классичес кой стране раннехристианского нравственного богословия — в Северной Африке. Здесь Тертуллиан написал свои основополагающие труды на нравственные темы, но потом попал под влияние специфичес кого учения монтанизма; здесь (как и в Риме) чрезвычайно остро стоял вопрос о допустимости принятия обратно в Церковь грешников (особенно lapsi, § 12, II, 3), а Киприан даже объявил недействитель ным произведенное еретиками крещение (§ 17, 6).

Когда кончились последние гонения в Северной Африке (303_305 гг.), снова сломившие некоторых христиан, старые вопросы встали вновь, и опять нашлись епископы, стоявшие за большую строгость в его решении: донатисты. Они быстро добились поразительного успеха. Сначала полного разрыва не произошло, но фактически Северо-Африканская Церковь разделилась на две соперничающие группировки. В результате скоро во многих, а затем почти во всех городах оказалось по два епископа. Из этого развился настоящий раскол, который длился целое столетие и сильно отягощал Церковь. События приобрели фундаменталь ное значение благодаря их богословскому истолкованию, данному тогда главным образом Августином: природа церковного служения, исследованием которой прежде мало кто занимался, была теперь осознана и описана с высокой точностью.

1. Название донатизм происходит от имени епископа Доната из Казы Нигрийской († 355 г.); это ригористское энтузиастическое движение, сходное с движением Новациана (§ 17, 4): делая основной акцент на установках раннего христианства («Образ этого мира проходит», «Гряди, Господь Иисус»), они относились подозрительно ко всему мирскому, связанному с государством, точнее — к поддержива емой государством имперской Церкви; они считали, что епископ должен оставаться как можно более независимым от политической власти. Идеал они видели в страдающей Церкви и в тех, кто при гонениях остался верен, поэтому стали высоко и даже чрезмерно почитаться мученики и их мощи. С недоверием относились они ко всем, кто так или иначе не устоял при гонениях, «чьими грехами была, так сказать, неожиданно разрушена Церковь Христова».

Епископ Донат и нумидийские епископы на Соборе в Карфагене 312 г. постановили низложить недавно избранного епископа, до той поры архидиакона Карфагена Цезилиана на том основании, что в его посвящении участвовал один недостойный епископ, так называемый «traditor» (тот, кто при гонениях выдал язычникам священные книги), поэтому рукоположение было недействительно. Собор избрал вместо него антиепископа, что положило начало практике, которая и привела к расширению раскола.

2. «Донатисты» не все придерживались одинаковых взглядов. Но если не учитывать частных отклонений, можно описать их позицию так: святость Церкви и действительность таинств, особенно посвящение в сан, зависят от безгрешности участников. Посвящение, совершенное грешным епископом, — не посвящение. Со временем большинство епископов-донатистов стали распространять это главное утверждение и на крещение и ввели повторное крещение (но были и донатисты, которые отвергали повторное крещение). Так они замыкались в узком кругу мнимо святых, совершенных, абсолютно безгрешных и претендовали на то, что только они составляют католичес кую Церковь.

3. Борьба велась не только духовным оружием. Это была борьба также и за власть, и ей было присуще много «человеческого, слишком человеческого», с интригами и завистью, конкуренцией между нумидийцами и Карфагеном, между африканцами и Римом. Государство также использовало против донатистов (с той известной непоследова тельностью, которая отличает религиозную политику Константина и Констанса) средства насилия (ссылку); но в противовес этому донатисты получили (что было тоже достаточно непоследовательно) поддержку императора Юлиана; они даже организовали собственные социально и религиозно радикальные боевые группы недовольных крестьян (циркумцеллионы), выступавших против католиков. Борьба становилась все более жестокой; церковные писатели того времени сообщают о всякого рода угрозах, убийствах и увечьях.

Однако ни вмешательство императорской власти, ни усилия римских епископов, ни богословские полемические выступления епископа Оптата Милевийского примерно с 365 г. († 399 г.), ни целый ряд соборов не смогли преодолеть раскол. Только внутренние расхождения среди донатистов и систематическое богословское и пастырское противодействие со стороны католиков во главе с Августином (с 393г.; множество соборов католических епископов) подготовили его поражение. После обсуждения религиозных проблем в 411 г. в Карфагене (286 католических епископов, 279 донатистов) государственные власти стали действовать более энергично. Всему этому положило конец вторжение вандалов (429 г.).

Донатист умеренного направления Тиконий первым назвал «большую» Церковь созданием дьявола = Вавилоном.

4. В ходе борьбы с донатистами произошло так, что Августин изменил свои взгляды на борьбу с лжеучением. Он знал, как трудно достичь истины (ср. § 30), и долгое время хотел действовать только убеждением. Когда Августин сделался епископом Гиппона и столкнулся с противостоящим ему архипастырем-донатистом, он и не помышлял о применении силы. Однако позднее ему стало ясно, что угроза нависла над самым ценным и необходимым, что есть в Церкви. Донатисты посягали на главное, высшее благо — церковное единство; они породили наивысшее зло — действительный раскол Церкви. Раскол необходимо было преодолеть. В миролюбивом письме к своим коллегам-епископам Августин пытается начать братский разговор. Но так как его оппоненты, с одной стороны, дошли до ложного релятивистского утверждения, что в конечном счете безразлично, в какой партии быть христианином, и, с другой стороны, стали угрожать силой и от слов перешли к делу, то он признал правомерность горького «compelleintrare» (Лк 14, 23) («заставь придти»). Все же католические епископы во время решающего обсуждения 411 г. в письме, написанном от имени Августина, предложили в случае необходимости отказаться от своих епископских мест ради церковного мира: «достоинство епископа не должно препятствовать единству Тела Христова». Вэтом — замечательный порыв любви и служения, пастырской заботы о спасении душ, образец диалога между разъединенными братьями-христианами.

5. а) Другое эмоционально приподнятое (= энтузиастическое) движение за благочестие, требующее столь же строгой аскезы и распространявшееся в основном в приватных кругах, вызвал к жизни в Испании образованный богатый мирянин (впоследствии епископ Авилы) Присциллиан.

Аскетические движения, переходящие в ересь, нельзя рассматривать изолированно. Такой взгляд исказил бы наше понимание общей картины. Они являются еретическим отражением того могущественного аскетического стремления внутри ортодоксальной Церкви, которое, во всяком случае в некоторых своих проявлениях, кажется нам достаточно странным: столпники, постоянный пост отшельников, особенно в египетской пустыне. Только ограниченное правилом общежития монашество (§ 32) очистило эти значительные движения и сделало наследова ние Христу в Кресте и покаянии возможным не только для единиц, но и для многих.

Совсем другой тип преувеличения значения аскезы, хотя и он первоначально зародился в Церкви, встречается в пелагианстве.

б) Трактуя вопросы как богопознания, так и учения о нравствен ном поведении человека, апологеты среди прочего использовали стоическую философию. Но такой научный способ изложения не мешал им строить христианскую жизнь на основе благодати. Они избежали опасности подмены сверхъестественной основы христианской жизни естественной.

6. Представителем взглядов, переоценивающих роль природных нравственных сил в деле спасения, был монах Пелагий, выходец из Британии († ок. 418 г.). То, что мы теперь называем собственно пелагианством, создано на основе этих взглядов его учениками, особенно Юлианом, епископом Экланума близ Беневента. Эта система, если рассматривать ее формулировки отвлеченно, сама по себе вместе с логически вытекающими из них следствиями, в основе своей является уже не христианской религией, а натурализмом. То есть она учит, что природе человека, такой какая она есть, присущи способность познания и, главное, свобода воли, с помощью которых он может избежать грехов и своими делами стать достойным Небес.

Тем самым вообще была бы поставлена под вопрос необходимость благодати и соответственно искупления, а значит, — христианское Откровение ⁹².

Предпосылкой этого учения было представление о том, что грех прародителей по своим воздействиям был исключительно их личным делом, человеческой же природе урона он не нанес.

Сам Пелагий был полон чистого рвения, Августин называл его «vir sanctus». В 410 г. он со своим учеником Целестином, спасаясь от мародерствующих вестготов, пришел из Рима в Карфаген. В 416 г. учение, названное его именем, было осуждено на двух Африканских соборах (Иннокентий Римский в 417 г. одобрил это осуждение; Августин: Roma locuta, causa finita est), а затем на общем соборе 418 г. в Карфагене и в 431 г. в Эфесе. Спор продолжался на Востоке примерно до 450 г. Там за Пелагия (уже переехавшего в Палестину) вступился Несторий, и его учение было даже признано на состоявшемся там соборе. На восток бежал и Юлиан, когда император Гонорий изгнал пелагиан из Италии.

На смену пелагианству пришло так называемое полупелагианство, учившее, что благодать хотя и нужна, но не для начала обращения, а также не требуется специальная благодать, чтобы можно было выстоять до конца. (Защитниками этой теории были прежде всего монахи из Марселя, отсюда и так называемый марсельский спор.)

Вся эта борьба тянулась до конца VI в. (осуждение 529 г. в Оранге). Активным противником пелагианства стал «doctor gratiae», св. Августин.

§ 30. Великие латинские отцы Церкви

I. Амвросий

1. Амвросий (род. в 339 г. в Трире) известен чаще всего только как один из четырех великих латинских учителей Церкви. Действитель но, в основе всей его деятельности лежит духовное начало. Но он сыграл огромную роль не только в сфере богословия, но и в формировании церковной и церковно-политической ситуации своего времени. Достижениям Амвросия способствовали его происхождение (сын галльского префекта в Трире), воспитание (в Риме) и опыт службы на высоком государственном посту. Молодой наместник северных итальянских провинций, он совершенно неожиданно, еще некрещеный, был избран в городе Медиолане (совр. Милан), своей резиденции, епископом (374 г.).

Амвросий стал одной из ключевых фигур своего времени, подчеркнуто западной личностью, в те десятилетия общего духовного пробуждения богословия на Западе, в котором участвовали и его младшие современники Иероним и Августин и которое стремилось, переосмыс ляя восточное богословие, преодолеть научно-богословское отставание Запада и окончательно утвердить сформулированные на Востоке основы веры. Это были также важнейшие годы, когда на Соборе 381г. в правление Феодосия было вынесено решение, что империя должна стать исключительно христианской (без язычества), а государствен ная Церковь — через принятие всеми никейского Символа Веры — единодушно «правоверной».

2. а) Несмотря на решения соборов при императорах Валентиниане и Грациане, арианские или арианствующие епископы сохранили свои кафедры. Одним из них был Аугентий, предшественник Амвросия, и клир был на его стороне. Амвросий сумел победить арианство и в то же время завоевать и на всю жизнь сохранить привязанность духовенства.

б) О богословских предпосылках никейства и арианства (со всеми его сложными ответвлениями) Запад, практически изолированный от Востока, долгое время знал очень мало. Лишь Иларий из Пуатье, за свою преданность никейству заплативший в свое время изгнанием на Восток, где ему удалось подробно ознакомиться с богословской проблемой, стоявшей в центре ожесточенной борьбы, попытался по возвращении на свою епископскую кафедру (360/361 г.) ознакомить Запад с сутью этих вопросов. Начатое им было полностью завершено за несколько лет трудами Амвросия, не имевшего специальной богословской подготовки, трудами, поразительными по своей продуктивности. Он основывался на греческом богословии, причем его подход никак нельзя назвать «гениальным» и «творческим» — это был самостоятельный метод, соответствующий специфике западного мышления, которое собственно не искало богословских спекуляций, но превыше всего ценило простую ясность и определенность: «Божественных глубин следует скорее страшиться, нежели их познавать».

в) Амвросию удалось покончить с неразберихой, царившей в области догматического богословия и поддерживаемой отчасти западноримским двором (императрица-мать Юстина — см. ниже), отчасти полуарианскими епископами, отчасти готским арианством в Иллирии и Италии. Он сразу понял глубинную связь учения, а соответственно его провозвествования, с Церковью. В правильном исповедании — которое провозглашается Церковью — он видел основу и гарантию ее независимости. Он боролся (в своих проповедях и писаниях) за никейство как в сфере богословия, — ратуя за чистоту веры, так и в церковно-политических вопросах, — защищая независимость Церкви от вмешательства государственной власти. В итоге ему удалось достигнуть даже «преобразования государственной Церкви на никейской основе» (v. Campenhausen).

3. Основой его епископской деятельности была пастырская проповедь, посвященная в основном толкованию Писания, в том числе Ветхого Завета. Используя новый для Запада аллегорический метод, Амвросий, с одной стороны, толковал иносказательно смущающие места Ветхого Завета и, с другой стороны, открывал в нем новые глубины.

В сочинениях Амвросия — так незадолго до Августина — мы встречаем глубокое знание учения апостола Павла. Строгость закона отступает перед милосердием Евангелия. Перед нами общая религиозная установка, ставящая во главу угла совесть и требование глубокого искреннего покаяния, отказа от греха. Весь интерес при этом сосредоточен на религиозной практике, но без ущерба для богословского осмысления. Его речь ясна и сдержанна. За ней стояла неслыханная насыщенность его пастырской (и особенно катехизаторской) деятельности, поражавшая уже Августина, — деятельности, в основании которой лежала молитвенная и аскетическая жизнь.

4. В поле зрения ученого, исследующего причины исторических событий, попадает вместе с явлениями политического кризиса Западной Римской империи, достигшего своей кульминации во время переселения народов, проблема еще не скорого зарождения западноев ропейского мира. Вся его история с самого начала будет сопровождаться вопросом: как должна делиться власть между церковными и политическими силами? — при явном отвержении системы, принятой Востоком, где император оставался господином одновременно и в той и в другой сфере.

а) Еще до того как папы Геласий и Лев I в следующем веке провозгласили разделение этих двух властей, никто иной как Амвросий, защитник независимости Церкви, объявил, что эти власти — каждая в своей сфере — должны быть самостоятельными. Во всем, что касается религии, в делах веры и церковного устава епископ всегда верен одному Господу и в случае необходимости обязан даже «оказать сопротивление», т. е. лишить императора возможности приобщения к благодати, отлучить его от Церкви. Церковь должна быть независимой. «Император стоит внутри Церкви, а не над ней».

Но самое существенное заключается в том, что какие бы (и сколь бы многочисленные) заявления и решения ни исходили от Амвросия, это всегда были заявления и решения именно епископа. Если ему и приходилось выдвигать требования, которые в силу своей природы вторгались непосредственно в политику, это происходило не от властолюбия, и никогда Амвросий с его по сути государственно-римским подходом не помышлял унизить носителей государственной власти или заставить в их же собственной сфере подчиниться власти церковной, никогда не стремился торжествовать над ними. Напротив, у Амвросия мы видим, пожалуй, наиболее отчетливое представление о взвешенной и действенной связи обеих властей; он остро чувствовал самостоятельность государственной власти, она не ставилась им под сомнение и считалась необходимым условием порядка в мире. Но эта власть имеет свои границы: Откровение, истина христианской веры и Церковь.

б) В многообразных серьезных конфликтах с двором, императри цей-матерью, императорским советником и самим императором Амвросий показывает себя искусным, даже изощренным тактиком, исполненным самой твердой решимости, но его образ мыслей и действия всегда духовны и полны заботой о душах паствы. Именно исходя из этого он отказывает язычеству в праве на официальное признание со стороны христианского государства (восстановление алтаря Победы в сенате; соответствующие жертвоприношения; продолжение государственной финансовой поддержки языческой жреческой коллегии); одержав победу над мастерски составленным, но глубоко скептичес ким⁹³ заявлением ритора Симмаха, он отказывается передать свою церковь арианскому епископу, поддерживаемому двором, хотя императорский эдикт брал под защиту полуариан (омиусиан), а их противникам угрожал смертью как оскорбителям величества; он организовывает настоящее сопротивление (превратившееся в бунт), собрав верующих в церкви; публично обратившись к императору Феодосию в присутствии всей собравшейся в церкви общины, он принуждает его отменить декрет о восстановлении синагоги, сожженной фанатичными монахами. В таком же духе, но без тени дерзкой непочтительности, Амвросий пишет императору после жестокой расправы, учиненной тем в Фессалониках в 390 г.; он недвусмысленно грозит отлучением, но так, что Феодосием это было воспринято как совет пастыря и духовника: император пришел в церковь без царского облачения, исповедовал перед всеми свою вину — и тем не менее до конца жизни относился к Амвросию дружески.

Дата добавления: 2015-11-03